Текст книги "БутАстика (том II)"

Ракетоплан на Москву отправлялся только в одиннадцать, но я проснулся ни свет ни заря и теперь сидел в уютной кухне, потягивая обжигающий кофе. Как-то так получилось, что я за неделю не успел сказать Тамаре, что лечу сегодня во Флориду. Все эти дни носился где-то как угорелый по важным и не очень делам, приходил домой уставший, а поскольку Тамара никогда моими делами не интересовалась, то и я не особенно рвался чего-либо рассказывать. Да, страшно подумать, насколько чужими стали мы за тридцать лет! Или мне действительно это только кажется? А вдруг и на самом деле все совсем не так – Тамара просто не может по складу своего характера лезть ко мне с расспросами? И вот она ждет каждый день, каждую ночь, когда же я поделюсь с ней своими радостями и заботами, а я уже давно не считаю нужным этого делать…

Может, взять и предложить ей сейчас полететь со мной в Штаты? Но я тут же мысленно горько усмехнулся своей неожиданной идее. Какие Штаты, какой «Селенбург»? Ей это надо? А впрочем, мне самому-то это все-таки надо или нет? Что-то я так и не мог найти в себе убедительный ответ на сей вопрос. Совсем у меня было сейчас не то настроение, как всего лишь полгода назад, когда стартовал на Луну предыдущий челнок. Тогда у меня и тени сомнения не возникало, надо ли мне присутствовать на его старте.

Тамара вошла на кухню так неожиданно и бесшумно, что я даже вздрогнул. Она подошла к окну и стала смотреть на освещенные лучами восходящего солнца сопки. Она мечтательно улыбалась, и мне неожиданно показалось, что эти солнечные лучи осветили что-то и в ней, что-то такое, что я не сумел разглядеть за тридцать лет… У меня даже мурашки побежали по коже, настолько странное состояние испытал я в тот миг.

Не переставая улыбаться, Тамара сказала, как обычно тихо, но глядя мне прямо в глаза:

– А помнишь, когда мы еще не были женаты, мы проснулись как-то рано-рано и пошли на сопки встречать рассвет?

– Конечно помню, – ответил я. Я действительно отчетливо помнил этот поход, потому что нам тогда было по-настоящему хорошо, и потому что подобных воспоминаний было в нашей жизни, к сожалению, очень мало.

– А пошли туда сейчас! – неожиданно, казалось, даже для самой себя сказала вдруг Тамара.

– К-к-куда? – У меня даже язык присох к небу от удивления.

– Туда, на сопки.

– Но рассвет ведь уже наступил…

– Ну и пусть!

– Конечно, пошли, – будто бы кто-то посторонний пошевелил моими губами.

Мы лежали на самой верхушке сопки, разгоряченные после страстного акта любви, и молча смотрели в ярко-синее небо. Я подумал, что ребята, улетевшие сегодня на «Селенбурге», целых полгода не смогут увидеть этой синевы. Я подумал также о том, как легко, оказывается, бывает сделать выбор между чертовски важными вещами, отказавшись от этого выбора вовсе, если наградой за подобный поступок станет подобная минута, когда в счастливых глазах любимой отражается безоблачная небесная синева. И еще я подумал, что теперь у меня есть день, который я буду вспоминать до конца своей жизни: 12 июня 20.. года, вторник.

Подсадка

Я никогда не интересовался историей пивоварения – я просто люблю пить пиво. Знаю только, что варить его впервые начали чуть ли не в каменном веке. Варят и сейчас, в двадцать втором. И пьют, естественно. Что мы сейчас с Витькой Мазуруком и делаем.

Вообще-то нам алкоголь на время обучения запрещен. Точнее, мне запрещен, ведь именно я готовлюсь к участию в Полете, а Витька работает в техническом отделе Центра Подготовки. Ему в выходной пропустить кружечку-другую не возбраняется. Правда, он заказал уже четвертую. Зато я растягиваю удовольствие с одной-единственной. Все же голова у меня имеется, понимаю, что запрет на алкоголь не чья-то глупая прихоть, а жесткая необходимость. Поэтому я хоть и нарушаю сейчас, но совсем чуть-чуть, да и повод для этого имеется – я вошел-таки в число сорока счастливчиков, половина из которых отправится в Полет. Или в ПМП, как его сокращенно называют, что значит «Первый Межзвездный Полет». Но чаще этот поистине грандиознейший проект называют просто Полетом, зато именно так – с прописной буквы.

Старт назначен через год, точнее, через одиннадцать с половиной месяцев – 6 апреля 2162 года. Полетят двадцать человек – десять мужчин и десять женщин, – двадцать суперсчастливчиков из сотни тысяч кандидатов, прошедших первичный отбор. Всего же с просьбой зачислить в состав экипажа обратилось миллиона два желающих, насколько я знаю. Двадцать – из двух миллионов! Один шанс из ста тысяч! Я до сих пор не могу поверить, что мне так фантастически повезло. Хотя, стоп! Так можно спугнуть Удачу – я еще не в двадцатке. Как раз на следующей неделе и начинается цикл окончательных испытаний, в результате которых и будет сформирован окончательный экипаж «Экспансии» – первого межзвездного корабля человечества.

Витька Мазурук словно подслушал мои мысли.

– Ты знаешь, что вас теперь не сорок, а шестьдесят? – заговорщицки подмигнув глазом с легкой хмелинкой, прошептал он.

– Да ну, – чуть не поперхнулся я пивом. – С чего ты взял? Мне лично объявили, что я вошел в число сорока кандидатов…

– Объявили! – хмыкнул Витька, явно довольный моей реакцией. – Тебе лично! – Витька откровенно куражился, распираемый знанием чего-то такого, что было неведомо мне, но определенно меня непосредственно касающегося.

– Давай, не тяни, – нахмурился я.

– Это совершенно секретно, – вновь став подчеркнуто-серьезным, зашипел Витька. – Кандидатам недопустимо знать эту информацию!

– Тогда помалкивай. – Я равнодушно поднес ко рту кружку с остатками пива.

– А тебе что, не интересно? – Витьке, похоже, очень не понравилось мое равнодушие, к чему я, впрочем, и стремился.

– Нет. – Я вытер с губ пену тыльной стороной ладони. – Мне интересно, попаду ли я в число двадцати.

– Вот-вот! – обрадовался Витька. – И я про это!

Издеваться надо мной дольше у Витьки просто не хватило терпения и сил. Да и два литра пива, им выпитые, явно стали моими союзниками. Витька вцепился мне в рукав, придвинул мокрые губы к самому уху и возбужденно зашептал, обрызгивая слюной мою ушную раковину:

– Эти дополнительные двадцать кандидатов – подсадки Центра Подготовки! Следующее ваше испытание – на способность любить! Вас всех давно уже разбили на пары – подбирали друг к другу по куче всяких параметров, использовали новейшие разработки современных психологов… По этой методе каждая пара – идеальна, половинки должны складываться в одно целое без сучка, без задоринки. Ведь вам предстоит провести вместе пятьдесят лет, возможности развестись и завести новые семьи, сам понимаешь, не будет…

– Так это что получается, – не выдержал я, – без меня – меня женили?

– А как? А как иначе?! – вновь забрызгал слюной Витька. – Семьи должны быть стопроцентно надежными.

– А как же любовь?

– Ты чем меня слушаешь?.. – Витька от возмущения опустился на стул, оставив в покое мои рукав и ухо. – Я ж тебе полчаса талдычу, что это испытание – на способность любить! Каждой отобранной паре дадут какое-нибудь задание, но к ним еще добавят третьего – подсадку Центра. Разумеется, никто из вас не будет знать, кто именно подсадка, кроме нее самой, естественно. Впрочем, про подсадку из настоящих кандидатов вообще никто знать не будет, как и о настоящей цели испытания. А ты вот теперь знаешь. Это твой козырь! Вот только кто из двух твоих напарников подсадка – предстоит выяснить тебе самому. Думаю, теперь ты легко с этим справишься.

Мне стало интересно. Вычислить подсадку я действительно считал делом несложным. Гораздо интересней казалось другое. Ведь на самом деле мы еще ни разу не встречались все вместе – до настоящего времени подготовка и тестирование каждого кандидата происходили сугубо индивидуально. Совместные испытания, занятия и тренировки должны были как раз и начаться на следующем этапе. Я знал, конечно, что деление экипажа по половому признаку поровну предусматривалось неспроста. Пятьдесят лет Полета – это почти половина жизни. Семьи неминуемо должны сформироваться. Но я предполагал, что все это будет происходить как-то… по-человечески, что ли, на основе любви или хотя бы взаимного уважения, симпатии… А тут, оказывается, все уже за нас просчитали, на первый-второй рассчитали! Хотя, если рассуждать здраво, пускать что-либо на самотек в таком проекте очень и очень чревато! И все равно неприятный червячок продолжал точить душу: надо же, самое святое – саму любовь – собираются препарировать!

– Слушай, а в чем состоит функция подсадки? – Я вдруг понял, что в смысл этой затеи с подсадками я так и не въехал. – Ну, догадаюсь я, кто подсадка, а что дальше?

– Вот тут я тебе ничего подсказать не могу, – потупил взгляд Витька. – Сам не знаю.

– А откуда ты все остальное знаешь? – догадался наконец спросить я.

Витька хитро подмигнул. Глазки его маслянисто заблестели – то ли от причастности к совершенно секретной информации, то ли от пива.

– Ты знаешь, кто моя Галка?

– Галка – это которая? – Я постарался честно вспомнить. – Та, пухленькая, рыженькая?

Витька обиженно фыркнул:

– Рыженькая – это Валька! А Галка – худенькая, темная. Грудастенькая такая…

– Так ее же вроде Тамарой зовут? – засомневался я, мысленно сопоставив описание с известным мне «каталогом» Витькиных подруг.

– Тамара – не грудастенькая, а жопастенькая, и не худенькая, а спортивненькая, – еще больше обиделся Витька.

– Ладно-ладно, – успокоил я приятеля. – Так кто твоя Галка?

– Галка – медик ЦП! – многозначительно закатил глаза Витька.

– С каких пор медики владеют информацией с грифом «Совершенно секретно», да еще не из своей сферы деятельности?

– Любовь, семейные отношения и тэ пэ – это прерогатива психологов, – Витька снова приблизил к моему уху слюнявые губы. – А психология с медициной тесно завязаны! И медики с психологами часто общаются и живут очень дружно. Вот Галка кое-чего и услышала.

– Ох, вылетит твоя Галка из Центра, – покачал я головой. – С тобой вместе.

– Так ты же никому не расскажешь! – дернулся Витька.

– Я-то не расскажу, как бы Галка твоя грудастенькая еще кому не рассказала.

– Но-но-но! На что ты намекаешь? – взгоношился Витька. – У нас с Галкой, между прочим, все очень серьезно.

– А с Тамарой и Валентиной? – невинно спросил я.

– Тоже… – тяжело вздохнул Витька и заказал пятую кружку.

Своих попутчиц я увидел впервые лишь за сутки перед стартом, при объявлении полетного задания. Обе носили короткие стрижки, в просторечии именуемые «ежик», обе были одеты в форменные ярко-синие комбинезоны ПМП, обоим на вид лет по двадцать пять. На этом сходство заканчивалось. Если одну из них хоть сейчас можно было снимать для рекламно-пропагандистского клипа «Звезды зовут» – спортивную, коренастую, со скуластым, обветренным лицом и глазами человека, твердо идущего к своей цели, – то вторую, несмотря на форменную одежду, саму хотелось назвать звездой. Но только никак не той, к одной из которых мы так мечтали полететь. Звездой – в смысле «Стар». Фото, теле, мьюзик и тэ дэ… Короче, вторая была красоткой. Что и говорить – сердечко мое екнуло. И одновременно кольнуло: вот она, подсадка, во всей красе! А еще я понял, что, кажется, влюбился.

Нас сухо, официально представили друг другу: Юрий Устюгов – командир, Ирина Белоярова, Венера Стил – члены команды. Ириной оказалась «красотка», Венерой – «звездолетчица». Мы обменялись рукопожатиями; при этом Венера дружелюбно улыбалась, Ирина же, напротив, слегка хмурилась, что ей, впрочем, очень шло.

Задание наше оказалось несложным – полет на Марс, расконсервация одной из станций, недавно доставленной туда кораблем-роботом, подготовка ее к приему основной экспедиции и возвращение назад. На все про все отводился месяц: по десять дней полета туда и обратно и десять дней на станции. Задание наипростейшее – этих станций на Марсе уже сотни, мы не раз их изучали вдоль и поперек. Да что на Марсе – по всей Солнечной системе, где побывал человек (а побывал он практически везде, кроме центров планет-гигантов да самого солнышка), этих и подобных им станций-времянок – не счесть, как действующих, так и законсервированных, а то и давно заброшенных.

В общем – ерунда задачка, для третьекурсника космоакадемии. Но я-то понимал, каким являлось настоящее задание! Хотя, если честно, ни хрена я не понимал. Но все же знал больше, чем остальные, а это уже кое-что.

Во время десятидневного полета к Марсу я наблюдал и делал выводы. Ирина явно сторонилась меня. Зато она была очень грамотным, опытным, толковым космонавтом, но какой-то очень уж «правильной». Все взаимоотношения – сугубо уставные, вопросы и замечания – только по делу. Венера, напротив, оказалась очень милой, ласковой, я бы даже сказал «домашней». Она шутила, смеялась, часто довольно мелодично напевала, что, впрочем, не мешало ей вполне профессионально исполнять свои прямые обязанности. И еще я заметил, что украдкой она так и ела меня глазами, а уж если я обращался с какой-либо просьбой, настолько откровенно старалась мне угодить, что становилось даже неловко.

Я все больше и больше убеждался, что подсадка – именно Ирина, но вся беда заключалась в том, что я уже по уши в нее влюбился. Это начинало пахнуть катастрофой.

Развитие событий не заставило себя ждать. Собственно, я подозревал, что рано или поздно нечто подобное случится, невозможно в изолированной обстановке, в коллективе из трех человек утаить шило в мешке. Наверное, Венера заметила в моем поведении нечто такое, что позволило ей начать тот разговор…

Мы все строго по очереди несли восьмичасовые вахты в командной рубке. Наверное, это скорее было данью старинным традициям, чем настоятельной необходимостью, благо корабль, это совершеннейшее творение человеческого гения, едва ли сам не обладал разумом, и вряд ли найдется ситуация, с которой он не справится без нашего участия. Но на флоте – как морском, так и космическом, – традиции всегда являлись и являются основой всех основ.

В тот раз Ирина заступила на очередную вахту, сменив Венеру. Я направился уже в каюту, собираясь лечь спать, когда Венера нерешительно меня окликнула:

– Юрий, можно мне с вами поговорить? Это очень важно…

Я внутренне сжался, догадываясь уже, о чем пойдет речь, но постарался ответить как можно спокойнее:

– Да, конечно, Венера. Я вас слушаю.

Венера засмущалась, покраснела, отчего ее не слишком, мягко говоря, красивое лицо стало еще менее красивым. Зато голос наполнился решительностью и силой.

– Юрий, только не спрашивайте меня, откуда я это знаю, но знаю я совершенно точно: один из нас – наблюдатель Центра, так называемая подсадка. Наше главное задание – не полет на Марс… Вернее, официальное задание именно такое, но на самом деле мы проходим сейчас очень важное испытание… Только не смейтесь, но это тест на способность любить.

Я попытался изобразить недоумение, но Венера остановила меня жестом руки:

– Юрий, это очень серьезно! Не прошедшие это испытание вылетают из проекта безоговорочно! – И в очередной раз добавила: – Я это знаю точно.

– И… кто же из нас подсадка? – только и нашелся я, что спросить. «Умный», надо отметить, вопрос. Но Венера ответила:

– Это Ирина.

– Почему Ирина? С чего вы взяли? – вырвалось у меня, хотя я и сам давно уже пришел к такому выводу.

– Очень просто, – пожала плечами Венера, не обратив внимания на мою горячность. – Вы быть подсадкой не можете, иначе давно стали бы нас на что-нибудь провоцировать, да и вообще… вы не такой. – Венера смущенно замялась, но совсем ненадолго, и продолжила: – Я, разумеется, тоже не подсадка – стало быть, это Ирина.

– Но она ведь тоже нас не… это… не провоцирует ни на что, как вы сказали!

– А ей нас провоцировать глупо. Ведь по идее мы с вами должны составить идеальную семейную пару, мы должны полюбить друг друга! А ее задача запротоколировать наши отношения и доложить руководству результат. И если результат будет отрицательным – мы вылетим с вами из проекта! – При этих словах Венера едва не заплакала.

– И… что же вы предлагаете? – совсем растерялся я.

– Мы должны сделать все, чтобы Ирина поверила в нашу любовь. – Венера опустила голову и едва слышно добавила: – Даже если вам это очень трудно сделать. – На слове «вам» она сделала заметное ударение.

– Хорошо, я обдумаю эту информацию, – промычал я, не в силах посмотреть в глаза Венере, буквально презирая себя при этом. И отправился в каюту.

После сумбурного сна, наскоро заглотив чашку кофе, я направился в рубку, чтобы сменить Ирину. Не удержавшись, заглянул в ее голубые глаза и понял, что пропал окончательно! Я понял, что ничего не смогу с собой поделать – не смогу играть в любовь, когда рядом она… Не смогу, потому что люблю! Тогда что: прощай мечта?

Ирина, видимо, прочла нечто в моих глазах – ее губы дрогнули, словно собираясь что-то сказать; мне даже почудилось на миг, что из оболочки замкнутости блеснул лучик живой души, до боли родной и такой любимой! Но это длилось лишь миг, а скорее всего просто мне показалось. Ирина по-военному четко отрапортовала о результатах дежурства, дождалась моего уставного ответа и быстро вышла из рубки.

Что ж, к подобной холодной отрешенности я уже привык, хотя никак не мог с ней смириться. Но вся эта холодность показалась теплым летним дождиком после того ледяного ливня, что обрушили на меня глаза Ирины, когда я вышел из рубки по окончании вахты. Я говорил уже, что Ирина всегда обращалась ко мне только по делу. И вот она впервые сказала мне то, что не относилось ни к уставу, ни к полету, ни к кораблю, ни к черту лысому! Она облила меня звездным холодом своих небесных глаз и процедила сквозь зубы: «У вас ничего не выйдет!»

Объяснение с Венерой произошло уже на Марсе. Расконсервация станции отняла уйму времени и сил, мы все буквально валились с ног, благо еще, что сила тяжести была втрое меньше земной. И все это время мы постоянно были втроем, мне никак не удавалось поговорить с Венерой, выяснить наконец, что произошло между ней и Ириной во время той моей вахты. Я был просто убежден, что Венера проболталась Ирине о том, что мы ее «раскусили». Ничем другим я не мог объяснить брошенную Ириной фразу.

«У вас ничего не выйдет!» – снова и снова «слушал» я записанный в мозгу любимый голос. Слушал, и все больше понимал, что у меня действительно уже ничего не выйдет в этой жизни. Но поговорить с Венерой все же стоило. И через пару дней, когда самые срочные работы были уже выполнены, и у нас стало появляться немного свободного времени, такой разговор состоялся.

Ирина, стоило мне, как обычно, произнести дежурную фразу: «На сегодня все свободны», тут же исчезла за дверью личной каюты. Венера не спеша направилась в кают-компанию, а я остался сидеть в лаборатории, продолжая в который раз пережевывать сложившуюся ситуацию. Сказать, что мне не нравилось поведение Ирины – значит ничего не сказать. Ну, хорошо, она – подсадка, в этом я почти уже не сомневался. Но чего она добивалась в таком случае от нас своей подчеркнутой изолированностью? Что значит фраза: «У вас ничего не выйдет»? Что у нас вообще должно выйти? Что наговорила ей Венера? Куча загадок! И вообще, как-то странно получается: сверхсекретная информация, разглашение которой немилосердно карается, вдруг становится широким достоянием общественности! Знаю я, знает Венера, разумеется знает Ирина (но той хоть по штату положено). А может, это все – глобальная деза? Может, все было подстроено заранее? Каждому из нас «по секрету» слили инфу о якобы имеющейся в каждой тройке кандидатов подсадке, чтобы мы подозревали всех и вся, а сами изучают наши реакции, анализируют. Для пущего тумана наплели про какую-то любовь-морковь… Стоп! Но что же тогда произошло между Ириной и Венерой? Надо немедленно это выяснить!

Одновременно с этой мыслью из лабораторского динамика прозвучал ласковый голос Венеры:

– Юрий, идите пить кофе!

Что ж, очень кстати, заодно и поговорим.

Едва переступив порог кают-компании, я сразу собрался взять быка за рога. Но Венера меня опередила.

– Юра, простите меня, – пропела она, опустив в пол глаза, полные вины и скорби. – Я должна вам кое в чем сознаться…

– Вы говорили с Ириной, – «догадался» я.

– Да, я с ней поговорила… Я хотела как лучше! Хотела чисто по-женски с ней побеседовать. Хотела выяснить, чего же она ждет от нас, чего добивается…

– То есть вы прямо дали ей понять, что знаете о том, что она подсадка? – решил уточнить я.

– Ну да, – устремила на меня невинный взор Венера. – Я сказала ей, что мы оба это знаем. Зачем играть дальше, мы же взрослые люди!

– И что она? – В моем горле словно застряло бешено заколотившееся сердце, так что фраза вышла глухой, еле слышимой.

– Она рассмеялась мне прямо в лицо! Сказала, знаем мы что-либо или нет – это ничего не меняет. Сказала, что специально дала нам фору, хоть и не должна была этого делать, – самоустранилась, изолировалась, не мешала нам… Но нам не помогло даже это! Мы не любим друг друга, а это значит, что мы с вами вылетаем из проекта. Она сказала, что мы идеально подходим по всем показателям для создания семьи, но без любви нам эту семью создать не позволят! Мы вылетим, слышите, Юра, мы с вами вылетим! Но не к звездам, а из состава экипажа.

Казалось, еще чуть-чуть – и у Венеры начнется истерика. Но вместо того, чтобы как-то утешить ее, я пробормотал:

– Так значит, она все-таки подсадка…

– Конечно! – глаза Венеры округлились. – А вы до сих пор сомневались?

Разве мог я признаться этой милой женщине, так страстно мечтающей о полете к звездам, что это сомнение до настоящей минуты еще хоть как-то поддерживало во мне крохотный огонек надежды? Что мне уже дороже всех звезд Вселенной стали две звездочки Ирининых глаз? Разве мог я сказать ей, что ради одной влюбленной искорки из их небесной глубины я готов пожертвовать не только участием в Полете, но даже самой жизнью? Конечно же, я не мог ей сказать всего этого, потому что на жертвенный алтарь мне пришлось бы положить тогда и красивую мечту этой некрасивой женщины. И я сказал:

– Мы можем еще что-то сделать?

– Только полюбить друг друга…

– Но это же невозможно!

Венера вздрогнула от моего полукрика-полустона. Я непроизвольно поежился от собственной бестактности. А Венера, отвернувшись, бросила:

– Тогда мы можем сделать вид, что любим…

– Я вряд ли смогу, – честно признался я, а в мозгу вспыхнуло снова: «У вас ничего не выйдет!». Теперь я понимал весь смысл этой горсточки слов.

– Но вы должны! – Венера снова повернулась ко мне и крепко сжала мои локти побелевшими пальцами. – Я хочу лететь!

Я понимал это. Понимал, что она права, что я не имею права убивать чужую мечту. Тем более, я отчетливо понимал, что Ирина при любом раскладе моей не будет. Так что я покорежу судьбу Венеры совершенно напрасно. О своей я уже не думал.

– Хорошо, – кивнул я. – Что именно я должен сделать?

– Теперь уже поздно играть пьесу зарождающихся чувств, – Венера вновь стала собранной и серьезной. – Теперь мы должны пойти ва-банк.

– Это как?

– Ирина должна нас застукать.

До меня все равно ничего не доходило. Венера заметила это и пояснила:

– Мы должны заняться с вами любовью, вступить в сексуальную связь, переспать; называйте это как угодно, но Ирина должна это увидеть это! Тогда ей некуда будет деться. Мы скажем, что любим друг друга, но стеснялись проявлять свои чувства при ней.

Венера неожиданно засмеялась, и я поежился снова – ее смех показался мне настолько циничным, что почти осязаемо царапнул по сердцу.

– Мы встретимся завтра утром здесь, в кают-компании, в половине седьмого, – развивала тем временем свой план Венера, – и, как говорится, сольемся телами. Кстати, если вам так уж это неприятно, сам акт можно сымитировать. К семи Ирина выйдет на завтрак – и… дело в шляпе!

Что ж, план Венеры показался мне вполне разумным, только отчего-то так противно стало на душе… Ха! «Отчего-то!» Понятно, отчего. Делать подобное перед любимой, пусть даже и понарошку… И, тем не менее, я сказал:

– Хорошо, я согласен. Встречаемся здесь же в шесть-тридцать. – И, развернувшись, метнулся в каюту.

– А кофе? – услышал я напоследок певучий голосок Венеры.

Никак не думал, что этой ночью я смогу заснуть. Но уснул сразу, едва голова опустилась на подушку. И мне приснился Полет… В нем было все то, о чем я так мечтал: звезды, любимая работа и… любимая женщина рядом. Ирина.

Я проснулся так же мгновенно, как и заснул. Блекнувшие картины недавнего сна еще проплывали в сознании. Я подумал, что сон этот скоро может стать явью… Только немного в другой редакции: те же звезды, та же работа, только другая женщина рядом. Совсем небольшая поправка, какая ерунда! Только почему же так не хочется жить?..

Я оделся и вышел в кают-компанию. До встречи с Венерой оставалось еще полчаса. Я сел на диван, опустил лицо в ладони. Кто-то неслышно сел рядом со мной. Я почувствовал это даже не кожей, а чем-то остро заточенным, туго натянутым внутри меня.

«Уже? Так скоро?» – подумал я и открыл глаза. Рядом сидела Ирина. Странно, но я этому совершенно не удивился. Машинально отметил только, что глаза любимой – воспаленные, красные; видимо, тоже переживает за нас, хоть и строит из себя «железяку».

– Я все знаю, – сказала Ирина.

«Что ж, можно было догадаться, что все тут прослушивается, – мелькнула равнодушная мысль. – Прощай, мечта!» Только вместо отчаянья нахлынуло вдруг непередаваемое облегчение. Терять больше было нечего – все и так уже было потеряно, и я сказал, впервые посмотрев Ирине прямо в глаза:

– Думайте, что хотите, делайте какие угодно выводы – это ваше право, но… я люблю вас!

Я ожидал чего угодно: пощечины, возмущенного крика, смеха, но вместо этого я, словно в недавнем сне увидел рядом с собой огромные глаза небесного цвета, из глубины которых сияли звезды… Я потянулся губами к губам любимой, которые уже приближались навстречу. Но еще до того, как наши губы наконец-то встретились, Ирина успела прошептать:

– Я тоже люблю вас! Но… делать это с подсадкой – значит, проститься с мечтой…

– Зато встретиться с любовью. – Мои губы сказали это, уже касаясь губ Ирины.

Все получилось, как мы и запланировали с Венерой накануне. Только в роли «неожиданно вошедшей» выступила она.

Я не знал, куда деть свои бесстыжие, но ужасно счастливые глаза. Я чувствовал себя предателем, но готов был обнять весь мир!

– Прости, Венера, – стал лепетать я банальные фразы. – Я только что растоптал твою мечту, да и свою, конечно, тоже… Впрочем, ты ведь ни в чем не виновата, возможно, для тебя не все еще потеряно… – Я понимал, что говорю ерунду, несу чушь, и что девушки это прекрасно понимают тоже. Но Ирина встрепенулась вдруг и быстро-быстро заговорила нечто странное:

– Да-да! Она же ни в чем не виновата! Прости ее, пожалуйста, прости!

Я ошарашенно уставился на любимую.

– Простить ее? Я должен ее простить?! Это ты можешь, если сочтешь нужным, как-то повлиять на ее судьбу!

– Но каким образом я?.. – в глазах Ирины горело неподдельное удивление. – Это ведь твое… ваше мнение будут заслушивать на комиссии! Я все знаю, я узнала совершенно случайно, что вы – подсадка, что вы должны были протестировать нас на умение скрывать свои чувства… Простите, я рассказала это Венере, когда увидела, что она тянется к вам; она-то, оказывается, думала, что цель испытания – как раз проявить свои чувства. Простите ее, она ни в чем не виновата! Вы просто обязаны дать ей еще один шанс!

Я совершенно перестал понимать что-либо. Я переводил взгляд с Ирины на Венеру в полнейшей растерянности. Ирина, видимо, по моей глупейшей роже также поняла, что происходит нечто странное.

– Разве не вы… Разве ты не… – запинаясь, зашептала она.

И тогда Венера сделала шаг вперед и сказала официальным тоном, с трудом сдерживая улыбку:

– Поздравляю с успешным прохождением испытания!