Текст книги "Занавес молчания"

7

Санкт –Петербург 20 мая 2001 года

Борис Кедров зачем-то позвонил в дверь. Никакой необходимости в этом не было – насколько он понял из странного, сумбурного телефонного разговора с Мариной, квартира пуста. Борис достал из кармана ключ, отпер замок и вошел.

Звонок Марины застал Бориса врасплох. Он сидел дома у телефона в ожидании другого звонка – из телестудии СПКТ, где он работал оператором в группе программы «Обыкновенные истории». Услышав голос бывшей жены, Борис хотел было в раздражении повесить трубку – если она намерена налаживать отношения, то сейчас не время… Точнее, НИКОГДА не время. Но первые же слова Марины заставили его насторожиться, а когда она передала просьбу дяди Саши, он не знал, что и подумать.

– Подожди, – произнес он растерянно. – А больше дядя Саша ничего не сказал?

– Нет, ничего. По-моему, он… Он очень торопился. Наверное, он сам тебе позвонит.

– Наверное… Слушай, как он выглядел?

Марина ответила не сразу.

– Выглядел… Очень взволнованным.

– С ним все в порядке?

– Кажется, нет. Откуда я знаю! Борис, я не могу с тобой говорить, я киоск бросила. Меня попросили, я передала, все.

– Звони, – машинально попрощался Борис, хотя ее звонков желал меньше всего, и положил трубку.

Вот так история… Ничего не понятно. Срочно ехать на улицу Победы, найти в красной шкатулке дискету с надписью «Эпсон драйвер диск», уничтожить ее… Если так, ясно, что записан там далеко не драйвер, но что значит «уничтожить»? Стереть информацию, отформатировать? Или вытащить из пластмассового футляра, искромсать ножницами, поджарить зажигалкой, а потом спустить в мусоропровод? Ну и дела.

Не связано ли это с работой дяди Саши? Борис не знал точно, где тот служит, об этом дядя никогда не говорил ничего определенного. В какой-то очень и очень секретной организации… Но ведь такие организации обычно применяют методы, мало похожие на звонок племяннику через бывшую супругу. Или… Чего в жизни не происходит, может быть, это просто интрижка. Слабо стыкуется – дядя Саша и сомнительные приключения с женщинами, – но мало ли что. Надо ехать. Если просит дядя Саша, это не шутки.

Борис позвонил в Студию-3 СПКТ, резиденцию группы передачи «Обыкновенные истории». Как он и предполагал, на месте никого не было – там они редко сидят, а ему звонят, если он нужен, с других телефонов. Тогда он позвонил в монтажную студию, Толе Маркову.

– Привет, это Кедров. Слушай, если меня будет разыскивать Ника или кто-нибудь из наших, на сегодня я заболел. Иду в больницу.

– Что такое? Похмельный синдром?

– Вроде того. Извини, старина, некогда.

Спустившись во двор, Борис уселся в свою ободранную, едва живую «шестерку»… И вот теперь он стоял здесь, в прихожей квартиры дяди Саши на улице Победы.

Что-то ему мешало сделать следующий шаг. Явственное ощущение опасности, появившееся сразу же, как только он захлопнул за собой дверь. Опасность присутствовала не здесь, не в квартире, а где-то… Где-то в неопределенном будущем, дорога к которому начала лентой раскатываться отсюда с момента прибытия.

Кедров потряс головой, как облитая водой собака. Чепуха, мистика… Он никогда не был склонен доверять предчувствиям. Они возникали у него регулярно, подобно поездам по расписанию, и ни одно еще не сбылось – ни хорошее, ни плохое.

Он решительно зашагал по ковру гостиной в кабинет. Вот компьютер с плоским серым экраном слепого монитора, а вот и красная шкатулка с дискетами. Кедров открыл ее, перебрал пластмассовые квадратики. Ага, вот она. «Эпсон драйвер диск».

Когда он взял дискету в руки, тревожное ощущение вернулось к нему, точно он прикоснулся к источнику скрытого электрического заряда. На сей раз это была не опасность, а нечто иное… Борис вдруг почувствовал чей-то взгляд, но не взгляд человека, даже через линзы бинокля или телекамеры. Стены дома будто стали стеклянными, и сквозь них на Бориса неотрывно смотрело что-то огромное, неназываемое, холодное, не принадлежащее человеческому миру.

– Чушь собачья, – вслух сказал Борис, пугая громким голосом собственный страх.

Он засунул дискету в карман и вышел из квартиры.

8

Борис вернулся домой и сразу позвонил Маркову. Как выяснилось, по работе его никто не разыскивал – значит, ничего срочного. Тогда Борис присел к столу, где стоял компьютер, выложил перед собой дискету и уставился на нее.

Дядя Саша просил ее уничтожить… Странно. Если он не хотел, чтобы дискета оставалась в его квартире, логичнее было бы попросить Бориса забрать ее и сохранить до тех пор, пока дядя Саша за ней не зайдет. Но уничтожить? Гм… Если там нет ничего важного, тогда к чему весь сыр-бор, если она важна – зачем уничтожать? Непонятно. Может, Маринка что-то напутала?

Мироздание не развалится, если Борис просмотрит содержимое дискеты. Тогда он, возможно, хоть что-то поймет, и дядя Саша скажет ему спасибо, если дискета будет сохранена.

Это была отговорка для успокоения совести – на самом деле Бориса грызло любопытство. Марина ничего не могла напутать, она точно передала просьбу… Но что же там, на этой таинственной дискете?

Борис включил компьютер и вложил дискету в дисковод. Там значился один-единственный небольшой текстовый файл, помеченный литерой Z. При попытке открыть его компьютер потребовал ввести пароль.

Приехали, расстроенно вздохнул Борис. Впрочем, стоп, все ли потеряно?

Он вспомнил, как полгода назад в составе группы программы «Обыкновенные истории» снимал передачу о разоблаченном военном преступнике. История не такая уж обыкновенная, но Ника – автор и редактор программы – придумала это название от противного, с долей лукавства. Настоящих обыкновенных историй она не любила вообще и всегда выискивала что-то задиристое. Обыкновенные истории, объясняла она, это часть жизни, то, что в ней происходит, и если произошло – значит, уже как бы обыкновенно, пусть и представляется необычным, а порой и сенсационным.

Тогда (полгода назад) Борис рассказал о передаче дяде Саше. Тот заинтересовался и пообещал подбросить актуальный материал на тему – как подумал Борис, из архивов своей загадочной службы (это был просто его домысел). На следующий день дядя Саша вручил племяннику дискету, а когда Борис попробовал открыть файл на своем компьютере, появилось требование пароля. Кедров позвонил дяде, тот рассмеялся.

– Извини, Боря, – сказал он. – Я тут задумался и запечатал файл автоматически. Ну, по дурной привычке, что ли… Набери весь верхний буквенный ряд клавиатуры слева направо, десять символов.

Сейчас Кедров припомнил этот разговор. Если файл на «Эпсон драйвер диск» написан самим дядей Сашей, а не кем-то еще, вполне вероятно, что и здесь применен тот же пароль. Почему бы и нет? Если не знать, подобрать его не проще, чем любой другой.

Одну за одной Борис надавил десять клавиш. Неверно.

Кедров побарабанил пальцами по столу. Что же, время от времени человек может менять пароли своих секретных файлов, но не исключено, что на основе одного и того же мнемонического принципа… Борис перебрал клавиши второй буквенной строки, третьей – безрезультатно. Цифровые клавиши – нет. А если справа налево? Третья – пусто. Вторая – не выходит. Первая…

Файл открылся. На экране возник список из семи имен.

«Максим Юрьевич Радецкий

Илья Ильич Незванов

Татьяна Владимировна Долинская

Лев Дмитриевич Губарев

Николай Васильевич Растригин

Александр Николаевич Коломенский

Иван Антонович Щербаков»

Под списком, немного ниже и правее, особняком стояло одно слово – «Штернбург».

Список этот сразу не понравился Кедрову – потому, что в нем фигурировали два знакомых ему имени, а одно из этих двух – даже слишком хорошо знакомое. И что такое «Штернбург»? Фамилия? Не похоже, тогда скорее было бы «Штернберг». «Бург» – это город…

Борис достал с полки атлас мира, где в конце помещался список всех показанных в нем географических наименований, включая, разумеется, и населенные пункты. Он перелистал атлас до буквы «Ш»… Никакого Штернбурга нет, но это может быть и маленький городок, и поселок, и… Все что угодно.

Сам не зная зачем, Борис отрезал от чистого листа бумаги маленький прямоугольник и крохотными буквами переписал туда семь имен и слово «Штернбург». Потом он расстегнул браслет часов на левой руке.

Часы Бориса вызывали зависть его приятелей – немецкие, фирмы «Эрленкениг», солидные и тяжелые, выпущенные в начале шестидесятых годов и по сей день радующие точностью, – подарок деда. Особенностью часов была двойная крышка, прикрывающая механизм, точнее, две крышки одна над другой – первая откидывалась, вторая, с фирменными обозначениями и серийным номером, отвинчивалась. Для Бориса, человека рассеянного, это было очегь кстати. Он вечно терял записные книжки, клочки бумаги с номерами телефонов, памятные заметки с адресами и датами и тому подобное. Поэтому, если ему диктовали, к примеру, важный номер или ориентиры к назначенному свиданию, он записывал их на газетном обрывке, на автобусном билете, на любом попавшемся под руку клочке бумаги и прятал под верхнюю крышку часов. Тут уж потеря исключалась.

Туда, под верхнюю крышку, он поместил сложенный вчетверо бумажный прямоугольник и снова надел часы. После этого он убрал файл с экрана и запустил любимую компьютерную игру «Брик Шутер».

По замыслу игра напоминала «Тетрис», но в отличие от него тут не нужно было торопиться, кирпичики не падали с ракетной скоростью. «Брик Шутер» давал время выстроить сложную комбинацию, игра могла продолжаться часами. И главное, почему Борис включил именно ее, – она помогала сконцентрироваться на иных, не имеющих к ней отношения размышлениях. Монотонное движение кубиков на экране способствовало размеренным, спокойным и сосредоточенным раздумьям.

Но не получалось у Бориса Кедрова раздумий по поводу списка из файла «Z», не от чего было оттолкнуться. Он сидел за компьютером не первый час, набрал больше четырех тысяч очков (прекрасный результат) и не продвинулся ни на шаг в своих умозаключениях. Да и умозаключений-то никаких не было – так, гадания на кофейной гуще… На кубиках «Брик Шутера».

Почему не звонит дядя Саша? Хоть бы полюбопытствовал, уничтожил ли Борис дискету… Что там говорила Маринка? «Он выглядел взволнованным… Он торопился»… Допустим, у него до сих пор нет возможности позвонить, ладно. Надо поподробнее расспросить Марину. Мало удовольствия слышать ее голос, но надо. По идее она уже вернулась домой.

Притянув телефон, Борис накрутил номер, с минуту послушал длинные гудки и швырнул трубку.

Марины дома не было, она отправилась на дачу к подруге. Но и окажись она дома, вряд ли смогла бы добавить что-либо к тому, что Борису уже известно. Происшествие на вокзале не вызвало пересудов среди киоскерш – упавшего с сердечным приступом человека быстро унесли в медпункт. Событие не бог весть какое… Краем уха Марина слышала, что в соседнем зале какой-то бомж разбил витрину (это произошло, пока она ходила звонить), но и только. Ей и в голову не пришло связать витрину с дядей Сашей. Как бы он ни выглядел, слово «бомж» не ассоциировалось с ним у Марины никоим образом.

Борис наконец загнал игру «Брик Шутер» в угол – или она его загнала. Все поле заполнилось цветными кубиками, и на экран выскочила табличка «Введите ваше имя для Зала Славы». Борис небрежно ткнул в букву «Б» и, не выключая компьютера, побрел на кухню готовить кофе и бутерброды.

С чашкой скверного растворимого кофе в левой руке и здоровенным ломтем черного хлеба с колбасой в правой он возвратился к компьютеру, включил бильярд. Обычно он играл с Никой на деньги, и эти ночные баталии его захватывали. Любил он погонять шары и в одиночку, но сейчас… Не до шаров ему было, совсем не до шаров. Отвлечься не удавалось. Он еще несколько раз позвонил по телефону – Марине, дяде Саше в обе квартиры, немного спустя – снова. Нигде никто не ответил.

9

Трель телефонного звонка разорвала тишину, нарушаемую только комментариями компьютера к игре. Кедров схватил трубку:

– Алло!

– Кедров, это Ника.

– Ника, – тупо повторил Борис, точно никакой Ники не знавал никогда в жизни. Он так надеялся услышать голос дяди Саши!

– Ну да, Ника. А ты думал президент США?

– Вряд ли, он только что от меня уехал. – Борису пришлось подстраиваться под ее тон. – Ты где?

– Звоню с мобильника, от подъезда твоего. Граф принимает нынче?

– Чего там, свои люди, сочтемся славою. Поднимайся.

– Поднимаюсь.

Уже настроившись на волну Ники, Кедров понял, как он рад на самом деле ее приходу – и потом, ему очень хотелось выговориться. У двери он приветствовал ее началом фривольно-фонетического немецкого двустишия:

– Ди медхен, ди вимперн пинзельн…

Полностью оно звучало так, с учетом ужасного немецкого произношения англофила Кедрова: «Ди медхен, ди вимперн пинзельн, бим пимперн фанген ан цу винзельн», что значило: «Девушки, которые красят ресницы, громко кричат, занимаясь любовью». Когда-то у Ники и Кедрова случился скоротечный роман, и она научила его этому двустишию в постели, как и многому другому. Роман вскоре иссяк сам собой, но между Никой и Борисом сохранились наилучшие дружеские отношения. Борис и сам не понимал, как это могло получиться, – обычно если он расставался с кем-нибудь, то расставался. И дело было не в том, что Ника являлась редактором программы, то есть в какой-то степени начальством Бориса (хотя слово «коллеги» – точнее). Просто… Это была Ника, вот и все. С нежностью он часто вспоминал поезд, вагон СВ, где они рванули однажды, полупьяные и счастливые, куда глаза глядят… Они так громко орали в купе в соответствии с пресловутым двустишием, что потом Борису пришлось заплатить штраф не то поездным милиционерам, не то маскировавшимся под них мошенникам (потому что те были в штатском и документов не предъявили). Он помнил ночной город, залитый неземным оранжевым светом фонарей, поиски кафе, где не станут преследовать за курение и подадут приличный жюльен… Вспоминала ли обо всем этом Ника? Борис не был уверен – она не казалась ему сентиментальной. Но он и ни в чем не был уверен, когда речь заходила о Нике.

Она стояла в дверях, и Борис невольно ею залюбовался. В свои двадцать восемь лет она ухитрялась выглядеть одновременно и наивной девочкой, и умудренной дамой. Она не была красавицей, но что такое красота? Если это одинаковые штампованные лица с журнальных обложек, то Бориса подобная так называемая красота не пленяла. Ника была пикантной – с челкой коротких светлых волос над большими, широко расставленными, изумительной синевы глазами, с чуть вздернутым веснушчатым носом, полноватыми губами, округлым трогательным подбородком. И хрупкой и упругой была ее фигурка – тот тип, какой большинство мужчин сочли бы сексуальным. Она любила носить джинсы – и сейчас была в джинсах и просторной, незастегнутой серо-стальной куртке. Вообще она любила спортивный стиль и спорт – сначала увлекалась карате, теперь переключилась на прыжки с парашютом (это не упоминая первого разряда по шахматам, которые все же не совсем спорт). Ее спортивные увлечения не мешали ей много курить и поглощать спиртное в количествах, порой удивлявших самого Бориса, тоже не дурака по этой части, а также делать одну из лучших программ телекомпании СПКТ.

Ника держала в руках сумочку и сложенный японский зонтик (великоватый для ее сумочки), озираясь в захламленной прихожей в поисках места, куда бы их пристроить.

– Что это ты при зонте? – спросил Борис, озираясь синхронно с ней и с той же целью. – Дождь вроде бы не собирается.

– Вроде нет, но синоптики ругались по радио. – Сумочка отправилась на подзеркальный столик, а зонт наверх, на полку для головных уборов. – Кофе напоишь?

– Кофе паршивый.

– Любой сойдет. Я так устала… Хотела тебе позвонить, но уж раз ехала мимо, почему не зайти? Завтра утром съемка.

В комнате Ника увидела бильярд на мониторе.

– А, тренируешься, вечный проигравший… Святое дело.

– Кто бы говорил…

– Сгоняем по полтиннику? Из трех партий?

– В другой раз. Неохота, не до того мне. Тут у меня такие события…

– Какие события? – Ника прошла на кухню. Кедров поставил на плиту полупустой чайник.

– Расскажи сначала про съемку. Куда едем?

– Тут недалеко. Одна деревушка, километров сто. Я выкопала потрясающую бабусю. Француженка, по-русски почти не говорит. Во время войны вышла замуж за нашего офицера, приехала к нам, отсидела в сталинских лагерях. Офицер ее бросил, а она…

– Ника, – страдальчески перебил Борис, – таких историй как собак нерезаных. Воз и маленькая тележка. Кому это интересно?

– Застрелись! Моя бабуся особенная, узнаешь подробнее – ахнешь. В общем, мы заедем за тобой завтра в восемь.

– Выспаться не даете, сатрапы.

– В могиле выспишься. – Она достала пачку «Мальборо», зажигалку «Зиппо», закурила. – Так что у тебя за события?

– Ты помнишь дядю Сашу? Ты с ним не знакома, но я говорил. Ну, того, что достал нам информацию про фашистов?

– Конечно помню.

– Ну так вот…

Занимаясь нехитрыми манипуляциями с кофе, Борис рассказал Нике о странном утреннем звонке, о поездке за дискетой.

– А когда я открыл файл, – продолжал Борис, размешивая сахар в чашке, – там оказалось семь имен. Два из них мы с тобой знаем… Одно еще как знаем!

– Что за имена? – Ника напряглась, подалась вперед.

– Прости, – Борис развел руками, – этого не скажу. И так много наговорил, ведь меня просили уничтожить дискету, а не лезть в нее…

– И ты ее уничтожил?

– Нет пока, торчит вон в компьютере. Но имена я переписал на бумажку.

– Зачем?

– Не знаю. Что-то здесь не так… Меня очень тревожит молчание дяди Саши. Уже вечер, а он не звонит… Ника, ты не знаешь, что такое «Штернбург»?

– Штернбург? Понятия не имею. Откуда ты взял?

– Это слово было в дискете, отдельно от имен. На фамилию не похоже, правда?

– Штернбург, Штернбург, – дважды повторила Ника. – Как будто знакомое что-то, ложится на язык. Нет… Не помню. Надо поспрашивать.

– Не надо.

– Почему?

– Потому что это из дискеты. А вдруг что-нибудь совершенно секретное? Влипнем в историю, подведем дядю Сашу. Так что забудь, ладно?

– Ну, забыть ничего нельзя… Но ради тебя засуну подальше, в уголок. Ну и кофе у тебя, Кедров!

– Я предупреждал… Ника, что ты об этом думаешь?

– Думаю, что не надо жадничать по мелочам и покупать «Нескафе». Или я у тебя последние деньги выиграла? Могу одолжить.

– Что ты думаешь о том, что я тебе рассказал?

– Об этом – ничего. Скорее всего, объявится твой дядя Саша, и все тайны мадридского двора объяснятся тривиальнейшим образом.

– Дай-то бог…

– Будь реалистом, Кедров. Для грез о шпионской романтике мы с тобой староваты, нет? – Она взглянула на часы. – Пойду… Еще надо кое-куда заглянуть… За кофе не благодарю, много чести. Завтра в восемь, не проспи!

– Разбудишь.

– Да уж не сомневайся.

Ника бросила окурок в пепельницу. Борис проводил ее до дверей, на прощание она поцеловала его в щеку. Это вызвало воспоминание о ДРУГИХ ее поцелуях, и Борис тихонько вздохнул.

Когда Ника ушла, Борис заметил, что сумочку она взяла, а зонтик забыла. Ничего страшного, возьмет завтра утром… А может, сейчас вернется, она не суеверна, к тому же синоптики предупреждали о дожде.

Возвратившись в комнату, Борис сел к компьютеру, убрал бильярд и вновь открыл файл «Z», не дававший ему покоя. Особенной занозой сидел в нем почему-то загадочный «Штернбург». Он располагался не просто отдельно ниже списка, а где-то на краю, точно не имел к списку отношения, был добавлен торопливо в последнюю минуту. Он взывал, подобно крику о помощи, – и смотрелся чужеродным, совершенно чужеродным в аккуратно оформленном файле.

Задумчиво Борис поставил курсор в конец «Штернбурга» и стер слово, букву за буквой, привычно сохранил изменения. Вот теперь файл выглядел цельным и завершенным, каким, очевидно, и был поначалу. А этот «Штернбург»… Он явно как будто не отсюда, без него вроде бы естественнее – и все-таки он здесь. Почему?

Борис уже собирался восстановить слово «Штернбург» на прежнем месте, чтобы снова взглянуть на файл полностью, будто это могло помочь разрешить загадку… Но ему помешал дверной звонок. Ника вернулась-таки за своим зонтиком, подумал он. Ну да… Капли начинающегося дождя стучат по стеклам окон.

Монитор не был виден из прихожей, и Борис не стал закрывать файл. У него и мысли не мелькнуло, что мог прийти дядя Саша – тот всегда обязательно предупреждал по телефону. Но если бы и появилась такая мысль, она бы ничего не изменила, Борис не имел намерений хитрить с дядей Сашей. Впрочем, инерция сознания Бориса настраивала его только на Нику.

Он быстро прошел в прихожую и распахнул дверь.