Текст книги "Любовь – полиция 3:0"

Семейный суд

Сколько ни объяснял себе Шишликов свои отношения с давно уехавшей девушкой, они никак никуда не укладывались и существенно меняли весь уклад его жизни. На протяжении девяти месяцев он ошарашивал Галю своими приездами и ни на каплю не восстановил её доверие. Если Галю нужно оставить в покое, то он вспомнил однажды услышанную историю об австралийских мухах. Рассказала её уже упомянутая Эллен, которой он посвятил притчу об Оне и которая полгода путешествовала по Австралии. В одной из центральных прерий её с ног до головы облепили мухи. Она тщетно отмахивалась от назойливых насекомых и пришла уже в отчаяние, когда местные жители предложили ей смириться с происходящим. Ей ничего не оставалось, как сдаться обстоятельствам и опустить руки. Через несколько минут мухи, слизав с открытых участков тела ороговевший слой старой кожи, оставили Эллен в покое. Девушка словно побывала у косметолога и была приятно удивлена результатом. Так вот и Гале – казалось ему – стоило смириться и подпустить его ближе. Он, конечно, не муха, но отпустить её будет легче, когда она сама перестанет сопротивляться. А теперь он именно как муха бился о стекло в попытках найти открытую форточку в её доме. Ведь и раньше после многочисленных неудачных попыток он находил выход. И выход всегда оказывался простым и гениальным. Почти как у Пушкина:

 
О, сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух,
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг.
 

На пути к Гале – чудные парадоксальные открытия!

Через два дня в почтовом ящике он обнаружил заказное письмо. Жёлтый чиновничий конверт не сулил ничего приятного. Хотелось разобраться и поскорей покончить с этим, поэтому, не успев разуться, он прямо в прихожей вскрыл его.

На титульной странице красовалось жирное имя отправителя: «Семейный суд города Койска». Ниже стояли рядом её и его фамилии. Разделяло обе фамилии слово «против». Шишликов невольно улыбнулся очередному парадоксу: «Мы пара! Даже семейный суд это признаёт!» Дальше шло длинное-предлинное письмо адвоката, обращающегося от Галиного имени к суду.

Шишликов отказывался верить, что она на него жаловалась. Это сделала её сестра, но никак не она. То есть Вика, а возможно, и отец вынудили её обратиться в суд, и Галя поддалась их давлению. Это недоразумение, которое он обязательно объяснит суду. Галя тут ни при чём. Шишликов напишет опровержение. Опровержение не Гали, а неправды и неточностей, которые она по невнимательности своей допустила.

Надо же: он обещал приехать в феврале, а семейный суд готов запретить Шишликову всякие контакты с Галей именно до восьмого февраля. В чём смысл запрета, если он и так в ближайшие полгода не собирался появляться в её жизни?

Вместе с тем во всём происходящем чувствовалось какое-то чудо: всё складывалось один к одному. Всё запланированное текло как по маслу и укладывалось в сроки. Даже не зависящие от Шишликова решения принимались вовремя и кстати. Даже хорошо, что суд! Хорошо, что запрет! Пускай! Шишликов будет заниматься книгой.

Он долго пытался представить себе её состояние в полиции. Вот она стремится поскорей покинуть отделение, но стоящая рядом сестра настаивает на даче показаний.

– Вы запретите ему только ездить и писать, и всё! Больше ничего не надо! – тихо просит она.

– Для этого нужны основания. Можете их предоставить? – требует полицейский.

– Я просто не хочу, чтобы он ездил, появлялся на концертах, мучил себя и меня.

– Мы предоставим вам основания и доказательства, – обещает Виктория, – дайте нам время, и мы детально всё опишем.

Старшая сестра постаралась на славу: семь страниц обвинений, одни из которых накладывались на другие, содержали взаимоисключающие высказывания и факты, и во всех них сквозила Галюшина детскость.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Заявительница и ответчик познакомились в сентябре позапрошлого года в православной церкви. В начале были дружеские отношения, в течение которых заявительница иногда принимала разного вида помощь от ответчика.

Не позже марта следующего года заявительница сообщила, что не желает отношений, выходящих за границы дружбы.

Обоснование: клятвенное заверение заявительницы.

В последующем произошли такие случаи преследования:

1. В период с июля по август ответчик почти ежедневно ждал заявительницу возле общежития, возле станции метро, а также возле музыкальной школы, где она училась.

Если ответчик встречал заявительницу, то провожал её до тех пор, пока она не заходила внутрь зданий.

При игнорировании заявительницей ответчика он часто перекрывал ей путь велосипедом, ожидая от неё хоть какой-то реакции.

Также имели место случаи, когда ответчик хватал заявительницу за запястья рук, пытаясь остановить её.

2. В июле ответчик минимум четыре раза проникал в закрытое общежитие на Бобровой улице, в котором проживала заявительница, и подымался на второй этаж, где располагались семь студенческих комнат. Он стучался в дверь заявительницы, и она сразу звонила и сообщала об этом сестре.

3. Когда заявительница в период с июня по сентябрь находилась в отпуске на Украине, ответчик пытался звонками и электронными письмами наладить контакт с ней. Не получая никакого ответа, ответчик звонил и писал Виктории, чтобы что-нибудь узнать о заявительнице.

С конца июля по март следующего года заявительница почти ежедневно получала от одного до трёх писем от ответчика, на которые она не отвечала.

4. На основании вышеописанных случаев преследования заявительница ещё в мае прошлого года отказалась от контактов с ответчиком и потребовала не стоять у неё под окнами, а при встречах не провожать её.

Так как ответчик, несмотря на требование заявительницы, продолжил свою деятельность, то такие же требования к нему предъявила сестра заявительницы.

Также и отец заявительницы в сентябре прошлого года потребовал от ответчика через видеообращение не приближаться к ней и не писать ей писем.

К этому привело то, что во время видеобеседы заявительницы с отцом ответчик находился под её окнами. В надежде, что слова её отца как-то повлияют на ответчика, она пригласила его в свою комнату.

После того как заявительница в мае и июне прошлого года на короткое время возобновила контакты с ответчиком, ожидая, что он перестанет стоять под окнами, в середине июля она снова потребовала их прекратить, потому что он продолжал провожать её при встречах.

Из-за постоянного присутствия ответчика перед общежитием заявительница, опасаясь столкнуться с ответчиком возле подъезда, перестала раздвигать шторы и приходить домой днём.

По причине регулярного преследования ответчиком заявительница решила отказаться от продолжения учёбы в его городе, а также отклонить приглашения из музыкальных школ столицы и ещё одного города. Эти города находятся в относительной близости к городу ответчика, и заявительница опасалась продолжения преследований в них. Поэтому заявительница приняла решение продолжить образование в Койске как в самом дальнем из всех пригласивших её городов. Из опасений дальнейших преследований заявительница поделилась новым адресом проживания только в узком семейном кругу и держала его в секрете от остальных.

5. Несмотря на многочисленные требования заявительницы к ответчику не налаживать контактов с ней, ответчик искал способы общения и продолжил преследование и после переезда заявительницы в Койск.

После переезда в Койск заявительница получала из бывшего учебного заведения, что ответчик наводил справки о новом месте её учёбы.

Двадцать третьего октября прошлого года ответчик предстал перед заявительницей возле общежития на улице Каспара 2. Он снова провожал заявительницу и её сестру через весь Койск.

Заявительница снова потребовала оставить её в покое и прекратить всякие контакты с ней, что совсем не остановило ответчика.

Семнадцатого февраля сего года ответчик ожидал заявительницу на лестнице общежития напротив её двери. Когда она увидела его, то закрылась на ключ и в тот день уже никуда не выходила.

С тринадцатого по пятнадцатое марта сего года ответчик целыми днями ожидал заявительницу возле общежития и возле музыкальной школы.

Помимо этого, ответчик оставил в почтовом ящике заявительницы несколько писем, в которых он сообщал, что остановился на пару дней в квартире напротив её дома.

В продолжение этих дней ответчик нарисовал граффити с изображением птицы и именем заявительницы вокруг музыкальной школы и возле русской православной церкви Койска. В авторстве рисунков он признался заявительнице в одном из писем.

На основании возобновления преследований заявительница обратилась пятнадцатого марта в полицию Койска. Там она изложила факты и написала заявление на возбуждение дела из-за преследований.

С двадцать пятого по двадцать шестое марта ответчик снова был в Койске. Заявительница в это время отсутствовала, но была информирована об этом сестрой, которая обнаружила его письма в почтовом ящике и видела его самого вблизи общежития. Ответчик расспрашивал сестру заявительницы, где та находится, и обещал ждать её возвращения.

6. Второго июня сего года ответчик посетил концерт заявительницы в одном провинциальном городе. При этом ответчик проник в комнату артистов, где оставил цветы и зашифрованную записку. На записке стояло:

Здравствуй, я написал книгу о тебе. Уже редактирую. Ради этого бросил работу. Но нашёл новую с августа. В июле отправлю рукопись в Москву. Зимой пришлю тебе книгу. Называется «ГАЛЯ» (уменьшительная форма имени заявительницы). Я люблю тебя.

Двадцать девятого июня сего года заявительница снова обратилась в полицию города Койска из-за посещения ответчиком её концерта, где ей сообщили, что с ответчиком была проведена беседа. Также было сказано, что следует обратиться в суд для защиты.

Тридцатого июня ответчик снова посетил концерт заявительницы. На этот раз в столице, в Русском Доме науки и культуры. После окончания концерта он продолжил попытки наладить контакт с заявительницей, обращался к ней, брал её за руку и вопреки просьбе заявительницы зашёл вместе с ней в лифт. На концерте ответчик передал сестре заявительницы уже упомянутую рукопись книги.

7. На протяжении всего времени заявительница, помимо писем и электронной почты, получала от ответчика большие подарки по почте и продовольствие из магазинов.

В ноябре прошлого года заявительница получила бандеролью большой портрет маслом, на котором была изображена она.

Восемнадцатого января, двадцатого марта, двадцать третьего мая ответчик присылал заявительнице посылки и продуктовые заказы. Так, например, он присылал ей продукты, ноты, одежду, книги и духи. В посылках, помимо прочего, лежали распечатанные фотографии заявительницы.

По причине повторяемых преследований на протяжении длительного периода времени после многократных требований прекратить это заявительница опасается, что и в будущем ответчик продолжит её преследовать.

Из-за инцидентов уже двадцать шестого марта заявительница подала заявление на возбуждение дела. Оно ведётся в Койской полиции под номером 072673-17/8.

Дальше шли параграфы административного кодекса, подобранные Галиным защитником под пункты обвинения.

Ни писем, ни звонков, ни встреч сроком до восьмого февраля. Нарушение предписаний грозило штрафом до двухсот пятидесяти тысяч алтын. Трудно было вообразить, откуда судьи брали такие цифры. Это цена четырёх роялей «Фациоли», ни одного из которых Шишликов не в состоянии подарить ей. Один нечаянный звонок на её номер может обойтись ему в стоимость всего симфонического оркестра. Мир полон загадок, а глубина ям, в которые можно упасть, куда выше высот, на которые Шишликов был способен в тот момент забраться.

Он отыскал Терентия, чтобы посетовать на несправедливость, и вместо ожидаемого сочувствия получил в лоб:

– Потому что ты не настоящий.

– Не настоящий?

– Не расстраивайся. Большинство так живёт – притворяется.

– В чём я притворяюсь?

– Во всём. Вот что ты мне жалуешься? Ты сомневаешься в себе и ищешь поддержки. Хочешь на другого ответственность переложить. Иначе бы тебя приговор не сломал.

– Я только спросил, почему падать и ломать легче, чем строить.

– Если у тебя нет двухсот пятидесяти тысяч для встречи с девчонкой, то не твоя она.

– При чём тут деньги?

– Для других, может, и ни при чём, а тебе условие поставили.

– Мне за каждую встречу с Галей платить оркестром?

– Не можешь заработать, отстань от неё. Если бы ты настоящим был, ты бы ей понравился и без денег. Настоящие не могут не нравиться.

Шишликов опустил голову:

– И как быть настоящим?

– Сбросить маску. Когда внешнее будет соответствовать внутреннему, тогда ты никого не обманешь. Люди притягиваются на внешнее и разочаровываются, когда понимают, что это маска. А без неё притягивать будет твоё внутреннее. И вокруг тебя появятся твои люди, и тебе не надо будет притворяться и оправдываться перед судом. Тогда твои действия станут продолжением твоих слов и мыслей.

– Постой-постой! Ты что несёшь? Если тебя судят, то ты виновен?

– Ты виновен, когда оправдываешься. А ты оправдываешься. Когда ты подавляешь в себе эмоции и говоришь не то, что думаешь, ты платишь другим фальшивой монетой. Это обман самого себя и других! Рано или поздно за обман ты выслушиваешь приговор! – Терентий выдержал паузу и спросил: – Не угостишь меня пивом?

– Да иди ты.

– Вот. Учимся говорить «нет». На нет и суда нет.

Август

Опровержения и аргументы, отправляемые Шишликовым в неприветливый Койск, судом отклонялись. Он не особенно этому огорчался, и полугодовой запрет на связь с Галей вступил в силу. В августовские дни стали приходить ответы из разных издательств, готовых воплотить намерения Шишликова в жизнь. Каждое на своих условиях, с каждым завязывалась многодневная переписка, и он с головой окунулся в издание повести и новую работу.

По воскресеньям после литургии можно было прогуляться с Кристиной или Лалибелой, но чаще всего он сразу возвращался домой, превращая свою жизнь в затворничество. Проходя мимо музыкальной школы, Шишликов решил навестить дядю Васю. На месте его не оказалось, зато в приёмной дали его телефонный номер. Повод для звонка тоже нашёлся:

– Как будет по-нашему хаусмастер?

– Завхоз! – встревоженно ответил дядя Вася: – А ты что задумал?

Пришлось объяснять, что это нужно для книги. Объяснения встревожили дядю Васю ещё больше:

– Не пиши. Не надо! Не смей про меня писать! Меня за это с работы уволят!

– Галя вам не звонила?

– Звонила. У неё всё хорошо.

Вскоре пошли грибы. В каждые выходные Шишликов выделял себе время для поездки в лес. Даже когда лень пыталась влиять на планы дня, события били ключом, и жизнь ликовала. Восторг от заключённого с одним издательством договора делал каждый день праздничным, мотивировал Шишликова дышать полной грудью и петь:

 
Лыжню!
Уступите парню лыжню,
Скорей!
Он несётся к весне своей.
 

Если по Фёдору Михаловичу напрасный труд – самое большое наказание, то его слова многократно подтверждались доказательством от обратного: результаты творческого труда доставляли большую радость, и Шишликов купался в счастье. Отдача от творческих семян была огромна, как от евангельского горчичного зерна. Чтобы теперь не говорила Галя, их отношения плодотворны. Пусть не она оказалась беременной, а он вынашивал плод их дружбы как долгожданное дитя, но роды шли своим чередом, и их было не остановить.

Велосипедный путь до вересковых полян пригородного леса занимал около двух часов, лежал через судоходную реку, прибрежные дамбы, луга, нескончаемые яблоневые сады и три деревни. Сам настрой на лес сдвигал сознание на особое восприятие – на другие частоты. На пути то и дело приходилось останавливаться, хвататься за блокнот и записывать тезисно открытия, которыми дорожный эфир был просто пронизан. Не успевал он запрятать блокнот в наплечную сумку и крутануть педали, как мысль перепрыгивала на следующие пролёты незримой лестницы, с которых открывались новые перспективы. Новые стороны и грани мира, простые и ясные, калейдоскопом кружили голову.

Эти мысли то представлялись прозрачными сгустками, то сравнивались с пространственной изнанкой, то походили на проникающие из настоящей действительности лучи. Шишликов внимал не только содержанию мыслей, но и отчётливо прослеживал их начало и исход. Мысли ветвились, разворачивались и переплетались заново лёгкими красивыми деревьями. По мановению выстраивались в ухоженные сады, расстилались в просторные рощи. Стоило обратить внимание на цвет, и тут же мысли окрашивались полупрозрачными кристальными красками.

Шишликову не стоило труда обнаружить отрицаемую внешним миром очевиднейшую связь с Галей. Она была настолько явна, настолько неоспорима, что он воспринимал новоиспечённую богиню возмездия не иначе, как единственную на Земле женщину. Женщину, с которой у него вечные изначальные отношения.

Шишликову предлагалось решить, согласен ли он на новые условия отношений, или, ссылаясь на постановление суда, отказаться от них. Он не мог отвернуться от вызова и сказать Гале «хватит». Он принимал её капризы как новые правила. Если она хочет, он исповедует любовь к ней через всю Москву! Хочет через всю Россию? Они будут общаться странами, континентами. Каких масштабов ей не хватает?

– Я поняла – вас слишком много! – доносился до него голос то ли Ани, то ли Кристины.

– Я бы этого очень не хотел.

– Всё небо заполонили, весь воздух, и Галя задыхается.

– Благодарю, Лалибела, утешила! – не смог удержаться Шишликов от сарказма.

Упрёк был весомый, болезненный, он сбрасывал его с гребня волны в пучину безысходности и топил в ней. «Врёшь, не возьмёшь!» – не сдавался в Шишликове Василий Иванович.

– Вы нарушаете свободу воли другого человека! – продолжала с берега строчить из пулемёта Лалибела.

Кристина не помогала ей. Она стояла на берегу, пила капучино и участливо следила за Чапаевым. Кристине было только двадцать, и двадцатишестилетние Галя и Аня, не говоря уже о Шишликове, казались ей взрослыми, знающими жизнь людьми. Поэтому она чаще всего молчала и в спорах не участвовала. Ко всему прочему она была единственной москвичкой среди приходских девушек, и Шишликов рассчитывал на её солидарность.

– Каким образом? Я что-то запрещаю ей? – захлёбывался в упрёках Василий Иванович.

– Вы делаете то, что она не хочет! – безжалостно бросала белогвардейка гранаты.

– То есть она мне запрещает, а я не исполняю её волю? Так ведь я не в подчинении у неё. Я-то ей ничего не запрещаю, так и она пусть не запрещает мне. Иначе именно она ущемляет мою свободу воли. Разве не так?

– Так! – согласилась Кристина.

– Нет, не так. Совсем не так. Нам Бог свободу выбора дал. Можно делать лишь то, что не во вред другим.

– Значит, во всех своих действиях человек должен ориентироваться на других?

– Да! – не очень уверенно подтвердила Анна.

– Ну и что это за свобода, где всё зависит от других? Это как раз несвобода. Свобода может быть только своя, личностная, а не чужая. Чужая свобода – чушь.

Дискуссия продолжилась и после того, как Кристину проводили до кинотеатра «Абатон» – теперь она жила на той же улице, где когда-то жила Галя. Лалибеле нужно было на вокзал «Даммтор». Он находился в десяти минутах ходьбы оттуда. Это всё были Галины места.

– Если вы человека любите! – замахнулась Лалибела тяжёлым камнем.

Патроны и снаряды закончились. Шишликов никак не мог определить в этот момент, рыжая она или нет. Они стояли возле университетской библиотеки, за углом которой Галя однажды пряталась от него, выбежав из автобуса. Тогда он нашёл Галю, и она долго и пристально вглядывалась в его лицо, а её глаза смиренно вопрошали: «Что дальше?» Теперь рядом – на том самом месте – стояла Аня, и он невольно сравнивал оба этих момента:

– Если любишь, то подчинись чужой воле? Ты это утверждаешь? А ещё либералка.

– Я не либералка.

Лалибеллу задело сравнение, и губы белогвардейки надулись. Шишликов поторопился извиниться:

– Не либералка, не либералка, прости. Это по мне ты либералка, а для других ты фундаменталист.

– Да, так лучше! – согласилась Анюта.

Потребность обращаться к Гале, спрашивать её мнение по всё новым и новым вопросам, подкидываемым жизнью, не давала Шишликову покоя. Ездить нельзя, звонить нельзя, писать тоже нельзя. Галя бы и не отвечала ни на какие обращения, и письма к ней летели бы в пустоту, но крохотную надежду быть втайне прочитанным они давали. Теперь же Шишликов их даже не отправлял. Он сравнивал письма в стол с напрасно выношенными и нерождёнными детьми. Он сравнивал себя с наказанным Сизифом.