Текст книги "Чёрная метка"

Однако почему придурка? Нашлось не менее сотни людей, которые потирали загребущие ручонки при упоминании о гражданине X. Слава придурку, обогатившему нас! За его счет поживились немногие рисковые держатели тотализаторов, но гораздо больше свиней он пустил по миру. Он встряхнул обывателя так, что у того зубы застучали. Некоторые прикусили языки. Обыватели мирно дремали, пока смерть кривлялась по ту сторону телевизионных экранов. Гражданин X напугал всех до дрожи в хилых коленках. Бараны инстинктивно сбились в кучу и сплотились еще сильнее, а облавные окончательно озверели.

Двое суток он воевал в катакомбах. За это время случайными жертвами Охоты стали несколько диггеров и неопределенное количество бомжей, застреленных пиратами то ли по ошибке, то ли на всякий случай. Стоило нарушить одно правило – и сделались необязательными остальные. Охота превратилась в бойню.

В условиях полного беззакония Ник чувствовал себя совсем неплохо – рыбкой в мутной воде. Он ходил по самому краю. Смерть всегда была рядом, иногда подбираясь очень близко к нему, но известный сценарий облавы был безнадежно скомкан. В катакомбах он прикончил шестерых загонщиков. Еще семеро оказались погребенными под завалом.

Ник выбрался из подземелья вовремя.

* * *

Церковь стояла на его пути. Он выглядел немногим лучше, чем убогие, копошившиеся на паперти. Не так оборван, зато не менее грязен. Собравшись вместе, члены самого закрытого профсоюза на свете представляли серьезную опасность – особенно если чуяли конкурента. Ник обошел десятой дорогой этих озлобленных шавок, перелез через высокий забор и оказался на заднем церковном дворике.

Здесь все дышало умиротворенностью. Справа виднелся крест над могилой какого-то иерарха. Старый клен осыпал ее желтыми листьями.

Это навело Ника на отвлеченную мысль о том, где, в каком наспех вырытом рву закапывают убитую двуногую дичь. Но скорее всего дичь нигде не покоится, а, превращенная в пепел в печах крематория, переносится в виде мельчайшей пыли с ветром – бесплодное семя смерти. Или служит пособием для начинающих студентов-медиков; после встречи с пиратами едва ли можно стать полноценным донором внутренних органов…

Через неприметную боковую дверь Ник проскользнул внутрь и очутился в пустом гулком коридоре. Тут приторно пахло каким-то ароматизатором. Горели обыкновенные электрические лампочки. Под потолком тянулись телефонные провода.

Ник впервые попал в церковь и весьма слабо представлял себе здешнее расписание и расположение помещений. Никакого благоговения он точно не испытывал, хотя были поводы для аналогий: он познал вкус отравленного поцелуя, и обманутая толпа готовилась к зрелищу его казни. Однако на Иисуса, пострадавшего во имя спасения всех грешников, он никак не тянул. В лучшем случае – на чертика из табакерки, способного устроить переполох местного значения. Он не хотел умирать и не понимал, почему Иисус не уехал куда-нибудь подальше. Например, в Китай…

Ник вдруг ощутил потребность переброситься с Иисусом парой слов. Он спросил бы, что представляла собой черная метка в те времена и неужели от нее нельзя было избавиться.

Он свернул налево, миновал добротные закрытые двери. Чаши, иконы, столики. Что-то вроде служебного помещения. Везде было как-то по-мещански чистенько, и витал ханжеский дух. Ник вообразил себе здешнюю клиентуру: румяных набожных старушек, впитавших благочестие и заключивших с Богом полюбовные соглашения. Одновременно обстановка напоминала хорошо финансируемый сиротский приют.

Позади скрипнула дверь.

– Вот это правильно, сын мой, – раздался хорошо поставленный сладковатый голос.

Ник увидел попа, выходящего из темной комнаты, в которой мерцал экран телевизора. При виде постороннего тот не выказал ни малейшего удивления.

– Лучше поздно, чем никогда, – сообщил поп. – Бог никого не отвергнет.

Может, и так, только Ник не собирался вступать в теологические дискуссии, замаливать грехи и дожидаться, пока пираты выпустят ему кишки прямо перед алтарем. А попу не откажешь в проницательности – сразу догадался, с кем имеет дело. Но только ли догадался? Ник насторожился.

– Дайте поесть, – попросил он без особой надежды, прикинувшись простачком.

– Сын мой, в твоем положении надо думать о спасении души. Слышишь?

Поп воздел указательный перст. Тяжелый крест, лежавший почти горизонтально на его жирном брюхе, отбрасывал маслянисто-желтый, непристойный блеск.

Ник действительно слышал отдаленный вой сирен. Звук сопровождал его повсюду, проникая даже в короткие неспокойные сны. Трубный глас для единственного слушателя. Приближался личный апокалипсис…

«Что ты знаешь о моем положении?» – зло подумал Ник. Но вслух сказал другое:

– Мне бы пожрать чего-нибудь, а о душе я позабочусь сам.

– Хм, почему бы нет? – внезапно согласился поп. – Но прежде… Я хочу посмотреть на нее. Покажи мне. Только издалека. Когда еще представится случай…

В эту секунду Ник угадал в нем извращенца. Кому, кроме извращенца, могли принадлежать этот взгляд и этот голос! Возможно, таким же тоном поп просил молоденьких грешниц снять трусики в исповедальне и показать ему ее.

– Пошел ты! – сказал Ник.

– Не оскверняй святое место подобными речами! – предупредил поп, не сразу выйдя из роли. Потом он, по-видимому, счел Ника безнадежным. Из-под рясы появился ствол парализатора.

Для Ника такой оборот событий не стал неожиданностью. В конце концов, поп-пират – не более редкая цаца, чем поп – агент госбезопасности. Если вдуматься, официальная церковь и была одним из эффективнейших подразделений этой самой госбезопасности, тонким инструментом приручения. Недаром попы именовали себя «пастырями», прихожан – «паствой», а таких, как Ник… Ну конечно же, «заблудшими овцами»! Вот только он имел наглость не звенеть колокольчиком, оповещая о своем местопребывании, когда им понадобилось его мясо.

Немного позже у него появилось время для подобных обобщений. Получалась довольно стройная картинка. Но тогда он отреагировал мгновенно.

Ник находился в двух шагах от попа и не стал стрелять в упор, чтобы не поднимать шума. Он просто совершил резкое движение и стукнул попа рукояткой пистолета по голове. Затем поддержал массивную тушу, сползающую по стеночке, мягко опустив ее на пол.

Он уже приобрел некоторый навык в такого рода делах и правильно рассчитал силу удара. Поп вырубился как минимум на несколько минут. Ник оттащил его в темный закуток и прошел в огромный зал, утопавший в роскоши.

Здесь гордо сверкало золото. Святые взирали осуждающе. Множество горящих свечей заставили его отчего-то вспомнить черную мессу из фильма ужасов.

По мнению Ника, это было место, где баранов утешали за их же деньги. Насилие в церкви? Один шаг до кровопролития? А что дальше?..

Он вытравил из себя еще одно никчемное суеверие. Скверна была не на нем; он остался чистым. Существо без предрассудков продолжало двигаться в поисках жизненного пространства. Оно без усилий разорвало прелую сеть вины, в которую его пытались уловить…

* * *

Иногда он сам удивлялся тому, с какой легкостью скрывался от профессионалов. Обострившееся до предела чутье безошибочно подсказывало, где могла быть ловушка. Любое место он воспринимал как личную территорию, на которую вторглись посторонние. Он все меньше думал и анализировал, зато все больше доверял своей темной половине, обитавшей в вечных сумерках на изнанке привычного мира – в обстановке непрерывного голода, лишений и угрозы. Возникали новые состояния; он испытывал необычные ощущения, однако странными они казались только вначале.

Теперь ему удавалось подолгу удерживать в сознании некий важный и зыбкий образ – пятно, обозначавшее часть жизненного пространства, где он был в безопасности. Это пятно непрерывно изменялось: то пульсировало, словно гигантское сердце бесплотной твари, то превращалось в сжимающийся круг, а потом вдруг выбрасывало одно или несколько «щупалец». Двигаясь вдоль них, он находил путь сквозь заслоны, просачивался в щели, выскальзывал, как угорь…

Но если честно, то ему тоже помогали. Он был не на чужой планете, и далеко не все принимали участие в травле. Случалось, другие изгои показывали ему выход, когда он уже считал свое положение безнадежным. Это была кратковременная солидарность, которая в любую секунду могла обернуться враждебностью – стоило лишь Нику посягнуть на скудную пищу нищих, на их картонные жилища и даже – смешно сказать! – на их извращенное представление о «свободе».

Самый таинственный эпизод произошел в очистных сооружениях, куда его занесла нелегкая. Ему пришлось пару часов брести по колено в дерьме, и Ник вполне оценил изящный юмор ситуации. Прах к праху, дерьмо к дерьму. Сдохнуть здесь было бы, конечно, крайне символично.

Облавные пустили слезоточивый газ, и Ник понял, что на этот раз они его все-таки достали… Полуослепший, задыхающийся и потерявший ориентацию, он тащился наугад по вселенскому сортиру, через зловонную и хлюпающую трясину, растекшуюся внутри железобетонного лабиринта. Эхо уже доносило до него голоса загонщиков, а потом…

Чья-то рука вдруг перехватила его правое запястье. Наверное, она протянулась из бокового хода или ниши, погруженной в темноту. Движение было быстрым и точным. Он дернулся, но чужая клешня держала крепко, хотя и не делала попыток выбить пистолет. В левой руке Ник сжимал нож и от неожиданности мог нанести почти мгновенный рефлекторный удар, однако что-то помешало этому.

Он замер, пытаясь разлепить ужаленные сотнями ос веки и разглядеть того, кто решился на близкий контакт с дичью. Тщетно. По глазам струилась обжигающая пелена; слизистая оболочка была будто посыпана абразивом…

Неизвестный благодетель мягко, но настойчиво потянул его за собой. Ник подчинился – а что ему оставалось делать?

Они шли долго, очень долго. Ник чувствовал себя слепым ребенком, которого ведет (домой?..) мать. Или ласковый педофил – но это уже не имело особого значения.

Существо без запаха (все забивала нестерпимая вонь), без лица (вокруг ничего, кроме темноты) и, может быть, с одной-единственной черной рукой, вылепленной из сгустившегося кошмара, двигалось совершенно беззвучно. Оно вывело Ника туда, где воздух был чуть посвежее и куда еще не добрались облавные. Вывело – и бесследно исчезло. Хватка разжалась, и в следующее мгновение Ник понял, что рядом уже никого нет.

Что это было? Если рука, то… чья? (Как там в книжонках – дьявол, Бог, провидение?..)

Он недолго задавал себе этот вопрос. Спасен – и спасибо. Благодарность требовала новых жертв. За ними дело не стало.

К тому моменту он превратился в национального героя и одновременно в национальное бедствие. Престиж облавных катастрофически падал. Заодно пошатнулось доверие к властям. Кое у кого на самом верху началась сильная головная боль. Раскачивать лодку и дальше становилось опасным. Против беглеца были брошены отборные силы полиции, элитные отряды спецназа и армейские подразделения. Но впереди все равно шли пираты.

И в конце концов они загнали Ника в угол.

* * *

Он был ранен. Истекал кровью. Запас воды кончился. Стимулятор тоже. Все бинты и ампулы с обезболивающим препаратом использованы. Вдобавок по ночам начались заморозки.

Раны не смертельны, но без профессиональной медицинской помощи ему не обойтись. Каменная кладка, к которой он прислонился спиной, была той самой пресловутой расстрельной стенкой, возле которой рано или поздно заканчивают свой славный или бесславный путь все бунтари. Он ни о чем не жалел. У него оставалось достаточно патронов, чтобы покончить с собой и таким образом избежать пыток.

Пираты наверняка догадывались об этом и захватили с собой парализаторы. Он был слишком ценной дичью, чтобы так просто умереть. Его казнь стоило бы растянуть на месяцы и показывать в лучшее эфирное время – если бы, конечно, выдержал организм. Медицина находится на приличном уровне и вполне способна обеспечить всем желающим это удовольствие. А желающих много. Даже слишком много, и в вечерние часы потребление энергии превышает все мыслимые показатели. Племя копрофилов жрет почти непрерывно. Их аппетит неутолим.

Нику безразлично, что творится в параллельной жизни. Он готовится принять свой последний бой. И странная вещь: если сейчас вдруг случится невероятное и какой-нибудь человечек приблизится к нему и сам попросит отдать метку, Ник вряд ли поймет, о чем вообще идет речь. А если и поймет, то вряд ли согласится. Метка стала для него не тем, чем была раньше. И обозначает совсем другое. Она уже не символ смерти, хотя смерть неминуема. Она – символ сопротивления, знак утраченного и вновь обретенного смысла краткого существования. Он не отдал бы ее ни за какие блага мира, потому что прогрыз дыру в этот мир, вошел с черного хода – и его это устраивало. Все ничтожные «ценности» лежали у его ног, и он смотрел на них как на мусор. Они и были мусором. Только тут и могли жить крысы…

Он сидел, истекал кровью и ждал. На его лице застыла презрительная гримаса. Он презирал свою боль и свое тело, оказавшееся слишком слабым для долгой войны. Такой негодный кусок мяса! Если бы это помогало, Ник собирал бы свою кровь руками и глотал ее, чтобы продержаться подольше.

Он слышал какие-то звуки, но не был уверен, что это не биение его сердца. Или все-таки шаги?

Он вытер липкую от крови ладонь, которой зажимал рану на боку, взял пушку и открыл глаза.

* * *

Кольцо пиратов медленно сжималось. Теперь жертве некуда было деваться, и они не спешили. На их лицах можно было прочесть усталость и мрачное удовлетворение. В этом сезоне попалась классная дичь. Охота получилась интересной и опасной, как никогда. Для многих «ангелов смерти» – последней. Оставшиеся в живых могли зачерпывать адреналин ложками…

* * *

Ник с трудом поднял руку, сжимавшую пистолет. В глазах потемнело, и ему стоило неимоверных усилий удержать на мушке слитный трехголовый силуэт. (Это что еще за дракон?! Такси из ада?..) Он усмехнулся про себя. Эти идиоты открыто приближались к нему!

Он выжидал, чтобы стрелять наверняка, хотя рисковал получить заряд из парализатора. Но слово «риск» уже имело для него совершенно абстрактный смысл.

Вдруг вперед выступил вожак пиратов – громадный детина с кошмарными шрамами на роже. Его улыбка смахивала на медвежий оскал. Против ожидания раструб парализатора был направлен вниз.

– Неплохо, сынок, – прохрипел этот недорезанный Франкенштейн. – Совсем неплохо… Из тебя выйдет толк. Считай, что ты принят на работу. Добро пожаловать в стаю.

Те, которые стояли за ним, подняли руки, отдавая что-то вроде салюта. Ник не верил своим ушам и глазам. С другой стороны, откуда еще берутся пираты и загонщики, если не из числа жертв? Исчадия ада? Посланцы с того света? Сказочка для дураков и пугливых домохозяек! Все они тоже когда-то были дичью, но заслужили право перейти в разряд хищников. Заплатили за это своей кровью. Ник видел шрамы, увечья, черные дыры зрачков… Простенькое открытие, однако оно согревало душу.

Ник держал паузу. Искушение было велико. Гордость распирала его. Он сдал этот страшный экзамен. Прежде всего самому себе. Плевать ему на то, что думают все пираты, вместе взятые. Не говоря уже о баранах… Теперь он сам был волком. Матерым охотником. Они только что признали это. Ему предлагали вступить в стаю – именно так вожак назвал свою банду веселых убийц.

Но разве они не понимали, что такие, как Ник, обречены на одиночество? Он – последний боец сопротивления. Его личная борьба будет продолжаться, пока он жив, и закончится с его смертью. Не останется даже легенды. Все имеет значение только здесь и сейчас…

Он снова медленно обвел взглядом пиратов. Можно было бы, конечно, красиво умереть, забрав с собой еще одного или двоих. Но много ли от этого толку? Задержит ли это следующую Охоту?..

Что подсказывал ему инстинкт?

Жить дальше.

Бороться, но изменить тактику. Разрушать систему изнутри. Втереться в доверие, стать своим среди чужих, подняться как можно выше в иерархии стаи, приобрести влияние, а затем начать резать их тайком и поодиночке. Возможно, для убедительности во время будущей Охоты придется прикончить и парочку ни в чем не повинных баранов. Что ж, цель оправдывает средства. Древние ведь тоже приносили кровавые жертвы на алтари Победы. Нет, он не сдастся.

По-прежнему один против всех.

И войне не видно конца.

Май 2001 г.