Текст книги "Умри или исчезни!"

Глава шестьдесят первая

– Вставай, брат! – услышал он сквозь сон чей-то шепот и нехотя открыл глаза. Отблески костра плясали на лице будившего его брата Никодима, отчего оно вначале показалось ему зловещей маской мутанта. Реакция была мгновенной и столь же мгновенным – прояснение ситуации. Рука с ножом остановилась на полпути.

Над правым плечом Нико торчал длинный ствол бельгийского автомата «Ф.АЛ.». Макс вспомнил, что ему досталась предутренняя «собачья вахта». Он поднялся, скатал спальник и проверил оружие. Брат Нико тут же рухнул на его место, не желая терять ни одной драгоценной минуты отдыха. Все они давно испытывали бесконечную усталость, копившуюся месяцами, но никто не признавался в этом…

Максим всмотрелся в темноту за пределами освещенного костром пространства. Огромные просмоленные куски дерева, служившие когда-то шпалами, вспыхивали, облитые бензином, и сгорали в чадящем черном дыму. Это было лучше, чем ничего. Ночью температура опускалась почти до точки замерзания воды. Шпал должно было хватить до рассвета.

Он кивнул часовому, охранявшему лагерь тамплиеров с южной стороны. Машины рыцарей, поставленные в круг, образовывали нечто вроде невысокой защитной стены на случай ночного нападения неверных.

Макс нашел взглядом свой «призрак» – запыленный, помятый, покрытый пятнами заплат и черными кляксами рваных порезов. Он любил эту машину, как древний рыцарь любил бы своего коня, не раз спасавшего ему жизнь.

Сейчас «призрак» стоял, уткнувшись капотом в запасное колесо старого «чероки», принадлежавшего брату Альберту, а сзади его подпирал «УАЗ» Антония с оторванной крышей.

Голиков углубился в темноту, чтобы свет костра не слепил глаза. Изредка часовые обменивались информацией, подражая крикам ночных тварей. Они сообщали о том, где находятся, существует ли опасность, и прежде всего, о том, что все еще живы.

Макс – знал, что вглядываться во мрак бесполезно. Вражеские разведчики могли подкрасться так, что их не заметила бы и сова. Надо было выработать в себе способность к пребыванию в полной неподвижности и достижению глубокого безмолвия ума, чтобы научиться улавливать вибрации живых существ… Он выбрал относительно ровный участок земли на каменистом плато, покрытом пылью, и сел, положив на бедра свой «галил» калибра 7, 62.

Он попытался привести себя в тонкое состояние сторожа, но это ему не удалось. Он был слишком возбужден новым слиянием. Тот Макс, который вошел в этот сон из двух предыдущих, сейчас ошарашено ползал по закоулкам его памяти, пробуя «на вкус» новую реальность. В ней было много ужасного, но много и святого. Ужасным, например, было существование после катастрофы, однако жизнь Голикова стала терпимой после того, как он отправился в поход ради достижения святой цели. И, по крайней мере, его правая рука была в порядке.

Макс-мультимиллионер все больше изумлялся тому, что узнал. Здесь он был рыцарем-монахом и к тому же девственником! Это казалось невероятным, и ему хотелось расхохотаться, но собственная суровая воля осадила его: он вдруг почувствовал стыд и глубокое раскаяние. У каждого мира свои законы, а тут под запретом были многие удовольствия, – и тот, кто не хотел потерять человеческое лицо, не мог вести себя иначе. Макс еще не вполне понимал, что оказался в подлинном кошмаре, а когда осознал это, у него пересохло в глотке.

Новичок робко притаился на бессознательном уровне, а брат Максим изгнал из головы блажь, и совершенная биологическая антенна его восприятия наконец заработала. Его сектором был восток, и отчасти это являлось наградой – ведь именно там вскоре взойдет солнце, даруя грешникам еще один день. Если взойдет…

Он «слышал» грызунов в норах, очень слабый фон, который создают насекомые, улавливал излучение птиц, спавших в своих гнездах, которые были спрятаны в расселинах скал. Где-то очень далеко находилась собачья стая. Дикие собаки давно следовали за отрядом, выкапывая и поедая трупы. Но этой ночью стая охотилась.

Восток был чист. Макс расслабился на несколько минут и послал в ночь свой условный сигнал. Отозвались его соседи с севера и юга. Потом снова нахлынули воспоминания…

Ему было неуютно с этим чужаком, вошедшим в него ночью. С некоторых пор жизнь рыцаря-монаха стала простой и подчиненной одной цели; он почти подавил в себе способность к страданию. «Другой» Макс принес с собой бесконечное сожаление об утраченном, разъедавшее душу, как соляная кислота.

Самое дикое, что в этом мире вообще не существовало женщины по имени Ирина Савелова.

Ее не было в прошлом и в настоящем. Возможно, это означало, что она потеряла сознание в самолете и не успела завершить переход… Он вдруг ощутил звериное, абсолютное одиночество и понял, что теперь ему придется жить с этим, проявляя крайнюю разновидность мужества – мужество без надежды.

Слияние внесло сумятицу не только в его чувства, но и в мысли. Он узнал кое-что о туманном минувшем, о котором не хотел ничего знать. Так было намного проще. Эту идею забвения поддерживал и гроссмейстер Клейн, обладавший кое-какими тайными сведениями, не принесшими ему радости и не сделавшими его более сильным. Брат Максим думал и говорил на странной смеси русского, английского и неизвестного ему раньше жаргона. Кроме того, он владел специфическим языком Ордена.

Еще один предрассветный транс… Собаки переместились к югу, загнав дикую лошадь. Просыпались птицы, наполняя небо дрожащей паутиной своих вибраций. Над горизонтом появился веер солнечных лучей, и звезды сразу потускнели. Солнце согревало ранним утром, и оно же было причиной убийственной полуденной жары. Природа соткана из неприятных для человека противоречий – с этим приходилось мириться или умирать.

Он подождал еще немного, охраняя братьев, собравшихся в лагере на утреннюю молитву. Потом быстро и коротко помолился сам. Он просил Януса, чтобы тот дал ему прожить еще один день. Он обещал провести этот день в поисках его Храма. Вместе с другими рыцарями он нес Янусу величайшую реликвию и бесценный дар освобождения… Одна треть его существа молилась, а две трети издевались над наивной верой монаха.

Когда он вернулся в лагерь, там уже началась привычная суета. Стоянка была затянута сизой пеленой выхлопных газов. Новые тамплиеры готовили свои машины к перегону.

Максу очень хотелось увидеть Клейна и переговорить с ним, но дисциплина в Ордене была железной. Он подавил в себе нечестивое раздражение и начал заливать в бак «призрака» бензин, хранившийся отдельно.

Автомобили выстраивались в походный порядок. В середине колонны находился тщательно охраняемый со всех сторон старый армейский грузовик «урал» с бронированной будкой, в которой рыцари везли главную святыню Ордена – магическое существо, отмеченное Янусом, ясновидящего слепца, Отворителя Храма. Макс на своем скоростном «призраке» занял место в авангарде отряда.

До этого тамплиеры двигались на северо-запад по направлению к Гималайскому континенту, и только двое из ста с лишним человек догадывались о том, что этот поход – сплошная бессмыслица.

Вскоре из своей палатки появился сам гроссмейстер. Теперь у Клейна были длинные седые волосы и борода, как у христианского пророка.

Ясные глаза сверкали, отражая бездонную белизну неба.

Он был одет в маскировочный халат, залатанный во многих местах, и расползающиеся туфли «экко». За спиной масона висел арабский карабин «рашид» с вытертым до яркой желтизны прикладом и примкнутым штыком.

Стоя в своем открытом «лендровере», он поднял руку и сделал благословляющий жест. Рыцари взвыли, присягая ему в верности, и рев десятков мощных, но изношенных моторов разнесся над пустошью. Колонна двинулась в путь, оставляя за собой километровый шлейф пыли.

Глава шестьдесят вторая

Клейн вызвал Макса в свою палатку во время вынужденной сиесты, когда люди, изнуренные жарой, лежали в тени раскаленных кузовов и брезентовых тентов, а перегретые двигатели охлаждались, насколько это вообще было возможно в ослепительной желто-белой преисподней.

С помощью передвижной буровой установки тамплиеры пробурили две скважины, но на этот раз так и не добрались до воды. Ее недельный запас хранился в бочках, установленных в кузове грузовика «кенворт», и с некоторых пор гроссмейстер ввел режим строжайшей экономии.

Рыцари обделяли себя водой, отдавая ее радиаторам. Люди были грязны, как дикие звери, и пропахли мочой и потом, однако давно привыкли к грязи и смирились с дурным запахом. Макс подозревал, что некоторые даже культивируют свое физическое уродство…

Оранжевая палатка Клейна была пробита очередью из крупнокалиберного пулемета, но все еще создавала тень и кое-как защищала от дождя. Масон неизменно воздвигал ее каждую ночь, а порой и на время дневной стоянки, когда ему требовалось уединение. Возможно, в уединении он молился за всех братьев или изучал загадочный манускрипт, который возил с собою в несгораемом ящике.

Макс вошел и увидел Клейна, растянувшегося на циновке. Лицо гроссмейстера было покрыто крупными каплями пота. «Рашид» лежал рядом с ним, словно потасканная состарившаяся любовница.

– Ненавижу жару, – сказал Клейн и, кряхтя, сел. От него за несколько шагов несло одеколоном. И где он только доставал эту дрянь?

Максим тоже сел прямо на землю, пренебрегая ритуалом приветствия, предписанным уставом Ордена. Лживый усталый старик сейчас вызывал у него не почтение, а легкую брезгливость. Изнуряющая жара никому не нравилась. И все-таки отряд двигался не на север или в сторону моря, а к самому сердцу пустыни.

– Эти люди страдают больше тебя.

– Чушь! – сказал масон и положил руку на металлический ящик, заменивший кейс. На этой руке, обнаженной до локтя, была татуировка: «Fiat voluntas tua!»[17]17
  «Fiat voluntas tua!» – «Да будет воля твоя» (лат.).


[Закрыть].

– Ты пришел ссориться?

– Теперь не вижу в этом смысла. Но я заставлю тебя кое-что изменить. До недавнего времени ты обманывал всех.

Клейн снял с шеи ключ, висевший на засаленном шнурке, и открыл ящик. Рядом с потрепанными и потемневшими от времени бумагами, среди которых наверняка был «Путеводитель», лежали несколько пачек сигарет «бонд». Он достал одну из них, распечатал и протянул Максу. Тот мотнул головой: как большинство рыцарей, он презирал любые наркотики.

Чиркнув спичкой, Клейн с наслаждением затянулся. Масон держал сигарету очень бережно, чтобы та не рассыпалась от легких прикосновений его пальцев…

– Ты неправ. Я дал этим людям смысл и цель существования. Если бы не это, они были бы просто стаей голодных зверей, которых и так полно вокруг.

– Их ожидает жестокое разочарование.

– В тебе говорит человек «оттуда». Здесь эти рассуждения не имеют смысла. Все, что у них есть, это дорога к Храму и очень короткая жизнь. Ты хочешь лишить их первого и оставить им второе?

– …Ты обманывал и меня.

– А кем ты был, сопляк, до того, как встретился со мной? Я дал тебе оружие, защиту от неверных и надежду; я сделал тебя рыцарем и взял в поход. Теперь ты говоришь об обмане?

– Этот поход – сплошная липа. Ты выкопал откуда-то старую сказку о тамплиерах, перевернул все с ног на голову и превратил нас в крестоносцев-дегенератов. Ты прекрасно знаешь: того, что мы ищем, здесь нет и не может быть.

– Мальчишка знает это лучше нас обоих! Не забывай, что именно он привел нас сюда. Если бы ты был чуть образованнее, то знал бы, что наши предшественники тоже владели неким фетишем. Его называли Бапхомет, и он бесследно исчез после упразднения Ордена. Возможно, рыцари успели его спрятать. По некоторым сведениям, фетиш был чем-то вроде двуликого идола. А может быть, мумией?.. Так что заткнись и делай свою работу, брат Максим!

– Ты сволочь, Клейн. Из-за тебя я уже потерял все.

Масон выпустил струю дыма ему в лицо.

– Ты имеешь в виду женщину?

– Женщину… и прошлое.

– Забудь о прошлом. Ты уже ничего не изменишь. Молись о том, чтобы слепой привел нас к Храму.

– И ты молись. Потому что, когда мне надоест все это, я убью тебя.

– Я буду предельно осторожен. А теперь – убирайся!

* * *

Макс вылез из палатки вне себя от злости и почти столкнулся с братом Анатолем, оказавшимся подозрительно близко. На том были кожаные брюки в обтяжку и черная кожаная куртка с надписью «Paradise Lost»[18]18
  «Paradise Lost» – потерянный рай (англ.).


[Закрыть].

Солнце висело в зените, обжигая камни, и Голиков не мог представить себе, что понадобилось рядовому члену Ордена около убежища гроссмейстера. Он задержался, ожидая, что Анатоль окажется следующим посетителем, но тот не вошел, а заторопился в тень брезента, натянутого возле дряхлых «жигулей».

Было в этом человеке что-то отвратительное – женоподобное и насквозь фальшивое. В уголках его губ всегда блестела слюна, а глаза выдавали натуру мелкую и себялюбивую. В сражениях с неверными он обычно пользовался двумя пистолетами Макарова, искусно подкрадываясь к намеченной жертве и расстреливая ее в упор. Огромный запас патронов и обойм, найденных в армейском складе, занимал все заднее сидение его машины. Вполне возможно, что рыцарем он стал только потому, что добывать себе пропитание вместе со стаей было гораздо безопаснее, чем в одиночку.

Макс направился прямо к нему. Он остановился над прямоугольным клочком тени, сложив руки на груди. Поблизости никого не было; их разговору никто не мог помешать.

– Ты подслушивал, – сказал он, глядя на Анатоля в упор.

Тот пытался изобразить презрительную лень.

– Я ходил поссать.

– Не бережешь влагу. Особенно, под палаткой гроссмейстера.

– Ты тоже был с ним не слишком почтителен.

– Значит, все-таки слушал…

– Подойди поближе, брат.

Макс забрался под брезент и сел рядом с Анатолем, опершись спиной на дверцу машины. Он поморщился от вони и понял, что сам пахнет не лучше. Его собеседник положил ему руку на бедро.

– Ты же знаешь, я схожу с ума от ревности. Грех мужеложества был весьма распространен среди рыцарей и бандитов, годами странствовавших без женщин, но Максим впервые столкнулся со столь явным его проявлением. Скудные познания в истории подсказывали ему, что подлинным тамплиерам это также было не чуждо… Раньше в косых взглядах брата Анатоля он мог прочесть что угодно, только не симпатию. Ему стало противно, однако он сдержался, желая выяснить, как много узнала эта жертва порока.

– Убери руку, – попросил он. – Ты не в моем вкусе.

– Гроссмейстер тебе нравится больше? – обиженным тоном спросил Анатоль, и Макс подумал, что с этой секунды приобрел смертельного врага.

– Ты придурок, – сказал он. – Мы обсудили кое-какие социальные аспекты веры.

Анатоль смотрел на него, прищурившись.

– Я слышал, ты обещал убить его. И еще… насчет женщины. После этого ты будешь утверждать…

– Что ты законченный придурок, – перебил Макс. – Забудь о том, что слышал, иначе я добьюсь твоего изгнания из Ордена. У одиночек в пустыне нет ни единого шанса. Даже у самых тупых ублюдков вроде тебя. Вряд ли ты найдешь себе компанию. Понял, о чем я?

– Я не люблю, когда мне отказывают и когда мне угрожают, – сказал Анатоль таким тоном, который Максиму очень не понравился.

Неприятности начались с первого же дня его «пребывания здесь». А для рыцаря-монаха они просто продолжались – тот давно забыл, что такое покой и радость.

Макс встал, понимая, что отныне ему придется опасаться выстрела не только в грудь, но и в спину.

И тут одна нехорошая мысль вдруг пришла ему в голову.

Он обернулся.

– Послушай, э-э… брат. А ты предлагал свои услуги Клейну?

Губы Анатоля расплылись в неприятной влажной улыбке. Когда Максим уже думал, что не услышит ответа, тот сказал:

– Разве ты не знаешь, что члены Ордена обязана выполнять приказы гроссмейстера?

Макс сплюнул на песок, забыв о том, насколько драгоценна влага, и пошел прочь. Горячий песок мгновенно поглотил слюну.

Зыбкое марево колыхалось над стоянкой металлических динозавров.

Глава шестьдесят третья

Совершенно истощенный организм Светланы Колчинской начал заметно перестраиваться через неделю после того, как существо, похожее на человеческого ребенка, оказалось возле клетки, в которую ее заточил Клейн. Оно пришло из глубины лабиринта, проблуждав в нем двое суток. Существо открыло решетчатую дверь, причем, сделало это без ключа, одним только прикосновением пальцев, которые растеклись по стальному замку, изменяя структуру металла.

В подвале масонского дома было абсолютно темно, и Колчинская догадывалась о том, кто был ее спасителем, только потому, что видела непостижимое превращение мандрагоры, после чего Клейн навсегда исчез из своего жилища.

За мнимым освобождением последовал ритуал: шаги во мраке, приближение чего-то бездыханного, слияние с очень маленьким, но твердым мужчиной, проникновение новой субстанции в ее плоть и растворение в ней. Все это происходило во тьме, и поэтому было довольно жутким, однако не более жутким, чем долгие месяцы безнадежного погребения. Чувства Колчинской были притуплены, а воображение почти атрофировано; она не запомнила ничего, кроме вспышек боли и страха, сопровождавшихся детским смехом и завыванием эха в лабиринте…

Вскоре скользкий ребенок тоже исчез, зато у нее появились силы, чтобы исследовать подвал. Теперь она кое-что видела в темноте и с каждым часом – все лучше и лучше. В ней не осталось мягкости. Она была одержима одним-единственным всепоглощающим желанием найти своего истязателя. Поэтому она не испугалась самой себя даже тогда, когда почувствовала, что у нее начали расти волосы на лице и происходят кое-какие изменения в паху.

Она нашла алтарь масонов, осквернила его и оставила на деревянном распятии следы своих зубов. Ее ногти стали необыкновенно крепкими, твердыми, похожими на заостренные керамические пластинки. Таким образом, у нее появился десятилезвийный режущий инструмент, который она могла пустить в ход в любой момент.

В течение нескольких дней она готовилась к охоте на Клейна в его собственном доме. Запасов пищи хватило не только на то, чтобы восстановить силы, но и на кое-что другое. Ее железы начали вырабатывать мужские гормоны с такой же интенсивностью, как женские. Вскоре Колчинской пришлось воспользоваться бритвой масона и позаимствовать некоторые предметы его туалета.

Ее сознание сместилось в область химер и больше не являлось сознанием современного человека. Она не собиралась покидать дом только для того, чтобы вернуться в мир, который перестал иметь для нее какое-либо значение.

Порой она осторожно выглядывала наружу через затянутые шторами окна и видела игрушечных людишек в окружении бессмысленного антуража, втянутых в круговорот отупляющих повторений одного и того же. Работа, постель, еда. Снова работа – чтобы купить еду и постель… Это было существование, которого она не понимала и которое казалось ей одним из бледных снов, пугающих своей абсолютной безысходностью. К тому времени с помощью мандрагоры она проникла во вселенную сновидений и перемещалась в ней достаточно свободно для того, чтобы начать поиски своего злейшего врага. Ее уход был постепенным. Вначале – непродолжительные исчезновения ночью. Несколько тяжелых кошмаров, после которых она неизменно возвращалась в спальню Клейна. Светлана находила себя в жутких местах, но ни одно из них не могло сравниться с клеткой в подвале масонского дома.

Своими керамическими когтями она перебирала реликвии двухтысячелетней религии, в изобилии разбросанные вокруг и представлявшиеся ей чем-то вроде талисманов или языческих фетишей. Их сила была застывшей и законсервированной в материи; ей они казались совершенно бесполезными – в отличие от женского корня мандрагоры, который при определенных обстоятельствах мог пустить опасные побеги…

Ее сновидения становились все более длительными и приобретали фатальное значение. За неделю по земному времени она научилась большему, чем за всю предшествовавшую похищению жизнь. Она научилась убивать и защищаться, различать союзников и тайных врагов, следовать течениям и получать наслаждение от предвкушения смерти. Она узнала, как нейтрализовать чужое влияние и как избавиться от преследования. Единственное, чего она не могла видеть, это герцога, который всегда и везде висел за ее спиной незримой тенью. Он был истинным хозяином, остающимся за обманчиво плотной пеленой предметов и слишком великим для того, чтобы недавно сформировавшийся гермафродит мог почувствовать свою зависимость…

* * *

Колчинская стала призраком в доме масона. Она возвращалась сюда из снов только затем, чтобы растворить в своем теле кое-какие продукты биохимии и отыскать ключ к тайне исчезновения Клейна. Герцог превратил ее в одного из своих главных охотников, но она не подозревала об этом. Отвлеченные идеи были слишком сложными для мозга древней воительницы, омраченного к тому же жаждой мести…

Она никогда не зажигала света, поэтому никто не догадывался о ее присутствии. Кошмар следовал за кошмаром. Время текло рывками и собиралось в бездонной помойной яме прошлого. Проходили часы под луной и годы под чужими светилами…

В самом сердце города жил смертельно опасный и почти неуловимый зверь, но подобное не приходило в головы обывателям там, где даже патологических убийц отправляли на экспертизу, пытаясь каким-то непонятным образом выяснить еще более непонятную вещь – их психическую полноценность.

С этой точки зрения гермафродит вообще находился за гранью какой-либо гуманоидной психологии. К счастью, возле Колчинской не оказалось яйцеголовых.

В противном случае, она, скорее всего, съела бы их, употребив протеин в свежайшем и натуральном виде. А так ей приходилось охотиться совсем в других местах…

Игрушками этого мира она пользовалась ничуть не хуже, чем любого другого. Ей были знакомы различные виды оружия, механические приспособления для перемещения в пространстве, кое-что для удовлетворения страсти. Точнее, для самоудовлетворения… Светлана не гнушалась ничем, даже самыми идиотскими занятиями вроде чтения. И ее терпение было вознаграждено.

Однажды она нашла в библиотеке Клейна «Retraits» – устав Ордена Храма, текст буллы Климента Пятого с объявлением о начале преследования членов Ордена, показания Жака Моле, последнего из известных гроссмейстеров во время процесса над тамплиерами, и таинственное изображение какого-то замка на пергаменте, таком древнем, что его края рассыпались в прах. Над замком парило некое знамя, на котором можно было разобрать слово «Монсальват». Надпись была перечеркнута свежей полосой красной туши, проведенной мягкой кистью. На краю пергамента выделялись два слова, написанные по-русски:

«Храм Януса».

Улыбка расцвела на ее губах, окруженных жесткими черными волосками. Она отправилась в гараж и взяла там канистру с бензином. Облила горючей жидкостью полы, мебель, стены и особенно тщательно – книжные полки в библиотеке.

Впервые за много дней она зажгла спичку. Оказавшись посреди бушующего пламени, Колчинская немедленно погрузилась в сон, из которого уже не вернулась.

Она нашла то, что искала.