Текст книги "Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний"

Глава 5. «Встреча каждая – лишь арка, сквозь нее просвечивает незнакомый путь»: от первых контактов Рима и Карфагена к войне

Карфагеняне, давно обладавшие могуществом, и римляне, быстро набиравшие силу, с ревностью следили друг за другом… Обе стороны в равной мере уверовали в то, что надежность имеющихся достояний может также обеспечиваться приобретением других владений. Даже при отсутствии иных причин для двух свободных, сильных и гордых народов, разделенных малым расстоянием, преодолеваемым за короткое время, было бы крайне трудно, если не невозможно, управлять инородными племенами и не сталкиваться друг с другом. Однако и случайные обстоятельства нарушили мир и ввергли их в войну.

Иоанн Зонара. Эпитома историй. VIII, 8, 2–3 (Дион Кассий. Римская история, fragm. 43) 

Первые контакты между Карфагеном и Римом относятся к концу VI в. до н. э., когда город пунийцев военной силой и дипломатией утверждал свою власть в Северной Африке, на Пиренейском полуострове, Сардинии и Балеарских островах. Притязания города на Тибре, переживавшего в тот период трудную эпоху свержения царской власти и войны с этрусским царем Порсенной, были гораздо меньшими и едва простирались далее обеспечения собственной безопасности, ограничиваясь пределами Лация. Сложившуюся политическую ситуацию отразил договор между двумя государствами, заключенный, по сообщению Полибия, во время консульства Луция Юния Брута и Марка Горация, за 28 лет до состоявшегося в 481–480 гг. до н. э. нашествия Ксеркса на Элладу, что соответствует 509 или 508 гг. до н. э. (Polyb. III, 22, 1–2).

Для пунийцев этот договор был одним из многочисленных соглашений, заключавшихся с местными правителями с целью соблюдения интересов Карфагенской державы и укрепления ее международных позиций в Западном Средиземноморье. Сущность и цель подобных договоров, неизменные в течение столетий, наилучшим образом выразил Тит Ливий, описывая восьмилетнее правление в Карфагене Газдрубала (229–221 гг. до н. э.): «Действуя чаще умом, чем силой, он заключал союзы гостеприимства с царьками и, пользуясь дружбой вождей, привлекал новые племена на свою сторону; такими-то средствами, а не войной и набегами, умножал он могущество Карфагена» (Liv. XXI, 2, 5). Для римлян же соглашение с пунийцами было важным сигналом признания их весомого и все возраставшего влияния в Лациуме и, шире, в Центральной Италии в целом.

Единственным источником, передающим содержание договора, является «Всеобщая история» Полибия: «Быть дружбе между римлянами с союзниками и карфагенянами с союзниками на нижеследующих условиях: римлянам и союзникам римлян возбраняется плыть дальше Прекрасного мыса, разве к тому они будут вынуждены бурею или неприятелями. Если кто-нибудь занесен будет против желания, ему не дозволяется ни покупать что-либо, ни брать сверх того, что требуется для починки судна или для жертвы. В пятидневный срок он обязан удалиться. Явившиеся по торговым делам не могут совершить никакой сделки иначе как при посредстве глашатая или писца. За все то, что в присутствии этих свидетелей не было бы продано в Ливии или в Сардинии, ручается перед продавцом государство. Если кто из римлян явится в подвластную карфагенянам Сицилию, то все римляне будут пользоваться одинаковыми правами с карфагенянами. С другой стороны, карфагенянам возбраняется обижать народ адреатов, антиатов, ларентинов, киркеитов, тарракинитов и всякий иной латинский народ, подчиненный римлянам. Если какой народ и не подчинен римлянам, карфагенянам возбраняется тревожить города их; а если какой город они возьмут, то обязуются возвратить его в целости римлянам. Карфагенянам возбраняется сооружать укрепления в Лациуме, и если они вторгнутся в страну как неприятели, им возбраняется проводить там ночь» (Polyb. III, 22, 4—13).

Упоминаемый Прекрасный мыс, «тот, что тянется перед самым Карфагеном по направлению к северу» (Polyb. III, 23, 1) и за который было запрещено заплывать римлянам и их союзникам, находился на североафриканском побережье и может быть отождествлен с образовывающим западный край Тунисского залива мысом, носящим ныне название Фарина или Сиди-Али-эль-Мекки. Заплывать за него, уточняет Полибий, римлянам категорически запрещалось «на длинных кораблях» (Polyb. III, 23, 2), то есть на военных судах. «Если кто, будучи занесен туда против желания бурею или неприятелем, будет нуждаться в чем-либо необходимом для жертвы или для поправки судна, карфагеняне дозволяют взять это, но ничего больше, и притом требуют непременного удаления приставших сюда в пятидневный срок» (Polyb. III, 23, 3). Плавание же в пунийскую столицу с целью торговли не возбранялось: «По торговым делам римлянам дозволяется приходить в Карфаген и во всякий другой город Ливии по сю сторону Прекрасного мыса, а также в Сардинию и подчиненную карфагенянам часть Сицилии, причем карфагеняне обещают от имени государства обеспечить каждому право его» (Polyb. III, 23, 4).

Как видим, договор четко очерчивал границы Карфагенской державы, охватывавшие Ливию, Сардинию и часть Сицилии, что отмечает и сам Полибий: «Из этого договора явствует, что карфагеняне ведут речь о Сардинии и Ливии как о собственных владениях; напротив, относительно Сицилии они ясно отличают только ту часть ее, которая находится во власти карфагенян, и договариваются только о ней. Равным образом и римляне заключают договор только относительно Лациума, не упоминая об остальной Италии, так как она не была тогда в их власти» (Polyb. III, 23, 5–6). Римские же владения ограничивались Лацием, причем даже и там существовали города и «латинские народы», не подчинявшиеся городу на Тибре. Залогом дружественного соглашения было четкое разграничение сфер интересов обоих государств – карфагеняне гарантировали невмешательство в римскую политику в Лации, а римляне, в свою очередь, признавали власть пунийцев над Ливией, прежде всего над ее побережьем к юго-востоку от Карфагена до так называемых Филеновых алтарей восточнее Лептиса, а также островом Сардиния (по крайней мере номинально, фактически пунийцы контролировали побережье, а также южную и западную части этого острова) и частью Сицилии (южным и западным побережьем острова), обязываясь соблюдать интересы карфагенян в этих регионах.

Помимо зафиксированного договором 509 г. до н. э. явного территориального превосходства Карфагена над Римом, обращают на себя внимание еще несколько моментов, свидетельствующих о силе государства пунийцев в сравнении с существенной ограниченностью возможностей римлян. Прежде всего, бросается в глаза возможность вторжения карфагенян в пределы Лация с целью ведения боевых действий против неподвластных римлянам местных городов. Несмотря на то, что договор предусматривал запрет пунийцам сооружать укрепления и останавливаться на ночь в пределах этой области Италии, а также требовал незамедлительно передавать «в целости римлянам» захваченные латинские города, очевидна сама возможность пунийского вторжения в Лаций в случае, если они сочтут это нужным. Римлянам же категорически запрещалось направлять свои военные корабли за Прекрасный мыс и появляться как в Тунисском заливе, так и в африканских владениях карфагенян восточнее их столицы. Случайное же их проникновение вследствие непогоды или военных действий против третьей стороны предусматривало лишь покупку крайне необходимых товаров для починки судна, жертвы и, видимо, продовольствия и удаление в пятидневный срок. Следовательно, ни о какой возможности военного вторжения римлян в этот регион не могло быть и речи.

Показательно также, что, рассуждая о неподвластных римлянам городах Лация, против которых возможна пунийская агрессия, договор не упоминает о том, что африканским побережьем к западу от Карфагена пунийцы владели лишь частично, а Сардинию, также лишь отчасти подконтрольную карфагенянам, в южной и западной частях побережья, признает полностью карфагенской. При равном положении договаривавшихся сторон соглашение должно было бы содержать относительно вторжения римлян в эти регионы такие же условия, что и по отношению к карфагенскому военному проникновению в Лаций. Судя по всему, угроза римского проникновения в эти интересовавшие пунийцев области была незначительной настолько, что упоминанием о ней можно было пренебречь в полной уверенности, что она невозможна, в то время как нападение карфагенян на города Лация было вполне вероятным и это требовало специального отображения в договоре.

Вторым привлекающим внимание моментом договора является вопрос о равноправии торговли. Очевидно, что соглашение ущемляет права римлян, которым запрещалось торговать в пунийских владениях в Ливии и на Сардинии иначе как через глашатая и писца, бывших, по всей видимости, специально уполномоченными карфагенскими чиновниками. Вводя такие правила, пунийцы создавали условия, призванные поставить иностранных купцов в зависимое положение и ограничить их торговлю в пределах владений Карфагена. Исключением были только карфагенские города Сицилии, где римские купцы были равноправны с пунийскими. В то же время карфагеняне могли торговать повсеместно, с кем угодно и на равноправных условиях. По крайней мере, в договоре нет ни слова об ограничении прав карфагенских купцов при ведении торговли в городах Лация или даже в самом Риме, и можно предположить, что ситуация здесь была идентична сицилийской, то есть контрагенты были равны между собой. Итак, договор закреплял привилегированное положение Карфагена в торговле с финикийскими колониями в регионе Западного Средиземноморья, римляне же были вынуждены соглашаться с этим, одновременно гарантируя пунийцам равные права при торговле в Риме и городах Лация.

Таким образом, договор 509 г. до н. э. вполне соответствовал сложившейся к концу VI в. до н. э. политической ситуации, реально отображая соотношение сил и притязаний набиравшей силу морской Карфагенской державы и значимого, но существенно ослабленного внутриполитическим кризисом и внешним этрусским вторжением города на Тибре. Сохраняя ведущие позиции в Лации, Рим, однако, не контролировал в это время местные латинские города, не говоря уже о других областях Италии, покорение которых Вечным городом было делом относительно отдаленного будущего. Под этим углом зрения несомненной представляется достоверность общих положений приводимого Полибием римско-карфагенского договора, текст которого античный историк, по его словам, видел вырезанным на медных пластинах, хранившихся в казнохранилище эдилов, неподалеку от храма Юпитера Капитолийского (Polyb. III, 26, 1). Аутентичность соглашения подтверждается также упоминанием Полибия о том, что его текст был написан на архаичной и полузабытой ко времени жизни историка (II в. до н. э.) латыни: «Мы сообщаем его в переводе, сделанном с возможною точностью, ибо и у римлян нынешний язык настолько отличается от древнего, что некоторые выражения договора могут быть поняты с трудом лишь весьма сведущими и внимательными читателями» (Polyb. III, 22, 3).

Следующее соглашение между Римом и Карфагеном было заключено более чем полтора столетия спустя, во время консульства Марка Валерия Корва и Марка Попилия Лената, и датируется 348 г. до н. э. Как о первом римско-карфагенском договоре о нем упоминают Диодор Сицилийский и Тит Ливий (Diod. XVI, 69, 1; Liv. VII, 27, 2), однако им, судя по всему, попросту остался неизвестным приведенный Полибием договор 509 г. до н. э., что неудивительно, если учесть, что, по словам греческого историка, уже во II в. до н. э. «даже старейшие из римлян и карфагенян, слывущие за людей, наиболее пекущихся о государственных делах, даже они не знали их (договоров римлян с карфагенянами. – Авт.)» (Polyb. III, 26, 2). Писавшие более полувека (в случае Диодора Сицилийского) и даже более столетия (в случае Тита Ливия) спустя авторы могли быть осведомлены о римско-карфагенских соглашениях еще менее, нежели их предшественники. Это делает информацию Полибия поистине уникальной, тем более что и основные положения договора 348 г. до н. э. сохранились исключительно в его «Всеобщей истории».

За более чем полтора века, минувшие со времени предыдущего соглашения, Рим успел несколько укрепить свои позиции в Лации и на юге Этрурии, став мощным региональным государством, однако до полного овладения Апеннинским полуостровом Вечному городу было еще далеко. Карфаген же в течение этого периода смог не только надежно закрепиться в Ливии от Филеновых алтарей до Гибралтарского пролива, усилить позиции на Сардинии и Балеарских островах и удерживать, несмотря на кровопролитные войны с греками, свои владения на Сицилии, но также обосновался на севере атлантического побережья Африки и закрепился на юго-востоке Пиренейского полуострова. Произошедшие территориальные приращения Карфагенской державы были отображены и в пересказанном Полибием втором договоре пунийцев с римлянами: «Быть дружбе между римлянами с союзниками и карфагенянами, тирянами, народом Утики с союзниками на следующих условиях: римлянам возбраняется ходить по ту сторону Прекрасного мыса, Мастии и Тарсейя как за добычей, так и для торговли и для основания города. Если карфагеняне овладеют в Лациуме каким-либо городом, независимым от римлян, то они могут взять деньги и пленных, а сам город обязаны возвратить. Если какие-либо карфагеняне возьмут в плен сколько-нибудь человек из народа, соединенного с римлянами писаным договором, но не находящегося под властью римлян, карфагенянам возбраняется привозить пленных в римские гавани; если же таковой будет доставлен туда и римлянин наложит на него руку, то пленный отпускается на свободу. То же самое возбраняется и римлянам. Если римлянин в какой-либо стране, подвластной карфагенянам, возьмет воды или съестных припасов, ему возбраняется с этими съестными припасами обижать какой-либо народ, связанный с карфагенянами договором и дружбою. То же самое возбраняется и карфагенянам. Если же случится что-нибудь подобное, обиженному возбраняется мстить за себя; если кто-нибудь учинит это, то деяние его будет почитаться государственным преступлением. В Сардинии и Ливии никому из римлян не дозволяется ни торговать, ни основывать город, ни приставать где-либо, разве для того только, чтобы запастись продовольствием или починить судно. Если римлянин будет занесен бурею, то обязан удалиться в пятидневный срок. В той части Сицилии, которая подвластна карфагенянам, а также в Карфагене римлянину наравне с гражданином предоставляется совершать продажу и всякие сделки. То же самое предоставляется и карфагенянину в Риме» (Polyb. III, 24, 3—13).

Несложно заметить существенные отличия нового договора от предыдущего. Во-первых, в нем, помимо собственно карфагенян, упомянуты жители Утики и некие «тиряне» (тирийцы), под которыми, вполне очевидно, имеются в виду не жители далекого восточного Тира, а представители покоренных к этому времени Карфагеном финикийских колоний на побережье Испании и, возможно, в других частях Западного Средиземноморья. По крайней мере, упоминание далее Тарсейя (Тартесса) и Мастии может расцениваться как свидетельство распространения власти Карфагена на юг и юго-восток Иберийского полуострова. Это свидетельствует как о дальнейшем увеличении подвластной пунийцам территории, так и о сохранявшемся в сознании современников отделении карфагенян от прочих потомков финикийцев в регионе – утикийцев и тирийцев. Последние тем не менее перечисляются в договоре последовательно в одном ряду с жителями Карфагена, что позволяет считать их формально равноправными с карфагенянами.

Во-вторых, договор фиксирует как новые границы, так и новые условия плавания римлян в Западном Средиземноморье. Римским судам были отныне полностью закрыты направления на восток от Прекрасного мыса, в Ливию, и на запад от находившихся на юго-восточном побережье Пиренейского полуострова Мастии и Тарсея (Тартесса), то есть, по сути, римлянам был заказан путь в Испанию и через Гибралтарский пролив. Отдельно упомянут также запрет на плавание в Сардинию, где, точно так же, как и в Ливии, римлянам не было позволено «ни торговать, ни основывать город», ни даже просто приставать к берегу, за исключением случаев, требовавших починки судна либо пополнения запасов продовольствия. Единственной причиной, оправдывавшей попадание римского корабля в эти запретные зоны, была непогода, и покинуть их пределы следовало не позднее чем в пятидневный срок. О том, что запрет строго соблюдался, сообщает, ссылаясь на свидетельство Эратосфена, Страбон: «Карфагеняне… даже топили в море корабли всех чужеземцев, которые проплывали мимо их страны в Сардинию или к Геракловым Столпам» (Strab. XVII, 1, 19).

Показательно, что запрет отныне относился не только к военным кораблям, как это было ранее, но и к купеческим – римлянам вообще было запрещено пересекать обозначенные пределы с какой-либо целью, будь то военная добыча, торговля либо основание колоний. Это свидетельствует о дальнейшем укреплении власти Карфагена в названных регионах Западного Средиземноморья и монополизации пунийцами всей местной торговли, к чему они стремились еще в конце VI в. до н. э. и чего смогли достичь к середине IV в. до н. э. Единственным исключением из правил был Карфаген, что вполне объяснимо, поскольку столица пунийцев имела особый статус во всей их средиземноморской державе, а значит, и торговля в ней должна была вестись по особым правилам. Однако если ранее римляне могли торговать как в Карфагене, так и в пунийских городах Ливии и к востоку, и к западу от него, то теперь столичный город пунийцев становился единственным пунктом на североафриканском побережье Средиземного моря, куда могли законно прибыть римские торговые суда. Правила торговли в Карфагене были для римлян такими же, как в подвластной карфагенянам части Сицилии, что соответствовало условиям договора 509 г. до н. э., гарантировавшего равные торговые права римлян и пунийцев на острове. Взамен пунийским купцам предоставлялись такие же права в Риме и, судя по всему, во всех подвластных городу на Тибре городах Лация. Таким образом, коммерческие условия договора 348 г. до н. э. ограничивали возможность римлян торговать в пунийских владениях всего двумя пунктами – собственно Карфагеном и пунийскими городами на юго-западном побережье Сицилии. Это существенно ограничивало возможности римских купцов в Западном Средиземноморье, делая пунийцев неизбежными посредниками в торговле Рима с богатыми городами Северной Африки, Пиренейского полуострова и островов региона.

В отличие от римлян, которым запрещалось плавать в пределы владений пунийцев, за исключением части Сицилии и Карфагена, с торговыми и, тем более, военными целями, карфагеняне не были, согласно договору, ограничены в выборе места торговли. По крайней мере, об этом нигде прямо не сказано, а в Риме они имели право торговать на тех же условиях, что и римляне в пунийской столице. Следы присутствия пунийских торговцев в самом городе на Тибре, городах Лация и всей Центральной и Южной Италии зафиксированы археологическими, лингвистическими и письменными источниками. Более того, согласно договору 348 г. до н. э. карфагеняне имели право вторгаться на территорию Лация с военными целями и захватывать там города. При этом пунийцы были обязаны сам город вернуть, но добыча и пленные оставались в их собственности. Оба эти положения ярко свидетельствуют об ограниченности притязаний римлян на власть над Лацием к середине IV в. до н. э., до Второй Латинской войны (340–338 гг. до н. э.), не говоря уже о том, что остальные области Италии в договоре совершенно не упоминаются, поскольку подчинены Риму не были. Таким образом, карфагеняне имели в пределах Италии и даже в самом Лации права и возможности, которых римляне были напрочь лишены в пунийских владениях Западного Средиземноморья. Это ярко свидетельствует о соотношении сил договаривавшихся сторон на середину IV в. до н. э., при котором Рим не был способен запретить Карфагену вторгаться даже в пределы Лация, не говоря уже о защите своих италийских союзников. Показательно в этом отношении положение договора, согласно которому пунийцы могли захватывать в плен представителей народа, заключившего с римлянами союзный договор. Рим не требовал незамедлительного освобождения пленников, но лишь запрещал приводить их для продажи в римские гавани, а в случае нарушения этого требования пленники освобождались. При всем том, что римско-карфагенский договор предусматривал применение аналогичных норм в случае захвата Римом пленников из числа союзников пунийцев, это положение имело декларативный характер, поскольку предыдущие ограничения на плавания римлян в Западном Средиземноморье делали их нападение на карфагенских союзников фактически невозможным.

Суть договора 348 г. до н. э. кратко подытоживает Полибий, отмечая, что «в этом договоре карфагеняне опять и с большею еще определенностью заявляют право собственности на Ливию и Сардинию и возбраняют римлянам всякий доступ к ним; напротив, относительно Сицилии они выразительно называют только подвластную им часть ее. Точно так же выражаются римляне о Лациуме, обязывая карфагенян не причинять обид ардеатам, антиатам, киркеитам и тарракинитам. Это – те города, которые лежат при море на границе латинской земли, в отношении которой и заключается договор» (Polyb. III, 24, 14–16).

Следующий римско-карфагенский договор был заключен в консульство Публия Корнелия Арвины и Квинта Марция Тремула, в 306 г. до н. э. Об этом кратко пишет Тит Ливий, сообщая, что «в тот год возобновили договор с карфагенянами, а послов их, прибывших с этой целью, щедро одарили» (Liv. IX, 43, 26). Полибий приводит утверждение сицилийского историка Филина о том, что «по заключенному между римлянами и карфагенянами договору для римлян закрыта была вся Сицилия, а для карфагенян Италия и что римляне нарушили договор и клятву, когда впервые переправились в Сицилию» (Polyb. III, 26, 3–4), однако отказывается доверять этим сведениям, заявляя, что «договора такого не было, и никаких письменных следов чего-либо подобного не существует» (Polyb. III, 26, 4). Это заявление греческого историка представляется обоснованным лишь отчасти, поскольку упоминание Тита Ливия о возобновлении договора с карфагенянами (Liv. IX, 43, 26) не позволяет отрицать само существование обновленного римско-карфагенского соглашения. Иное дело, что сомнительным представляется пересказ Филином содержания этого договора, который должен был учитывать сложившуюся на тот момент политическую ситуацию как в Италии, так и на Сицилии. Рим никак не мог требовать от пунийцев отказаться от вмешательства в италийские дела, поскольку был еще далек от полного овладения Апеннинским полуостровом, в особенности его южной частью. Однако позиции римлян в Лации после Второй Латинской войны и установления новой системы односторонних договоров с латинскими городами существенно упрочились, что должно было потребовать соответствующей корректировки условий предыдущего соглашения 348 г. до н. э. Видимо, именно в этом ключе следует рассматривать сообщение комментатора Вергилия Мавра Сервия Гонората об установлении (новых?) границ держав афров (карфагенян) и римлян (Serv. Ad Aen. IV, 628).

Возможно, как полагают многие исследователи, в это время и произошло определенное разграничение сфер влияния двух государств, согласно которому Рим получал преимущественные права в Италии, а Карфаген – на Сицилии. Это представляется вполне вероятным, поскольку относительно неподвластных им частей Италии и Сицилии, соответственно, оба государства находились в одинаковом положении, однако достоверных подтверждений этому не существует, так как содержание договора 306 г. до н. э. не приведено хоть сколько-нибудь ни в одном сохранившемся источнике. Судя по всему, скорее стоит вести речь о практически сложившейся ситуации и ее понимании сторонами, чем о фиксации сложившегося положения в новом договоре. Это соглашение, должно быть, лишь слегка отличалось от предыдущего договора 348 г. до н. э., сохраняя его основные условия, дополненные определенными положениями, отражавшими как уже свершившийся факт произошедшее за минувшие четыре десятилетия усиление Рима в Лации и перспективу установления римской власти над Италией в целом.

В любом случае, даже если отказаться от каких бы то ни было предположений относительно гипотетических изменений в содержании третьего римско-карфагенского договора, можно утверждать, что на рубеже IV–III вв. до н. э. в общих чертах сохранялась та система отношений между Римом и Карфагеном, которая была зафиксирована договором 348 г. до н. э. Это подтвержденное и, возможно, несколько обновленное в 306 г. до н. э. соглашение было, по свидетельству Полибия, дополнено в 280 г. до н. э. военно-политическими положениями, определявшими условия взаимопомощи сторон в свете появления в Италии эпирского царя Пирра, прибывшего по приглашению Тарента для борьбы с римлянами: «Если римляне или карфагеняне пожелают заключить письменный договор с Пирром, то оба народа обязаны выговорить себе дозволение помогать друг другу в случае вторжения неприятеля, какая бы из двух стран ни подверглась нападению. Если тот или другой народ будет нуждаться в помощи, карфагеняне обязаны доставить суда ластовые и военные, но жалованье своим воинам каждая сторона обязана уплачивать сама. Карфагеняне обязуются помогать римлянам и на море в случае нужды; но никто не вправе понуждать команду к высадке на сушу, раз она того не желает» (Polyb. III, 25, 2–5). Условия из приведенного Полибием отрывка были призваны не допустить заключения сепаратного соглашения с Пирром одной из сторон, а также предусматривали военную помощь Риму со стороны Карфагена, прежде всего действиями военно-морского флота, поскольку собственных морских сил у римлян практически не было.

Повышенное внимание карфагенян к делам в Италии вполне понятно – они воспринимали Пирра как потенциального врага, небезосновательно опасаясь вторжения эпирского царя на Сицилию. Это побуждало их к заключению соглашения о взаимопомощи с римлянами, поскольку, согласно точно ухватившему суть событий замечанию Юстина, «истинным поводом к посылке подкреплений римлянам было желание карфагенян войной с Римом задержать Пирра в Италии, чтобы он не имел возможности переправиться в Сицилию» (Just. XVIII, 2, 5). Это позволяет объяснить также преимущественное внимание в приведенном тексте к обязательствам карфагенян, поскольку соглашение заключалось в момент, когда Пирр воевал с римлянами в Италии и не угрожал карфагенским владениям на Сицилии. Выполняя свою часть соглашений, пунийцы отправили в подкрепление Риму эскадру из 120 кораблей во главе с полководцем Магоном, однако римляне, полагаясь на собственные силы и, видимо, не особо доверяя союзнику и не желая ставить себя в зависимость от его помощи, от предоставленного флота отказались (Just. XVIII, 2, 1–4; Valer. Max. III, 7, 10).

Опасения карфагенян относительно того, что Пирр перенесет боевые действия на Сицилию, оказались не напрасны. После непомерно тяжелой для Пирра победы над римлянами в битве при Аускуле в 279 г. до н. э. эпирский царь потерял интерес к италийским делам и с радостью откликнулся на призыв сиракузских греков вести войну против пунийцев на Сицилии. Уже летом 278 г. до н. э. он высадился на острове и при поддержке местных эллинов предпринял успешное наступление на пунийские города острова. В скором времени ему удалось подчинить все карфагенские владения, за исключением твердыни Лилибея, который пунийцам удавалось удерживать с большим трудом. Прижатые к морю, они готовы уже были заключить с Пирром мир, обязуясь выплатить огромную сумму и предоставить флот для вывода войск с острова, однако же непомерная жажда власти и чванливость эпирского царя, уже возомнившего себя полновластным господином Сицилии и начавшего высокомерно попирать пригласивших его эллинов, помешали его полному триумфу. Лишившись по собственной вине поддержки сицилийских греков, Пирр не мог оставшимися у него силами вести войну против карфагенян и был вынужден отвести свои войска с острова и вернуться в Италию, куда его вновь призвали местные греки для борьбы с римлянами.

Пунийцы при этом не остались безучастными и добросовестно выполняли союзнические обязательства перед римлянами, помогая им в борьбе против эпирского царя. Диодор Сицилийский сообщает: «Карфагеняне, заключив союз с римлянами, взяли пятьсот человек на борт своих кораблей и отплыли к Регию; предприняли штурм, и хотя они прервали осаду, но сожгли лес, заготовленный для строительства кораблей, и продолжали охранять пролив, следя за попытками Пирра переправиться» (Diod. XXII, 7, 5). Уничтоженные римскими воинами при содействии морского флота пунийцев лесоматериалы предназначались для постройки кораблей с целью переправы войск Пирра в Италию. Когда же Пирр покидал Сицилию, «карфагеняне, – по свидетельству Плутарха, – дали ему в самом проливе морское сражение, в котором он потерял немало кораблей» (Plut. Pyrrh. 24, 1).

Таким образом, пунийцы полностью выполняли свою часть мирного договора 280 г. до н. э. с Римом, однако все изменило поражение Пирра в битве при Малевентуме в 275 г. до н. э. и его отбытие из Италии. Теперь Карфаген и Рим из союзников поневоле, ввиду общей опасности, имели все условия для того, чтобы превратиться в соперников. О том, что римляне испытывали неприязнь к пунийцам задолго до разгрома Пирра, свидетельствует уже упоминавшийся отказ римского сената от помощи карфагенского флота в момент, когда войска эпирского царя грозили самому Вечному городу. Какое-то время, до смерти Пирра в 272 г. до н. э., сохранявшаяся потенциальная возможность его возвращения в Италию способствовала сохранению римско-карфагенского альянса, пусть и в пассивной форме. Однако гибель эпирского царя, а затем и скорое полное овладение римлянами всем Югом Италии окончательно изменили положение вещей – следующим логичным шагом Рима должно было стать покорение Сицилии. «Победив Италию, – написал столетия спустя в “Эпитомах Тита Ливия” римский историк Луций Анней Флор (ок. 70 – ок. 140 гг. н. э.), – римский народ дошел до пролива и остановился, подобно огню, который, опустошив пожаром встречные леса, постепенно затихает, натолкнувшись на реку. Вскоре он увидел вблизи богатейшую добычу, каким-то образом отторгнутую, словно оторванную от Италии. Он воспылал страстным стремлением к ней, а поскольку ее нельзя было привязать ни насыпью, ни мостами, решил, что ее следует взять силой и присоединить к материку с помощью войны» (Flor. II, 2, 1–3).