Текст книги "Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний"

В Южной Этрурии уже в 386 г. до н. э. римлянам удалось захватить территории между озером Сабатинус и рекой Арно, закрепиться на захваченных землях этрусских городов Вейи, Капены и Фалерии. В 351 г. до н. э. Рим получил согласно договору половину земель города Цэре, одновременно был заключен мир с Тарквиниями, потерпевшими поражение в ожесточенном противостоянии с римлянами в течение 355–351 гг. до н. э. В 343 г. до н. э. Фалерии вышли из этрусского союза и стали союзниками Рима. Таким образом, к середине IV в. до н. э. римляне прочно закрепились на юге Этрурии и в Лации, приведя в покорность как города Латинского союза, так и племена герников и вольсков. Это дало Риму возможность наращивать экспансию в других направлениях – восточном и в особенности южном, где лежала обширная и плодородная равнина Кампании.

Если на севере основными врагами Рима были этруски и грозившие набегами галлы, то на юге немалую угрозу представляли собой самниты, так же, как и римляне, претендовавшие на установление господства над Кампанией. В 354 г. до н. э. римляне заключили с западной частью самнитов, племенами, обитавшими в районе реки Лириса, союз перед лицом общей опасности со стороны продолжавших беспокоить области Средней Италии галлов. Однако вскоре местное население Кампании, имевшее самнитское происхождение, но утратившее связь со своими соплеменниками, обратилось за помощью к римлянам в момент, когда самниты начали опустошать Кампанию и заперли кампанцев в самом крупном городе области Капуе. Римское правительство оказалось в затруднительном положении, поскольку не могло открыто выступить против самнитов как своих союзников. Формальный выход был найден благодаря решению предоставить кампанцам римское гражданство при сохранении внутренней автономии. После этого к самнитам было отправлено посольство с просьбой не воевать против новых «подданных» римского народа. Отлично понимавшие шитую белыми нитками уловку римлян самниты ослушались и продолжили опустошать Кампанию, что привело к вторжению римлян на юг и Первой Самнитской войне 343–341 гг. до н. э. По ее результатам Рим установил свою власть если не над всей кампанской равниной, то по меньшей мере над ее западной частью, оставив гарнизоны в городах Капуе и Суессе.

Утверждение власти Рима как к северу от Лация в Южной Этрурии, так и на юге в Кампании вызвало недовольство городов Арицийской (Латинской) федерации, которые не желали мириться с подчиненным положением в то время, как римляне наращивали свою мощь. Латинские города потребовали предоставить их представителям половину мест в сенате и одно консульское место. Римляне отвергли этот ультиматум, что привело ко Второй Латинской войне 340–338 гг. до н. э. В решающем сражении у горы Трифане, неподалеку от города Суесса, на границе Кампании объединенное войско латинов и примкнувших к ним кампанцев потерпело сокрушительное поражение от римлян. Условия, навязанные побежденным латинам, были крайне тяжелыми. Так, были запрещены любые объединения латинских общин между собой, что должно было обезопасить Рим от их совместных выступлений против римского владычества в будущем. Отныне Рим заключал договор с каждым городом по отдельности, что существенно облегчало римлянам установление господства в регионе. Так, ряд городов – Ариция, Тускул, Ланувий – были присоединены к Риму, а их жители получили полное право римского гражданства, а другие, в их числе Пренесте и Тибур, были лишены части их территории.

В тяжелое положение по итогам войны были поставлены также союзные латинам вольски, кампанцы и аврунки. Вольски потеряли значительную часть своих земель и были оттеснены в горы. Их город Анций был превращен в римскую колонию, а флот захвачен Римом. Для уровня развития римского морского дела показательно, что все крупные корабли были тут же сожжены римлянами, а их носовые части выставлены на римском форуме в качестве украшений для ораторской трибуны. В особое положение были поставлены жители Кампании, господство над которой обеспечило Риму прочные позиции в Средней Италии и плацдарм для дальнейшего покорения Апеннинского полуострова. Жители этой области считались римскими гражданами и несли военную службу, однако не имели права голосования и избрания на римские государственные должности.

Последовательная политика согласно принципу divide et impera заключалась в том, чтобы навязывать покоренным городам сепаратные соглашения с разными условиями отношений с Римом, что позволяло изолировать контрагентов друг от друга и обеспечить разную степень их вовлеченности в римские дела. Таким образом, важным следствием Второй Латинской войны стало переустройство системы межгосударственных отношений в Лации, обеспечившее прочную власть Рима в этом регионе Италии. Более того, в дальнейшем эта опробованная в пределах Лация политика проводилась римлянами и по отношению к другим италикам в процессе подчинения всего Апеннинского полуострова Риму. Общим же для всех союзников римлян было то, что они лишались права вести самостоятельную внешнюю политику и были обязаны принимать участие в войнах на стороне Рима.

Прочно закрепившись к 340-м гг. до н. э. в пределах Лация, юга Этрурии и в Кампании, Рим был готов к дальнейшему покорению Италии. Главными соперниками на этом пути на тот момент были самниты, что неминуемо обостряло римско-самнитские отношения и в конце концов привело ко Второй Самнитской войне 327–304 гг. до н. э. Поводом для нее стало вмешательство сторон во внутриполитическую борьбу в Неаполе, в которой самниты поддержали демократические элементы, а римляне сделали ставку на аристократию, в итоге сдавшую им город. Военные действия с самнитами в Кампании и на западе Самния велись поначалу с переменным успехом, однако когда римляне вторглись в центральный горный Самний в 321 г. до н. э., их постигло тяжелейшее поражение в узком, поросшем лесом Кавдинском ущелье (furcula Caudinae), где неповоротливое и непривычное к ведению военных действий в сложных условиях горной местности римское войско попало в умело устроенную самнитами засаду и было вынуждено сдаться на милость победителя. Обезоруженным и раздетым римским воинам пришлось пройти под сооруженным из копий «ярмом», что считалось величайшим позором. Выдав самнитам 600 заложников, римляне были вынуждены просить мира, по условиям которого они обязывались покинуть самнитские земли, оставить занятые ранее города и поклясться не возобновлять военных действий.

Кавдинское поражение было столь тяжелым, что оправиться от него Рим не мог в течение более чем пяти лет. Однако эти годы не прошли даром – римляне реорганизовали армию, сделав ее более маневренной и пригодной для ведения боевых действий на пересеченной местности. Уже в это время они начали обходить самнитов с тыла, проникая в Апулию, а также закрепились в области аврунков и на севере Кампании. Одновременно многоплеменная антиримская коалиция, наметившаяся было после успехов самнитов, начала разлагаться под давлением внутренних противоречий. Это позволило римлянам возобновить с конца 316 г. до н. э. военные действия и одержать в итоге ряд убедительных побед как над самнитами, так и над этрусками, попытавшимися было воспользоваться сосредоточением сил Рима на южном направлении. Самниты были вытеснены из Кампании и большей части Самния и были вынуждены просить мира, который был заключен в 304 г. до н. э. По его условиям города Неаполь и Нола в Кампании, а также сабелльские племена, проживавшие вокруг Фуцинского озера, стали римскими союзниками. Они лишались права на ведение самостоятельной внешней политики, обязывались поставлять в римскую армию вспомогательные войска и уступали римлянам часть своих земель. По сути это означало полное подчинение римской власти. Самниты потеряли все свои владения за пределами Самния, также Риму были полностью подчинены племена герников и эквов.

Решающую роль в окончательном покорении Римом Средней Италии сыграла Третья Самнитская война 298–290 гг. до н. э., начало которой было вызвано очередным крупным вторжением галлов. На рубеже IV–III вв. до н. э. новая волна кельтов хлынула из-за Альп в Цизальпинскую Галлию, откуда, увлекая за собою местных соплеменников, двинулась далее на юг. К походу поспешили присоединиться этруски и умбры, принявшие участие в опустошительном набеге на римские земли в 299 г. до н. э. Тяжелой для римлян ситуацией воспользовались самниты, попытавшись закрепиться в Лукании, ранее заключившей союз с Римом. Союзные войска кельтов, этрусков и самнитов сосредоточили боевые действия в Умбрии, где поначалу успешно теснили римлян. Однако в 296 г. до н. э. в битве при Сентине римский полководец Маний Курий Дентат нанес неприятелю крупное поражение, по сути решившее судьбу всей Италии. По итогам битвы кельты вынуждены были отступить на север, этруски согласились на тяжелое сорокалетнее перемирие с уплатой значительной контрибуции. Хуже всего пришлось самнитам, федерация которых распалась, а отдельные общины были вынуждены заключать унизительные сепаратные союзные договоры с Римом. У самнитов была отобрана значительная часть их земель, куда римляне вывели колонии, ставшие надежным оплотом римского владычества в регионе. Одновременно колонисты были посланы также в Пицен и в Апулию, что позволило Риму закрепиться также на восточном побережье и отчасти на юге Апеннинского полуострова.

Последовавшее вскоре, в 285 г. до н. э., очередное вторжение галльского племени сенонов сфокусировало внимание Рима на северном направлении. Здесь им пришлось бросить войска на защиту взятого в осаду кельтами союзного этрусского города Арреция. Потерпев тяжелое поражение и понеся значительные потери убитыми и пленными, римляне вынуждены были пойти на переговоры, во время которых их послы были вероломно убиты галлами. Это послужило причиной организации масштабной карательной экспедиции в занятую кельтами-сеннонами область на северо-востоке Апеннинского полуострова, овладев которой римляне основали там колонию Сена Галльская. Победив одновременно еще одно крупное галльское племя бойев в битве при Вадимонском озере в 283 г. до н. э. и заключив с ними мир, Рим смог раздвинуть границы своего владычества вплоть до северных пределов Этрурии. Кельтская угроза с севера и римское давление с юга в конце 80-х – начале 70-х гг. III в. до н. э. вынудили этрусские города заключить с Римом отдельные неравноправные союзные договоры, положившие конец этрусской независимости. Таким образом, римлянам около 280 г. до н. э. удалось овладеть большей частью Апеннинского полуострова – от долины реки По на севере до Лукании на юге. Неподвластными Риму оставались лишь богатые южные области Италии, населенные как местными племенами апулов, луканов, бруттиев, мессапиев, так и пришлыми эллинами, основавшими здесь ряд значимых колоний. Именно на южном направлении будет сконцентрировано отныне внимание римского правительства.

Покорение Южной Италии римлянами пришлось на 281–272 гг. до н. э., став заключительным этапом утверждения римского владычества на Апеннинском полуострове. В значительной степени оно было облегчено постоянными конфликтами греков-колонистов с местным населением, а также внутренней слабостью южноиталийских эллинских полисов, не имевших собственных армий и вынужденных пользоваться услугами греческих наемников. Поводом к вмешательству Рима в дела региона стала просьба греческого полиса Фурии о помощи в борьбе с луканами. Римляне с радостью откликнулись на призыв, дававший им законный повод для проникновения на юг, отправили к Фуриям войско, отогнавшее луканов от города, и оставили там свой гарнизон. Закрепление Рима в Фуриях обеспокоило граждан самого крупного греческого города в Южной Италии Тарента, увидевших в этом опасный прецедент утраты независимости местным греческим полисом. Поэтому, когда десять римских кораблей стали на якорь в Тарентинской гавани, население напало на них, потопив половину флотилии. Часть экипажа затопленных судов была перебита во время схватки, а захваченных в плен продали в рабство. Вслед за этим тарентинцы двинулись на Фурии и вынудили римский гарнизон оставить город. Когда же требовавшее сатисфакции римское посольство в Тарент подверглось оскорблениям и вернулось ни с чем, война стала неизбежной.

Римское войско вторглось в пределы области Тарента в 281 г. до н. э., с легкостью разгромив объединенные силы тарентинцев и союзных им луканов и мессапиев. Поражение ускорило начатые ранее переговоры тарентинцев с эпирским царем Пирром, и весной 280 г. до н. э. он прибыл в Италию во главе весьма внушительного войска из 20 тыс. тяжеловооруженных пехотинцев, 2 тыс. лучников и 3 тыс. отборных фессалийских всадников. Важной ударной силой армии эпирского царя были 20 боевых слонов, с которыми римлянам предстояло столкнуться впервые. Именно эти боевые животные сыграли решающую роль в первой битве войска Пирра с римлянами при Гераклее, вблизи Тарентинского залива. Брошенные в бой слоны напугали лошадей римской конницы, обратив ее в бегство. Вслед за кавалерией под напором слонов и греческих всадников бежали и римские пехотинцы, потеряв семь тысяч убитыми и оставив на разграбление неприятелю собственный лагерь. Две тысячи римских воинов были захвачены в плен. Впрочем, потери войска Пирра также были велики – около четырех тысяч человек, среди которых было много офицеров, а сам царь был ранен.

После победы Пирра в сражении народы и города Италии приняли его сторону, открыв ему путь на Рим. Через Самнию и Кампанию эпирский царь двинул свои войска на Лаций. Однако и римляне не теряли времени даром, они спешно стянули все доступные им силы для защиты города. Не решившись атаковать превосходящие силы противника, эпирский царь отступил на юг, не дойдя до Рима всего лишь несколько десятков километров. Следующая встреча двух армий состоялась в 279 г. до н. э. при городе Аускуле в Апулии. Победа досталась эпирскому царю, но ценой столь ощутимых потерь, что воспользоваться ее плодами было невозможно. Историческое предание вкладывает в уста Пирра сказанную им по этому поводу крылатую фразу: «Еще одна такая победа над римлянами, и мы окончательно погибнем». Выражение «пиррова победа» стало с тех пор обозначать победу, равнозначную поражению.

Последовавшая затем попытка Пирра завязать с римлянами переговоры о мире была с негодованием отвергнута, и эпирский царь, вскоре поссорившийся с тарентинцами и потерявший на время интерес к италийским делам, отбыл на Сицилию. В войне наступила пауза, сполна использованная римлянами для усиления боеспособности армии. В частности, они придумали средства для борьбы со слонами и обучили боевых лошадей не бояться их. Поэтому, когда Пирр вновь вернулся в Италию, римляне были готовы к возобновлению боевых действий. Решающая битва состоялась в 275 г. до н. э. поблизости от самнитского городка под названием Малевентум, что в переводе означает «дурной (нездоровый) воздух». Римским войском командовал герой Третьей Самнитской войны Маний Курий Дентат. Исход сражения решили слоны, которые обратились в бегство под градом подожженных стрел римских лучников и растоптали войска Пирра. Царь бежал с поля боя в Тарент, откуда вскоре вернулся в Грецию, а римский сенат в честь одержанной победы переименовал Малевентум в Беневентум («добрый (хороший) воздух»). Поражение Пирра открыло римлянам путь к овладению Тарентом, сдавшимся на милость победителя в 272 г. до н. э., а вместе с ним и всем югом Италии. Вскоре, в 270 г. до н. э., был взят оказывавший сопротивление Регий, а в 265 г. до н. э. римляне овладели последним оказывавшим сопротивление этрусским городом Вольсиниями.

Так к середине 60-х гг. III в. до н. э. весь Апеннинский полуостров от долины Пада на севере до Ионийского побережья на юге был покорен Римом. Длившееся более двух столетий завоевание римлянами Италии завершилось, и город на Тибре превратился в мощное территориальное государство.

Глава 3. «Законы строгие средь этих дикарей»: войско и флот Карфагена

Магон, карфагенский полководец, первым установил в войске военную дисциплину, этим заложил основы господства пунийцев и укрепил мощь государства как военным искусством, так и своей [личной] доблестью.

Юстин Марк Юниан. Эпитома сочинения Помпея Трога «Historiae Philippicae», ХIX, 1, 1

…превосходя окрестных жителей в военном деле, а также пользуясь кораблями и направив, как финикийцы, свою деятельность в сторону моря… они [карфагеняне] овладели Ливией и большим пространством моря; они стали вести внешние войны, совершая походы на Сицилию, Сардинию и другие острова, которые находятся на этом море, а также в Иберию. Очень часто они начали посылать и колонии, и могущество их в военном отношении стало равно эллинскому…

Аппиан Александрийский. Римская история, VIII, I, 2 

К середине V в. до н. э., когда Рим только начал заниматься собиранием земель Апеннинского полуострова, Карфаген уже вполне сложился как обширное территориальное государство Западного Средиземноморья. Существенную роль в его становлении и укреплении сыграли многочисленные войны, ведшиеся карфагенянами и на суше, и на море и требовавшие наличия в руках государства как мощной сухопутной армии, так и военно-морского флота. Войско Карфагена действительно по праву считалось одним из сильнейших в Средиземноморье и было способно успешно противостоять любой армии того времени в регионе, однако оно не было регулярной армией, комплектовавшейся и действовавшей на постоянной основе. Истинные восприемники финикийского мировоззрения и образа жизни, карфагеняне были прежде всего мореплавателями и торговцами, предпочитая коммерческую выгоду военным трофеям, а заключение выгодной сделки – покорению народов и завоеванию территорий. Пунийцы не были фанатами военного дела и боевых действий, и, как в карфагенских захоронениях практически не встречается оружия, так и в иконографии отсутствуют изображения воинов и оружия. Эта особенность сказалась на всех аспектах военной истории Карфагена, во многом определив как его великие победы, так и катастрофические поражения.

Военные контингенты пунийцы собирали в случае потребности вести войну и распускали их после окончания боевых действий. Такое формировавшееся по мере необходимости войско включало те же составляющие, что и армии современных ему античных держав. В него входили граждане государства, подданные из подконтрольных финикийских городов, отряды зависимых племен и городов, наемники и союзники. Главным отличием было количественное соотношение каждой из этих частей. Поскольку чуть ли не до середины V в. до н. э. у Карфагена не было сельскохозяйственной округи за пределами собственно городской черты, здесь практически отсутствовало свободное крестьянство, бывшее в античных государствах основой для рекрутирования регулярной армии. Это привело к тому, что гражданское ополчение существенно уступало остальным составляющим карфагенской армии, причем его значение со временем постепенно снижалось. В немалой степени эта особенность карфагенского войска была обусловлена также характером войн пунийцев, бывших, за исключением кампаний против североафриканских племен и греков Киренаики, морскими захватническими экспедициями. Природа войн и удаленность театра боевых действий от Карфагена вели к тому, что они не воспринимались как угроза существованию самого города, а значит, не требовали и непосредственного личного участия в них горожан. Участие всех свободных горожан в военных действиях требовалось лишь в случае прямой угрозы столице, чего до начала эпохи войн с римлянами практически не случалось.

Обозначенные факторы привели к тому, что, в отличие от античных полисов, в которых защита отечества была почетным долгом и непременной обязанностью всех граждан, свободные карфагеняне шли в войско преимущественно на добровольной основе. Тем не менее карфагенская армия могла включать значительное количество собственно пунийцев, о чем свидетельствует Плутарх в жизнеописании древнегреческого полководца Тимолеонта. По словам знаменитого античного биографа, в сражении с коринфянами при реке Кремисс на Сицилии в 341 г. до н. э. принимали участие «десять тысяч гоплитов с белыми щитами. По богатству вооружения, медленной поступи и строгому порядку в рядах коринфяне догадались, что это сами карфагеняне» (Plut. Tim. 27). О том, что военная служба была почетной и пунийцы, принимавшие участие в военных экспедициях, пользовались всеобщим уважением, свидетельствует Аристотель, по словам которого, «в Карфагене… считается хорошим знаком отличия украшение, состоящее из колец по числу проделанных походов». Философ относит этот обычай к установлениям, поощряющим добродетель военной службы для пользы и во славу отечества (Arist. Pol. VII, 2, 6).

Вооружением горожанам Карфагена служили копья и короткие мечи, доспех состоял из панциря и шлема, а круглые вначале белые щиты были вскоре заменены удлиненными, подобными римским и кельтским. О централизованном государственном изготовлении военного снаряжения позволяют судить данные Полибия и Аппиана Александрийского. Первый из них сообщает о существовании в захваченном римлянами пунийском Новом Карфагене (современная Картахена в Испании) специального арсенала, в котором трудились около двух тысяч ремесленников (Polyb. X, 17, 9). Вполне вероятно, что подобный и, очевидно, еще больший арсенал должен был существовать и в самом столичном Карфагене. Аппиан же пишет, что в начале Третьей Пунической войны карфагеняне в кратчайшие сроки изготовили три тысячи щитов, девять тысяч мечей, пятнадцать тысяч копий и тридцать тысяч стрел для катапульт (App. Lib. 93), что потребовало от 1200 до 2 тыс. работников.

Изображений и археологических находок, позволяющих судить о вооружении пунийцев, крайне мало. Среди них рельеф из расположенного на территории древнего города Шемту в вилайете (провинции) Джендуба современного Туниса, где изображены кольчужные панцири и круглые щиты, а также бронзовые грудные и спинные пластины доспехов, обнаруженные в захоронении конца III в до н. э. в тунисском же Ксур-эс-Сафе (вилайет Махдия). Не слишком информативны и письменные источники. Согласно информации Плутарха, в битве при Кремиссе тело карфагенского воина «было защищено железным панцирем, голова покрыта медным шлемом, и, выставляя вперед огромные щиты, они легко отбивали удары копий» (Plut. Tim. 28). Тяжелый доспех, надежно защищавший карфагенских воинов в бою, во время затянувшегося сражения в сложных погодных условиях, таких как буря, ливень и град, мог превратиться в тяжелую обузу: «Карфагенянам, вооруженным, как уже говорилось, отнюдь не легко, но закованным в панцири, – пишет Плутарх о фатальной для пунийцев битве при Кремиссе, – мешали и грязь, и насквозь промокшие хитоны, которые, отяжелев, стесняли движения бойцов; греки без труда сбивали их с ног, а упав, они не в силах были снова подняться из грязи с таким грузом на плечах» (Plut. Tim. 28).

Особым подразделением, комплектовавшимся из карфагенских граждан, был так называемый Священный отряд, в который входили 2500 воинов из карфагенских аристократических родов. По словам Диодора Сицилийского, в это элитное воинское формирование попадали «за доблесть и доброе имя, а также за богатство» (Diod. XVI, 80, 4). В битве при Кремиссе все они доблестно дрались и погибли «после отважной борьбы». В 310 г. до н. э. Священный отряд принимал также участие в сражении у города Белый Тунис, неподалеку от Карфагена. Здесь его солдаты находились на правом фланге войска, которым командовал Ганнон (Diod. XХ, 10, 6). К эпохе Пунических войн это подразделение прекратило свое существование, что, судя по всему, отражало общую тенденцию неуклонного падения удельного веса граждан в карфагенской армии. Пунийцы к этому времени продолжали нести службу практически исключительно на командных должностях, на которые назначались, исходя из сочетания двух признаков – богатства и знатного происхождения. Аристотель отмечал, что карфагеняне «избирают должностных лиц, и притом главнейших – царей и полководцев, принимая во внимание именно эти два условия» (Arist. Pol. II, 8, 3).

Положение представителей высшего командного состава было крайне неустойчивым. Будучи выбранными на срок предстоящей военной кампании, они попадали под строгий надзор карфагенского правительства, представители которого неотступно находились подле полководца с целью ревностного надзора за его действиями (см.: Polyb. X, 8, 5; Liv. XXVI, 51, 2). По возвращении в Карфаген командующий войском должен был отчитаться в своих действиях во время кампании, о чем свидетельствует Аппиан, упоминающий, что Гамилькар Барка добился того, что «до сдачи отчета о своих действиях он был выбран полководцем против номадов» (App. Han. 2; ср.: App. Hisp. 4). За неудачи в ведении боевых действий и допущенные оплошности военачальник мог быть строго наказан, ему грозило изгнание или даже казнь, как это случилось с Ганноном, допустившим в начале Первой Пунической войны сдачу Мессены римлянам. «Карфагеняне распяли своего вождя, обвинив его в выдаче цитадели по безрассудству и трусости», – сообщает Полибий (Polyb. I, 11, 5). Дамоклов меч неизбежной расправы за ошибки, равно как и недостаточная компетентность избранных лишь за свою родовитость и богатство пунийских полководцев нередко обрекали карфагенское войско на утрату инициативы и приводили к его поражениям. Впрочем, чрезмерное усиление вследствие достигнутых побед также могло обернуться для военачальника плачевно.

Как бы то ни было, высшее командование карфагенским войском неизменно сосредотачивалось в руках представителей пунийской аристократии, тогда как основной состав войска формировали наемники и отряды из представителей зависимых племен. Их перечисляет Полибий: «Войска состояли частью из иберов и кельтов, частью из лигистов и балеарян, и лишь немного было полуэллинов, большею частью перебежчики и рабы; самую многолюдную долю наемников составляли ливяне» (Polyb. I, 67). Согласно сообщению Диодора Сицилийского, во время битвы при Гимере в 480 г. до н. э. в армию Гамилькара входили наемники из Галлии, Италии и Испании. Использование наемного войска и отрядов подданных имело ряд несомненно выгодных для Карфагенской державы аспектов. Прежде всего, оно позволяло обезопасить граждан государства, одновременно освободив их от тягот военной службы. Выплата наемникам жалованья не была при этом чересчур обременительной для Карфагена, во всяком случае не слишком превосходила тот уровень затрат и недополученной прибыли в случае, если бы на ведение военных действий и подготовку к ним пришлось бы массово отвлекать экономически активных граждан. Переложив все усилия на подготовку к войне на чужие плечи, можно было также избежать и излишних трат по выплате жалованья, ведь в случае победы можно было рассчитывать на трофеи и дань с покоренных врагов, а в случае поражения и понесенных потерь существенно уменьшалось число тех, кому следовало заплатить.

О довольно циничном отношении к жизни нанятых ими воинов свидетельствуют античные авторы. В частности, Плутарх, повествуя о разгроме пунийцев в битве при Кремиссе, отмечает, что карфагеняне глубоко скорбели о погибших согражданах, тогда как к гибели наемников были традиционно равнодушны, поскольку, «пользуясь обычно услугами наемников – ливийцев, испанцев и нумидийцев, – они расплачивались за свои поражения чужою бедой» (Plut. Tim. 28). Наконец, профессиональная наемная армия была грозной силой в руках опытного и талантливого военачальника, а сочетание отрядов разных народов с присущим им традиционным вооружением и тактиками боя могло сделать такое войско весьма гибким и эффективным.

Действительно, в отличие от римлян, карфагеняне никогда не пытались унифицировать собираемое ими войско, создав единообразный комплекс вооружения и выработав общую для всей армии тактику боя. Каждый представленный среди наемников народ – ливийцы и нумидийцы, иберы и галлы, лигуры и италики, – воины которого обычно рекрутировались целыми отрядами с собственными командирами низшего и среднего звена во главе, сражался тем оружием и таким образом, как привык это делать у себя на родине. Так, ливийцы, по словам Полибия, составлявшие наибольшую долю среди наемного войска, представляли собой легковооруженных пехотинцев с дротиком, кинжалом и круглым кожаным щитом. Они были малопригодны в сражении с тяжеловооруженными эллинскими гоплитами или римскими легионерами, но были отличными разведчиками, их можно было использовать для организации диверсий, эффективных засад и стремительных схваток. Не случайно Тит Ливий характеризовал легковооруженную карфагенскую пехоту как «противника, который был подвижен и хорош в стычках, но уклонялся от настоящего боя, поражал неприятеля с безопасного расстояния, но не выдерживал рукопашной» (Liv. XXVII, 18).

Нумидийцы, эти североафриканские кочевники, представляли собой превосходную легкую кавалерию, всадники которой не пользовались седлами и управляли лошадьми без уздечек и сбруи. Отличаясь высочайшей скоростью и маневренностью, они мало подходили для прямой сшибки с неприятелем, поскольку были практически лишены доспехов и не имели иной защиты, кроме легкого круглого щита и наброшенных на тело звериных шкур. Однако нумидийские кавалеристы были незаменимы в стремительных атаках и ложных отступлениях, изматывали противника внезапными налетами, осыпая вражеских воинов градом дротиков и возвращаясь на исходные позиции для организации новой атаки. Эту тактику упоминают многие античные авторы, но лучше всех, пожалуй, охарактеризовал ее Аппиан, отмечавший, что у нумидийских всадников «и днем и ночью было одно дело: действуя большим количеством дротиков, все время налетать и отступать и опять налетать» (App. Liv. II, 11). Сходным образом «свойственный нумидянам способ битвы» описывает также Полибий, отмечая, что во время сражения при реке Треббии в Северной Италии в декабре 218 г. до н. э. войска карфагенян под командованием Ганнибала Барки с римской армией во главе с консулом Тиберием Семпронием Лонгом «нумидяне то быстро и врассыпную отступали, то возвращались назад, с самоуверенностью и отвагой переходя в наступление» (Polyb. III, 72).

Отряды кавалеристов поставляли в карфагенское войско также иберийцы, причем Тит Ливий отмечает, что «нумидийский конник уступал испанскому, а мавр, метавший копье, – воину с легким щитом, противники были одинаково быстры, но испанцы сильнее телом и духом» (Liv. XXIII, 26). Страбон свидетельствует, что иберийская конница тесно взаимодействовала со своими пехотинцами, значительно повышая общую мобильность отрядов. Во время маршей, отмечает греческий географ, «они ездят вдвоем на лошади, хотя во время битвы один из всадников спешивается и сражается пешим» (Strab. III, IV, 18). В обычае иберийских всадников было спешиваться во время боя и принимать участие в сражении вместе с пехотинцами, о чем сообщает Полибий: «В ведении войны наблюдается у кельтиберов следующая особенность: когда они замечают, что пехоту их теснят, то спешиваются и оставляют лошадей спокойно стоящими в строю: к концам уздечек они привешивают маленькие колышки, крепко вколачивают их в землю и таким образом приучают своих лошадей покорно оставаться в строю, пока седоки не возвратятся и не выдернут колышки» (Polyb. fr. 95). Эта особенность боевой тактики обусловила тот факт, что иберийские кавалеристы имели в целом тот же набор вооружения, что и пехотинцы, с тем лишь отличием, что щит у всадника был меньше и легче.