Текст книги "Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний"

Иберы-пехотинцы были вооружены копьями и дротиками, прямыми короткими мечами длиной около полуметра и боевыми кинжалами; защитный доспех состоял из льняных панцирей, сплетенных из сухожилий животных шлемов-колпаков и также оплетенных жилами небольших легких круглых или вытянутых, овальных щитов, крепившихся к левой руке при помощи ремней. Представители знати могли иметь чешуйчатые либо кольчужные панцири, о которых упоминает Страбон. Элементы этого вооружения можно увидеть на изображениях на вазах из Лирии и Эль-Кабесико-дель-Тесоро и на также происходящем из Лирии части фриза, известного под условным названием «схватка всадников и пехотинцев». Выделяя в качестве наиболее храбрых среди иберов племя лузитан, Диодор Сицилийский так характеризует их боевые качества: «Цель они поражают метко и с дальнего расстояния, а удары вообще переносят стойко. Легкие и подвижные, они проворны и в бегстве, и в преследовании, однако в сражении в строю значительно уступают выдержкой кельтиберам» (Diod. V, 34). Особого упоминания заслуживает свидетельство Полибия о коротких прямых мечах иберов, удобных для использования в плотном строю, где приходилось наносить удары врагу на минимальной дистанции. Неудивительно, что в ходе Пунических войн они были приняты на вооружение римскими легионерами: «Кельтиберы сильно разнятся от других народов строением своих мечей, а именно: мечи их имеют хорошо колющее острие и пригодны для нанесения ударов обеими сторонами. Вот почему римляне со времени войны с Ганнибалом покинули старинные мечи и заменили их мечами иберийскими. Строение мечей они усвоили, но никак не могли перенять ни доброкачественности железа, ни обработки его вообще» (Polyb. fr. 96).

Совершенно иными были мечи кельтов, которые также целыми отрядами входили в состав карфагенского войска в качестве наемников. Поскольку галлы не практиковали сомкнутого построения, их мечи предназначались для индивидуальной схватки и имели более длинные, удобные для нанесения рубящего удара с широким замахом клинки. Галльским мечом, утверждал Полибий, «можно только рубить, и притом на некотором расстоянии» (Polyb. III, 114). Вторым массовым видом наступательного вооружения у галлов были дротики с наконечниками, длина которых, по утверждению Диодора Сицилийского, превосходила длину мечей иных народов. «Некоторые из них выкованы прямыми, а некоторые – извилистыми по всей длине, чтобы не только наносить режущую рану, но и разрывать тело и при извлечении копья разрывать рану еще более» (Diod. V, 29). Свидетельства о защитном вооружении противоречивы: в то время как Диодор сообщает о высоких, в человеческий рост и, по всей видимости, овальных щитах, Полибий не единожды упоминает небольшие кельтские щиты, неспособные защитить от снарядов метательного оружия. Доспехов у галлов, за исключением зажиточной знати, имевшей шлемы и кольчуги, практически не было. Немногочисленной была и кельтская конница, не обученная действовать согласованно, вследствие чего каждый всадник сражался как отдельный воин.

Из отрядов наемников, использовавших метательное оружие, особенно выделялись отряды пращников с Балеарских островов, каждый из которых, по свидетельству Страбона, использовал три разных пращи для стрельбы на разные расстояния: «…они употребляют пращи волосяные или жильные; одна петля с длинными ремнями для метания на дальние расстояния, другая с короткими ремнями – на близкие расстояния, а средняя праща – для среднего расстояния» (Strab. III, V, 1). По утверждению Диодора Сицилийского, балеарцы метали снаряды гораздо большие по размеру и значительно более тяжелые, чем все иные пращники, и стреляли так метко, что почти всегда попадали в цель. «Поэтому при штурме крепостных стен они поражают [воинов], стоящих между зубцами, нанося им тяжелые раны, а в сражениях в поле пробивают щиты, шлемы и любой доспех» (Diod. V, 18). При раскопках Карфагена найдено более двадцати тысяч глиняных снарядов для пращей, каждый из которых имеет стандартный размер 4 х 6 см, а по весу превышает 100 граммов, что подтверждает свидетельство античного историка. По всей видимости, не менее эффективными могли быть отряды лучников, которых можно было рекрутировать на Крите, славившемся своими меткими и умелыми стрелками. Впрочем, лучники крайне редко упоминаются античными авторами в составе карфагенского войска.

Наконец, совершенно особой категорией наемников были греки, поставлявшие в карфагенскую армию отряды тяжеловооруженных пехотинцев, способных сражаться в фаланге, держа плотный сомкнутый строй. Среди эллинских наемников особенно ценились спартанцы, и именно спартанцу Ксантиппу Карфаген был обязан победой в битве 255 г. до н. э. при Тунисе во время Первой Пунической войны. Впрочем, позже от услуг греческих наемников отказались, и в войсках Гамилькара и Ганнибала их уже не было.

Еще одной важной составляющей войска карфагенян, исчезнувшей еще до начала Пунических войн, была запряженная двумя лошадьми боевая колесница. Иногда в кампании принимали участие несколько сотен колесниц, представлявших существенную силу в битве на равнинной местности. В частности, Диодор Сицилийский сообщает, что в 345 г. до н. э. во время сицилийской экспедиции Ганнона из Карфагена на остров на 150 кораблях были переправлены 300 тяжелых боевых колесниц и более двух тысяч превосходных всадников, множество разнообразного оружия, осадных машин, все виды метательных снарядов, а также «огромный запас продовольствия и других материалов» (Diod. XVI, 67). Боевые квадриги, по свидетельству Плутарха, принимали участие в битве при Кремиссе в 341 г. до н. э.: «…воздух очистился, и показалась равнина у подножия, река Кремисс и неприятель, который переправлялся через реку: впереди – запряженные четверкой грозные боевые колесницы» (Plut. Tim. 28). Двести из них по итогам битвы были захвачены победителями (Plut. Tim. 29).

Боевые колесницы исчезают к эпохе войн с римлянами, когда им на смену приходят слоны. В составе карфагенского войска слоны появились на рубеже IV–III вв. до н. э. Защищенное броней боевое животное выполняло в древности роль современного танка, стремительно врываясь во вражеские ряды и взламывая первую линию его обороны. Вслед за слонами в образовавшиеся разрывы неприятельского строя проникали пехотинцы, боевое построение врага рассыпалось, его ряды смешивались, что позволяло сорвать запланированную противником схему боя и навязать собственную, перехватив тем самым тактическую инициативу. По свидетельству Аппиана, стойла для трех сотен этих боевых животных находились непосредственно в крепостных укреплениях Карфагена: «…каждая стена делилась по высоте на два яруса, и в ней, бывшей полой и разделенной на камеры, внизу обычно стояли триста слонов и находились склады пищи для них» (App. VIII, XIV, 95). Карфагеняне использовали в своем войске местных североафриканских слонов, что подтверждается свидетельствами письменных источников, сообщающих об охоте на этих животных пунийцев в Нумидии, неподалеку от Карфагена. О местном происхождении слонов свидетельствуют также сохранившиеся изображения этих животных с характерными для африканских слонов большими ушами. Поскольку африканские слоны были сравнительно небольшими, на них невозможно было установить башенку для стрелков, так что на животном восседал лишь один погонщик, направлявший его в нужную сторону.

Во время сражения слонов обычно располагали впереди, вдоль всего строя глубоко эшелонированной пехоты. Если животных было много, десятки и даже сотни, их могли попросту гнать перед основным войском, чтобы напугать противника, взломать его строй и согнать его с занятых позиций. Слоны могли и попросту растоптать врага, сметая все на своем пути. Диодор Сицилийский сообщает, что во время войны в Иберии в войске Гасдрубала было две сотни слонов! (Diod. XXV, 12). В случае же незначительного количества слонов их могли размещать на флангах с целью устрашить непривычную к их виду вражескую конницу. На флангах карфагенского войска, под прикрытием слонов или же без них, обычно находилась кавалерия, задачей которой было изматывание врага налетами с флангов, преследование неприятеля в случае его отступления или бегства, а со времени похода Ганнибала также заход в тыл противника и окружение его.

Важную роль в карфагенском войске выполняли разного рода боевые механизмы и приспособления, которыми пунийцы были снабжены по последнему слову военной техники того времени. Изобретение некоторых из них античная традиция даже приписывала карфагенянам. Так, согласно Витрувию и Афинею Механику, пунийцами был изобретен осадный таран. Это произошло якобы во время осады карфагенянами Гадеса, когда воины при помощи обычного бревна без особого труда разбили стены небольшого пригородного укрепления. Видевший это корабельный плотник из Тира по имени Пефрасмен придумал подвесить бревно к вертикальной рамочной конструкции в виде мачты с поперечинами и, раскачивая его наподобие маятника, наносить удары по крепостной стене. Со временем орудие было усовершенствовано инженером Герасом, обустроившим деревянную, покрытую крышей конструкцию на колесах с подвешенным внутри бревном, передний конец которого, предназначенный для удара, был обит железом (Vitruv. X, 13, 1–2; Athen. Poliorcet. 9). Таран получил название осадного барана, поскольку наносил удары «головой» подобно этому животному. «Ведь и барана, – пишет Тертуллиан в трактате “О плаще”, —…осадную машину с бревном, которая крушит, воюя, городские стены и которую еще никто не приводил в движение до тех пор, пока тот самый Карфаген, а “был он богат и в битвах бесстрашен”, не построил ее первым из всех, как качели для висячего натиска, заимствовав силу оружия от ярости животного, защищающего себя головой» (Tert. De pallio, I, 3).

Впрочем, первенство карфагенян в изобретении тарана сомнительно, ведь это приспособление было давно известно на Востоке, к примеру ассирийцам, с которыми финикийцы тесно взаимодействовали. Скорее всего, карфагеняне просто перенесли хорошо известный им механизм в Западное Средиземноморье, и использование его именно пунийцами произвело столь сильное впечатление на античных авторов, что те посчитали карфагенян изобретателями осадного тарана. Еще более сомнительно встречающееся в «Естественной истории» Плиния Старшего утверждение о том, что финикийцы первыми изобрели катапульту (Plin. N. H. VII, 201). По крайней мере на Западе ее, по всей видимости, впервые построили в Сиракузах (Diod. XIV, 42, 1). Однако как бы ни решался вопрос о первенстве изобретения и первом применении тех или иных военных приспособлений, не подлежит сомнению, что карфагенская армия в достаточном количестве была снабжена катапультами, баллистами, таранами, осадными башнями и прочими боевыми орудиями, механизмами и сооружениями. Об эффективности их использования позволяет судить, к примеру, осада Ганнибалом города Селинунта на южном побережье Сицилии, когда карфагенский военачальник «установил шесть башен исключительной высоты и бросил против стен равное число окованных железом таранов, кроме того, использовав лучников в большом количестве, прогнал солдат, защищавших стены» (Diod. XIII, 54, 7).

В целом карфагенская сухопутная армия была вполне приспособленной для решения разнообразных боевых задач и могла составить серьезную конкуренцию сильнейшим войскам Средиземноморья. Значительным преимуществом было привлечение и сочетание разноплеменных отрядов наемников, искусных в разных способах ведения боевых действий. Однако столь разношерстное войско из разноязычных и отличающихся культурными обычаями народов непросто было держать в повиновении, и, по словам Полибия, «…карфагеняне постоянно имели у себя на службе наемников различных стран и, составляя войско из многих народностей, добивались того, что наемники с трудом и нескоро столковывались между собою, повиновались начальникам и не были для них опасны; но карфагеняне попадали в гораздо большее затруднение, когда им приходилось увещевать, успокаивать и разубеждать наемников в случаях раздражения их, гнева и волнений. И в самом деле, раз этими войсками овладевают недовольство и смута, они ведут себя не как люди и под конец уподобляются диким зверям, впадают в бешенство» (Polyb. I, 67).

Проблемой была также организация эффективной коммуникации между высшими офицерами-пунийцами и командирами отдельных племенных отрядов, требовавшей переводчиков и чреватой умышленным искажением или случайным неточным истолкованием приказов либо несвоевременным донесением информации. Наконец, наемное войско могло быть успешным в наступательных и не слишком длительных кампаниях во вражеских землях в расчете на скорые победы, захваченные трофеи и выплаченное жалованье. И совсем иначе выдерживали наемники длительную войну на истощение, когда нужно было обороняться. Лишенные патриотических чувств по отношению к Карфагену, наемники были хороши, когда пунийское войско побеждало в чужих землях, и становились плохими защитниками для карфагенян, когда те терпели поражения на подступах к собственному городу.

Если на суше сила войска карфагенян была сопоставима с мощью армий их противников, то флот пунийцев долгое время был одним из сильнейших, если не самым могущественным во всем Западном Средиземноморье. Полибий вполне обоснованно утверждал, что карфагеняне «со времен предков их неоспоримо владычествовали на море» (Polyb. I, 20), тогда как римляне вступили в конфликт с пунийцами, практически не имея военно-морского флота и опыта ведения морской войны. Военный флот Карфагена насчитывал несколько сотен кораблей, причем обычным количеством в крупной эскадре было 60 судов. Обычным типом корабля была триера (согласно древнегреческой терминологии) или трирема (у римлян) – судно с тремя вертикально расположенными один над другим рядами весел по каждому борту, имевшее одну съемную мачту и прямоугольный парус. Ее длина достигала 50 м, а ширина составляла около 7 м. На каждое весло приходилось по одному гребцу, совместные усилия гребцов позволяли кораблю развить скорость от 4–5 узлов в походе до 8 или даже 12 узлов во время боя. Общее количество гребцов на триреме достигало 170 человек. Впервые триеры в составе карфагенского флота упоминает Ксенофонт, описывая сицилийский поход пунийцев в 406 г. до н. э. По его словам, в этот год «карфагеняне, отправившись походом в Сицилию на ста двадцати триерах и со ста двадцатью тысячами пешего войска, взяли измором Акрагант» (Xen. Hell. I, 5, 21). Впрочем, они могли использоваться финикийцами и гораздо раньше.

Со временем, к началу Первой Пунической войны, в карфагенском флоте появляются уже пентеры, или квинквиремы, которые долгое время традиционно рассматривали как более крупные по сравнению с триерами (триремами) корабли, имевшие по пять рядов весел по каждому борту. Более верным, однако, представляется мнение, согласно которому название типу корабля было дано не по количеству рядов весел с одного борта, а по числу гребцов на веслах, расположенных в одном вертикальном ряду. Таким образом, пентера была модификацией триеры, в которой на двух верхних веслах сидели уже по два гребца, в то время как нижнее, наиболее короткое и легкое весло приводилось в движение одним человеком. Общее количество гребцов на пентере достигало вследствие этого трехсот, а сам корабль имел увеличенные по сравнению с триерой размеры, пропорционально нарастив ширину и отчасти длину корпуса, а также высоту бортов. Помимо собственно экипажа, согласно современным подсчетам, триера могла взять на борт для перевозки до двухсот, а пентера – до трехсот воинов.

Отличительной чертой боевых финикийских, равно как и греческих, а впоследствии и римских кораблей был изогнутый остроконечный нос, обшитый металлом и являвшийся тараном. Он предназначался для того, чтобы, ударив вражеское судно в борт, пробить в нем брешь и вывести его из строя или даже потопить. Таранный удар был основным тактическим приемом карфагенян во время морского боя. Еще одним изощренным способом повреждения неприятельского корабля был искусный маневр стремительного сближения с противником, позволявший корпусом своего судна сломать неприятелю весла, предварительно убрав собственные весла внутрь. Наконец, врага можно было также взять на абордаж, сблизившись борт к борту и высадив абордажную команду для захвата корабля противника. Все эти боевые приемы, требовавшие искусного и стремительного маневрирования, были возможны лишь при наличии на корабле в совершенстве обученной команды. Не приходится сомневаться, что карфагеняне, прирожденные мореходы, обеспечивали каждое судно таким высококлассным экипажем из граждан города. Полибий сообщает о неком Ганнибале Родосце, который во время Первой Пунической войны, когда римский флот блокировал Лилибей, благодаря искусному маневрированию легко прошел на своей пентере сквозь кольцо блокады. Впоследствии он не единожды выходил из порта и возвращался, и римляне долгое время не могли ни задержать, ни уничтожить отважное пунийское судно (Polyb. I, 46–47).

Строительство кораблей карфагенского военно-морского флота было организовано государством на должном уровне. Аппиан сообщает, что военная гавань города с верфями была скрыта от посторонних глаз так, чтобы «вошедшим в гавань купеческим судам не были видны верфи, ибо их окружала двойная стена» (App. VIII, 96). Страбон свидетельствует, что в Карфагене для строительства флота имелся «запас строительного леса, и множество мастеров плотников содержалось за государственный счет», что позволило во время Третьей Пунической войны даже в условиях осады города римлянами быстро построить 120 боевых кораблей (Strab. XVII, 3, 15). Скорость строительства, а также анализ обломков пунийского военного корабля, обнаруженных на мелководье возле Марсалы, у западного побережья Сицилии (античный Лилибей), позволили исследователям прийти к обоснованному выводу, что упомянутый Страбоном строительный лес на карфагенских верфях был, по всей видимости, не просто необработанным материалом, а заранее изготовленными и готовыми к сборке деталями, что позволяло значительно ускорить сооружение судов. Соответствующим образом промаркированные после изготовления, детали легко и быстро собирались в единое целое, как только в этом возникала потребность.

Пунийский флот не только господствовал на море, но был также прекрасным средством доставки сухопутного войска в любую точку Западного Средиземноморья. Контроль над всеми морскими путями сообщений позволял также организовать снабжение армии необходимым снаряжением и продовольствием, доставлявшихся на транспортных кораблях, которые назывались гаулами. В сочетании с мощной армией это делало пунийцев военной силой, способной обеспечить политическое господство Карфагена во всем регионе.

Глава 4. «Ржавея в ножнах не блестеть при деле!»: военное дело Рима накануне Пунических войн

Военное искусство, энергично упражняемое, стяжало римскому владычеству верховенство в Италии, даровало управление множеством городов, великими державами, могущественнейшими народами, распахнуло пролив в Понтийское море, взломало запоры к горам Альп и Тавра и превратило исток из крохотной хижины Ромула в вершину над всем кругом земель.

Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения, II, 8 

В ходе овладения Апеннинским полуостровом Рим совершенствовал и развивал свое войско, выработав к первой трети III в. до н. э. стройную и эффективную военную систему, в практически неизменном виде просуществовавшую вплоть до конца II в. до н. э. и ставшую основой для армии, которая привела Римскую державу к господству в Европе, Северной Африке и на Ближнем Востоке. Важнейшую роль в трансформации традиционного римского гражданского ополчения сыграли крупные поражения римлян в битвах с галлами при Аллии в 390 г. до н. э. и с самнитами в Кавдинском ущелье в 321 г. до н. э. Выявив все несовершенства структуры, тактики и вооружения римского войска, они способствовали преобразованиям, превратившим армию города на Тибре в мощнейшую силу в Италии, а потенциально – и во всем Средиземноморье.

Изменения, произошедшие в римском войске в течение IV в. до н. э., касались ряда принципиальных моментов: изменения принципа комплектования и количественного роста армии, трансформации ее организационной структуры, изменения схемы расстановки воинов в легионном боевом построении и, наконец, существенного усовершенствования как наступательного, так и защитного вооружения. Эти растянувшиеся на целое столетие преобразования, начавшиеся с нововведений диктатора Марка Фурия Камилла, были подытожены демократическими реформами цензора Аппия Клавдия Цека (312–307 гг. до н. э.), которые завершили переход к манипулярной армии и значительно повысили боевой дух состоявшего преимущественно из плебеев римского войска, заложив основы будущих побед Рима над Карфагеном во время Пунических войн. В наиболее целостном виде описание римского войска, сложившегося по итогам развития в IV в. до н. э., приведено во «Всеобщей истории» Полибия (ок. 200 – ок. 118 гг. до н. э.), античного автора, хорошо осведомленного как о военном деле своего времени в целом, так и о состоянии римской армии в частности.

Защита отечества была почетным долгом каждого римского гражданина, пригодного к несению военной службы. Нижняя грань призывного возраста составляла 17 лет, верхняя достигала 46 лет. В течение тридцатилетия римские воины должны были принимать участие во всех походах, как бы часто они ни совершались, и были «обязаны до сорокашестилетнего возраста совершить десять походов в коннице или двадцать в пехоте… Занять государственную должность никто не может прежде, чем совершит десять годичных походов» (Polyb. VI, 19). Призыв в войско, как это происходило еще в царский период истории Рима, производился ежегодно, поскольку войны были обыденным делом и редко выпадали годы, когда римляне не вели боевых действий. Набор воинов осуществляли консулы, объявляя его специальным эдиктом после того, как сенат принимал решение о начале войны. «Когда выбранные в консулы лица пожелают произвести набор, они обязаны заранее в народном собрании назначить день, в который должны явиться в Рим все римляне, достигшие положенного возраста», – сообщает Полибий (Polyb. VI, 19, 5). На время рекрутирования воинов по распоряжению консулов приостанавливалась деятельность судов и прекращались разбирательства по имущественным и уголовным делам. По сути, таким образом вводилось то, что можно условно назвать военным положением, поскольку переставали действовать гражданские законы и нормы обычного права. Так произошло, к примеру, в 458 г. до н. э., когда назначенный диктатором для отражения нашествия сабинов и эквов Луций Квинкций Цинциннат «остановил судопроизводство, велел закрыть по всему городу торговлю и запретил какую бы то ни было частную деятельность» (Liv. III, 27, 2).

Набор производился на Форуме, куда военнообязанные граждане должны были явиться по призыву глашатая безоружными, поскольку в черте города ношение оружия было запрещено. Иногда, чтобы окончательно подавить протесты недовольных объявленным рекрутированием призывников, набор переносился за черту города, на Марсово поле, где гражданское право не действовало и замещалось военной властью (империем) консула. О процедуре призыва в войско в 494 г. до н. э., в основном сохранившейся и позднее, сообщает Дионисий Галикарнасский: «…после того как консулы решили вывести войско в поход и всем сенатом было постановлено, что их решение правильно, они приказали всем военнообязанным мужчинам явиться в установленное ими время, в которое они должны были составить список воинов» (Dionys. VI, 23, 2). Призыв производился на основе списков военнообязанных, определявших порядок призыва на службу. Существование таких реестров позволяет установить сообщение Тита Ливия о наборе войска в том же 494 г. до н. э.: «Распустив сенат, восходят консулы на трибунал и поименно выкликают юношей» (Liv. II, 28, 6).

После того как необходимое количество воинов было набрано, им приказывали в определенный день явиться на место общего сбора для смотра и распределения по центуриям (сотням). Обычно днем сбора был следующий день после призыва, а местом – Марсово поле. Так, именно на Марсово поле приказал явиться всем достигшим призывного возраста диктатор Цинциннат в 458 г. до н. э., «имея при себе пятидневный запас еды и по двенадцать кольев» (Liv. III, 27, 3). Оружие воины получали централизованно из государственного хранилища – эрария. При этом уже со времени реформы, приписываемой традицией шестому римскому царю Сервию Туллию, право на получение определенного вооружения зависело от имущественного разряда призывника и, соответственно, суммы цензового взноса (tributum), сделанного им в казну для приобретения оружия. Согласно проведенной переписи все свободное население Рима – populus Romanus, как патриции (знать), так и плебеи (простонародье), было разделено, в зависимости от имущественного положения, на пять цензовых разрядов, или классов (classi). К первому классу принадлежали те, чье имущество составляло 100 тыс. (согласно Авлу Геллию – 125 тыс.) ассов – римских медных монет. Второй разряд составляли граждане, имевшие 75 тыс. ассов, третий – 50 тыс. ассов, четвертый – 25 тыс. ассов, пятый – 12,5 тыс. (согласно Дионисию Галикарнасскому) или даже всего 11 тыс. (по Титу Ливию) медных монет. Те, кто не обладал имуществом даже на эту минимальную сумму, считались стоящими «ниже класса» (infra classem) или «оцененными головой» (capite censi). Их называли пролетариями (proletarii, от слова proles – «потомство»), то есть людьми, все достояние которых заключалось исключительно в их детях.

Представителям каждого имущественного разряда предписывался определенный набор оружия, количество которого уменьшалось соответственно уменьшению величины ценза. Так, воины из граждан первого класса имели на вооружении шлем (galea), панцирь (lorica), круглый щит (clipeus), поножи (ocrea), меч (gladius) и копье (hasta). Наиболее богатые из них несли службу в кавалерии и назывались «всадниками» (equites), остальные же как тяжеловооруженные пехотинцы стояли в первом ряду боевых порядков войска. Вооружение воинов второго класса отличалось отсутствием панциря и продолговатым щитом (scutum), в отличие от круглого у граждан первого разряда. В бою они занимали вторую линию. Третий класс имел то же оружие, что и второй, за исключением поножей, четвертый же, помимо вытянутого щита, был вооружен лишь копьем и метательным дротиком (verrutum), занимая в бою последний ряд боевых порядков. Наконец, воины пятого имущественного разряда были вооружены лишь пращами и запасом камней для метания. Они не занимали определенного места в боевом строю и выполняли роль мобильных легковооруженных отрядов. Во время Пунических войн, по свидетельству Полибия, наибеднейшие граждане должны были нести службу на флоте (Polyb. VI, 19).

Каждый из разрядов формировал определенное количество центурий. Так, первый класс выставлял 18 центурий всадников, из которых 6 были патрицианскими и 12 плебейскими, и 80 центурий пехоты. Второй, третий и четвертый имущественные разряды формировали по 20 центурий каждый, а к пятому относились 30 центурий. Вне системы деления на классы находились две центурии военных ремесленников, которых придавали либо к первому, либо ко второму разряду, а также две центурии военных музыкантов (трубачей и горнистов), добавлявшиеся к четвертому или пятому классам. Еще одну центурию составляли пролетарии, которые военной службы не несли. Таким образом, суммарно насчитывалось 193 центурии. Центурии каждого класса делились на две части – младших (iuniores) и старших (seniores). Младшими считались воины от 17 до 45 лет, несшие основную военную службу, к старшим относились воины возрастом от 46 до 60 лет, задействованные преимущественно в гарнизонной службе. Например, Цинциннат, готовясь к выступлению против сабинов и эквов, повелел молодым воинам «с оружием в руках явиться до захода солнца на Марсово поле, имея при себе пятидневный запас еды и по двенадцать кольев; тем же, кто был уже стар для войны, он велел приготовить еду для своих соседей-воинов, занятых подготовкой оружия и кольев» (Liv. III, 27, 3–4).

В бою пехотные центурии строились фалангой – сплошными рядами, в которых воины первого класса, имевшие наилучшее оружие, находились в первой линии. В соответствии с древнегреческим принципом воинской классификации этих тяжеловооруженных и наилучшим образом экипированных пехотинцев принято называть гоплитами. Воины следующих трех классов – от второго до четвертого – располагались позади фаланги гоплитов, далее вглубь боевых порядков, занимая следующие ряды в зависимости от имущественного ценза, постепенно понижаясь в классе и, соответственно, имея все более слабое вооружение. Могли они также располагаться и по бокам от отрядов воинов первого класса. Фланги такого построения прикрывала конница из 18 всаднических центурий. Наконец, принадлежавшие к пятому разряду пращники формировали отдельные подвижные отряды, также использовавшиеся для прикрытия фаланги.

Установленная реформой Сервия Туллия зависимость вооружения воинов и их места в боевых порядках войска от имущественного разряда была поколеблена в процессе изменений в IV в. до н. э., в результате которых центуриатная фаланга была трансформирована в так называемый манипулярный легион. Эти преобразования начались уже с конца V в. до н. э. введением воинского жалованья и завершились в последнее десятилетие IV в. до н. э. реформами Аппия Клавдия Цека. В итоге к рубежу IV–III вв. принадлежность воинов к разным категориям стала определяться исключительно их возрастом и, следовательно, опытностью. В соответствии с этим принципом были практически нивелированы отличия в вооружении солдат, каждый из которых имел теперь шлем, удлиненный овальный щит, панцирь, меч и копье (гасту или два пилума). Единственным пережитком предыдущей эпохи, упоминаемым Полибием, являлось то, что зажиточные граждане, «имущество которых определяется цензорами более чем в десять тысяч драхм», прибавляли «к остальным доспехам вместо нагрудника кольчугу» (Polyb. VI, 23, 15). Приводимая древнегреческим историком сумма равнозначна 100 тыс. ассов, что соответствует имущественному цензу первого класса римских граждан согласно реформе Сервия Туллия. В остальном зажиточность воина уже не играла существенной роли как в наборе вооружения, так и в определении его места в боевом построении, которое теперь зависело сугубо от возраста и опыта солдата.