Текст книги "Возвращение в Атлантиду"

Колосок посмотрел направо, где должны были размещаться, подобно гигантскому распластавшемуся на море вееру, причалы, огромный комплекс причалов Южных Ворот, но глаз словно поскользнулся на непривычной ему пустоте. Глупо было надеяться.

Колосок рванул обратно к землерою.

– Трещина не пошла по шельфу. Трещина глубока. Обрушить камни Оз необходимо немного в сторону моря, чтобы оградить море от трещины.

Землерой немного подумал.

– Если бы Оз не была столь могуча и высока, мне бы удалось сделать работу точнее и долговечней.

– Если бы Оз не была столь могуча и высока, землерой, мы все были бы мертвы.

– Ты прав, повелитель… Нам потребуется две больших лестницы и пара смелых воинов. Лёгких, – добавил он, заметив, что Колосок покосился на Астрика.

Дальнейшее развивалось на глазах у застывшей толпы замученного народа.

Лестниц не было, поэтому к стене приставили два больших ствола дерева, размером около тридцати локтей каждый, и двое, Колосок и вызвавшийся помочь гончар Ипатрон, взобрались осторожно на высоту двадцати локтей. На каждом из них висел на поясе мешок со взрывчаткой, а на шее – с сотню локтей провода.

Стараясь не упасть, мухами прижавшись к гладкой стене, они небольшими камнями забили в еле поддавшийся раствор гвозди. На них повесили по мешку и вставили в вязкую массу внутри провод.

– Вещества много, но с первого раза не возьмёт. Взрывная волна не направлена внутрь, – сказал землерой и запалил шнуры так удачно оказавшейся в его тунике зажигалкой, – через минуту прячьтесь. Стене хоть бы хны, а вот головам не поздоровится.

Искристой змейкой к стене побежал огонёк, а крестьяне поспешили прочь, прыгая через трещину или перебегая её по перекинутым грубым мосткам и хоронясь в трещины.

Когда громыхнуло и рассеялось облачко жёлтого ядовитого дыма, селяне увидели, что лишь несколько кирпичей раздробились и вместо висящего мешка осталась лишь небольшая выбоина в стене.

– Велика сила Оз… – в изумлении приподнялся на руках землерой, – Но уже лучше.

По мешку разместили в образовавшиеся выбоины.

Взрыв. Стена задрожала, около трети её толщины пробило и прах разбросало по округе.

Теперь в выбоины заложили по пять мешков – то, что осталось. Землерой, лежащий на земле и забывший про то, что собрался умирать, очень кропотливо выбирал место для мешков. Наконец решился:

– Кладите в дальние углы, дальше от проёма. Выбора немного. Судя по всему… Должно упасть верно.

Прогремел неимоверной силы взрыв, у Колоска чуть не выбило перепонки в ушах, хотя его руки были приложены к ним. Земля дрогнула, и сразу раздался раскатистый визг камня о камень, словно великан размером с небо заскрежетал вдруг в агонии зубами. Раскатистый плеск, Колоска окатило волной воды, и всё закончилось.

Он приподнял голову и увидел кучу камней, похожих на развалины дворца. Обвалились углы стены под небольшим скосом.

– Так громко, потому что вся звуковая волна на нас пошла, – прохрипел рядом землерой.

Колосок вскочил, добежал до исполинской кучи. Судя по всему, половина камней просто рухнула в трещину, но остальное… Сквозь камни множеством ручьёв текла вода.

Минуту Колосок карабкался, опираясь на острые углы камней и острые грани блоков с застывшими лезвиями крепящего вещества. Выдохся, раскровил колени, пока забирался, а когда встал на вершину кучи – мурашки пробежали. Он развернулся и заорал что есть мочи всем и каждому:

– Живо!!! Разводите смесь и сюда, наверх! Лейте сколько сил хватит! – и в его словах слышалась взлетевшая наверх стремительным ястребом надежда на продолжение жизни.

И люди сорвались с места, не жалея ног. Астрик, почувствовавший вкус победы на усах, распорядился образовать живую цепочку, и теперь ведра с тяжёлой серой комковатой смесью передавались из рук в руки, и смесь медленно покрывала своим попахивающим телом подводное пространство, где в проёмы меж камнями предательстви втекала вода.

Час гнулись спины, час люди на баррикаде бились с морем, некогда бывшим их преданным сторонником, не позволяя себе охнуть, не позволяя позвать друга на помощь, потому что друг стоял рядом с таким же белым лицом, сжатыми губами и сукровицей на натёртых руках. И когда прозвучал окрик Колоска о перерыве, никто не прокричал в ответ радостный клич. Люди просто повалились на камни, не ощущая впившихся в рёбра осколков.

Землерой одобрил расчёт Колоска – лить смесь на внешнюю сторону. Так вода выполнила часть работы сама и занесла твердеющие комочки во все щёлочки и проходы, закрыв себе путь к наступлению.

Но никому, даже землерою, принц не сказал, почему его ноги вдруг плаксиво ослабли, едва выглянул он за пределы стены. Не их это дело. Это его дело. Это уже давно его дело. Стерон недаром учил Колоска как правителя – смотреть вперёд, а не вниз.

Атлантида медленно, почти невидимо умирала. Не видел Колосок будущего у острова, стоящего в краю голодных на свежую плоть земли подводных вулканов. И теперь – еще одно ненужное доказательство. Взбирался Колосок на кучу двадцати локтей, а с верха её до моря было не более пятнадцати… Заметил ли кто? Вряд ли – льющие смесь в море слишком устали и напуганы для подсчётов.

Это значило, что остров на десяток-другой локтей осел в море… И внутри у Колоска ещё раз так же похолодело. Это значило, что отца-море от вторжения на Великий Остров держит не мать-земля. В разладе они нынче, в кровавом разладе. Жизни сотни тысяч атлантов держались на столь нерушимой, сколь и хрупкой силе Оз – лишь стена, а не узкая полоска суши, как ранее, сдерживала миллионотонный натиск солёного, бесконечного водного пространства.

Колосок медленно спустился с кучи камня, подошёл к трещине, тупо посмотрел в нее и небрежно, носком сапога, скинул небольшой камушек вниз. Посмотрел на разошедшиеся в полутьме круги.

Сколько здесь?.. Около пятнадцати локтей до поверхности. Значит, успели. Для Колоска это значило больше – если вода не прибывает, значит, либо на другой стороне Оз выдержала натиск, либо отец и Тор остановили напор.

Пора к ним. Вместе – цвет винограда, порознь – лишь голые камни. Так говорил Стерон, и так думал Колосок.

Во дворце никого нет – значит его путь лежит на Север, отец там.

До Обновления Молодости не было силы и мудрости перевесить понимание отца, не было уверенности и весомых доказательств правоты его интуиции. После обновления и силы не нужно – достаточно привести на великую Оз и показать приблизившееся море. И теперь Колосок приведёт и покажет. Ибо прожить жизнь и умереть нужно так, чтобы, родившись заново, снова увидеть ласковое солнце и счастливые глаза матери.

Отступление пятое, 12425 год до рождества Христова

Группа из шестидесяти человек, из которых двадцать были мужчинами, качаясь, вышла на серый песок мамонтового берега и, упав коленями в прибой, стала целовать его перемешанные со склизскими водорослями и песком буруны.

Вокруг было пустынно, словно то был подземный берег мёртвых. Ни парящей птицы, ни крысы, показавшей за камнем свой серый облезлый хвост. С одной стороны – серые песчаные дюны, где чужой ветер со смутными намерениями веял пылью в глаза, с другой – ещё более неприветливое море. Сверху – низкие, опять же серые тучи. Но земля…

Высокий старик со спутанной океанским ветром седой бородой тихо обходил народ, припавший сердцем к земле обетованной, и каждому говорил слово. То были не молитвы или слова утешения после бессонных ночей. Это были указания.

Одна из женщин заплакала. Старец погладил её по голове, но повторил:

– Лиана, не честь тебе забывать, что твою жизнь не отняли буйством пучины океана. Она – впереди. Иди и найди здесь гибких растений, которыми мужчины обвяжут твой новый дом. Если хочешь, назови их своим именем.

Женщины разбредались по сторонам, заходили в прибрежные овражки и кустарник, мужчины, вооружённые грубыми копьями с бронзовыми наконечниками, следовали с ними. Превыше всех богатств, пищи и плотских наслаждений были будущие дети.

Старец Мосес отошёл в сторону, зашёл мелкими шажками на невысокую дюну и оглядел окрестности. Берег мамонтов…

Небогат же на пищу для глаза их новый дом! Дюны, какие-то тощие веточки, растущие прямо из песка. Где-то вдали – кусты, из которых не построишь сносного жилища, какие они привыкли видеть в Нанпу. Да что там. Здесь не Нанпу. Нужно перестать жить прошлым. Сорок недель плавания на этом провонявшем плоту не придали уверенности, что они встретят цветущий рай. Если он и был здесь когда, то сметён с лица земли волной.

Кроме того, серый сумрак над головой будет не всегда.

Мосес спустился вниз, где разошедшиеся в стороны люди, единственные на протяжении тысяч лиг, самые родные, стаскивали на берег найденные куски дерева, растений, любопытные камни. Он приказал им не строить дома прямо здесь. Первый шторм сметёт их.

Они устали… Мосес понимал. Экспедиция была тщательно спланирована, три года знающие люди Нанпу рассчитывали маршруты, выверяли мореходные качества плотов, подбор команды… Было отправлено две морских и три сухопутных группы.

Группе Мосеса повезло. Провизии на борту хватило. Но провизия одно, а волны за бортом – совсем другое. Мосес забыл, как назывались, но еще помнил, как выглядели атлантские корабли. Как выглядел ковчег Дедала… Да что вспоминать – взять хоть корабли канувших в небытие скорвелов или марика, на которых надрывавшиеся рабы истекали кровавым потом над вёслами. И на них было быстрее и комфортнее для стосковавшихся по твёрдой земле.

Судя по всему, попали, куда хотели. Как сошли с гор Нанпу, двинулись к Карамачу, большой реке. Её устье вырывалось из отрогов Нанпу несколькими ключами и, прирастая притоками, двигалось мощно и величаво к Южному морю. Река пережила потоп, возобновила течение по старому нахоженному руслу, разве что, говорили старожилы нижних хребтов Нанпу, стала шире, медленнее и грязнее – водяные кувалды раздробили берега, сделали их более пологими, а потом накрошили и вдавили мучнистые остатки гранитов в русло и прибрежные скалы.

Имущество везли на верблюдах, пока не встретили Карамачу, а там стали строить плоты из остатков деревьев, которые были отполированы начисто голодными хищными волнами. У старейшин была идея отправить группу пешком – далеко на запад, а потом на юг по заснеженным перевалам Нанпу и дальних земель, в обход. Но Мосес переубедил – чувствовал, что не пройти через неизвестные хребты, где пики устремляются вверх витыми свечами, а у пропастей нет дна. Море было внушавшим ужас зверем, на поколения вселившим в немногочисленный теперь род людской леденящий страх перед солёной водой. Но море было возможным путём. И его надо было пройти.

По Карамачу, вдоль Крайних гор, группа Мосеса за три недели без происшествий добралась до дельты, где в туманной дымке уже виднелся бесконечный горизонт океана.

Огромный плот, управляемый и прочный, строили по заранее заготовленным чертежам Горидаза, потомственного мореплавателя и инженера, волею судеб оказавшегося на Нанпу, издавна немореходческой стране, в начале катаклизмов. Огромное полотнище из брёвен, накрепко перевязанное с запасом каррелиновыми бечевами, содержало намертво вмонтированные в корпус склады и помещения для миссионеров. Всё было скручено из тонких брёвен, связано узлами, которые знал только ученик Горидаза.

В трудах прошло ещё четыре недели, и шестидесяти посланникам повезло – сезон дождей, столь обычный для южноморского побережья, так и не наступил. Море успокоилось давно, а вот в высоких небесных сферах так ещё и не наступило хрупкое равновесие, устанавливавшееся тысячелетиями и разрушенное в один миг.

Когда-нибудь, думал теперь Мосес, я запишу это. Почему была предпринята эта долгая прогулка не на жизнь, а на смерть, и как люди шли… И запишу все до единого их имена, чтобы сила их духа служила путеводной звездой потомкам. Запишу историю, пока она совершается. Но позже – когда будет на чём записать и как сохранить.

Он подоткнул под себя свою истрёпанную серую хламиду, и воспоминания нахлынули. Двенадцать старейшин в пещере под мерцающим флюором неровным потолком собрались лицом друг к другу. Стояло два вопроса – но так сплетённых меж собою, что казались одним. После Большой Воды прошло более пяти десятков лет, и люди, что волею судьбы оказались в Стране Снов, а количеством их было несколько десятков тысяч, – варваров, каркидов, нанпу, атлантов, всех не перечислишь, – размножились вполне предсказуемым образом. Поэтому оскудела Страна Снов и стала давать недобрые плоды – воровство и разбой, разврат и лень вселенскую.

А еще оскудела Страна Снов от того, что не было в землях окружных более смелых и вольных торговцев, что везли бы к Нанпу и Стране Снов металлы и шелка заморские, невиданные плоды деревьев и хитрые устройства. И не было в землях окружных тех, кто промышлял бы олово и руду железную, кто аккуратной рукой размотал бы с кокона нежный волосок шёлка, кто вырастил бы сады на пустынных, выскобленных солёной водой землях. Никого не было.

И было вынесено решение, и было обещано людям во всеуслышание: идите во внешние земли, идите на девственное раздолье, берите себе в собственность неоспоримую все острова и материки, куда ступит нога ваша, плодитесь и размножайтесь. А рука Нанпу поддержит все добрые начинания и проследит за успехом походов.

Волей жребия – старым как мир вытаскиванием короткой щепки из руки начальствующего – были избраны старейшины, что поведут род людской обратно в земли, где обильно ступала нога человека, а затем ступил своей ногой океан. Понятное дело, что не будет там цветущих садов, – разве что уцелевшие зёрна проросли в трещинах суглинка.

Одна группа имела целью землю северо-западнее Нанпу, путь лежал сложный, через горные хребты Нанпу, Керкеза, потом Лигурии… Много, много сотен лиг по перевалам. Но наградой им – относительно не затронутые водой равнины. Другая направилась на восток, к островам, где не так давно жили капи. Третья обойдет первую, пойдя к Средиземному морю. Еще одна – на большой остров на юго-востоке Южного моря. А группа, ведомая Мосесом, – к землям, что ранее занимали воинственные пермадоты, большому материку на юго-западе от Восточной земли.

Согласно записям Нанпу, на пермадотском материке была большая река, земли плодородны и жирны, ветры умеренны, большая часть материка не заселена, но охраняется пермадотами как зеница ока. Сейчас, скорее всего, никаких пермадотов там уже не было. И группе ничего не оставалось, как надеяться, что их усилия приведут к земле, которая способна до сих пор родить злаки и хранить норы.

Мосес ещё раз покачал головой, взирая на дюны, воняющие разлагающимися раскрытыми ракушками и водорослями. В этом мире будет править не мудрость. Здесь в почёте будут клыки, острый обсидиан. Еда. Кров. И дети. Мудрость, попытающаяся притулиться бедной падчерицей к толстому мяснику борьбы за кусок убитого волка, будет в лучшем случае осмеяна.

Мосесу – шестьдесят пять… Под руководством старика пригодные к жизни структуры общества с его моралью и культурой смогут образоваться лет через пять-десять. С оговоркой: если он будет руководить. Успеет? В Нанпу авторитет старейшин был священен. А здесь?

Он запишет правдивую историю перехода и будет учить, не жалея сил, как только…

Мосес не успел додумать – сзади что-то сверкнуло узким телом змеи, и из горла старика появился бронзовый наконечник стрелы, с которого узкими струйками, ветвясь по металлу, прыснула густая тёмная кровь.

Мосес взмыл в небо, под фиолетово-серые грозовые тучи, в последний раз обозрел копошащиеся на берегу точки с высоты птичьего полета, и неведомая сила понесла его туда, где высятся льдистые пики и тучи плывут по зелёным подошвам гор – в родимый сердцу край Нанпу. А тело осталось лежать, седобородое и тощее, и никто не пришёл проводить учителя в последний путь. Лишь вездесущие крысы, которых не победила даже большая вода, почтили своим острозубым хищным вниманием мёртвую коченеющую плоть.

Глава шестая

Тритон, осунувшийся, с трясущимися еле заметно пальцами, словно постарел лет на десять. Словно два царя поселились в его голове после трёхдневной давности землетрясения, и они не спорили, словно два состязающихся в глупости придворных шута каркидского двора, они бежали друг от друга и прятались в уголки разума, которым теперь не хотел пользоваться никто.

Страх за будущее и страх за настоящее – вот два колосса-держателя небес Атлантиды, что убегали от власти, и Тритон не знал, кому из них верить. С детства Тритон выделялся среди придворных чад смелостью и уверенностью в мыслях, а значит, и действиях, и виною тому было отнюдь не происхождение от рода Посейдонова, у коего и корней-то не было – лишь два колена. И эта смелость покоилась не на глупой браваде перед сверстниками в жонглировании мечом или вольной борьбе. Да, то было ещё полуварварское государство…

Нет, словно гранитные плиты в основании переливающихся сполохами башен царского дворца, в основании его уверенности лежали простые правила, что поднимались с глубин сознания, словно огромные, величественно колышущиеся пузыри со дна бездонного моря.

«Позволь человеку верить в своих богов». «Поступай с собратьями твоими так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой». «Честь и верность слову – превыше материального блага». Эти столпы были сколь воздушны и подвергаемы сомнению мятущимися сердцами челяди и правителей мира сего, столь же и каменно-тверды для молодого Тритона.

Однажды он пришёл к отцу, небрежно восседающему на троне с ценными тогда ещё изумрудами и наслаждающемуся игрой наложницы на арфе, и сказал, что ему кажется, что в прошлой жизни он был жрецом Гарантом, прослывшим святым из-за искушённости в науках и философии, а позже умершим с улыбкой на устах незадолго до рождения Тритона.

Отец посерьёзнел, выпрямился, движением руки заставил наложницу замолкнуть.

– Хорошо… – произнес неторопливо, – Хорошо. Но помни, что честь и слава твоя не будет покоиться на столь зыбких песках, как известность и мудрость Гаранта, и не проистечёт из них. Ты – здесь, ты мой сын Тритон, ты будешь славен этим.

Тритон хорошо это запомнил. Но сейчас смелость пала, слишком близка была возможность потери своего детища – Атлантиды. И столь непредсказуемо было её будущее, что уверенность в настоящем превратилась в беспокойство, а вера в будущее – в страх.

Сейчас работа шла. Общины выделили от каждой по семи человек, и они отправились на срочное восстановление стены под руководством Монетида, Дедала и Мнемосиро – её высота и крепость за полмесяца должны были воспрянуть до прежнего уровня. Тритон устало присел на трон и приказал единственному оставшемуся слуге принести горсть фиников. Полдня прошло в инспекциях наведения мостков. Никто не знал, когда исчезнет трещина, расколовшая остров напополам, и исчезнет ли вообще, поэтому в двух десятках мест было приказано навести капитальные мосты из железного проката и камня.

– Отец!

Тритон рывком поднял голову. В проходе, склонивши голову, стоял Колосок.

– Впервые за столько лет ты напугал меня, Колосок, – Тритон кашлянул, – Проходи, поешь фиников. Как продвигаются дела по восстановлению юга?

– Монетид дело своё знает, отец, и я не беспокоюсь за результат. Оз воспрянет ещё более могучей, чем была, – Колосок подошёл к трону и присел у ног отца, взяв в руку финик, но так и не положив его в рот, – Но не это заботит мою голову, отец, и ты знаешь, что.

Тритон знал. До землетрясения он считал сыновьи облачные мечты просто юношеским вздором. Атлантида, её мощь, покоилась на непоколебимости Острова и нерушимости Оз. А он… Отец не мешал мечтать, но никуда дальше Плеяд – группы островков, окружавших Атлантиду, – не пускал.

Но у царя, восседающего на троне, была своя дилемма, и отсутствие одного из сыновей могло нарушить его планы. Тор, впрочем, никуда не торопился из родных пределов. Дилемма состояла в том, что через год-другой Тритона должен будет сменить наследник.

Наступали времена, и Тритон направлял свои мысли в отношении Колоска. Паренек силён своими принципами, он приведёт Атлантиду в её золотой век. Любопытный, народ его уважает, нраву не воинственного… Вот в этом и загвоздка. Символ Оз – три линии, сходящиеся в одну, линию вечности. Одна из линий – линия силы. Вот в чём загвоздка. Тритон словно воочию видел, как Колосок сокращает численность вооружённых сил. Время тренировочных боев и стратегических искусств уменьшается, оно уходит на сельскохозяйственные дела и социальную работу. Тем временем под знаменем мира Колосок объедет полсвета и провозгласит Атлантиду первым государством мудрости, в котором древки копий используются для строительства заборов, а в жерлах грозных некогда медных пушек мирно растёт герань. Через пять лет мудрость мирно упокоится под надгробным камнем с томагавком в черепе и вырезанным на талисман сердцем, и никто не вспомнит имён тех, кто некогда разгонял стальные неуклюжие летатели и поднимал их в воздух для орошения полей.

Но наступали времена, и Тритон вспоминал о старшем, Торе. Уж он-то не забудет, что нерушимая Оз и острота лезвий неистовых алебард атлантского войска – это сила, и это гарант того, что Оз не падёт, а новый путь жизни будет прокладываться и дальше, пядь земли за пядью. Да вот беда – чуял отец, что сын может позабыть истинную цель марш-бросков и борьбы маленького народа, потерять истинное намерение, заложенное в шеренги полностью экипированных воинов, забыть о задачах судов класса четыре и пять. Истинный атлант, сын своего отца, Тор никогда не пойдет тропами едва умеющих говорить князьков восточных земель, что устраивают ночные облавы для того, чтобы провести по лицам кровавые полосы чести. Нет. Но Тор в пылу патриотической страсти легко забудет, что воины-атланты обнажают мечи не для мира в Атлантиде, а для мира вокруг неё. Он и сейчас не уразумел, что мир для Атлантиды уже завоёван, и завоёвывать больше нечего. А потому… Его завоевательные походы ради расширения пределов и вразумления варваров приведут Атлантиду к исчезновению ничуть не медленнее, чем пшеничные колосья Прометия.

Из этой ужасной дилеммы и вытекала проблема всей политической системы и уникальной экономики Атлантиды. Все звенья стояли прочно, и цепь могла разорваться лишь в одном – в личности правителя, знающего то, что трудно записать.

Теперь же всё подходило к тому, что личность правителя Атлантиды могли представить лишь хищные катопулосы, что бороздили морское пространство в поисках акул, и более мелкие акулы, что искали свою жертву, не прекращая движение даже во сне.

И Тритону пришлось рвать в клочья собственный консерватизм, в который он врос всеми жилами, который питал собственной кровью.

Он поднял голову, устало вздохнул и сказал:

– Расскажи мне ещё раз, Колосок.

Колосок пожал плечами.

– Отец, ты не услышишь ничего нового. И Тектон не скажет тебе ничего нового. То, что случилось, случилось не благодаря недобрым наветам злопыхателей или гневу несуществующих богов. Две плиты, на которых покоятся массы океана, расходятся, оставляя меж собой всё более и более тонкую гранитную плёнку, не успевающую затвердевать. Подземный хребет, стоящий с краю тонкой плёнки, удаляясь, растаскивается по песчинкам, из-за силы трения теряет свое тело, размазываясь по новообразованному дну океана. Атлантида, живущая на вершине этого монстра-хребта, словно птичье гнездо на ветках подрубаемого постоянно дерева, родилась в страшном месте и в злое время. Землетрясения, от которых трясётся на столах посуда селян, – отдача от ударов топора по стволу. Но, отец, дерево когда-нибудь упадёт, его нельзя рубить бесконечно. Ты понимаешь меня?

Тритон в мыслях покивал головой. Затем поднял на Колоска тяжёлый взгляд.

– Что ты предлагаешь?

– Всё то же. Корабль класса десять. Несколько кораблей, если надо. У Дедала есть разработки.

– Дедал тоже в твоей компании? – усмехнулся Тритон.

– Наконец, Элла Кансаси и её речи.

Тут Тритон уже не выдержал и вскочил с трона, воздев руки в недоумении и посмотрев на Колоска со священным ужасом в глазах.

– Прометий, перестань! Это легенды! Легенды! Элла Кансаси, подумать только! Чёрт ее выкинул на наш берег! Да мало ли сумасшедших грезили о рае на Земле? Ты слушал её? «Десятки солнц освещают её берега»! Какие десятки солнц?! Много веры в людей в тебе, Колосок, неоправданно много, ты молод ещё, не видел битв и любви женщин! Атлантские корабли избороздили моря Земли, проходили ледяным путём, заглядывали в илистые аллигаторовы реки Южного материка. Пойми – нет на Земле места, где могла бы схорониться земля, включающая тысячи и тысячи человек населения! Это легенда!

Но Колосок не смутился, страх быть отвергнутым и осмеянным собственным отцом ушёл бесследно с последними белокурыми волосами на его буйной голове. Он встал, заложил руки за спину и спокойно сказал:

– Отец, Атлантиде нужен твой покой и зоркость взгляда. Когда сила духа воспрянет, попроси Изима, он отвезёт тебя на твоей четвёрке ксиланов к любым из ворот Острова, и ты увидишь, что легендой скоро может стать сама Атлантида. Поедешь?

Тритон молчал, опустив голову.

– И лучше внять глупой легенде о Стране Снов Эллы Кансаси, прежде чем последние крупицы гранита уйдут из-под образующих пород острова, и тот погрузится в холодные безжизненные глубины моря. И дай нам боги всех земель веры в то, что эта земля всё же существует.

– Атланты всегда могут уйти в другие земли!

– Отец, атланты не могут уйти в другие земли. Четыре недели назад я пригласил мудрейшего Стерона, чтобы он пришёл в лабораторию Тектона. Дело было вечером, Стерон долго отнекивался, ссылаясь на старость и занятость, но всё же ворча, закутался в свою мантию, и я проводил его к лаборатории. Зацепил его неуверенностью Тектона в расчётах и его упованиях на авторитет и глубокие знания мудрейшего.

Тектон налил Стерону вина, усадил на резной топчан у верстака, расстелил перед ним свиток с картой мира и начал объяснения, ничего не спрашивая. Я сидел рядом, не проронив ни слова, и видел, как в один из моментов рассказа Стерон мгновенно протрезвел, хотя выпил немало… В один момент до него дошло. Он вцепился в край стола и продолжал слушать и вставлять ремарки – уже не критические, нет. Дополняющие.

Отец, ты уже знаешь, что происходит раздвижение морского дна близ восточного шельфа Атлантиды. Говоря простым языком, процессы раздвижения подъедают основание атлантического образования, единственной надводной вершиной которого является наш остров. Если подъедание продолжится, а оно продолжится, то наступит момент, когда вся вершина хребта покачнётся в колыбели океана и начнёт медленное, но неуклонное падение на только что образованную плёнку дна. Плёнка во мгновение ока будет пробита, и Атлантида гигантским куском гранита под своим весом пойдёт дальше, в горячую вязкую жидкость. Уж не спрашивай, откуда Тектон знает. Он лишь упоминал о выжженных какими-то полумифическими предками письменах с равнин Восточного материка, где описывались недра матери-Земли.

Атлантида уйдет под морское дно, взбаламутив всю горячую мякоть, словно камень, брошенный в воду. И по кипящей возмущённой жидкости пойдут круги. Плиты мгновенно изменят направление своего черепашьего движения, и это спровоцирует огромнейшие землетрясения и цунами на всех границах материков и в глубинах океанов. Моря выйдут из берегов, горы низвергнутся и накроют равнины горящим пеплом.

Колосок помолчал немного, пытаясь сформулировать и донести до отца главное.

– Отец… Я и Стерон, Дедал и Тектон, каждый из нас жизнь положит не только за Атлантиду, но и за её принципы, диктующие мир вне её. Если мы сейчас закроем глаза, не выйдем и не посмотрим на отчаянные знаки, что, надрываясь, подаёт нам Оз, не будет не только Атлантиды. Не будет мира вокруг неё, и некуда будет уходить, не будет земли, на которую сможет ступить нога атланта. Возможно, кому-то улыбнётся удача, кто-то выживет в буйстве океана, однако мы не можем полагаться на удачу. Поэтому отец, прошу тебя – позволь народу Атлантиды помочь нам. Ковчег, о котором я говорил, не будет обычным кораблём, и строить его будут не пятьдесят человек.

Тритон сидел с опущенным лицом, не двигался, но Колосок кожей чувствовал, как скрипят его зубы и как ногти продавливают шитые золотом широкие обшлаги рукавов. Наконец тот поднял голову и спокойно, еле слышно сказал:

– Уйди сейчас отсюда.

Колосок коротко поклонился, вышел и, прикрыв за собой дверь, услышал сдавленный крик отца. Обновлённый, он понимал, что наступило время терпеть, Тритон должен сам заставить себя изменить свои вросшие в землю идеи, пусть и сделавшие Атлантиду тем, чем она является, – крупнейшей мировой державой, оплотом мира и стальным кулаком, наводящим порядок в землях зарвавшихся варваров. Иначе, при неуклюжей помощи со стороны, он погубит своё детище, так и не найдя сил признать себя неправым.

Колосок уже знал решение отца и направил свой путь в селение Домнай неподалеку от железоплавильного завода. Идти пешком было два часа, но Колосок не хотел брать цепник и просить килатора подготовить ксилана. Это было его личное дело, и лишние пересуды были ни к чему.

Крайний дом отличался от тех, что стояли на единственной улице посёлка. Домики строились в посёлках Атлантиды обыкновенно одноэтажные, с одним-двумя круглыми окнами на фасаде и загонами для скота на задней половине. Крыши строились островерхими и покрывались по желанию красной или зелёной черепицей из обмазанных водостойкой глиной листов немезиса.

Этот же примерно совпадал по размеру, но имел двускатную невысокую крышу, квадратное окно с подоконником, на котором рос в ухоженной земле маленький баобаб капи – баобаб, который подарил Колосок и который напоминал Элле Кансаси о доме. Вокруг дома стоял редкий тын, на который местами были насажены вверх дном самодельные глиняные горшки.

Колосок постучал в закрытую дверь и, не дожидаясь ответа, вошёл.

– Элла, это я, Прометий. Надеюсь, ты не выходишь ко мне, потому что состригаешь свои ужасные ногти.

За стеной раздалось ворчание, и из низкой двери вышла, вытирая руки вышитым полотенцем, стареющая, но все ещё не потерявшая былой красоты женщина лет пятидесяти. Длинные седые волосы были завязаны вплетёнными разноцветными лентами. Белая атлантская туника до колен была перевязана цветным поясом, однако же спереди на поясе висел квадратный лоскутный передник, на котором виднелись следы какого-то протёртого мяса или фарша.

– Ну ты и хам, принц, – недовольно проронила она по-атлантски, но с каким-то восточным акцентом. – А если бы я раздета была? Ну, проходи теперь.