Текст книги "Между вещью и пылью"

«Всё, что осталось мне – побыть немного…»

 
Всё, что осталось мне – побыть немного
на этом свете, т. е. очевидцем,
свидетелем, раскрасив по-другому
цветную азбуку, найдя другие лица
для понимания. Перехитрить злодейку,
что тянет нить за узелок в кармане.
Сказать бармену – «Миленький, налей-ка
того зелёного, чтоб было, как в романе
про некоего художника без уха», —
к чему ему бессмысленные звуки,
что так же, как оглохшая старуха,
перебирает прошлое – от скуки —
в своих карманах, но не понимая,
как жизнь закончилась – случайно и до срока,
негромким звукам иногда внимая,
чтоб не было так сильно одиноко —
и так бессмысленно. Страница тешит память
своим вниманием, в чернилах отмечая
чужую жизнь, которая не с нами,
но где-то рядом в облаках летает.
 

Июнь 2 2013 г.

«Мы снова встретились спустя уже полжизни…»

 
Мы снова встретились спустя уже полжизни.
Ты, видимо, не помнишь даже имя…
Я постарел и, кажется, капризней
стал с возрастом, и позабыт другими,
меня любившими. Ты выглядишь моложе —
хорошее питание и воздух
способствуют здоровью, мысли тоже
о будущем разглаживают кожу,
т. е. морщины, даже на ладонях,
где линия прерывистая жизни —
когда мы встретились, став на ладонях лишней —
от старости… Процесс переживанья
завёл так далеко, что не осталось
возможности перевести дыханье,
не вызывая у кого-то жалость,
а лишь в ответ – сомненье и молчанье,
как доказательство, что, не смотря на время
и стёртые морщины – всё же выжил,
не справившись лишь с фактором старенья,
но глаз слезит и ухо шорох слышит.
 

Июнь 4 2013 г.

«Когда кончится дождь, и ветер сметёт остатки…»

 
Когда кончится дождь, и ветер сметёт остатки,
как размокший мусор с обрывками грязной пены —
обнаружится город в полнейшем своём упадке,
где из выживших – покрытые илом стены
и пустые окна. Вода оставляет город,
как ракушку полую на берегу – на память,
что само по себе, конечно, ещё не повод,
чтобы забыть о жизни и скомкать её руками —
по примеру волны, что всегда норовит обратно,
не найдя пристанища даже в остатках краба
на берегу, гниющего, вероятно,
от нелёгкой жизни, смирившись с потерей как бы,
но только тогда и видно – куда дороги
всё равно приводят, когда наступает вечер,
потому, наверно, и боги не слишком строги,
что всегда уверены в неотвратимости встречи,
и неминуемо время идёт на убыль —
так уж случилось, но это оно не лечит —
и не спасает застрявший в кармане рубль,
откупиться. Опять наступает вечер.
Город опять, смирившись, идёт под воду —
после дождя осталась ещё водичка —
видимо – это лучшая часть свободы.
И не о ней ли пела в руках синичка?
 

Июнь 5 2013 г.

«В толпе узнаёшь только зад и профиль —…»

 
В толпе узнаёшь только зад и профиль —
в лучшем случае – с набухшей от пота бровью,
с зубами, стучащими мелкой дробью,
цвета только что питого кофе.
По пальто узнаёшь о его достатке.
«Сколько лет, сколько зим!» – неуёмный вопль —
лучше, видимо – зад и профиль
в чистом виде, т. е. в сухом остатке.
 

Июнь 5 2013 г.

«Лето просит взаймы у всех, кто ещё остался —…»

 
Лето просит взаймы у всех, кто ещё остался —
то дождя, то ветра, то билет до ближайшей станции,
чтобы с глаз долой – в тоску, в глухомань, в разлуку,
чтоб не видеть больше, забывшую всё подругу.
И пока в ушах звенит комариный голос —
лето, будто на вкус, пробует пыльный волос,
расправляя локоны солнцем и, реже, ветром,
оставаясь только всего лишь летом при этом,
как раскраской детской в альбоме для средней школы,
где проходит детство, порой иногда по-новой,
а не так, как думалось, т. е. почти мечталось…
Лето просит взаймы у всех – что ещё осталось.
 

Июнь 5 2013 г.

«От улицы к улице, от дома к дому…»

 
От улицы к улице, от дома к дому,
перебивая сигарету глотком из фляги,
добираюсь вечером к своим знакомым.
В кармане мелочь и пара листов бумаги,
чтобы сказать о любви и даже немного больше
к этим пейзажам, что не обнять глазами.
Как говорил мне старый приятель в Польше —
«Это измерить только теперь слезами».
Или бумагой, что сохранит до срока
всю эту местность, т. е. по карте – город —
просто пространство, с которым одна морока,
как с молоком, пока добываешь творог
или сметану – кисломолочный праздник,
детская радость т. е. Почти забава, —
как дополнение или в театре задник,
что для артистов – только всего – оправа,
и тешит зрителя качеством новой ткани —
сколько рубашек вышло бы, даже – платьев —
как бы в них смотрелись – Марина, Галина, Таня.
Но на всех, как водится, ткани, увы, не хватит —
потому и улицы, как медяки в кармане,
выживают, спрятавшись за толщиной подкладки…
за фанерными окнами, за тем, что в оконной раме
называют пейзажем. И тени опять украдкой
пробираются между оплывших уже деревьев,
между скамеек сгнивших, собрав пожитки —
кто-то возможно, ещё в это всё поверит,
сверившись только с картой, а вид – с открыткой,
чтобы и небо было, как есть на фото —
сверишься утром – к вечеру будешь дома.
Если не вспомнишь адрес – спроси кого-то —
может быть, кто-то будет тебе знакомым
или хотя бы не отведёт обратно,
чтобы уже не свидеться в одночасье…
От улицы к улице долго идти, вероятно —
мне бы ещё сигарет и немного счастья,
ибо вернуться – всегда тяжелей куда-то,
где полчаса назад предлагали выпить
и покурить – за дружбу и мир – ребята,
смерив пространство суровой пеньковой нитью
или канатом даже. Топчу ботинки
по подворотням мокрым, иду на север,
т. е. домой, чтоб утром считать убытки
и никому, как всегда, и ни в чём не верить.
 

Июнь 6 2013 г.

«Если ещё повезёт, и мы мне напишешь…»

 
Если ещё повезёт, и мы мне напишешь,
значит, не всё так плохо, как оказалось.
Я позвоню, и голос, что ты услышишь —
это всего лишь голос – такая малость
в преодолении жизни, сквозь прочий мусор,
что в закромах за годы. Среди одежды
или ботинок даже – с хорошим вкусом
ты среди них отыщешь следы надежды
или ещё чего-то. По крайней мере —
это и есть твоё и моё старенье,
чтобы уже совместно, в другом пределе
переживать оставшиеся мгновенья.
 

Июнь 7 2013 г.

«Когда закончится и память, и сиротство…»

 
Когда закончится и память, и сиротство
моё на свете, свидимся, должно быть,
найдя в глазах – не отраженье – сходство.
И те, кто позабыл, возможно, вспомнят
о том, что было. И о том, что будет —
подумают, скрестив при этом пальцы —
чтоб не случилось. Кто-нибудь забудет
о чём-нибудь, став просто постояльцем
в чужом пространстве, где вода и время
всё перемелют жерновами жизни —
камнями стёртыми, как вариант старенья —
перепроверят, чтобы точно – трижды.
И станут соглядатаями тоже,
как ты и я, сверяясь лишь с часами,
и не по яйцам, а серпом по коже
расправятся за всё, что было с нами,
да и с другими тоже. И деревья
способствуют пейзажу в продолженье,
пока листва не залетает в двери,
пока они всего лишь без движенья
и без попыток что-нибудь исправить.
Ты мне сказала – «Всё должно остаться
на том же месте» – к этому добавить
мне нечего – ну, может быть, расстаться.
 

Июнь 7 2013 г.

«…и ты забудешь, что я говорил…»

Т. З.

 
…и ты забудешь, что я говорил.
Тебе, скорей, понравится молчанье
о том, что было. Всё, что натворил
в былые годы – лишь глухим звучаньем
останется в ушах. В былые дни
я приходил с надеждою остаться,
но оставался, как всегда, один,
не помышляя больше повстречаться
с тобой уже. Ты запирала дверь
на все засовы – я сидел у двери,
захлопнутой тобой, о чём теперь
мне говорить, тем более – поверить
во что теперь? Тем более, слова
остались там за дверью – им остаться
намного легче, если голова
забита лишь названиями станций —
куда бежать. И если повезёт —
в живых остаться, т. е. переехать
куда-нибудь, где кто-нибудь спасёт
от всех невзгод – серьёзно – не для смеха.
 

Июнь 7 2013 г.

«Я съёжился на стуле – не от страха —…»

 
Я съёжился на стуле – не от страха —
от вымысла, что что-нибудь случится
сегодня утром. Взмокшая рубаха
висит на мне. Сюжет не повторится
о том, что было – или даже будет
сегодня утром – память трёт сознанье —
с той стороны – и голова, как бубен
звенит, гудит – наверняка так танки
по улицам гремят, и не сбежать
со стула никуда и не подняться,
чтобы заправить смятую кровать,
где полчаса назад с тобой расстался.
 

Июнь 7 2013 г.

* * *

Вот и мне исполнилось сорок четыре,

но никто не скажет – гораздо старше

моя морда в зеркале. Три на четыре

фотография в паспорте – будет краше.

Но теперь недолго уже осталось.

И пока каблук не совсем скосился,

поспешаю, чтобы не вызвать жалость

у своих подруг, чтобы ни случилось.

И стараюсь также не быть обузой

для своих домашних, по крайней мере.

И когда мне выпадет мёртвым грузом

переехать – чтобы они не пели

обо мне прощальную песню лета,

как у них положено – чтоб пластинка

продолжала жарить свои куплеты,

развлекая дальше мои ботинки

с каблуком истоптанным, и покуда —

мою морду в паспорте кто-то помнит,

я дождусь – уже – наступленья чуда —

не сегодня, может быть, но во вторник.

Июнь 8 2013 г.

«Всё начиналось просто – без истерик…»

 
Всё начиналось просто – без истерик,
без выкриков «Тащи его на плаху», —
никто, конечно, в это не поверит —
от недоверия, конечно – не от страха
и прочей ерунды. От недомолвок,
скорее даже, и из суеверья,
что жизнь кончается не в поезде, сред полок,
а дома, в спальне, за закрытой дверью,
как и положено, пока ещё возможно,
пока вода из крана ещё каплет,
но тихо и немножко осторожно,
как время, оставаясь просто каплей.
 

Июнь 8 2013 г.

Старое кладбище в рабочем посёлке

 
Я пришёл не по случаю – просто решил навестить.
Мне тебя не хватает немного – ну, самую малость,
как ты сам говорил, т. е. раньше любил говорить,
пока всё не случилось, и мне только это осталось,
как последняя радость – прийти и сказать, что люблю,
в рюмку водки налить, перекрыв её чёрной горбушкой.
Здесь, увы, не поют – промолчу только песню твою —
ты услышишь её – а кому же ещё её слушать…
Разве только цветам и засохшим деревьям вокруг —
им, немногим, уж точно, мелодия эта известна
среди прочих других. И из всех ритуальных услуг —
только музыка, разве что, вместе с цветами – уместна.
Ну и я, может быть, среди старых, забытых могил,
что совсем одиноки – их редко когда посещают —
кто-то тоже, как эти, уже потихоньку почил
и теперь, как и я, осторожно, по самому краю,
чтобы не потревожить, не смять из бумаги цветы —
сколько было их раньше! – пока не придумали пластик —
выцветает быстрей – знаешь сам, ведь когда-то и ты
приносил их сюда, вспоминая про бабушкин праздник,
а теперь вот и я прихожу, чтобы вспомнить тебя —
ты опять обманул – так случилось, но я не повинен —
в том, что раньше меня… Вон, цветочница куст теребя,
напевает тихонько и имя, какое-то имя
повторяет напрасно – уже никого не вернуть,
чтобы было, как раньше, и даже, наверное – лучше —
только кончилось время. Вода, проливаясь чуть-чуть,
орошает цветы из бумаги – на срезе колючей,
как шипы у живых… Я, наверно, пойду, ты прости.
Мне ещё в магазин за картошкой, селёдкой и хлебом.
Я, конечно, вернусь – потому не грусти. Не грусти,
Оставаясь один под распаханным утренним небом.
 

Июнь 9 2013 г.

«В магазине, единственном на всю деревню…»

 
В магазине, единственном на всю деревню,
покупаю спички, соль, консервы, конфеты, водку.
Продавщица глядит угрюмо, как в понедельник,
но уже суббота – неделя была короткой
из-за дождя и ветра. По местным меркам —
это нормально и лучше уже не будет.
Только в стекло морзянку долдонит ветка,
напоминая о чём-то уставшим людям,
переставши карту в размер окошка,
всю географию втиснув, как завещанье —
между страницами – и на пороге кошка —
рыжая с проседью, сводит с ума молчаньем,
если ещё остались и ум, и правда,
как в магазине водка, консервы, спички…
как головная боль – от погоды, как бы —
не от того, что хочется очень выпить…
 

Июнь 9 2013 г.

«Который год уже висит твой галстук…»

 
Который год уже висит твой галстук,
не обнимая шею – только гвоздик —
в стене за дверью, на пороге как бы,
через который вносят и выносят,
следов не оставляя – только память —
и та гремит, не говоря о людях —
в способности забить. И только камень
не забывает о суровых буднях,
в перечислении за годы ожиданья,
пока вода, переливаясь, точит
основы жизни, т. е. мирозданья,
стекая с рук лениво, между прочим.
…и ведь пылится за закрытой дверью —
хозяина, теперь уже, не будет —
ты переехал в край, где лишь деревья —
всё дополнение к воде, к пейзажу, к судьбам,
как некая пометка между строчек,
чтоб не забыть – куда сюжет заводит,
стараясь, по возможности, короче
быть в описании – и память не подводит
в перечислении оставшихся вещей.
Вода, как выше сказано, стекает,
перетекая как-то без затей,
между камней – а память помогает.
 

Июнь 10 2013 г.

Шутка №…

 
Когда мой разум начал угасать —
я раздобыл таблетки и микстуры,
чтоб тело, помещённое в кровать,
не потеряло должную фактуру —
для анатомии. И чтобы внешний вид
не слишком отличался от портрета,
составленного мной, и что хранит
покуда память, как пример предмета,
необходимого в быту. Моя постель,
измученная как недосыпаньем,
так и глубоким сном – хранит теперь —
не то что верность – долгое молчанье,
чтоб не сказать, всю правду обо мне —
заложника своих безумных мыслей
о лучшей жизни, чтобы в тишине
не обнаружились следы той самой жизни,
что, как и разум – тоже угасать,
пока никто обман не обнаружил —
что, смятая хозяином кровать,
не так проста, как выглядит снаружи,
и может принести немало бед
тому, кто утром под матрац заглянет,
где запечатанный до времени конверт,
всё сохраняет, как больная память.
 

Июнь 11 2013 г.

«В доме напротив табачная лавка и «Хлеб» —…»

 
В доме напротив табачная лавка и «Хлеб» —
старая вывеска, что не моложе с годами —
лишь незаметнее, как бы – неон вышел в свет
и растворился, как в луже весной под ногами.
Только жестяные буквы торчат из стены,
сопровождая пейзаж тёплым словом из детства,
где с булкой «московской» от голода связаны сны —
и просыпаться не хочется, чтобы одеться
и в детский сад, что за «Хлебом» в соседнем дворе —
как бы ещё впереди, но как будто бы сзади —
где-то уже на задворках, и где обо мне
помнят деревья лишь только и кошки в засаде —
за голубями. Всё меньше «колодезный» двор
в воспоминаниях, как не сказать – в забыванье,
смерив уже не шагами – глазами простор,
где от всего – лишь жестяные буквы в названье.
 

Июнь 12 2013 г.

«Если вдруг не останется времени всё написать —…»

Т. З.

 
Если вдруг не останется времени всё написать —
не сочти за измену, тем более – или за трусость —
просто Время быстрее чернил и его не поймать
в написании слов, если нет вариантов. И грустно
кто-то ручкою правит и режет бумагу насквозь,
проступая уже на другой, неизмятой странице,
там где буквы слипаются, но по сюжету – как врозь,
и не пробуют дальше с границей означенной слиться,
чтобы не исковеркать бумагу обильем чернил,
но без них всё бессмысленно, как ни рисуй многоточья.
Я, конечно, ещё попытаюсь, пока хватит сил,
оставаясь, насколько возможно, хотя бы меж строчек.
 

Июнь 12 2013 г.

«…твой рот молчит – земля, увы, тверда…»

 
…твой рот молчит – земля, увы, тверда.
Мне не хватило времени и места
дожить до вечности – такая ерунда,
казалось бы, но это повсеместно
случается и чаще, чем могло б
происходить – ничто, увы, не длиться
достаточно для жизни, т. е. чтоб —
немного дольше… Глаз опять слезится
от взгляда в прошлое, как сквозь окно во двор,
где о тебе не знавшие соседи
глотают жизнь и тянут разговор
о том, что внук, как ни зови, не едет.
И все слова теряют всякий смысл,
тем более – когда сырая глина
надёжно сохраняет смерть и жизнь —
от посторонних, и неумолима
в своём стремлении вершить свой страшный суд
с немым укором – к выжившим, не павшим,
которых всё равно потом спасут —
от перемены места. И слова
окажутся лишь дополненьем к глине,
их оставляя выжившим пока —
на попечение, как не сказать – отныне.
 

Июнь 13 2013 г.

Июнь 14. 2013 год

Т. З.

 
Ты снова напекла блинов с вареньем,
кизиловым и, кажется, вишнёвым
иль – вишневым, как в том стихотворенье,
что я читал тебе, когда весёлым
был день недели, кажется, был вторник,
ты не спешила, как всегда, на службу —
твой выходной – на целый день затворник,
свободный человек, нашедший дружбу
с пейзажем за окном. Вскипает чайник.
Вода уходит облаком обратно —
к другому облаку, что огибает садик
и двор в окне – и больше, вероятно,
не возвратится. Ты глядишь на воду,
как будто взглядом пробуешь оставить
всё на местах, дав вымыслу свободу
и время – расквитаться и исправить
какую-нибудь мелочь, чтобы после
не говорить уже «Не получилось».
Блины томятся. Чай дымится возле
моей тарелки. Солнце закатилось.
 

Июнь 14 2013 г.

Без названия

1

 
…и сыну пожелав спокойной ночи,
ты удалилась, чтоб не возвращаться
к нему уже, – как будто между прочим
сказав ещё, что время расставаться —
по крайней мере, до восхода солнца,
до первых «зайчиков» на уголке подушки,
что через штору или сквозь оконце
без шторы падают,
как мотыльки – подушно…
 

2

 
И он уснул, умаявшись за день.
Весь мир его – игрушки да картинки
весёлые – пустая дребедень —
лишь под кроватью жёлтые ботинки,
напоминающие о прожитом уже,
о схоженных дорожках, о потерях
в песочнице. На третьем этаже —
о кошке, что никак ему не верит.
 

3

 
Ты тоже спишь, не выключая свет —
не то чтоб страшно – так, на всякий случай —
вдруг он проснётся – в чём сомнений нет —
поэтому со светом всё же лучше,
чем без него, тем более, в окне
ни фонаря, ни звёзд – лишь опасенья
по поводу того, что на земле
всё меньше света – от того волненья.
 

4

 
Но ночь не вечна. И душа не спит,
пока хозяйку утро не тревожит,
т. е. вполне серьёзно говорит,
о чём при свете думать невозможно,
помыслить даже. И во все глаза
душа глядит в окно за пыльной шторой.
И никого, кто б пару слов сказал,
прервав молчание коротким разговором.
 

Июнь 15 2013 г.

«Четыре дня до окончанья лета…»

 
Четыре дня до окончанья лета,
и ничего потом не повторится
из летней жизни. Даже сигарета
в начале сентября не так дымится,
как ей хотелось бы… И никаких сомнений
в том, что история уходит с облаками
в другую часть земли, где от волнений
трёшь мокрый лоб дрожащими руками.
Но в сентябре пока ещё не осень,
и ничего ещё не происходит,
никто ещё сюрпризов не подносит,
как угощение, но как-то так выходит,
что лето кончилось, и мы уже другие,
спешащие на зимние квартиры,
забывшие соседей дачных имя,
т. е. совсем, как старые кумиры,
забытые на чердаке в альбомах —
до лучших дней, когда вода из крана,
оттаяв, выльется, стекая по газонам —
и все вернутся в состоянии странном —
от зимней спячки… И опять рассказы
о странностях любви и жизни в сумме —
о чем по смыслу понимаешь сразу,
что путь на дачу долог был и труден
 

Июнь 16 2013 г.

Улица Карбышева

 
Я нашёл себе место, где можно спокойно уснуть
после долгого дня, не боясь, что ты лишний в пейзаже,
как какая-то мелочь в кармане, как крестик на грудь
где-нибудь в Тегеране, пока не случится пропажа.
И никто не найдёт это место – ни днём с фонарём,
ни ночью со свечкой – лишь ты знаешь время и случай,
чтоб свидеться снова. И мелочь в кармане моём
окажется кстати, хоть, может, не самою лучшей
спасительной мелочью, чтобы опять сохранить
и время, и место, не сдав его на порученье
случайным свидетелям, выдернув тонкую нить
из ушка игольного, как бы уже – на прощанье,
или на память, пока не истёрлись следы
твои на ступенях, и мокрая тряпка не правит
занудные строки в письме, где полно ерунды,
но это уже от тоски – и её не убавить.
 

Июнь 17 2013 г.

«Всё, что ты любила – руки, лицо, глаза —…»

 
Всё, что ты любила – руки, лицо, глаза —
не имеет смысла, как раньше, по крайней мере.
Остаётся лишь только то, что тебе сказал,
и о чём все мысли теперь, т. е. что проверить
невозможно больше, как вымысел или бред,
или те записки, что ты от меня хранила,
всё помышляя вычислить в них ответ —
не о том, что было, а как далека могила,
т. е. – что в финале и чьи в твою честь слова…
Кто уже за краем тебе говорит «Расслабься»…
Ты любила на ужин бокал моего вина,
а теперь всё чаще ты мне говоришь – «Останься,
посиди со мною, но меркнет вечерний свет,
и снова всё чаще теряются там, где тени,
там, где даже вымысел или вечерний бред —
ничего не стоят – ну, может, чуть-чуть – сомненья.
 

Июнь 17 2013 г.

«Пересылка – лишь место – ещё задержаться в пути —…»

 
Пересылка – лишь место – ещё задержаться в пути —
ведь со смертью ничто не кончается – разве что почерк —
и возможность вернуться к обеду – с пяти до шести,
прорываясь в трамвае к барьеру, как буквы за строчки.
Это только попытка – ещё – не забыть, кто ушёл,
что так часто случается в силу банальных традиций —
поминания всуе, с надеждой, что всё хорошо —
непременно теперь – с пониманием в траурных лицах,
но, увы, без возможности что-то уже изменить,
даже что-то сказать, при желании вспомнив случайно,
сокрушаясь при этом, что некого больше винить
в том, что вышло не так, как хотелось – смешно и банально.
И теперь только дата рождения с точкой в конце —
достоверней всего из тобой сочинённых рассказов,
как морщины, глаза, борода на спокойном лице,
что годится для вечности, как и прощальная фраза.
 

Июнь 19 2013 г.