Текст книги "Когда ты проснешься…"

– Доброе утро. – Я подхожу к спорящим.

– Привет, Саша! – возбужденно здоровается Оля. – Представляешь, у них нет на острове никаких развлечений. То есть совершенно никаких: ни водных мотоциклов, ни дурацких надувных бананов, ни полетов на парашютах и дельтапланах!

– Мы не допускаем на острове того, что может производить шум и мешать спокойствию других отдыхающих, – поясняет портье.

Оля, видимо, не первый раз услышавшая это вежливое объяснение, кивает в подтверждение его слов.

– Видишь, Саш?

Благодарю растерянного служащего и за локоток отвожу от стойки разбушевавшуюся новую знакомую. Оля для вида протестует, а сама улыбается комичности масштаба устроенного ею скандала.

– Пойдем-пойдем. Не ты ли вчера мне говорила о расслаблении? И вот я застаю тебя с утра в самом разгаре боевых действий.

– Ай, – отмахивается Оля. – Мне просто хотелось вывести его из себя. Они все тут такие вежливые. Просят меня чувствовать себя как дома, а я, понимаешь, не могу чувствовать себя как дома, если мне не хамит обслуживающий персонал!

Смеемся и вместе направляемся в сторону клуба. За стойкой в баре все так же работает Джим. Желающих пить с самого утра немного, поэтому он просто задумчиво смотрит в сторону террасы, на которой уже завтракает несколько гостей.

Увидев нас с Олей, Джим оживляется и машет рукой. Я, страшно довольный тем, что наконец пришел в клуб не в гордом одиночестве, с радостью пожимаю протянутую руку и представляю бармену свою спутницу. Оля сдержанно здоровается и почему-то нетерпеливо тянет меня на террасу.

Мы садимся за свободный столик, уже сервированный к завтраку. На столе графин с апельсиновым соком, ароматные круассаны и тарелки с мелко нарезанными сыром и колбасой.

Оля оглядывает завтракающих гостей. Некоторые из них бросают на девушку ответный любопытный взгляд. Потом Оля смотрит на наш стол так, словно видит его впервые, и некоторое время о чем-то размышляет, по-детски закусив губу.

– Ты говорил, что здесь все гладко и однообразно, так? – спрашивает она.

– Да, полная благодать, – медленно отвечаю я.

Оля вдруг перегибается ко мне через стол и манит рукой. Я тоже подаюсь вперед так, чтобы наши лица встретились. Оказавшись рядом с моим ухом, Оля вдруг вполголоса начинает ругаться:

– Тогда, может, к черту их всех, а? С этими их нейтральными улыбками и безупречным поведением. С этими светскими разговорами о погоде и футболе.

– Допустим. К черту, – соглашаюсь я. – И что же ты предлагаешь?

– Идеология острова предполагает расслабленное следование течению событий, так?

Киваю, по-прежнему не понимая, куда она клонит.

– События складываются таким образом, что я прямо сейчас собираюсь отправиться завтракать на пляж. Чтобы брать эти вкусные круассаны руками, кусать их, не боясь испачкать скатерть или измазать лицо в джеме. И чтобы нас окружала не болтовня этих людей, а шум набегающих волн. И возможно, я даже буду чавкать, потому что ужасно голодна! Саша, если мы не можем сбежать с острова, давай сбежим хотя бы с этого чертова светского раута?

Я отстраняюсь и внимательно смотрю девушке в глаза. Их задорный блеск наводит на мысли, что моя новая знакомая сумасшедшая. Но с сумасшедшими спорить нельзя, тем более с такими очаровательными. Поэтому, не сказав ни слова и не сводя с нее глаз, начинаю медленно стаскивать со стола скатерть вместе с находящимися на ней предметами.

Оля распознает в моем жесте полное согласие и быстро переставляет со скатерти на оголившуюся деревянную поверхность все тарелки с едой. После этого я беру в руки похищенный кусок белоснежной ткани, и мы, действуя синхронно, словно проделывали это уже тысячу раз, заворачиваем в скатерть несколько произведений французских пекарей и кидаем сверху закуски. После чего я складываю скатерть уголками и закидываю за спину на манер мешка.

Заговорщицки улыбаясь и прыская со смеху, взявшись за руки, мы направляемся к выходу. Несколько гостей провожают нас удивленными взглядами, пока мы, лавируя между столиками и ожидая возмущенного окрика официантов, похищаем завтрак с террасы. Покидаем клуб и двигаемся в сторону пляжа.

Мне доводилось завтракать в лобби самых дорогих европейских отелей, в кафе лучших альпийских курортов с закрытой клубной системой и панорамным видом на величественные заснеженные горные вершины. Мне приносили завтрак в постель служащие пятизвездочных отелей и угощали лучшими круассанами, утренним рейсом привезенными из Франции. Но ничто из перечисленного не могло сравниться с расстеленной на песке, мятой, перепачканной скатертью, рядом с которой сидит Оля и, прищурившись, глядит на низкое утреннее солнце, хрустя слоеным тестом. Крошки падают на ее просторную рубашку, но она даже не пытается их стряхнуть и весело мычит какую-то песню с набитым ртом, в такт шевеля ступнями.

Теперь, при свете дня, мне удается лучше рассмотреть этот внезапно появившийся в моей жизни маленький тропический торнадо.

Светлые волосы, прядями спадавшие на плечи, обрамляют ее лицо с большими серыми глазами. Порой, задумавшись, Оля морщит маленький, чуть вздернутый носик, отчего ее лицо озаряется хитрым ребяческим упрямством.

Она не была красива в том смысле красоты, в каком ее понимали знакомые мне девушки, всеми силами старающиеся подчеркнуть достоинства и с не меньшим рвением замаскировать недостатки. В Оле не было вызывающей, дразнящей, лоснящейся, как центр ночного города, показухи. Вместо этого она как бы светилась изнутри теплой, спокойной, убаюкивающей красотой. Ее привлекательность исходила изнутри, проявлялась в жестах, мимике, голосе и напоминала ласковое свечение ночника. И Оля не только не старалась при каждом встречном врубить на всю катушку свой яркий женский прожектор красоты, но, казалось, даже не подозревала о его существовании.

Уже позднее, когда мы провели бесконечные часы в разговорах, я понял, что Оля из тех девочек, которым в детстве хочется признаваться в любви. В ней не было искусственной, надменной холодности, которой маленькие девочки учатся сразу же, как только у них начинают получаться песочные куличики. Как только она понимает, что если начать вести себя с мальчиками определенным образом, то куличики – стараниями попавших под детское обаяние мальчишек – начинают появляться перед ней сами собой, мир маленькой принцессы с тех пор никогда не становится прежним.

Оля больше была похожа на девочку, которая не только сама слепила все свои куличики до единого, да еще и показала мальчишкам по песочнице, как это правильно делается. После чего скорее всего быстро потеряла интерес к скульптурам из песка и стала смотреть, что еще в этом мире осталось непознанным.

С появлением Оли на острове время потекло иначе. Она всегда находила способы внести разнообразие в тихую расслабленную рутину тропического рая. Умела смотреть на кажущиеся простыми вещи под другим углом, после чего с легкостью консервного ножа вскрывала скучную действительность и извлекала на свет новые, блестящие точки зрения.

Иногда Оля проявляла прекрасное чувство такта, чувствуя момент, когда стоило выключить неуемный жужжащий моторчик. Но уже через минуту в ней снова включался дух авантюризма, и девушка начинала изобретать все новые способы внести в монотонную и умиротворенную окружающую обстановку толику контролируемого безумия.

Бывало, мы о чем-то жарко спорили, но, не сойдясь во мнениях, Оля всегда внимательно выслушивала мои аргументы, прежде чем высказать свои. И даже иногда их принимала. Я отвечал ей взаимностью, признавая за ней право отличаться. Но это различие ничуть не умаляло моей симпатии, а даже, напротив, с каждым днем распаляло ее еще сильнее.

В другой раз она что-то с интересом рассказывала, и мы невзначай касались друг друга, неловко жестикулируя. От этих прикосновений меня била дрожь. В них не было и намека на вульгарные, пьяные клубные облапывания, ни намека на сексуальный вызов. Она прикасалась своими прохладными ладонями, в шутку заключала меня в объятия, и я сходил с ума, вдыхая медовый аромат ее волос и тонкий терпкий запах молодого загорелого тела.

Оля тоже чувствовала возникающее между нами электричество. Вдруг замирала, когда я невзначай гладил ее по спине, и задерживала свою руку в дружеском прикосновении чуть дольше, чем того требовали правила приличия.

Были в ее поведении и некоторые странности. Например, даже после нескольких дней пребывания на острове и состоявшегося формального знакомства Оля предпочитала избегать компании других обитателей. Мои островные друзья, с которыми я провел свой первый вечер в клубе, проявляли тактичность, не навязывая свое общество. Мы лишь перекидывались несколькими общими фразами, если пересекались на пляже или в клубе. Но Оля почему-то это общение игнорировала, не заходила дальше вежливого приветствия и постоянно тянула меня подальше от других гостей.

После того завтрака с похищением скатерти мы редко проводили время в клубе. Оля говорила, что «всякие рестораны» надоели ей еще дома и на острове ей хотелось бы все делать «не так, как обычно». Я разделял желания подруги, и большую часть времени мы проводили под густой растительностью, окружавшей отель, и на берегу моря, наслаждаясь послеобеденным сном в тени пальм, купаясь и загорая.

Наша кожа быстро приобрела ровный бронзовый оттенок без каких-либо последствий, вроде охватывающих все тело огнем солнечных ожогов – еще один подарок таинственного острова, заботящегося о комфорте своих гостей.

Но самым главным подарком все-таки была Оля. Не проходило и дня, чтобы я не поразился странному совпадению, по которому мы оба оказались в этом маленьком тропическом раю, где одежда подходит по размеру, а на полке вдруг находится твоя любимая книга. Иногда я в шутку говорил, что так гармонично подходящая мне Оля – часть идеальной сервисной программы отеля, за что получал щелчок по лбу и хвастливые заверения в том, что «вообще-то так и должно быть».

В комнате Оли так же, как и в моей, нашлись книжки, и иногда мы развлекали друг друга чтением вслух. Подруге традиционно доставались женские роли, а мне мужские. Она своим тоненьким голоском пыталась изобразить монолог героини в летах, а я покатывался со смеху. Оля картинно обижалась, запускала в меня книгой и заставляла дочитывать монолог престарелой леди за нее. И тогда наступала ее очередь смеяться.

Мы не пытались выяснить ничего об обычной жизни друг друга с тех самых пор, как Оля отказалась назвать свой город. Вполне хватало объединяющего нас маленького райского уголка и того волшебства, которое мы в нем находили. Местные могли бы нами гордиться – настолько мы стали похожими на них в отказе от всего мирского. Могли бы, если бы порой не приходили в полный ужас от нашей манеры нарушать все возможные принятые на острове правила.

В один из вечеров мы выпрашиваем у Джима бутылку вина и пару бокалов к ней. После чего, привычно игнорируя светский вечер на террасе, направляемся прямиком туда, где однажды случайно встретились.

Оказавшись на пляже, садимся на прохладный песок и по очереди, как в студенческие годы, отпиваем прямо из бутылки. Позабытые бокалы остаются лежать на песке, а мы молча смотрим на гипнотизирующий калейдоскоп синих огоньков в воде.

– Как ты думаешь, эти огоньки знают, насколько они красивы? – задумчиво спрашивает Оля, положив мне голову на плечо.

– Думаю, нет. Им ведь никто об этом никогда не говорил.

– А разве для того, чтобы узнать, что ты красив, кто-то обязательно должен об этом сказать?

– Ты знаешь, что ты красивая? – задаю я вопрос в лоб.

– Догадываюсь… – тянет Оля через несколько секунд смущенного молчания.

– Ты знаешь об этом потому, что тебе так говорили мужчины. Женщина свою красоту познает через мужчин. Скажет мужчина своей женщине «ты самая лучшая» – и она каждое утро будет просыпаться с этой мыслью. Самые красивые женщины – те, которых любят. Их легко узнать по глазам – их освещает свет, зажженный мужчиной. Есть мужчины, которые всю жизнь этот свет в своих женщинах гасят. Но есть и другие – кропотливо поддерживающие яркий огонь, подбрасывающие ветки и оберегающие его от ветра.

– Так почему же тогда эти огонечки такие красивые?

– Потому что мы их любим.

Оля улыбается, делает глоток, а я забираю у нее бутылку, втыкаю донышком в песок и, поднявшись, протягиваю руку.

– Что? – не понимает она, но протягивает руку в ответ и поднимается с песка.

Молча привлекаю Олю к себе, обнимаю за талию и подаюсь чуть в сторону, увлекая ее за собой, и какое-то время мы молча танцуем под размеренный, понятный лишь нам двоим, ритм ночного моря. Чувствую сквозь тонкую отельную одежду, как сильно бьется Олино сердце.

Сквозь прикрытые веки вижу слабое синее мерцание. Дыхание девушки становится отчетливее. В полной темноте слух обостряется настолько, что я даже могу расслышать кажущийся сейчас таким далеким шум клубного вечера.

Отстраняюсь от девушки и заглядываю ей в глаза. По Олиной щеке несколько раз пробегают голубоватые, отраженные от воды, блики. Некоторое время мы молча смотрим друг на друга, сбившись с ритма. Ее рот чуть приоткрыт, и я замечаю маленькую капельку вина под ее нижней губой. Не отдавая себе отчета, чуть наклоняюсь и подхватываю эту капельку губами, и через мгновение наши губы встречаются.

Долго целуемся с закрытыми глазами: сначала нежно и осторожно, едва касаясь, точно пробуя друг друга на вкус, а потом все более жадно, крепче сжимая друг друга в объятиях. Голова кружится, руки слабеют от раздирающего изнутри, наполняющего все тело восторга. Окружающая темнота взрывается в закрытых глазах голубыми искрами, уже не понимаю, где нахожусь я, где Оля, а где море с его голубыми огоньками. В мире остается только хрупкое подрагивающее тело, теплые влажные губы, ее рука в моих волосах.

Не замечаем, как безнадежно пьяные – не от вина, но от каждой секунды, проведенной вместе, задыхающиеся от счастья несемся по пляжу. Гормональный любовный коктейль, смешанный лучше любого из напитков в барном шейкере Джима, ударяет нам в головы. Едва оказавшись в номере, мы жадно набрасываемся друг на друга и двигаемся в сторону постели, по пути скидывая просторную одежду и неловко задевая немногочисленную мебель.

В эту ночь мы впервые за все время не нарушаем никаких правил и любим друг друга в полном соответствии со всеми законами вселенной. Вселенной, в которой захватившая мужчину и женщину страсть разрушает всевозможные условности и преграды. Мы любим друг друга некрасивой, первобытной, животной любовью. Каждая клеточка наших тел стремится навстречу друг другу и разлетается снопом разноцветных искр, вспыхивает сверхновой звездой в столкновении двух маленьких человеческих галактик. А потом мы снова и снова оказываемся в объятиях друг друга, мокрые от пота, горячие, стонущие.

Спустя несколько часов я лежу в кровати и сквозь полуприкрытые веки смотрю на обнаженную Олю, вышедшую на балкон. На острове глубокая ночь, и Оля не боится быть замеченной кем-либо из гостей, засидевшихся допоздна в клубе. Впрочем, насколько я успел узнать Олю, даже оказавшись замеченной в своем неожиданно безоружном состоянии, она найдет способ обернуть это обстоятельство в веселую игру. И, уверен, даже покажет случайному свидетелю язык, прежде чем смущенно скрыться в глубине номера.

Но никто не мешает Оле наслаждаться приятным морским воздухом, и я могу некоторое время с удовольствием наблюдать за стройными очертаниями тела, слегка освещенного холодным лунным светом.

Поднимаюсь, неслышно подхожу к девушке и обнимаю ее сзади. Она вздрагивает от неожиданности, игриво трется об меня попкой и чуть подается назад, стараясь сильнее завернуться в обхватившие ее руки. На улице прохладно, и Оля чуть поводит плечами, покрытыми мелкой россыпью мурашек. Я несколько раз провожу по ее коже ладонью, разгоняя стайку непрошеных зябких гостей.

– Останешься сегодня со мной? – Мой голос в полной тишине звучит неожиданно громко.

Оля отстраняется и через плечо смотрит на меня с таким изумлением, будто я только что предложил ей что-то неприличное.

– Нет, Саш. Не останусь, – со вздохом произносит она.

– Почему нет?

– Не хочу, чтобы все это волшебство прекратилось, – шепчет она и утыкается холодным носиком в мое плечо.

Хочу возразить, но чувствую, как напрягаются ее плечи, и не произношу ни слова. Женщины порой следуют своим, непонятным мужчинам мотивам. Можно попытаться проявить настойчивость, но не хотелось нарушать гармонию и счастье, почти физически ощущавшееся в воздухе.

Мы еще некоторое время проводим в комнате, обнимаясь в кровати и разговаривая шепотом, а потом я не без сожаления провожаю Олю до номера.

Она открывает замок, и, уже стоя в дверях, я целую ее в губы.

– Волшебство не может прекратиться, потому что мое волшебство – это ты, – шепчу я, как только наши губы расстаются, и направляюсь в свою комнату, где засыпаю крепким сном.

Следующие дни мы буквально не выпускали друг друга из рук и продолжали совершать маленькие безумства. Оля, как и прежде, пренебрегала обществом других отдыхающих, но теперь у нас все чаще появлялся уважительный повод, чтобы закрыться в номере. Часто мы проводили все время наедине – с самого утра и до позднего вечера. И когда солнце скрывалось за горизонтом, ведомые не на шутку разыгравшимся аппетитом, все-таки покидали номер, совершали вылазку в клуб, но лишь затем, чтобы вновь оказаться в отеле и начать все сначала.

За все время Оля ни разу не осталась со мной на ночь. Я несколько раз делал попытки удержать девушку, но она только отрицательно трясла головой и, прежде чем я успевал возразить, закрывала мне рот нежным поцелуем. После чего исчезала в своей стороне коридора до утра, а я оставался один и еще долго не мог уснуть, взбудораженный общением с этой девушкой.

В один из вечеров мы по ставшему традицией обычаю ужинаем на пляже, наблюдая за последними минутами заката. Предзакатное сияние озаряет весь горизонт, окрасив объемные, растянутые по горизонту облака во все оттенки оранжевого и розового.

– Я из Москвы, – вдруг невпопад выпаливаю я, когда Оля заканчивает ужинать и, играя пальцами на моей ладони, молча наблюдает за закатом.

Она ничего не говорит в ответ. Лишь усмехается и нежно проводит рукой по моей спине. В ее жесте я почему-то улавливаю сочувствие.

– Понимаю, почему ты выбрал остров, – говорит она. – В Москве пасмурно, а здесь всегда хорошая погода. Сколько мы тут отдыхаем – постоянно светит солнце.

– И это удручает. Избыток хорошего обесценивает удовольствие. Наверное, мы больше радовались бы солнцу, если хотя бы иногда шел дождь, и мы не воспринимали бы ясные дни как что-то само собой разумеющееся. Кроме того, – понижая голос, добавляю я, – у нас бы появился дополнительный повод не выходить из номера.

– Можно подумать, тебе так не хватает поводов, – смеется Оля и, запустив руку в мои волосы, треплет прическу. Ловлю тонкую хулиганистую руку и целую в запястье.

– В Москве, наверное, как всегда, нет лета. Там у людей точно достаточно поводов ценить редкие солнечные деньки.

В столице в эти майские выходные действительно испортилась погода. К концу дня небо затянуло беспросветной грязно-желтой пеленой, стало нестерпимо душно и влажно. Люди спасались от наступившей духоты под сухим воздухом кондиционеров в офисах и автомобилях, а выйдя на улицу, с беспокойством поглядывали на неестественно бежевое небо и спешили добраться домой, пока не разыгралась стихия.

На город упали первые капли дождя. Черное небо зигзагом расчертила вспышка молнии, и через несколько секунд над суетящимся мегаполисом прокатился первый раскат грома. Сработала сигнализация некоторых автомобилей, но ее звуки тут же потонули в шуме резко обрушившегося на город ливня.

Асфальт мгновенно почернел, вскипел пузырями. Небо выплескивало потоки воды на автомобили, на зазевавшихся прохожих, заставляя их ежиться и пытаться глубже спрятаться под ненадежную зонтичную ткань. Капли падали и на подсвеченные фасады зданий, в том числе на одно из них, из синего стекла, на котором красовалась огромная, выкованная из металла и покрашенная золотистой краской монограмма с двумя буквами «НВ».

Там, за синим стеклом, нес свое ночное дежурство пожилой мужчина. Белый медицинский халат свесился со спинки стула, на столе дымился чай. Пар из кружки попадал в тусклое свечение настольной лампы и, поднимаясь, исчезал в полумраке комнаты, заполненной шумом колотящего по огромному витражному стеклу дождя. Развешенные на стенах в большом количестве мониторы, практически не освещая окружающее пространство, зеленели всевозможными цифрами и графиками.

Мужчина что-то усердно писал в тетради, когда комнату озарила очередная вспышка молнии. Последовавший за ней раскат грома заставил содрогнуться синие стекла, оставленная на блюдце чайная ложка задрожала им в унисон. В следующую секунду висевшие на стенах мониторы и настольная лампа погасли. Мужчина прекратил писать и некоторое время слепо шарил руками по столу, когда свет неожиданно зажегся вновь.

Дежуривший старчески прищурился, беспокойно окинул взглядом включившиеся мониторы. Его глаза остановились на одном из них, он тихо выругался, поднялся с места и, схватив со спинки халат, быстрым шагом направился к лифту.

Последние лучи скрывшегося за горизонтом солнца угасли, и в темном небе острова проступили первые огоньки звезд. Мы с Олей лежим на еще помнящем дневное тепло песке и смотрим, как далекие неизведанные миры проявляются маленькими светящимися точками на необъятном небесном полотне. Звезды зажигаются одна за другой, словно кто-то невидимый специально проделывает циркулем круглые отверстия в раскинувшемся над нами черном куполе. И через эти отверстия до нас с Олей сейчас долетает яркий свет чужого солнца.

Сначала их было всего три. Потом стало девять. А потом мы сбились со счета, когда через несколько минут оказались укрыты черным космическим одеялом, причудливо расшитым звездным бисером.

– Люди уезжают за тысячи километров от дома ради трех-четырех или пяти звездочек на отелях, – задумчиво говорит Оля, перестав шепотом называть порядковый номер каждой загоревшейся звезды. – Но есть ли разница, какое количество звезд у нашего отеля, если на небе их гораздо больше? Люди могут получить миллионы и миллиарды звезд, просто покинув стены своих домов. Но вместо этого они переживают о частоте замены полотенец в их номерах. Чувствуешь, как символизм отдаляет нас от всего настоящего?

Ничего не отвечаю. Оле больше не нужны мои ответы, чтобы убедиться в том, что я чувствую то же самое. Наступила пора любовной телепатии, неминуемо возникающая между влюбленными, поэтому мы молча лежим, неотрывно глядя вверх, будто в огромном фантастическом планетарии.

Вдруг мне в голову приходит неожиданная идея.

– Раздевайся, – тихо шепчу я.

Оля поворачивается ко мне. В глазах чертики.

– Ты серьезно? Прямо здесь?

Отрицательно мотаю головой, обнимаю лежащую на песке девушку и, зацепив пальцем край штанов, тяну их вниз.

– Мы пойдем купаться.

Ночное купание – единственное, что мы еще не успели попробовать, поскольку все вечера на побережье неизменно заканчивались торопливым бегством в номер.

Оля соглашается, и вот мы уже стоим по пояс в неожиданно теплой черной воде и прислушиваемся к своим ощущениям. Над нами переливается серебристыми колючими звездами небо, а вокруг, куда ни глянь, – темная спокойная водная поверхность. Не покидает чувство, что мы оказались в бесконечном космическом пространстве среди звезд, и вокруг нет ничего и никого, кроме белеющего в темноте обнаженного тела девушки, стоящей в нескольких метрах от меня, и легкого, синеватого, почти незаметного свечения у берега.

– Класс… – слышу я восторженный шепот Ольги, всматривающейся в темноту. –   Иди ко мне, – чуть громче шепчет она.

Делаю вдох и ныряю в сторону Оли. Подводную черноту разрезают маленькие искрящиеся пузырьки воздуха, разлетающиеся по сторонам от каждого взмаха рук. Гребок, еще один. Я размеренно, метр за метром, преодолеваю разделяющее нас расстояние, как вдруг окружающее пространство вздрагивает и искажается.