Текст книги "История чудовища"

Тишка, отвергнув предложение Виктора сесть ему на плечо, быстро вышагивал в сторону городка Медов. Иной раз Виктор едва за ним поспевал, увязая в густых кустарниках и цепляясь накинутым на плечи плащом за острые колючки. Покинув пещеру, оба ничего друг другу не сказали. Тишка, словно не зная усталости, бросился в густую чащу, а Виктору, согласившемуся на столь опасную и малопонятную авантюру, пришлось догонять домового, чьи маленькие, но невероятно сильные лапы вмиг ломали мешающие проходу ветви или перерубали их острыми когтями. Когда же оба покинули черту кустарников и вышли наконец-то на менее заросшую местность, то Виктор, поравнявшись с Тишкой, задал вопрос:

– Что случилось, приятель? Почему ты зовешь меня в то место, где меня могут просто убить?

– Не шутишь? – усмехнулся домовой одними лишь черными глазами. – Место, где тебя могут убить? А почему же ты решил идти во владения вурдалака? Разве там тебя не убьют?

– Там мне, по крайней мере, есть за что умирать, – спокойно ответил Виктор, перебираясь через поваленную сосну, успевшую подгнить и обрасти поганками.

– А там, куда я тебя веду, умирать тебе не придется, если ты, конечно, еще не растерял трезвости ума.

Слова домового были холодными и жесткими. Тон его не был смягчен и, казалось, старался полоснуть острием побольнее. Виктор лишь плотнее укутался в плащ, хоть ни капли не замерз, и, не проронив более и слова, последовал в сторону города.

Когда оба вышли из леса, то тут же перед ними раскинулось широкое поле, уходящее направо до городского кладбища, которого и видно не было, и налево – до речушки, которая била из-под горы и, виляя по лесу, впадала в Глубоководницу, пересекая широкое пастбище овец. Впереди, где-то на расстоянии трех-четырех миль стоял город Медов, окруженный частоколом и, наверняка, спящими охранниками. Тишина, безветрие, звездное небо ночи и луна, пока еще не сильно клонящаяся к закату – все благоволило сну.

– Меня, видно, не боятся только пастухи и овцы, – ухмыльнулся Виктор, взирая на пасущихся ближе к городу овец, белоснежными в свете луны спинами выдающими свое присутствие. – Разве медовчане не боятся чудовища из леса?

– Там десяток пастухов с самострелами и постоянно на страже три человека, – пояснил Тишка, на секунду выйдя из состояния «обухом по голове» и, остановившись, чтобы перевести дух.

Его слова подтвердились небольшим костерком пастухов, расположившимся за стадом, что как бы зажимало овец между крепостным частоколом и костровым постом, где прогуливались по периметру мужики с самострелами. Появляться на глазах у вооруженных и наверняка готовых стрелять во все движущееся, что не напоминает овцу, мужиков, товарищам не хотелось. И они сделали небольшой круг, идя местами по высокой траве, а местами как будто состриженной, а на самом деле съеденной овцами. По-прежнему они не разговаривали. Им словно не хотелось нарушать прекрасную тишину ночи, такой своеобразной и спокойной. Было просто приятно идти по зеленому, пахнущему чистым ароматом трав полю. Пожалуй, если бы не место назначения, то Виктор наверняка бы упивался красотой представшей ночи, но сейчас он не мог расслабиться, предчувствуя нечто дурное. Оно либо уже случилось, либо этому обязательно предстояло случиться, по-другому объяснить поведение домового было нельзя. Он крайне редко впадал в подобное состояние.

Пройдя треть пути, Тишка холодным тоном убедил, что в бревенчатой башне за частоколом городской стены, возвышающейся в ночи, нет ни одного бодрствующего охранника, что было им лично проверено на пути к гроту. Так оно и было, и вскоре до ушей Виктора долетел храп, исходящий из бойниц, тускло светящихся парой зажженных в башне масляных ламп. Город был совсем рядом. Виктор и Тишка подошли к старому частоколу и никто даже не попытался их остановить. Медов встретил непрошеных гостей тишиной и противным запахом сточных канав, куда сливались отходы и испражнения со всех домов.

– За мной! – сухо скомандовал домовой, пролезая в небольшую расщелину между двух кольев.

Виктор, не задавая лишних вопросов, примерился к паре старых кольев, которые в довольно мягкой земле едва держались, видимо, здесь часто кто-то бегал за пределы города и, расшатав их, выдернул из утрамбованной земли, точно два молочных зуба. Перейдя на другую сторону частокола, он вернул их на место, запомнив, с какой стороны от башни те должны находиться, если придется бежать. Пока Виктор занимался данной процедурой, домовой исчез, а на его месте теперь сидел серого окраса кот внушительных размеров, взирая на чудовище необычной для котов чернотой глаз.

– Веди, – прорычал своим звериным голосом Виктор, прекрасно зная, что домовые могут превратиться практически в любое животное. Потому вовсе не удивился перемене облика Тишки.

Кот отчетливо кивнул серой головой с выдающейся вперед нижней челюстью, которая делала его неприятным на вид животным, и заспешил в сторону домов, стоящих вокруг площади, расположенной в центре города.

Нырнув в местами освещенную луной и звездами улицу, они заспешили вглубь города. Первым шел домовой в обличие большого серого кота с черными глазами и выпяченной вперед челюстью, а за ним – чудище, укутанное с ног до головы, словно священник, в сероватые одеяния… Священник весьма внушительного роста и ширины плеч. Так они и пробирались по темным, смердящим, в сравнении с чистым воздухом леса, улицам, меж каменных и деревянных построек, в которых мирно похрапывали, в иных местах постанывали медовчане. Улицы были тихими, и вскоре Виктор перестал прижиматься к стенам, стараясь казаться как можно меньше: сутуля плечи и низко опуская голову. Он более уверенно шел за крупным серым котом, который пару раз останавливался и, вперив глаза вверх, громко мяукал и получал на это ответ, после чего продолжал перебирать лапами, покрытыми жесткой, короткой шерстью.

Виляя из улицы в улицу и словно теряясь в лабиринте города Медов, а затем вновь выныривая на нужное направление, оба путника старались добраться до одного Тишке известного места как можно скорее. Один раз их чуть не увидел патруль из пары стражников, нехотя несущих опасные своей остротой бердыши на латных наплечниках. Да и ночь – верный помощник в вылазке – скоро должна была сдать свои полномочия. Небо начинало светлеть, а вместе с ним на улицы начали выходить и люди. Лишь обостренный слух Виктора два раза спас его и серого кота от столкновения с толпой пьяных. Те настолько упились, что даже не орали песни, а лишь мирно и тихо перебирали ногами в сторону дома. Но сколь хорошим ни был слух чудища, он его все равно подвел в просыпающемся городе, когда шум начал доноситься практически со всех сторон. В этот момент Тишка завернул за угол, а Виктор, сделав за ним шаг, лицом к лицу встретился с каким-то пьянчугой, облокотившимся на стену. Пьяница хоть и был вдрызг, но все же сумел схватить Виктора за грудки плаща и удержаться на ногах от столкновения.

– Ты дороги, сука, не видишь или как? – дыхнул он смесью перегара и гнилых зубов, попытавшись встряхнуть пойманного им наглеца.

Голова его была столь тяжела, что поднять ее и посмотреть негодяю в лицо он не мог. Лишь крепко для своего состояния держался за старую ткань плаща. Виктор же с облегчением выдохнул, поняв, что легко отделался. После чего попытался было отцепить крепко впившиеся пальцы пьянчуги, но тот ни с того ни с сего взвыл препротивным пьяным тенором:

– Эта сука меня не уважает!

Рассвет приближался, и голос пропойцы мог с легкостью привлечь кучу нежелательного внимания уже просыпающихся людей, что, впрочем, и произошло.

– Я те поору, скотина! – раздался голос сверху, после чего Виктору в голову полетело что-то мягкое, что разлетелось сотней мокрых ошметков от соприкосновения с головой и оставило неприятную вонь.

Чудище подняло голову рефлекторно, желая увернуться от следующего снаряда, когда увидело в окне в метре от себя растрепанную бабу с едва держащейся в сорочке пышной грудью. Та вновь замахивалась помидором, но вмиг затихла, увидев, в кого угодил ее снаряд. Капюшон соскользнул с головы Виктора, представив бабенке отвратительное зрелище животной морды, озлобленной встречей с пьяницей и неожиданным нападением сверху. Помидор из пухлой ручки пышногрудой медовчанки выпал в ту же секунду, а в следующий миг ее глаза закатились, не успела она и взвизгнуть, после чего, бухнув грудью о подоконник, ввалилась в дом с сопоставимым ее пышности грохотом.

– Я те ща… – бухнул пьяница, по-прежнему сжимая ткань плаща, когда Виктор, не церемонясь, треснул его о каменную стену затылком, словно пушинку, от чего пыл одурманенного алкоголем бойца остыл. Пьянчуга сполз по каменному фундаменту на мостовую, издав жалобный звук поражения из места, расположенного ниже пояса.

Времени на то, чтобы церемониться и тихо пробираться по улицам, не было, и чудище быстрым шагом, иногда переходя на бег, последовал за домовым. Спешить, как назло, пришлось в самый центр Медова к рыночной площади, а точнее – заброшенной двухэтажной лавке, покрытой пеленой старости и атмосферой затхлости.

С десяток сонных человек, потирающих глаза и бредущих в полудреме по своим делам, заметили, как гигант, с ног до головы укрытый накидкой из грубой серой ткани, горбясь и стирая что-то с головы будто бы звериной лапой, густо поросшей шерстью, бежал вслед за здоровым, черноглазым котом. Но спросонья и не такое кажется и потому событию никто особого внимания не придал. Виктор же, подгоняемый рассветом, добежал до покосившейся двери, в щель которой между косяком и дряхлым деревом едва протиснулся Тишка. От волнения он дернул ее так сильно, что все деревянное здание затрещало и внутри отчетливо раздался звук падения чего-то тяжелого. Но обращать внимание на ветхость постройки времени не было и, вырвав старый замок, он проник в затхлое и темное помещение.

От каждого шага пыль спадала на голову сквозь щели в ссохшихся от времени досках второго этажа. Здание было темным и старым и буквально всюду оплеталось крепкой паутиной, густо облепленной пылью. Рассвет наступал стремительно, и от этого сквозь многочисленные мелкие дыры в здание проступали пока еще слабые лучи предрассветного солнца, хоть как-то освещая дряхлые и скрипучие ступени, ведущие на второй этаж. Первый же был густо заставлен стеллажами с книгами и бесконечным количеством мензурок, перегонных кубов и различных систем, предназначенных для выпаривания, преобразования и приготовления зелий или других смесей. Когда-то это был хороший, расположенный прямо в центре города магазин-лаборатория по изготовлению лекарственных снадобий, но теперь чудовище и странный кот были первыми, кто посетил его за последние несколько лет, что можно было понять по изъеденным молью шторам, в несколько раз потяжелевшим от насевшей пыли и, закрывающим старые потемневшие окна.

– Не слишком-то примечательное место, – с лестницы буркнул Тишка, представ в истинном обличии крепкого, покрытого серой шерстью домового. – Пойдем.

Виктор потер нос, стараясь защитить его от повсеместно витающей пыли, и последовал за удаляющимся наверх по угловой лестнице Тишкой.

Второй этаж предстал таким же старым и пыльным, но более просторным. Здесь, по всей видимости, жил хозяин лавки. У левой стены треугольной мансарды стояла койка, покрытая одеялом пыли, напротив нее спокойно ветшал письменный стол с кипой дряхлых бумаг. Казалось, тронь их пальцем, и они рассыплются на мелкие части. Больше, кроме табуретки, ютящейся под столом, ничего не было, если не считать окна, также зашторенного тяжелой, пыльной тканью. Когда Виктор поднялся по скрипящим ступеням, то увидел Тишку, сдирающего с большого квадратного окна мешковину. Как только та упала на пол, то всю комнату заволокло пыльным туманом, сквозь который невозможно было что-то углядеть. Но пыль оказалась тяжелой и прибилась к полу достаточно быстро, заставив домового поморщить носом, а Виктора сдавленно чихнуть в лапу.

– Зачем мы здесь? – вновь повторило вопрос чудище, подходя к мутному и грязному стеклу, сквозь которое виднелась просыпающаяся площадь городка.

– Сегодня кое-что решится, – сухо ответил домовой, усаживаясь на пыльную койку. – Решится для тебя, для меня и еще кое-кого.

Виктор внимательно посмотрел на приятеля коричневыми и такими яркими глазами, после чего передумал расспрашивать его дальше. «Раз решится, так решится», – подумал он, подходя к столу и выдвигая из-под него табуретку. «Подождем». – Виктор сел.

Время ожидания прошло в молчании. На улице светало, и какая-то странная оживленность присутствовала на площади. Люди приходили и просто толпились. Раздавался галдеж толпы, и с каждой минутой присутствующих становилось все больше. Казалось, что сейчас подъедет фургончик, запряженный тройкой, и с выдвижной платформы будут вести представление фокусники. Люди же в ожидании этих самых фокусников приходили и приносили с собой еду в корзинках, шумно обсуждали что-то, что невозможно было разобрать из-за переплетающегося гомона, и ждали.

– Вчера ночью, – заговорил Тишка, спустя добрых полчаса, – на несколько домов напали ожившие трупы крыс. Они пролезали в дома и жрали заживо отбивающихся медовчан. Крыс было много и напали они неожиданно, потому не все домовые сумели среагировать. Каждый труп напитан какой-то темной силой, которая ослабляла моих собратьев… В общем, было убито двое мужчин, четыре женщины и одного младенца крысы загрызли прямо в колыбели…

– Почему ты раньше не сказал? – тихо спросил Виктор после долгой паузы, во время которой к нему пришло осознание всего ужаса произошедшего.

– Это темы не меняет, – фыркнул Тишка, и чудище увидело, как трясутся крепкие лапы домового, а его скулы выбивают скорый ритм в танце злости.

Спрыгнув с пыльной койки, домовой подошел к мутному стеклу и протер на уровне глаз окружность, чтобы лучше видеть. Виктор также встал, выглянув на улицу. В этот момент людей на площади было не менее двухсот. По периметру стояли стражники с дубинками на поясах, видимо, для того чтобы научить спокойствию тех, кто учинит беспорядки, а не покалечить их. Торговые лавки были пусты и все чего-то ждали.

– Везут, смотрите! Везут чудище, люди! – разобрал Виктор в толпе крик какой-то женщины, который тут же подхватила толпа.

Она оказалась права. На середину площади из проулка в сопровождении отряда конных стражников выехала запряженная тремя жеребцами клетка на платформе. Частые металлические прутья толщиной в палец сдерживали, казалось бы, пустоту, но через мгновение зоркие глаза Виктора увидели прикованный четырьмя серебристыми цепями пушистый комок.

– Кто это? – спросил Виктор, едва расслышав свой голос в яростном гудении толпы.

– Домовой, – коротко ответил Тишка, не отрывая черных глаз от стекла.

Из толпы в клетку полетели камни и овощи, густо покрывая ее стекающими ошметками. Не многие снаряды достигали цели, попадая в коричневый комок шерсти, закованный в сталь и висящий над полом клетки с разведенными в разные стороны лапами. В конце концов вмешалась конница, оттеснив хлынувший к клетке люд. На какое-то время закончилась стрельба овощами и камнями, а тройка коней остановилась напротив окон, где стояли Виктор и Тишка. Их и клетку разделяла возбужденная толпа народа. В воздухе раздались громкие возгласы одобрения, когда на площадь, гарцуя на здоровом коне черного цвета, выехал градоначальник. Он был пузат, а с огромной головы черные, сальные волосы, ниспадали на грузные плечи, облаченные в дорогой бархат. Было заметно, что конь не без труда держит этого здоровяка.

Конный отряд расчистил площадку перед клеткой для своего командующего, и градоначальник остановил измученного скакуна перед толпой, одобрительно приветствующей его.

– Вот этот сукин сын, – прорычал под нос Тишка, прислонив когтистые лапы к стеклу.

Не успел Виктор что-либо сказать, как заговорил грузный глава города.

– Приветствую, медовчане! – прокричал он на всю площадь. Народ ответил ему подобием ликования. Как только пыл людей поубавился, он продолжил:

– Сегодня день траура. Прошлой ночью мы потеряли пятерых своих горожан…

– Этот ублюдок даже не знает, что убитых было семеро, – заиграл скулами Тишка.

– Наш город подвергается все новым нападкам, – продолжал градоначальник, – но сегодня этому пришел конец! – Он остановил свою речь, чтобы люд вновь поликовал. – Тварь, что убивала смелых мужей темными ночами, чудовище, что убило прошлой ночью пятерых наших жителей, наконец-то поймано, и вот оно! – указал он толстым пальцем на клетку, где бессильно висел на цепях домовой. – Лицезрейте кровожадного убийцу!

Крик негодования и ярости поднялся над площадью, и конному отряду вновь пришлось сдержать хлынувшую к клетке толпу. Народ, объятый кровавой жаждой мести, стремился к мелкому домовому, чтобы разорвать его собственными руками, не взирая на толстые металлические прутья клетки. Ночь миновала и ужас, сковывавший разъединенных сумраком людей, отступил, сменившись жаждой расправы.

– Правосудие восторжествует сегодня! – тряся щеками, прокричал градоначальник. – Палача!

На зов грузного главы города появился тощеватый мужчина, чье лицо было скрыто надвинутым на нос капюшоном. В руках он держал деревянный чемодан. При виде палача толпа одобрительно завизжала и раздались все нарастающие крики: «Смерть чудовищу! Смерть чудовищу! Смерть чудовищу!» Постепенно крики стали превращаться в клич, и площадь утонула в призыве к кровавому насилию.

– Ты видишь, что являют собой люди?! – взревел Тишка, обернувшись к застывшему Виктору. – Видишь, как они относятся к тем, кто пытался спасти им жизнь! Они убьют своего защитника лишь потому, что он не похож на них…

– Они не знают истины, – неуверенно проговорило чудовище, смотря, как палач заходит в раскрытую для него дверь клетки, крепко сжимая деревянный чемодан в тощей руке. – Они напуганы и потому…

– И потому убивают?! – брызжа слюной, прорычал Тишка. – Ты идиот, если считаешь так! Открой глаза и увидь суть происходящего!

На мгновение Тишка замолчал, быстро переведя взгляд на толпу, после минуты поиска он прислонил когтистый палец к стеклу, указывая на кого-то в толпе.

– А это кто? – спросил он более спокойно. – Знакомое лицо, не правда ли?

Переведя взгляд в указанную Тишкой сторону, Виктор всмотрелся сквозь мутное стекло и вздрогнул, увидев у края толпы знакомые каштановые волосы, лежащие на плечах девушки. Через мгновение она обернулась, показав округлое лицо, карие глаза и чуть вздернутый кверху нос. Это была Мария и она улыбалась, стоя рядом с каким-то мужчиной, держащим ее за талию.

– Все мы разочаровываемся в людях, – пробурчал Тишка, смотря на девушку. – Взгляни, как она счастлива на месте скорой гибели моего сородича. Она, как и все здесь присутствующие, пришла на показательную казнь. Она пришла ради того, чтобы увидеть, как умирает ни в чем не повинное существо, и улыбка счастья застыла на ее лице. Разве ты не видишь?

– Прекрати! – рыкнул в ответ Виктор. – Она, как и все, не понимает, что совершается ошибка!

– А что толку? – вновь перевел домовой взгляд на чудовище. – Так будет всегда, ведь человек боится всего, что не похоже на него, и оттого он противен. Но тебе дан шанс уйти от этого всего и сделать выбор, друг. По природе своей я не могу пойти против человека. Не могу вредить и потому не в силах спасти своего сородича. Но ты волен сделать выбор: стать убийцей или остаться тем, кто ты есть. Помоги мне спасти собрата из лап этих убийц! Ворвись в толпу в своем обличии зверя и освободи пленника.

– Что? – не веря собственным ушам, переспросил Виктор, смотря на Тишку горящими глазами. – Ты хочешь, чтобы я показался им всем? Хочешь, чтобы я убивал неповинных людей и подставил свою жизнь под угрозу, когда я так близок к тому, чтобы вновь стать человеком?

– Ты не человек! – заорал домовой, и мутные стекла задрожали от громогласности его крика. Мощная грудь заходила ходуном, а глаза блеснули чернотой ненависти и злобы. – Выбирай, – прошипел он едва слышно.

В этот момент раздался душераздирающий вой. Палач приступил к своей работе. Он достал закругленный, точно клюв стервятника нож и приступил к сдиранию кожи с верещащего домового, крепко сдерживаемого цепями. Полилась кровь. Толпа заликовала.

Виктор стоял перед окном и его била дрожь от человеческой жестокости. Он желал выбить окно и ворваться в толпу в обличии зверя и наказать каждого из присутствующих за их грязь в душе и ухмылки на лицах. Ему вдруг захотелось убивать и рвать этих грязных трусов, смеющихся, видя страшные страдания неповинного создания, которое виновно лишь в том, что природа наделила его обязанностью охранять и защищать людей, за что он сейчас и расплачивается.

– Помоги ему! – взревел Тишка, схватив Виктора за ногу крепкими лапами. – Спаси, пока не поздно!

Ярость закипала внутри. Зверь просыпался и готов уже был вырваться на волю, когда взгляд чудовища вновь ухватился за каштановые волосы. Он увидел Марию. Увидел, как она, зажав ладонями уши, пробивается сквозь толпу. Видел, как ее ухажер кричит что-то ей вслед, но девушка не обращала внимания и лишь сильнее прижимала ладони к ушам, когда палач вновь резал домового и снимал шкуру наживую.

– Его сейчас убьют! – закричал Тишка, толкнув Виктора в ногу с такой силой, что гигант покачнулся и едва не упал, успев схватиться за пыльные шторы, обрушив на домового столб пыли. – Помоги, прошу тебя! – кашляя, молил домовой.

Виктор перевел взгляд горящих глаз на приятеля, и боль бессилия в них отразилась стоящими слезами. Тишка прочел ответ во взгляде и отстранился, неуверенно ступая по дощатому полу. Выглядел он так, словно ему в грудь вонзили нож, но он не почувствова боли, а лишь холод, осознавая произошедшее. Но продолжалось это всего лишь мгновение. Взяв себя в руки, домовой оскалился и сквозь зубы презрительно процедил:

– Человек.

В следующую секунду он взмыл над полом и, перевернувшись в воздухе, превратился в огромного ворона. Мутное стекло зазвенело, когда широкие крылья и мощный клюв разбили его вдребезги.

Лишь сейчас Виктор осознал, что произошло. С улицы, сквозь вой умирающего домового и довольные крики толпы, донесся визг людей, повернувшихся на звон бьющегося стекла. Раздался душераздирающий визг, и пальцы из толпы указали в сторону Виктора, застывшего от ужаса на месте.

– Чудовище! – верещали какие-то бабы, едва не теряя сознание. – О боже… Чудовище!

Крик привел Виктора в себя, он отпрянул от окна, бросившись к лестнице. Казалось, что все позабыли про домового и теперь люд кричал, звал стражу и указывал на забытую всеми лавку.

Страх объял его и окутал липкими щупальцами. Лишь теперь он осознал, в какой ситуации находится и что теперь из города будет не так просто выбраться. Раздался треск, и дверь в лавку с хрустом развалилась под ударом бердыша. Несколько стражников, точно Виктор не мог посчитать, ворвались в здание и опьяненные бешенством толпы и их неумолкаемыми криками бросились на тварь, в ужасе смотрящую на них ярко-коричневыми глазами из полумрака комнаты. Они не раздумывали, в отличие от Виктора, и первый же удар мог рассечь морду чудища, если бы не звериные рефлексы. Увернувшись от удара, Виктор схватился за древко и мощным толчком отбросил стражника, повалившегося на товарища со сдавленными криками.

Отход к двери был заблокирован, и чудовище бросилось наверх, чувствуя, как страх берет верх над ним, стараясь выпустить на свободу зверя, рвущего когтями нутро. И Виктор поддался. Ужас одолел его и из горла вырвался рык, а тело трансмутировало болезненно быстро, сменив рассудок человека на звериное естество.

Когда стражники вбежали на второй этаж, крепко сжимая в руках оружие, то в ужасе остолбенели, увидев поднимающегося с пыльного пола огромного медведя, чья пасть ощерилась огромными, желтыми клыками с мужской палец. То ли ужас, что затуманил разум, то ли свет дня сыграли роковую шутку с одним из стражников по имени Влас, дав ему неразумный импульс, который оставил без мужа молодую жену и без отца двух близнецов, которые еще не отвыкли от груди матери, но он бросился в атаку. Оружие полоснуло медведя по спине, но не нанесло ему смертельного ранения. Лишь кровь крупными каплями успела коснуться пыльной доски на полу, как огромная, мощная лапа пробила кожаный нагрудник и буквально превратила в кашу внутренности смельчака с характерным хрустом ломающихся костей и лопающихся органов.

Это был сумасшедший день и как только стражник Влас отлетел, моментально умерев от удара, то остальные стражники, выставив перед собой бердыши, бросились на чудовище с бешеными криками безумцев.

Инстинкт самосохранения сработал и медведь, издав оглушительный рык, бросился к разбитому окну. Не останавливаясь, он выпрыгнул из окна в толпу людей. Мясная лавка, стоящая около здания, смягчила падение, но разлетелась на десятки деревянных щепок. Люди чудом успели разбежаться от смертельно опасных лап, увенчанных огромными когтями. Земля под лапами чудовища задрожала, а из пасти вырвался громогласный рев, оглушающий бегущую толпу.

Многие бы сказали, что монстр, ведомый кровавой жаждой, бросился на людей, но, ни кто не имел понятия, что глубоко внутри огромного медведя притаилось сознание человека, укрытое толстой шкурой зверя, и сознание это испытывало ужас. Все вышло из-под контроля и грозило страшной расправой… Но кому?

Конные стражники, охраняющие клетку с домовым от толпы, пришпорили лошадей и бросились на чудище с дубинками наперевес. Два арбалета были заряжены и болты хищно поблескивали в сторону твари.

– Пли! – взревел глава города, окруженный толпой стражников, не бросившихся на зверя. – Убить чудовище! Мать вашу! Пли!

– Но там люди! – не отрываясь от прицела, ответил один из арбалетчиков. – Слишком опасно…

– Пли, сукин сын! – не дал закончить стражнику градоначальник. – Стреляй, если не хочешь положить башку на плаху!

Раздались два упругих спуска крючков и болты, засвистев в воздухе, кинулись на поднявшегося на задние лапы медведя, отбивающегося от ударов бердышей подоспевших стражников и дубинок конных. Первый болт достиг цели, глубоко впившись в бок твари. Раздался оглушительный рык боли, и монстр бросился вперед, сбив двух всадников на гнедых жеребцах. Второй болт свалил еще одного жеребца, попав точно в голову. Конь умер моментально, наверняка, не поняв, что произошло.

– Перезарядить! – взвизгнул из-за спин стражников градоначальник на арбалетчиков.

В этот момент Виктор бежал, полностью отдавшись власти зверя. Спину жгло от нестерпимой боли, а правый бок горел адовым пламенем от разорвавшего плоть болта. С каждым движением онемение от раны распространялось все сильнее, и правая лапа двигалась все хуже. Сзади раздавались дикие крики скачущих за ним стражников, готовых совершить подвиг и убить зверя.

Толпа расступалась перед монстром. Люди бежали прочь, стараясь скрыться в первом попавшемся здании. На площади образовалась суматоха, и лишь она позволяла медведю держать дистанцию: под копыта лошади то и дело лезли обезумевшие от ужаса медовчане.

– Пли! – приказал градоначальник, выбравшись из кольца охраны, так как зверь удалялся прочь и в нем чувствовался страх.

– Слишком далеко, – вновь запротестовал стражник с арбалетом в руках.

В следующую секунду грузный глава города пришпорил коня и, вырвав арбалет из рук стражника, направил его на убегающую с площади тварь. Палец нажал на курок. В чем нельзя было отказать толстяку, что потел даже от ходьбы, так это в меткости. Арбалетный болт, чудом не задев стражника, настигающего чудовище, вспорол загривок твари, вырвав клок плоти с шерстью.

Виктора обожгла ужасная боль у самого затылка и взор его окончательно затуманился. Зверь ревел от боли и количества бегающих людей. Чудом Виктор вернул контроль над собой. Когда взгляд стал прежним, то он остановился на месте. Под лапой было что-то мягкое и теплое. Глаза метнулись вниз, и зверь отпрянул, издав громкий рык, словно еще один болт пронзил плоть. Под огромной лапой лежало бездыханное тело маленькой девочки. Не больше семи лет. В красном сарафане с искаженным от ужаса и боли лицом, которое вмиг побелело от вытекшей из ран на груди крови. Когти зверя были окровавлены, а на теле девочки отчетливо виднелись глубокие раны, из которых вытекала жизнь малышки. Физическая боль ушла далеко, но изнутри подступила горячая тошнота. Изнутри поднималось что-то мерзкое и ужасное. Медведь выгнулся, и рвотный позыв сократил его тело, но лишь отвратительный рев вырвался из огромной пасти. Все поплыло перед глазами и он, в обличье зверя, пошатнулся, едва удержавшись на лапах… К реальности вернул удар бердыша по голове. Теперь боль вспыхнула с оглушительным звоном и кровавым водопадом, что хлынул с правой стороны из отрубленного уха и частично снятого скальпа. Безумие во всей своей ослепительной ярости охватило Виктора. Он больше не мог сдерживаться и не хотел. Он укрылся внутри зверя, дерущегося за жизнь. Наружу вышли инстинкты, а вместе с ними пришла смерть.

Окруженный всадниками и стражниками зверь бросился на ближайшего из конных и сомкнул пасть на голове, раздавив череп, как куриное яйцо. Следующий стражник еще долго захлебывался кровью, хватаясь дрожащими руками за разорванное брюхо, стараясь удержать выпадающие кишки… но тщетно. Кровь зверя и умирающих смешалась на площади. Калечащие удары сыпались на чудовище, а в ответ раздавался визг умирающих от медведя, не ведающего страха. Зверь дрался за свою жизнь и за жизнь сжавшегося где-то внутри человека, чей рассудок помутился от произошедшей трагедии.

Площадь опустела. Остались лишь сражающиеся, трупы и раненые. Если бы кто-то посмотрел на клетку, то увидел бы безвольно повисшего на блестящих цепях домового с растекшейся под ним лужей крови. На верхней же части клетки сидел огромный ворон, чьи черные глаза смотрели на изуродованное и бездыханное тело.

Когда на камнях площади лежало пятеро мертвых и еще двое умирающих стражников, подоспела подмога, конным расчетом выехавшая из переулка, откуда утром появилась клетка с домовым. Эти стражники являлись элитой города Медов. Закованные в сталь, с мечами в руках, на мощных скакунах, укрытые кольчугой они неслись в сторону приведшего город в ужас чудовища. Завидев их, оставшиеся конные отступили, тяжело дыша. Их работа была окончена, и теперь богатыри должны закончить бой. К подоспевшим воинам присоединился и отряд градоначальника, схватившего арбалет и подгоняющего едва держащегося на ногах коня.

Зверь, словно поняв, что задержись он еще на мгновение и точно исполосуют до смерти клинками, бросился прочь. Следом за ним неслись богатыри с оголенным оружием в руках и боевым кличем на губах.