Текст книги "Осколок империи"

4

Поезд трясся на стыках рельсов уже седьмой день.

Давно уже скрылись позади, в удушливом паровозном дыму Волга, башкирские степи, Уральские горы, шумная привокзальная площадь Челябинска, провинциально-сонный Курган, промелькнул еще один кусочек степи под Петропавловском, уплыл в ночь так и не увиденный толком Омск… Алеша, конечно, знал, что Россия велика – география в гимназии была у него одним из любимейших предметов. Но одно дело рассматривать бескрайние российские просторы на карте, следуя указкой за тоненькой красной линией, соединяющей Петроград с далеким Владивостоком, а другое дело – самому проехать без малого три тысячи верст и знать, что до финала еще ох как далеко.

Конечно, разруха понемногу уходила в прошлое. До прежнего же порядка на железной дороге, который Алексей помнил по ежегодным поездкам с маменькой и няней на юг, к Черному морю (отцу, занятому на службе, всегда было недосуг, но для мамы с ее слабыми легкими Крым оставался единственным спасением до самого рокового шестнадцатого года), еще было далеко. Чего только стоили переполненные «купе», в каждом из которых вместо четырех, положенных по задумке неведомого конструктора, пассажиров, ютилось самое меньшее шесть-семь человек. Добавьте сюда безбилетников, с риском для жизни устроившихся на крышах, так что пассажиры купе половину дороги имели счастье любоваться в окно свисающими оттуда ногами в драных сапогах, лаптях, а то и голыми пятками в коросте несмываемой грязи. А постоянный гвалт, мат, вопли грудных младенцев, визг гармошек, порой игравших с разных концов вагона диаметрально противоположные мелодии? А грязь, вонь, едкий махорочный дым, висящий настолько плотными пластами, что казалось, будто на них можно подвесить пресловутый топор? А необходимость выскакивать на станциях, если требовалось набрать кипятку, купить какой-нибудь снеди или элементарно справить нужду? А потом до хрипоты спорить с кем-то, преспокойно занявшим твое место на железном основании «вас тут не сидело».

Ничто не сплачивает людей так, как долгая совместная дорога. Еланцев-младший всегда плохо сходился с новым для себя человеком из-за врожденной скромности, деликатности и всего прочего, что папенька с солдатской простотой называл «интеллигентским слюнтяйством». Но тут, в новой для себя обстановке, почувствовал, как эти качества куда-то улетучиваются сами собой. Уже на второй день пути он знал по именам всех своих соседей, вкратце ознакомился с их полными горестей биографиями и успел поведать свою, понятное дело, умолчав о некоторых подробностях, в это неспокойное время могущих оказаться роковыми. Да и стоило ли надеяться, что кто-нибудь из его товарищей поневоле отважится поведать первому встречному полную версию своей «Книги Жизни»? Поэтому дорожные рассказы воспринимались как чистая беллетристика, степень занимательности которой зависит исключительно от литературных талантов автора.

Место у окна, напротив Алеши, занимал вальяжный седовласый мужчина тех лет, что еще нельзя назвать преклонными, но уже не поворачивается язык окрестить «зрелыми». Свою биографию он поведал охотно, и по всему было видно, что подверг ее цензуре совсем чуть-чуть. Да и чего особенного было скрывать университетскому профессору, всю жизнь посвятившему изучению давным-давно сгинувших с лица земли зверей и гадов? Последние волновали его гораздо больше тем, интересных остальным пассажирам, и за неделю пути все до тошноты наслушались душераздирающих историй о всяких индрикотериях, креодонтах и диатримах. В конце концов вымершие сотни тысяч лет назад древние непарнокопытные стали казаться Еланцеву кем-то вроде родственников, никогда не виденных, но вполне реальных, обладающих собственными характерами, привычками и недостатками. Дело дошло до того, что некоторые яркие образчики кайнозойской фауны даже начали являться к молодому человеку во сне, заводя длинные беседы на отвлеченные темы вроде очереди за кипятком на железнодорожной станции Аша или спертого кем-то у раззявы-лоточницы фунта ситного.

Другой сосед, напротив, норовил завести разговор на злободневные темы, которые старый палеонтолог игнорировал напрочь. И говорить этот сухощавый, напоминающий колодезный журавль мужчина с холеными «британскими» усами щеточкой под длинным породистым носом мог часами и о чем угодно: от недавней смерти Патриарха Тихона до переименования столицы Норвегии Христиании в какое-то неприличное «Осло». На каждой станции эрудит, назвавшийся Семеном Дмитриевичем Загоруйко, накупал кипу газет и ненадолго замолкал, погрузившись в чтение, прерывающееся иногда яростными возгласами вроде «Ну, это вы, батенька, врете!» или одобрительным мычанием. Но зато после прочтения…

Четвертым мужчиной в купе оказался человек на редкость молчаливый. Однако, несмотря на вполне нейтральный внешний вид, манеры с головой выдавали в нем особу духовного звания. За всю неделю назвавшийся Григорием Ивановичем попутчик вступал в спор всего два раза: первый, когда Семен Дмитриевич нелестно помянул покойного Патриарха, и во второй после громогласного утверждения профессора Синельникова, что теория эволюции англичанина Дарвина начисто отвергает Божий промысел. К ереси он относился беспощадно. В остальном же это был незлой человек, на которого всегда можно было положиться. Например, попросить приглядеть за вещами, отлучаясь на станцию, или, наоборот, прихватить кипяточку на свою долю.

Кроме мужчин в купе ехали и две женщины: Василиса, «мешочница» под сорок, объявлявшая во всеуслышание по поводу и без повода, что едет «аж до самого Байкалу», и стройная, удивительно красивая, элегантно одетая, но, к глубокому сожалению Алеши, еще более молчаливая, чем священник, девушка. Первая «дама» сразу же взяла Еланцева под свою опеку, подкармливая «чем бог послал» из своих необъятных мешков и кулей, заполнявших все свободное место в их купе и паре соседних, расспрашивая о житье-бытье и защищая от нападок Загоруйко и Синельникова, беспрестанно упрекавших «молодое поколение» в отсутствии интереса к волнующим их проблемам. Девушка, назвавшаяся Викторией, постоянно была погружена в свои мысли и своим бледным лицом и ледяными манерами напоминала Алексею Снежную Королеву из андерсеновской сказки.

Лишь ночью, когда вагон, угомонившись после дневного бедлама, засыпал, юноша, лежа без сна на самой верхней «багажной» полке, слышал, как она внизу мечется в ночных кошмарах, выкрикивает какие-то слова, больше похожие на собачьи клички, рыдает или смеется взахлеб.

А утром все было по-прежнему, и он лишь иногда ловил на себе взгляд северных прозрачных глаз, зрачки которых были неестественно расширены. И от этого прекрасные глаза казались по-цыгански черными…

* * *

Катастрофа разразилась на девятый день пути, когда до Кедровогорска оставалось всего ничего – где-то верст двести, а до той маленькой станции, на которой Алексей должен был, согласно инструкциям, полученным от «человека-невидимки», сойти, – не более двадцати пяти.

В один прекрасный момент состав дернулся и встал прямо посреди леса, хотя никакой станции не было и в помине. Никто из пассажиров не придал этому значения – такие остановки и раньше случались частенько, причем никакой закономерности в них самих и их продолжительности не усматривалось. Поезд мог остановиться на пять минут, а мог проторчать где-нибудь в чистом поле несколько часов. Пассажиры шутили, что машинисты останавливают состав по личной надобности, когда «прижмет».

– О! – раздалось из другого конца вагона. – Опять кочегар в кусты побежал!

– Так ведь полчаса назад вставали уже, – откликнулся раздраженный голос.

– А он молочка выпил да огурцом закусил! – жеребцом заржал кто-то. – Вот и пронесло!

Под взрывы хохота население вагона обменивалось предположениями одно скабрезнее другого, и Алексей, против желания, вслушивался в эти образчики устного народного творчества, поражаясь, что сермяжный юмор, далекий от печатного, его уже почти не коробит.

– А-а-а! Господин Еланцев! – раздалось над ухом, и молодой человек вскинулся, будто от удара плетью: над ним нависал, раздвинув губы в улыбке, тот самый чин из ГПУ, навещавший его памятной ночью.

– Что ж это вы так перепугались? – притворно-участливым тоном поинтересовался чекист. – У меня вроде бы рогов нет, да и хвоста тоже. Куда же это вы направляетесь, Алексей Владимирович?

– Да… я… – замямлил было Алеша, но чекист остановил его жестом руки.

– Ничего. Еще успеете рассказать.

Только сейчас юноша разглядел за спиной нежданного гостя двух красноармейцев с винтовками в руках. Примкнутые штыки и нахмуренные брови молодых парней – едва ли старше Алексея – не предвещали ничего хорошего.

– И вас попрошу пройти, граждане, – мазнул безразличным взглядом по притихшему купе «гэпэушник». – С вещичками.

– По какому праву? – вскинулся было «эрудит» Загоруйко, но тут же сник под рыбьим взглядом представителя власти.

Громче всех возмущалась торговка, которая задержала сотрудников ГПУ на добрых полчаса, пока под ее истошные вопли изо всех укромных щелей не были вытащены все кули, пакеты, мешки и баулы, составлявшие «багаж» предприимчивой бабы. Руководящий ссаживанием задержанных агент кривился, морщился, судя по виду, разрывался между желанием отпустить скандалистку на все четыре стороны и долгом, но долг в конце концов одержал верх. Заткнуть же ей рот удалось, только убедительно пообещав «шлепнуть на месте за спекуляцию».

Больше всего неприятностям пассажиров были рады «зайцы», оккупировавшие крыши вагонов. Последних невезучих «обилеченных» еще выводили наружу, а население крыш уже заметно поредело, причем в освободившихся купе, как было видно через окна, разгорелись нешуточные баталии «за место под солнцем».

Когда поезд, прощально прогудев, скрылся за деревьями, на насыпи осталось около семидесяти человек, окруженных редкой цепочкой красноармейцев с винтовками наперевес. Среди них Алеша с изумлением разглядел очкастого мужчину, принятого поначалу за многодетного папашу: вокруг него жалось не менее полутора десятков детишек обоего пола, от едва научившихся ходить карапузов до нескладных подростков.

– Что вы намерены с нами делать? – выступил вперед пожилой мужчина, явно привыкший командовать. – Потрудитесь объяснить, милостивый государь!

– Милостивые государи давно в Парижах, – лениво парировал очкастый «гэпэушник», делая какие-то пометки в растрепанном блокноте. – А что делать… Отвезем вас в Кедровогорск, запрем по камерам… Невиновных отпустим, конечно.

– А остальных? – пискнул толстенький мужичонка, прижимающий к груди, как младенца, объемистый «сидор».

– А остальных – в расход, – равнодушно бросил, не отрываясь от писанины, начальник. – Как злостную контру и врагов трудового народа.

Толпа зашумела, и конвоиры заклацали затворами, наступая на нее и тесня штыками прочь от насыпи. Какой-то мужчина вдруг оттолкнул ближайшего к нему красноармейца и, неловко выбрасывая ноги и мотаясь всем телом, как марионетка в руках неумелого кукловода, бросился бежать по рыхлой, осыпающейся под ногами щебенке куда-то в сторону Москвы. Грохнул винтовочный выстрел, и беглец, схватившись обеими руками за затылок, рухнул ничком, медленно перекатился несколько раз вниз по склону и замер, уткнувшись в подступающие к насыпи кусты, еще больше став похожим на тряпичную куклу. Вика, оказавшаяся по воле случая рядом с Алешей, вскрикнула и порывисто прижалась к нему всем телом, пряча лицо на груди юноши, а он тут же дал себе слово отдать за нее жизнь, если потребуется.

– Молодец, Рассулов, – похвалил «гэпэушник», неторопливо пряча блокнот в карман. – Метко стреляешь! Еще бы приказа ждал, так цены бы тебе не было.

– Виноват, – сверкнул зубами раскосый смуглый красноармеец, передергивая затвор и выбрасывая тускло блеснувшую на солнце медью гильзу. – Больше не повторится.

– Видали? – повернулся к оцепеневшей толпе начальник. – Так будет с каждым, кто осмелится сделать хоть шаг в сторону. Вопросы есть?

– А как это выглядит в смысле социалистической законности? – хмуро поинтересовался мужчина в черной инженерской тужурке со споротыми петлицами.

– Выглядит согласно мандату, – отрезал очкастый палач. – Вы являетесь врагами советской власти, и я имею право поступать с вами по законам военного времени.

– Даже с теми, кого вы планировали отпустить, разобравшись?

– Со всеми, без исключения.

Больше ни у кого вопросов не нашлось…

* * *

Алеша лежал в темноте на охапке елового лапника и смотрел в небо. Рядом тихонько посапывала Вика, против ожидания не отвергшая покровительства юноши, но молчаливо установившая между ним и собой некий невидимый барьер сразу после того, как немного успокоилась. Молодой человек был рад и этому – сама близость «ледяной красавицы», внезапно показавшей, что ничто человеческое ей не чуждо, будоражила кровь, позволяла представить себя могучим сверхчеловеком из переводных приключенческих романов. Алексею казалось, что он может свернуть горы и повернуть реки вспять ради девушки, которую он знал недавно, но уже был влюблен без памяти.

Ах, если бы импровизированный лагерь в какой-то полуверсте от железной дороги не охраняли бессердечные «церберы»! Если бы нырнуть под спасительную сень деревьев и бежать, бежать, бежать рука об руку с Викой, пока хватит сил. А там, в конце пути, будет ждать папа, мудрый и сильный папа, который не только защитит сына от всех на свете чекистов, но и благословит их с девушкой…

Наверное, молодой человек задремал, потому что не сразу понял причины возникшего в лагере переполоха.

В темноте метались какие-то тени, скупо освещенные сполохами догоравших костров, у которых вечером грелись конвоиры («преступникам» костры разводить было запрещено), вразнобой бухали выстрелы, раздавались крики…

– Бежим! – на Алешино плечо легла девичья ладонь, а в лицо глянули расширенные зрачки. – Бежим, пока суматоха не улеглась!

И не он девушку, а она его потащила прочь от костров.

Молодые люди бежали в ночь, не обращая внимания на больно хлещущие по лицу ветви деревьев, путаясь ногами в густой траве, спотыкаясь и падая, чтобы снова вскочить и бежать, бежать, бежать прочь, уноситься от неминуемой гибели. Пару раз над головами прожужжало, словно рассерженный шмель гнался за своими обидчиками, и Алексей понял, что эти безобидные насекомые – не что иное, как пули, подобные той, что днем сразила наповал так и оставшегося безымянным беглеца. И только темнота мешает стрелку взять верный прицел…

– Наугад шмаляют, – задыхаясь, шепнула девушка. – Перепугались, легавые, вот и палят в белый свет!..

Воровской жаргон показался таким инородным в устах Снежной Королевы, что юноша чуть едва не встал как вкопанный, только усилием воли заставив себя продолжить бег.

«А девушка-то непростая… – обалдевшей мухой билась о стенки черепа мысль. – А ты размечтался, глупый: принцесса, принцесса…»

Выстрелы становились все глуше, пока не затихли совсем, отрезанные плотной стеной леса. Только тогда беглецы без сил повалились на мягкую опавшую хвою под могучим древесным стволом, напоминающим ростральную колонну. В основном – своими, теряющимися в темноте, огромными, как носы древних кораблей, сучьями.

– Кто вы? – спросил Еланцев, ловя ртом прохладный ночной воздух, воздух свободы, казавшийся разгоряченному бегом юноше слаще любого нектара.

– Какая вам, Алексей, право, разница? – девушка села и принялась брезгливо отряхивать платье от прилипшей хвои и паутины. Она на глазах снова превращалась в привычную Снежную Королеву.

– Собственно, никакой… Но имею же я право знать, с кем меня свела судьба в лесной чаще? – улыбнулся Алеша. – Разрешите представиться, – он встал на ноги, картинно впечатал подбородок в грудь, заложил руку за спину и щелкнул каблуками воображаемых сапог со шпорами. – Алексей Владимирович Еланцев, бывший дворянин. Ныне… вернее, в прошлом, служащий губернского земельного архива.

Вика приняла игру. Она тоже встала на ноги и присела в изящном книксене:

– Виктория Львовна Манская-Тизенгаузен, бывшая княжна. Ныне… – она лукаво улыбнулась, передразнивая юношу. – Вернее, в прошлом, бандитка. Наводчица, – добавила девушка уже без улыбки, и лицо ее болезненно скривилось. – Бандитская подстилка, лярва подзаборная…

Она порывисто отвернулась, уселась на землю, обхватила острые коленки руками и зарыдала.

Молодой человек так и оставался стоять в позе опереточного гусара, пока не сообразил, что девушка совсем не играет. Тогда он тоже плюхнулся рядом с ней на колени и принялся неумело гладить ладонями вздрагивающие плечи, шепча нелепые и бессвязные слова утешения. Он никогда не был в подобной ситуации и просто не знал, как следует утешать женщину.

Внезапно Вика повернула к нему мокрое от слез лицо и бросила с вызовом:

– Не боитесь замараться о воровскую шлюху, господин хороший? Маруха шалавая не смущает? Кто знает, чего я там по хазам да малинам понацепляла, а? Может, люэс[9]9
  Люэс (жаргон) – сифилис.


[Закрыть] у меня!..

Грубые слова били юношу будто пощечины. Он отстранился, но, разглядев затаенную боль в девичьих глазах, понял, что все слова – пустая шелуха, пена…

Он крепко обнял совсем не сопротивляющуюся Снежную Королеву, разом растаявшую в его объятиях, и неумело прикоснулся своими губами к мягким, соленым от слез, ищущим губам спутницы…

И какая, собственно, разница – ждала ли их утром смерть или свобода? Под молчаливыми сводами леса вершилось вековое таинство – очередной Адам нашел свою Еву…

5

На группу товарищей по несчастью Алексей и Вика набрели к полудню следующего дня.

Судя по тому, что за все утро они не слышали звука вагонных колес или паровозных свистков, железная дорога осталась далеко позади, поэтому как горожанам до мозга костей удалось не заблудиться в дремучем, не по-европейски густом лесу, а наоборот, выйти на людей – так и осталось тайной. Наверное, их ангелы-хранители, не зевавшие вчера, и сегодня не торопились отдыхать.

Полтора десятка беглецов сгрудились возле крохотного костерка, разведенного по таежной манере прямо под корнями огромной лиственницы, чтобы дым убегал вдоль ствола вверх, будто по трубе. Разглядеть такой костер издали просто немыслимо.

Опавшая хвоя и густо проросший сквозь нее папоротник гасили звуки шагов, но все равно один из сидящих спиной к приближающимся вскочил и направил в их сторону винтовку, заставив шарахнуться в сторону. В первый момент обоим показалось, что это – один из конвоиров, а кучка людей у огня – засада.

– Свои, Федор Иванович, – махнул рукой один из сидящих у костра, и Алеша с огромным облегчением узнал в нем набившего за долгую дорогу оскомину «эрудита» Семена Дмитриевича Загоруйко. Но теперь он казался чуть ли не родственником.

Спаслись все пассажиры Алешиного купе, кроме пожилого профессора. Даже «мешочница» Василиса, и та сумела ускользнуть от конвоиров, хотя и без своего ненаглядного багажа, а теперь деловито нанизывала на прутики шляпки собранных по пути грибов, обещая накормить всех на славу.

– Гриб, он пользительность имеет! – вещала неунывающая баба, ловко пристраивая свои «шашлыки» возле костра. – Люди бают – сытнее мяса. Эх, жаль только сольцы нет… Все там осталось. Сожрут большаки мои харчишки и не подавятся. Ну, да и господь с ними. Как подумаю из какой страсти выкарабкалась – душа обмирает…

– Не выбрались мы еще, – буркнул мужчина в инженерской тужурке, каким-то образом сумевший завладеть одним из карабинов конвоя и теперь придирчиво изучавший добычу. Алексей и Вика уже знали, что его зовут Федором Ивановичем Марьиным и в прежней, мирной жизни он исходил всю Западную Сибирь и Северный Урал с геологическими экспедициями. – Вон, три патрона всего в обойме осталось. Много с таким арсеналом не навоюешь.

– Не каркай, ворона! – напустилась на него торговка. – Типун тебе на язык!

– Он прав, – вздохнул «многодетный» мужчина, сумевший сохранить лишь пятерых мальчиков из своего «выводка», шестого ребенка – маленькую, удивительно серьезную и молчаливую девочку – держала на руках миловидная молодая женщина с заплетенными в толстые косы соломенными волосами. – Поэтому нам нужно избегать любой встречи с преследователями.

Желающих возразить не нашлось.

«Обед» прошел в гнетущем молчании. Даже говорливый обычно «эрудит» Загоруйко, и тот не пытался начать один из привычных диспутов. Детишки и те сидели тихо, не шалили и не перешептывались. Тень беды висела над горсткой затерянных в необъятной тайге беглецов, словно грозовая туча. – И что дальше? – нарушил молчание один из мужчин, опекавший женщину лет тридцати пяти, некогда, наверное, очень привлекательную, но теперь изможденную какой-то серьезной болезнью – красные, лихорадочно блестящие глаза, желтоватая кожа, чахоточный румянец на щеках. – Двигаться наобум – самоубийство. В любой момент мы можем наткнуться на засаду.

– Тем более что Викентий Савельевич велел дожидаться его тут, – поддержала пышная дама бальзаковского возраста, не выпускающая из рук вместительный ридикюль: она одна из немногих умудрилась сохранить свои пожитки.

– Ерунду говорите! – заспорили сразу трое пассажиров, видимо, из другого вагона, Алеше незнакомые. – Дождемся тут, что чекисты нагрянут и всех нас к стенке поставят. Может, Викентия Савельевича вашего уже взяли, теперь он их сюда ведет?

Спор грозил затянуться, но тут все разом заметили еще одного человека, появившегося неслышно, будто тень.

Даже бывалый геолог и тот не услышал приближения чужого, а вскочил на ноги, запоздало вскидывая оружие, когда тот уже направлялся к костру, ведя за собой еще нескольких бедолаг. Двух подростков – мальчика и девочку из поредевшего «выводка», высокого пожилого мужчину с военной выправкой и круглолицего юношу одних лет с Алексеем и Викой. К огромной радости Федора Ивановича, в опущенной руке он нес еще одну винтовку и ремень со свисающими с него тесаком в ножнах и четырьмя матерчатыми подсумками. В таких, как было известно Алеше еще со слов отца, солдаты хранили обоймы для винтовок.

– Поздравляю вас, Викентий Савельевич! Теперь мы вооружены на славу.

– Я не рекомендовал бы чересчур полагаться на оружие, – сразу охладил его пыл тот, выручая два подсумка, снятых с ремня. – Красные располагают подавляющим численным превосходством, и ввязываться в бой попросту глупо. Наша цель – продвигаться вперед по возможности скрытно, пока мы не будем в безопасности.

– А вы знаете, куда идти? – подозрительно спросил Григорий Иванович. – Вы что-то не очень похожи на куперовского следопыта.

– Знаю, – спокойно ответил «следопыт», и Алеша вдруг понял, что Викентий Савельевич – не кто иной, как тот самый «человек», который должен был встретить его на станции и сопроводить к отцу. Он даже, как ему казалось, уловил сходство между ним и тем, оставшимся безымянным человеком из Москвы. Такая же малопримечательная внешность, кошачьи манеры… Судя по тому, как Вика сжала тонкими холодными пальцами его запястье, она тоже поняла, кто этот человек.

– Но при всем при том оружие нам все-таки не помешает, – резюмировал «следопыт» и спросил, обведя всех присутствующих взглядом: – Господа, кто из вас в достаточной мере владеет винтовкой? Прошу вас, прежде чем отвечать, хорошо подумать, поскольку от вашего умения будет зависеть жизнь нашего небольшого отряда.

– Я могу… Я… – поднялось несколько рук, но Викентий Савельевич выбрал почему-то одетого в гражданское платье священника, немало разочаровав Алешу и раздосадовав военного, пришедшего со «следопытом». Но спорить никто не стал. Тем более что тесак мужчина вручил Еланцеву, вполне серьезно посоветовав зардевшемуся от такой чести юноше поупражняться на досуге в фехтовании.

– А вы? – ревниво спросил «эрудит» Загоруйко, тоже тянувший руку за оружием, но обманутый в своих ожиданиях. – Как же вы сами?

– Я? Я обойдусь, – скромно ответил «следопыт», чему-то улыбнувшись. – Своими силами, – добавил он после некоторой паузы.

* * *

Маленький отряд выступил через полчаса, под руководством действительно знающего свое дело Викентия Савельевича, тщательно уничтожив следы своего пребывания. К изумлению Алеши, читавшего про такие премудрости только в книжках про североамериканских индейцев, оказалось, что он заблаговременно вырезал кусок дерна с места, где был разожжен костер. Вырезанный пласт встал на свое место, будто крышка канализационного люка на колодец, и теперь даже самый придирчивый взгляд не смог бы разглядеть место, где только что пылал огонь.

Туда же, под дерн, отправился весь небогатый мусор, оставленный беспечными беглецами, а оброненную торговкой безделушку, ярко блестевшую на рыжей опавшей хвое, нашедший ее «следопыт» с галантным поклоном вручил растяпе, рассыпавшейся в благодарностях.

Теперь он возглавлял отряд, двигаясь своим неслышным скользящим шагом в десятке саженей впереди остальных. Женщины и дети были поставлены в середину, в том числе, как это ни было грустно Алеше, и Вика, ежеминутно оглядывающаяся теперь на своего рыцаря, ставшего за прошедшую ночь более чем знакомым. Замыкали колонну вооруженные винтовками геолог и священник.

– Вы понимаете, что происходит? – шепнул Еланцеву на ухо «эрудит» Загоруйко, пристроившийся сбоку, и по этому вопросу юноша понял, что тот никаким боком к числу «избранных» (Вика ночью все рассказала ему о своей ночной встрече, и теперь он твердо знал, что не одинок на пути к отцу) не относится. А значит, терпеть этого неприятного ему человека придется лишь до некого загадочного пункта, где Викентий Савельевич пообещал расставить точки над «i».

«Скорее всего, его, торговку Василису, священника и еще нескольких он направит в Кедровогорск, – размышлял молодой человек. – А меня, Вику и оставшихся сопроводит к папе и Викиному брату. И приключение наше закончится…»

– Не совсем, – решил он не раскрывать всех карт. – Но думаю, что Викентий Савельевич знает, что делает. Я готов ему поверить.

– А я – нет! – «эрудит» явно нервничал. – Какие-то игры в следопытов, прости господи! К чему все это? Разве непонятно, что мы все стали жертвой чудовищной ошибки? Нас спокойно отвели бы в Кедровогорск и…

– И поставили к стенке, – вклинился в разговор мужчина с военной выправкой. – Я, к вашему сведению, полковник артиллерии в отставке. Мой сын…

Поняв, что старик-военный тоже «избранный» и вот-вот раскроет их секрет непосвященному, Алеша изо всех сил наступил ногой на тупоносый «баронский» сапог болтуна, заставив того сбиться с шага.

– Что вы делаете, молодой человек? – выпучил тот на юношу выпуклые, как у покойного Государя-императора, голубые глаза. – Вы с ума сошли? Да вы мне всю ступню оттоптали! Да будь я помоложе…

– Прошу прощения за свою неловкость, сударь, – внимательно посмотрел тот в глаза полковнику. – Но я думаю, что разговаривать на ходу вредно для здоровья. Дыхание сбивается и вообще…

Старик открыл было рот, но что-то вовремя сообразил, вспыхнул и отстал на несколько шагов, бормоча что-то про себя. К огромной радости Алексея, «эрудита» произошедший инцидент нисколько не насторожил, только перевел его мысли на иные рельсы и битый час, иногда вставляя «Да-да! Конечно!..», он вынужден был выслушивать точку зрения Семена Дмитриевича на политику английского правительства, «Балканский вопрос» и какой-то неведомый «пивной путч», случившийся пару лет назад в Германии. В Баварии, кажется.

Несомненно, Загоруйко готов был разглагольствовать до самой ночи, если бы не гулкий выстрел, раздавшийся впереди, из-за деревьев, где скрывалась голова колонны. При этом звуке Алексей с трудом вытащил из тугих ножен тесак, а «эрудит» оборвал речь на полуслове и схватился за сердце. Мгновение спустя их обогнали вооруженные карабинами Григорий Иванович и Федор Иванович. Строй смешался, и юноша бросился к своей возлюбленной, побледневшей как смерть, но державшейся стойко и не выпускавшей из рук изящной сумочки.

Причина переполоха выяснилась очень скоро и потрясла всех.

Бездыханный Викентий Савельевич лежал посреди небольшой полянки, сраженный наповал из какой-то древней пищали, прикрученной веревкой к стволу лиственницы. Черная «суровая» нитка тянулась от спускового крючка поперек тропы, и «следопыт», видимо, задел за нее ногой, встав под смертельный выстрел, разворотивший ему всю грудь.

– Западня на крупную дичь, – авторитетно заявил геолог, опершись на карабин, будто на посох, тогда как над телом покойного хлопотали Василиса и один из мужчин, назвавшийся врачом, а Григорий Иванович, прислонив оружие к сосновому стволу, творил молитву, широко крестясь и заведя очи горе. – Варварское изобретение сибирских инородцев. Негодное ружье или самострел привязывают к дереву на звериной тропе, а веревочку маскируют так, чтобы животное наступило и привело адский механизм в действие. Сколько людей гибнет при такой, с позволения сказать, «охоте» – вы бы только знали… Да-а, не повезло нашему Натти Бумпо[10]10
  Натаниэль Бумпо – охотник, герой серии романов американского писателя Фенимора Купера «Зверобой», «Следопыт», «Последний из могикан» и т. д., ставший синонимом «лесного человека».


[Закрыть], не повезло…

– Постойте! – воскликнул «эрудит». – А как же мы? Как мы найдем дорогу в этих дебрях?

– А зачем тебе дорога? – вдруг поднялась на ноги Василиса, только что охавшая и ахавшая над окровавленным телом проводника, и Алеша поразился перемене, случившийся не только с ее голосом, но даже с лицом.

Куда только девалась крикливая, недалекая, неграмотная баба. Перед остолбеневшими беглецами, презрительно глядя на них из-под падающих на глаза волос, стояла уверенная в себе, решительная женщина, что-то прячущая левой рукой под расстегнутой кофтой, а правой рукой…

В правой руке она сжимала большой вороненый пистолет, и черный зрачок ствола диаметром чуть ли не в царский серебряный пятак смотрел на недавних товарищей по несчастью.

– Василиса! – попытался подняться на ноги врач, но женщина коротким движением обрушила рукоять своей «пушки» ему на голову, и он без звука повалился на тело мертвого проводника.

– Какая я тебе Василиса… Эй, положи оружие! – направила она ствол на пришедшего в себя геолога, и тот, поколебавшись, прислонил свою винтовку к сосне, рядом с оружием все еще молящегося священника. – И руки, руки поднимите все!

Никто не ослушался.

– А тебе что, Алеша, особое приглашение нужно? – перекочевал зрачок ствола на Еланцева, сжимающего в руке обнаженный тесак. – Положи ножик, миленький! Положи, яхонтовый мой, а то я не посмотрю на твою молодость глупую – враз зазнобу твою осирочу.

Алексей взглянул на умоляюще смотрящую на него Вику и бросил оружие на землю.

– Ну, вот и ладушки, господа мазурики, – улыбнулась женщина-хамелеон. – Эй, малец! – подозвала она одного из подростков, жавшихся к своему воспитателю, – рыжего, конопатого мальчишку, угрюмо глядящего на нее из-под отросшей челки. – Принеси-ка сюда винтовки и эту живопырку. Да без глупостей у меня – уши оторву.