Текст книги "Атаман А. И. Дутов"

18 августа к Дутову прибыл с особой миссией полковник Сибирской армии М.И. Замятин. Перед Замятиным стояло несколько задач: во-первых, склонить Дутова и оренбургское Войсковое правительство отказаться от поддержки Комуча по вопросу о созыве Государственного совещания в Самаре; во-вторых, выяснить политическую ориентацию оренбургского правительства и, в-третьих, выяснить, как настроено оренбургское правительство по отношению к Временному Сибирскому правительству. Миссия оказалась довольно несложной – в Оренбурге уже давно были недовольны деятельностью самарского правительства и не преминули всячески обласкать посланца Сибири, который к тому же, судя по всему, был оренбургским казаком – то есть своим. Оренбургское правительство единогласно высказалось за созыв Государственного совещания в Челябинске, заявило о полной поддержке Временного Сибирского правительства, отношение к Комучу было ироническим. Отчет полковника Замятина от 22 августа 1918 г. проливает свет на историю конфликта Дутова с Комучем.

Замятин писал: «При встрече в Самаре с членами Оренб[ургского] Правительства я узнаю, что между комитетом Учредительного] собр[ания] и Атаманом] Дутовым крупное недоразумение, с которым ознакомился отчасти… В г. Оренбурге в открытом заседании войскового Прави[тельст]ва я подробно информировал деятельность Вр[еменного] Сиб[ирского] Пр[авительст]ва, и мой доклад повлиял на всех членов самым благоприятным образом. Считаю, что симпатии у Оренбургского Правительства к Врем[енному] Сиб[ирскому] Правительству завоеваны вполне. Здесь же я был ознакомлен с причинами недоразумения между Комитетом Учредительного Собрания и Атаманом Дутовым.

Член Учр[едительного] Собрания Брушвит обвинил Атамана в том, что Дутов в беседе с членами Сибирс[кого] Вр[еменного] П[равительст]ва отзывался определенно нелестно о членах комитета. (Прилагаю документы.)⁹⁰³ Все же пункты обвинения Атамана членом Брушвитом были источником, полученным им от двух Членов Врем[енного] Сиб[ирского] П[равительст]ва, как заявил Г-н Брушвит. Хотя меня и удивило, что члены Вр[еменного] Сиб[ирского] П[равительст]ва, по заявлению Брушвита, передали ему то, что, по моему глубокому убеждению, должно составлять тайну, но я поборол неприятное чувство и выступил с самым решительным протестом, что Члены Вр[еменного] Сиб[ирского] П[равительст]ва не позволят себе ссорить отдельные группы правительства, – наоборот Вр[еменное] Сиб[ирское] П[равительст]во занято вопросом объединения на одной общей платформе всех Правительств и уже потом без трений создать Центральную Всероссийскую Власть. Здесь я выразил предположение, что Г-н Брушвит получил подобные сведения из других каких-либо источников. Мой пространный доклад не встретил ни малейшего возражения. Атаман Дутов по поводу обвинения его и лишения прав уполномоченного настроен иронически и нисколько не сожалеет, что лишен полномочий от Ком[ите]та Учред[ительного] Собрания. По мнению Атамана и Правительства, с Комитетом необходимо поддерживать связь, ввиду зависимости от Самары в смысле получения оттуда денежных знаков и боевых запасов. Что же касается Совета снабжения, то он себя еще ничем не заявил перед Оренбургом. Положение Оренбурга серьезно со стороны Орска и Актюбинска. Войско в данный момент разъединено на две части. По мнению Правительства и Атамана, объединение возможно только с падением Орска и тогда можно говорить о том, что судьба войска независима от Комитета Учред[ительного] Собрания. В данный момент, находясь с Комитетом в связи, войско, т. е. 1-й округ, находится фактически на положении нейтральном»⁹⁰⁴.

Если верно то, что члены Временного Сибирского правительства выдали И.М. Брушвиту все, что им изложил Дутов, то можно сделать вывод о приоритете для этих лиц их партийной принадлежности над интересами той государственности, которую они же сами представляли. Если эти сведения верны, то с большой долей вероятности можно предположить, что Дутова «сдал» кто-то из эсеров – Б.М. Шатилов, В.М. Крутовский или Г.Б. Патушинский. Между тем заседание Совета министров было секретным, и Брушвит не мог знать содержания бесед, однако уверял, что имеет сведения от двух омских министров. Сам Дутов был склонен считать заявление Брушвита инсинуацией. Однако сведения об этом докладе он получил лишь 18 августа и возбудил дело по этому вопросу. Зависимость от Самары в отношении боеприпасов и продовольствия не позволяла Дутову полностью разорвать отношения с Комучем. Чтобы окончательно разрешить конфликт, Дутов ждал открытия 15 сентября 1918 г. 3-го чрезвычайного Войскового Круга (Круг открылся на три дня позже – 18 сентября).

Видимо, вместе с Замятиным Дутов отправил письмо Гришину-Алмазову, отрывки из которого цитировались выше. В конце письма оренбургский атаман отметил: «Полковник Замятин мне передал, что в Сибирских газетах упоминается мое имя в связи с Комитетом, когда критикуется Сибирское Правительство, и будто бы Комитет, осуждая действия Сибирского Правительства, всегда подчеркивал, – так же смотрит и Атаман Дутов. Подобные приемы мне знакомы еще в правительстве Керенского, и я полагаю, что Вы, Алексей Николаевич, сами разберетесь в газетных статьях и отличите правду от лжи. Мне, вот уже четыре года беспрерывно находящемуся в боях⁹⁰⁵ и многократно видевшему смерть, особенно приходится дорожить своим словом и своим добрым именем. Мы и с Вами всегда поймем друг друга, а общая задача спасти Россию даст нам веру друг в друга. Желаю Вам всего наилучшего, успеха в Вашей деятельности. Глубокоуважающий Вас А. Дутов»⁹⁰⁶.

В ответном письме Гришин-Алмазов писал Дутову: «С глубоким удовлетворением прочел я Ваше письмо, которое должно окончательно рассеять происшедшие недоразумения и устранить их возможность в будущем. Вы указываете на трудности в Вашей работе, на затруднения, чинимые Вам Вашими врагами, но это общая участь тех, которые твердо идут к намеченной ими высокой цели создания Великой России, в то время как другие не хотят и не могут отрешиться от своих мелких личных и партийных интересов и ставят всякие препятствия в деле первых. Вы, я думаю, понимаете, что Ваши враги – это наши общие враги и в то же время враги нашей великой цели спасения России, но эта-то цель, эта задача должна дать нам силы для нашей работы и веру в ее удачное завершение. Касаясь частностей Вашего письма, я считаю своим долгом заверить Вас, что все сообщения г. Брушвита являются вымыслом и те методы, к которым прибегают эти господа, еще раз подчеркивают их слабость и фактическую и моральную. Однако, как Вам самим очевидно, в настоящее время на первом плане стоит вопрос борьбы с большевизмом и германизмом и было бы нежелательным и даже опасным рвать с элементами, которые могут оказаться так или иначе полезными для выполнения этой задачи. Относительно же лишения Комитетом Вас Ваших полномочий, теперь с образованием независимого Правительства Области Войска Оренбургского, такие выпады теряют всякое, не только практическое, но и формальное значение. Я надеюсь, что уфимское совещание, в котором Вы примете участие, сумеет создать единую твердую всероссийскую власть из лиц, сумеющих объединить все патриотически и государственно настроенные элементы, и устранить всех тех, которые и в будущем осмелятся мешать общему делу, – власть, которую Вы и я будем единодушно поддерживать. Что касается офицерства, то я полагаю, что, несмотря на некоторые прискорбные исключения, в общей массе оно могло бы служить реальной поддержкой нашим планам, т. к. оно не раз за пережитое время показывало готовность служить России не за страх, а за совесть, стоя вне партий и классов, проливая свою кровь и жертвуя своей жизнью. Кончая свое письмо, я еще раз хочу выразить уверенность в том, что установившаяся между нами непосредственная связь, общность наших идей и интересов будут не только залогом устранения всяких недоразумений, но и гарантией успеха. Искренно желаю Вам удачи в Ваших предполагаемых военных действиях»⁹⁰⁷. Таким образом, Гришин-Алмазов всецело поддержал Дутова.

Еще 13 августа в Самару из Оренбурга была направлена представительная делегация в составе помощника Дутова Генштаба полковника И.Г. Акулинина, членов Войскового правительства Г.Г. Богданова, В.Г. Рудакова, а также войскового старшины Н.С. Анисимова и делегата Круга объединенных станиц И.В. Никитина. В Самаре делегация посетила французского консула Жано (обрусевший француз, прежде занимавшийся в Самаре спекуляцией⁹⁰⁸), безответственно (как и другие союзнические представители) заверившего казаков в сочувствии и полной поддержке со стороны союзников. Акулинин и Генштаба полковник А.Н. Вагин встречались в Самаре с управляющим военным ведомством Комуча Генштаба полковником Н.А. Галкиным. В ходе встречи войску были выделены ранее испрошенные кредиты.

17 августа в Самаре проходили переговоры Акулинина и председателя Комуча В.К. Вольского, в ходе которых сторонам удалось достичь взаимопонимания. Накануне Комуч в делегацию для переговоров с казаками включил также В.М. Зензинова, И.М. Брушвита, Е.Ф. Роговского, П.Д. Климушкина и И.П. Нестерова. Вольский даже согласился восстановить Дутова в правах главноуполномоченного, однако лишь тогда, когда Дутов реабилитирует себя перед Комучем⁹⁰⁹. Оставалось только гадать, что имели в виду самарские политики, ставя такое, по сути, унизительное для атамана условие?! Дутов заявил протест против подобной постановки вопроса⁹¹⁰. В преддверии Государственного совещания деятели Комуча не стали обострять этот конфликт, вероятно рассчитывая на поддержку со стороны Дутова. На 20 августа в Челябинске было намечено обсуждение вопросов относительно состава Государственного совещания и конструкции центральной власти.

18 августа Акулинин доложил обо всем услышанном в Самаре Кругу объединенных станиц Оренбургского казачьего войска, который выработал наказ участникам Государственного совещания, а 20 августа и специальное постановление в поддержку Дутова в этом конфликте. Казаки в специально подготовленном Наказе заявили:

«Обсудив создавшееся положение с лишением полномочий нашего Войскового Атамана, Генерала Дутова и выслушав заявления делегатов, вернувшихся из Самары, Круг постановил:

§ 1. Делегировать в Комитет Членов Всероссийского Учредительного Собрания в город Самару Председателя Круга И.Г. Маркова и члена Круга Прокопова.

§ 2. Делегатам поручить передать Комитету, что в лишении полномочий Войскового Атамана Круг усматривает недоверие к[о] всему казачеству и несогласие вернуть обратно положения Кругом понимается как нежелание считаться с мнением демократического казачества.

§ 3. Войсковой Атаман Генерал Дутов является нашим народным избранником, и мы все ему верим и многократно это доверие выражали и устно, и в печати.

§ 4. В ныне переживаемое тяжелое время казачество в лице своего Круга особенно дорожит Войсковым Атаманом, сумевшим взять надлежащий курс политики и установившим порядок в Крае.

§ 5. Командированный Комитетом Чрезвычайный Уполномоченный Г-н Подвицкий явно не желает считаться с нами, выборными людьми, т. к. ни разу у нас не был и нас ни о чем не спросил, в то время как имел беседы с партиями, классами и др[угими] лицами.

§ 6. Круг полагает, что в Крае должна быть власть у народного избранника, выбранного тем же краем, родившегося в Крае и знающего все местные условия, прибывшие же со стороны не всегда сумеют разобраться в обстановке.

§ 7. В Оренбурге и его окрестностях власть большевиков свергнута одними казаками, без участия чехословаков и Народной армии и др[угих] организаций, и ныне подступ к гор[оду] Самаре защищается теми же казаками. Казалось бы справедливым относиться к Оренбургскому казачеству с вниманием и не игнорировать его желаний.

§ 8. В докладе Господина Брушвита Круг видит явную недоброжелательность к нашему Атаману и прилагаемое при сем письмо Атамана даст исчерпывающий ответ⁹¹¹.

Комитет Членов Учредительного Собрания не запросил обе стороны и только принял во внимание доклад Брушвита.

§ 9. Круг ожидает от Комитета Членов Учредительного Собрания доверия к войску, исполнения просьб его избранников и заявляет, что лишение полномочия Войскового Атамана может повлечь гибельные последствия, за таковые Круг не отвечает и возлагает их на Комитет Членов Всероссийского Учредительного Собрания»⁹¹².

Как писал управляющий ведомством внутренних дел Комуча, видный деятель эсеровской партии П.Д. Климушкин, «между Комучем и офицерством с самого же начала гражданского движения на Волге создалось взаимное непонимание, приведшее потом к полному расхождению»⁹¹³. Эта фраза вполне может быть отнесена и к взаимоотношениям между Комучем и Дутовым. К тому же видный деятель Комуча В.И. Лебедев с гордостью заявлял: «Мы не белые»⁹¹⁴. Едва ли подобные заявления нравились Дутову.

По итогам поездки войсковых представителей в Самару Дутов 19 августа пишет на имя Комуча письмо (№ 594):

«Вернувшиеся из Самары Члены Войскового Правительства Полковник Акулинин, Войсковой Старшина Рудаков, Войсковой Старшина Анисимов и Член Учредительного Собрания Богданов доложили Правительству протокол совместного совещания представителей Оренбургского Войскового Правительства и делегации Комитета Членов Учредительного Собрания от 17 августа 1918 года и выписку из протокола заседания Комитета Членов Учредительного Собрания от 9 августа того же года, где вполне определенно сделаны заявления Членом Комитета И.М. Брушвитом о действиях моих в Сибири и переговорах с Сибирским Правительством. Ввиду того, что в этом заявлении есть много не соответствующего истине, а также бросающего тень на мою политическую деятельность, я, как Член Всероссийского Учредительного Собрания, считаю долгом заявить Комитету свой протест против подобных выпадов своего коллеги и осветить вопрос всесторонне. Будучи в Челябинске, я получил телеграмму от Комитета с вызовом меня в Самару. Я немедленно выехал и в Самаре в присутствии всех членов Комитета сделал доклад о своей поездке, и на все вопросы, мне предложенные, я ответил. Комитет вполне удовлетворился моими объяснениями, и доклад мой был принят к сведению, и никаких нареканий со стороны Комитета ко мне не было. Я полагал, что Комитет вполне удовлетворен моими разъяснениями и больше к этому вопросу не придется возвращаться. Между тем доклад Брушвита повлиял на Членов Комитета, и Комитет, не спрашивая меня, отнесся явно враждебно ко мне и счел для себя возможным лишить меня своих полномочий. Буду последовательно возражать по докладу Брушвита. Совершенно правильно, что я сделал ряд заявлений Сибирскому Правительству. Сущность этих заявлений сводилась к тому, чтобы второй и третий округа Оренбургского Войска, отошедшие, в силу создавшегося положения, в ведение Сибирского Правительства, были бы возвращены в распоряжение только Войскового Правительства Оренбургского Войска. По этому пункту достигнуто было полное соглашение. В то же время мне было крайне необходимо согласовать действия с Сибирским Казачьим Войском. Почему было отказано в приеме господину Брушвиту, мне неизвестно, да я этим и не интересовался. Меня поразило только одно, что вагон г-на Брушвита поместился параллельно моему вагону и что г-н Брушвит, выехав из Самары один, в Уфе потребовал себе военный конвой, очевидно считая себя в какой-то опасности. Но это к делу не относится. Я чрезвычайно признателен, что г-н Брушвит, во время моего пребывания в Омске, взял на себя обязанности ментора и дал благоприятную оценку моего поведения: «Атаман вел себя довольно скромно». Полагаю, что я вышел уже давно из детского возраста и в баллах за поведение не нуждаюсь. Брушвит заявляет, что в Самаре нет ничего серьезного. Это не соответствует действительности. В Самаре чересчур серьезно, и эта серьезность отражается на течении народной жизни. Да, я говорил, что в Самарском Комитете преобладает С.-ровская программа и что руководители различными отраслями хозяйства являются партийными работниками. Этого личного мнения отнять у меня никто не может. Про войско я не говорил, что оно возглавлено совдепами, а сказал вообще, что в Самаре совдепы будут, и я был прав – в настоящее время в Самаре уже работает Совет рабочих депутатов. Я считал ненормальным, что во главе армии стоит Штаб Народной Армии. Это мнение разделял и полковник Галкин, и доказательством правильности моего взгляда служит преобразование управления Народной Армией в виде Военного Ведомства и создания должностей Командующих фронтами и Начальников Округов. В Сибирском Военном Штабе этого не было, и я, сравнивая оба высших военных учреждения, как строевой офицер и как офицер Генерального Штаба, безусловно, был на стороне Сибирского Штаба. Относительно ходатайства о включении Оренбургского Войска в Сибирскую республику сообщаю, что подобного акта я сделать не мог, ибо не имел на это полномочий, и это дело Войскового Круга. Выше мною указано, что я, наоборот, изъял из Сибирского Правительства 2/3 войска, но никак не вошел в Сибирскую республику. Об Учредительном Собрании, как член его, я не мог говорить того, что сказано в докладе Брушвита. Вопросов о том, зачем я вошел в Комитет, никто из Членов Сибирского Правительства мне не задавал, и поэтому о возвеличении или унижении Самарского Комитета, связанного с моим именем, не могло быть и речи. Манией величия я никогда не страдал и пока нахожусь еще в здравом уме. Смешно слышать от Члена Учредительного Собрания, что авторитет такого высокого Государственного учреждения может зависеть от личностей. Об Учредительном Собрании я говорил то же, что говорил и в Самаре, т. е. благодаря исключению из Учредительного Собрания левых с.-р., большевиков и убитых во время революции состав Учредительного Собрания будет далек от кворума, и что необходимо или дополнить Собрание или произвести новые выборы, а в том виде, в каком оно есть, оно всегда будет давать повод к различного рода нареканиям. Относительно того, соберется ли Учредительное Собрание, или не соберется, я ничего и сейчас положительного сказать не сумею, но что оно должно собраться – это доказывается всеми моими речами и выступлениями, начиная с Мая 1917 года и кончая тем, что я, с оружием в руках, с Октября месяца сражался за созыв Учредительного Собрания. Я своих убеждений не менял и не меняю, каковы бы обстоятельства ни были. Далее, г-н Брушвит заявляет, что мой доклад был встречен неблагоприятно Сибирским Правительством. Я не интересовался, какое впечатление произведет мой доклад. Я лишь выполнил возложенное на меня Войсковым Правительством поручение, но все же таки я заметил чрезвычайно внимательное и серьезное ко мне отношение, и то обстоятельство, что беседа моя должна была быть только с Советом Министров, между тем на мой доклад пожаловали все Управляющие Министерствами, заставляет думать противное. Конфиденциальных бесед с генералом Гришиным-Алмазовым я не вел, а просто с ним установил общий план военных действий в Туркестане. Конечно, этот разговор не мог происходить на улице. С генералом Гришиным беседовал и о мобилизации. Как я вошел в состав Комитета с разрешения Войскового Правительства, так и уйти из него могу только с того же разрешения. Выделять какую-то активную часть казачества в Самару для ликвидации Комитета я не мог, ибо к свержению существующего строя я не причастен и в бунтовщиках никогда не состоял. Второй Оренбургский Казачий полк, находящийся в Самаре, предназначен был как для несения службы охраны Учредительного Собрания, так и для усиления Народной Армии. Полк этот был мобилизован в два дня и послан в Самару без оружия. Полк этот не имел даже правильной организации. Всякому, желающему путем оружия захватить власть, станет ясно, что для захвата власти посылают твердую сорганизованную боевую часть, снабженную всеми техническими средствами борьбы, а не безоружный, экстренно созванный полк. Мнение это совершенно разбивается тем, что я сам же хлопотал о том, чтобы полк вывели из Самары на фронт, дабы не подвергать казаков дурному влиянию большого города. Г-н Брушвит указывает, что все заявления мои, сделанные Сибирскому Правительству, были ему сообщены двумя Министрами этого Правительства. Г-н Брушвит, однако, отказывается назвать фамилии этих Министров. Я полагаю, что когда делается заявление в официальном учреждении с целью подорвать доверие к одному из членов этого учреждения, то является странным сокрытие имен лиц, заявление которых опорочивает⁹¹⁵ кого бы то ни было. В Комитете мне твердо было заявлено, что г-н Брушвит поехал в Омск по делам Комитета и наблюдение за мной и моими словами ему не поручалось. Судя же по запротоколенным (так в документе. – А. Г.) заявлениям Брушвита, выходит, что он являлся негласным агентом Комитета, хотя, быть может, и взявши эту роль добровольно. Все вышеизложенное я счел долгом поставить в известность всем членам Комитета и ожидаю ответа на мое заявление.

Член Всероссийского Учредительного Собрания, Войсковой Атаман Оренбургского Казачьего Войска и Председатель Войскового Правительства того же войска.

Генерал-Майор Дутов»⁹¹⁶.

Дутов ответил жестко, но справедливо, ведь, действительно, миссия Брушвита была похожа на соглядатайство. Конечно, атаман слукавил, что не говорил о несерьезности самарского правительства, но для самооправдания были хороши все средства, в том числе и ложь. Таким образом, в конфликте Самары и Оренбурга была и доля вины атамана, своими действиями спровоцировавшего (едва ли преднамеренно) резкую реакцию Самары.

24 августа 1918 г. в здании биржи состоялась лекция Дутова на тему «Текущий политический момент в связи с Гражданской войной и положение на фронтах в настоящее время». Зал был переполнен. Атаман кратко изложил историю большевистского движения. По его мнению, «когда само население столкнулось с ужасами расстрелов, грабежей и насилий, производимых советскими отрядами, теория «непротивления злу» отпала, и народ сам начал борьбу с большевиками»⁹¹⁷. Дутов считал, что «вся наша разруха – германское дело. И теперь немцы видят и чувствуют, что загубленная было ими наша страна воскресла. Этой живой водой, воскресившей Родину, был патриотизм»⁹¹⁸.

В своей речи атаман осветил ход антибольшевистского движения в общероссийском масштабе. В отношении собственного фронта Дутов был весьма оптимистичен: «Положение на нашем, Оренбургском фронте таково, что совершенно нечего бояться за фронт. Все наши полки достаточно вооружены, имеют достаточное количество пушек, снарядов. Мы имеем достаточно силы и устроили позиции по требованиям военной науки. Армия наших противников разлагается. Комиссары стараются улизнуть. Саморазложение их армии идет колоссальными шагами. И пусть никто не допускает мысли, что противник откуда-нибудь может прорваться в Оренбург. Этого не будет. Всякие же разговоры об этом – сплошная нелепость»⁹¹⁹. В конце лекции Дутов сказал, что «в будущем Россия представляется мне сильным и могучим государством. Не может она превратиться в ничтожество. Имея исторические уроки, страна должна стать на правильный путь»⁹²⁰. Под гром аплодисментов атаман покинул трибуну.