Текст книги "Заратуштра"

О Мастер! Меня и тут, хоть и говоря красивые речи, на деле пытаются удержать в Середине!»

Часть III
Круговорот духов

Нави

Ещё мальчиком слышал Заратуштра рассказы жрецов о судьбах немногих людей, которые спаслись от Потопа, среди которых были и те, кто нашёл приют в горах Араратских, окрест озера Урмия. Когда же проявилось светило, то вслед за отходящей кромкой воды уцелевшие начали расходиться по разным сторонам.

Многие решили идти к землям своей прежней памяти, их им пришлось осваивать заново. Это были места меж двух рек, впадающих во Второе море…

Отплыв в направлении следов стоков тех рек, первопроходцы через неделю морского пути высадились со своих кораблей на остров дивной красоты. Упрятанный океаном в своём уютном месте, он превосходил все самые смелые представления после-Потопного народа о мире радости уходящих в царство Яви, и они назвали эту землю Островом Блаженства[36]-

Там они стали хоронить своих самых достойных, а потом и самых достойных братьев из тех потомков избранных богами, что ушли с гор в иных направлениях; только духи предков были обитателями этого острова, расположение которого стало тайной жрецов, но не тайной для Трёх. И Заратуштра был там.

Если существовало на земле место, где сосредоточилась мудрость всех, или почти всех уже ушедших родомыслов Пятого Поколения, то это обстоятельство не могло остаться без внимания Демона, и он, как обезьяна бога, не преминул потусторонним огнём встопорщить из моря остров неопознанных Добром и всех паломников царства Нави – Остров Дымящейся Грёзы.

Гора на нём с периодически полыхающим жерлом обычно слабо курилась; народ и особенно старые бабы из народа говорили об этом острове, что он привален, подобно камню, перед вратами Преисподней; а в самом-де вулкане проходит вниз узкая тропинка, ведущая к этим вратам. Но вот кем она протоптана, те бабы не знали…

В ту пору как Заратуштра пребывал на Острове Блаженства, случилось, что корабль бросил якорь у Острова Дымящейся Грёзы; и люди его сошли на берег, чтобы пострелять кроликов. Но около полудня, когда капитан и люди его снова собрались вместе, увидели они вдруг человека, идущего к ним по воздуху, и какой-то голос сказал явственно: «Пора! давно пора!» Когда же видение было совсем близко к ним – оно быстро пролетело мимо них, подобно тени, в направлении, где была огненная гора, – тогда узнали они, к величайшему смущению, что это – Заратуштра; ибо все они уже видели его, за исключением самого капитана, и любили его, как любит народ: мешая поровну любовь и страх.

«Смотрите, – сказал старый кормчий, – это Заратуштра отправляется в ад!»

Окунувшись в фиолетовую хмарь

…Заратуштра правился рваными пустотами земной оболочки. Всасываемый ими, он вился меж струпьев этого, уже давно заболевшего слоя подножия человеческих ног; он спускался вниз, вниз! вниз? Это был полёт, но не вверх, это было падение, но не вниз.

Лишившись ощущения скорости движения, он справедливо рассудил, что причиной тому стала потеря каких-либо видимых ориентиров; вокруг была только влажная густо-фиолетовая мгла, напомнившая ему обстановку у входа в его пещеру, когда облака пытались настырно войти в его жилище.

Какое-то время он был слишком поглощён взорами в сторону – туда, куда его относила сила вращения. И вот только теперь он заметил, что на стенках воронки-круговерти, как мухи, нанизанные на иголки, корчатся люди, много людей, очень много людей! Что-то говорило Заратуштре: они не видят его, они не слышат его!

Развязка наступила внезапно, и он вошёл в бор небытий. Через жерло конуса завиделось огромное плато, резко обрывающееся куда-то; люди-мухи соскальзывали со своих «посадочных мест» и, вываливаясь из жерла, заполняли очередной ряд длинного каре. Периодически раздавался страшный рык, в ответ на который первый ряд ничего не понимающих существ покорно отдавал себя невидимой силе, скидывающей их с обрыва вниз…

Падающие в огненную реку аР лёгкие тела-оболочки быстро относились поперечным потоком к первому причалу скорби противоположного берега; у реки расплавленных камней не было одной стремнины – было много несущихся с разной продольной и поперечной скоростью потоков, направленных в забвение памяти берега прежней жизни. В момент, когда скрипы огненных всполохов окончательно осыпались с тел упавших с «неба», а происходило это чрезвычайно быстро, тут же под ними дыбились огненные нити, которые опоясывали их коконами, что несли кромешников к месту скорби о потерянном.

Нет! Огонь не испепелял тела, он сжирал гордыню, самомнение и все доводы-самооправдания совершённых грехов, оставляя только Я ушедшего из жизни и груз кармы этого Я; обнажённость тел была грустной насмешкой над трудами Создательницы, чьё имя Макоши здесь произносилось на иной лад – слышалось невнятно: то ли Варвелло, то ли Бабело.

Заратуштра увидел знакомцев: вон тот, первый сброшенный на причал, что на базарной площади казался ему стручком, нанизавшим на себя огромные уши; теперь эти уши отдали телу всю свою хрящестость, и оно никак не могло найти привычное вертикальное положение; при каждой попытке своего владельца встать, то, что должно было называться телом, складывалось, увивалось, и каждый раз немыслимыми позами-узлами; порой было невозможно понять: почему же ноги торчат из-за головы в противоположную сторону?!

А вот и тот, что был с глазами от желудка; теперь вообще никто не мог видеть его взора – он был слеп для внешнего, для внешних, для всех, так как взор зрачков его был направлен на созерцание голодной утробы, так же удивлённо и с укоризной смотрящей, но вверх, встречно.

Те, кто падал не лёгким касанием поверхности, вздымая хорошо различимые всплески шипящих капель вверх, коконы размещали на ещё оставшихся скорлупах их добродетели и отправляли в свободное плавание, говоря Чёрному кораблю – «Они твои!»; постоянное ожидание Чёрного корабля, спускающего обитателей в более низшие слои, висело над «скорлупниками» полотном надвигающегося смерча, стеной кошмара.

Падающие грузно, сразу исчезали в потоке. Но постепенно, обжатые нитями огня, они медленно всплывали по мере обмеления Огненной реки, они «плыли» к началу самого длинного этапа искупления, к пристани, ведущей к Галактическому дну.

Природа здесь была иной: река аР, как и Ра, давала жизнь местным населенцам, но жизнь питалась здесь не от животворения, но от злотворения; то, что сбрасывалось рекою с кромешников – их самооправдания, гордыня, замешенная на невежестве, и, наконец, сама их карма, – связывалось рекою в пакеты и забиралось Подземельной Империей как основной топливный источник всей её энергетики; здесь река мелела не вверх, по направлению к истоку, но вниз – к устью.

Коконы, выбрасываясь с клиентами на другой берег, исчезали бесследно, оставляя вновь прибывших перед распутьем. Но у кромешников не было собственного выбора: чудовищно огромное существо, миллионами холодносклизких отростков, которые можно было принять за его волосы, охватывало этапников и раскидывало их тела по трактам, которые многими нитями вели к местам обитания верных слуг Императора Подземельной.

Космической протяжённости не было: небо представляло собою плотный свод, окутанный постоянной ночью под Чёрным солнцем; бесцветный ландшафт без следов любви; убеждённо казалось, что надежда здесь мертва; радость, смех, упоение творчеством – этого ничего не ощущалось Заратуштрой. Кромешникам был определён лишь тупой труд и паузы забытья, которые здесь назывались сном.

Вокруг виделось имеющее подобие того, что принято называть Природой. Каждый ощущал присутствие каждого, смотрел, но не видел никого. Полный мрак, фосфоресцировали только почва и эквиваленты растений. Источников пищи было в изобилии: тела сами излучали и затем отторгали облекающую их ткань, клочья отваливались; люди ели по сути самих себя. Облик обитателей был человекоподобен, но черты смыты.

Чем глубже вдаль обращался взгляд Заратуштры, тем менее человекоподобными казались ему люди. В слоях чёрных паров преобладал густофиолетовый цвет. Человекоподобие представало в убогих и уродливых гномических формах; царствовала беспомощная нагота. Все кромешники были охвачены страхом перед велграми – трёхполыми существами; они меняли свой вид в зависимости от степени устрашения, которое они хотели произвести на рабов Нави.

Ландшафт просвечивался светящимся цветом трупной зелени, наиболее густые пятна которой служили входом в следующий слой, где всё гнило, но никогда до конца не сгнивало; там царила полная духовная летаргия. По сути, это был слой нечистот велгр.

Но и это был не конец. Медленно движущийся поток дымно-бурых клочьев в мертвенном свете – это всё, что оставалось от тех, чьи прегрешения были особенно мерзки. Ведомые оставшейся искрой самосознания, они пытались увернуться от движения потока. Но куда? Вокруг была только иллюзия иного бытия.

Безмерно грузные пороками испытывали постоянное утяжеление своей массы до немыслимых плотностей – так они переходили в другое пространство и соседние потоки времени. Страдания в этих мирах не имели конца, преобразуя духи людей в шарообразное нечто из оживлённого металла… и вот – раскалённая докрасна неподвижная Среда. До неё суждено было добраться только искалечившим пути духа множеств людей, осознанных садистов, причинивших наиболее тяжелые муки людям, массовым палачам, виновникам кровопролитных войн. Время представлялось здесь некоей непрерывной беспорядоченностью, самодробящейся бесконечностью, оно само по себе было здесь грандиозной драмой!

Самое низшее пространство-время – Гашшарва – являло собою гнездилище демонических сил, местопребывание Демона, где им готовились носители специальных тёмных миссий на земле. Дальше было только кладбище, Галактическое дно.

Всё устремлялось здесь только вниз.

Так казалось Заратуштре.

Нация Диспетчеров

Античеловечество состояло в основном из двух рас, или пород. К первой, и низшей, принадлежали раругги и велгры. Раругги обликом напоминали кентавров, но больше – летающих ящеров; здесь они были чем-то вроде конницы для утех главнейших и исполнителями их воли. Велгры – трехполые хищницы – выполняли роль сержантов над каждой трёхголовой стаей ящеров; но главной их забавой было измышлять всё новые и новые виды страданий для упавших с «неба»; велгры были постоянными героями Сети Подземельной.

Претьі – как понял Спитама – было неавтохронным названием интеллектуальной элиты в Империи Демона, сами себя они называли игвами.

«У этих понаупавших с «неба», у этих Instrumentum vocale, или айво, – внушалось претам местными жрецами с самого их детства, – имеется исключительно два назначения и смысла, оправдывающих их существование: катать в гору человеческие монады – божьи произведения ясельного возраста, и снабжать нас пищей, то есть парами психовыделений своих же страданий. Чем больше страданий будут испытывать айво, тем обильнее наш обеденный стол; чем больше монад будет обмануто стараниями айво, и соответственно, больше получено шельтов, тем выше шанс победы нашего будущего нашествия на Явь и землю Яви – ведь скоро нам потребуются новые жизненные пространства!»

Те из свалившихся, что выбрасывались огненными коконами на первый причал, сгонялись раруггами в долины, больше напоминавшие колодцы без дна. Время от времени с длинноогромнопологих откосов этих колодцев ящероподобные существа швыряли предметы. Это были яйца-монады людей от божественного творения, шарообразные затравки жизни, программные оболочки для генерации Добрых мыслей, Добрых слов и управления созданием Добрых дел.

Было заметно, что сексуальная сфера взаимоотношений претов была выхолощена рациоинтеллектуальным образом всей их жизни: они совокуплялись крайне редко, на ходу; семьи существовали непонятными союзами, для детёнышей предназначались тщательно оборудованные и скрупулёзно продуманные воспиталища-обучалища, куда они и забирались жрецами Подземельной с молчаливого согласия родителей на четвёртый месяц по рождению. Красть ребёнка? Здесь это и в голову не могло прийти никому – а зачем?

Но тут речь велась о необычном. Демон намеревался перепрограммировать стартовую страницу божьих созданий и затем рекрутировать получившиеся шельты в своё войско; и это было бы его отборное войско. Это было его золотое Число!

Но была «беда»: любое приближение к шарам-монадам любого из населенцев Подземельной с целью их разрушения мгновенно приводило к божественно заложенной реакции – шары просто отключали свою жизненную силу и погибали, отдавая остатки своего свечения кромешникам, часть которых тут же возлетала прочь из царства теней Чёрного солнца; населенцам Подземельной был только миг возможности коснуться их.

Иногда раругги слишком долго возились с шарами, пытаясь их столкнуть в колодцы-ловушки, к айво, и тогда зрелище смерти духов богосотворённых младенцев было феерическим; фонтаны световых брызг надолго выбивали способность осознавать что-либо даже Верховных игв, хоть и сидели они в

ощетинившемся здании-монстре на самом последнем его уровне с задраенными шлюзами обзора своих владений.

И только упавшие с «неба» не воспринимались шарами как покушенцы на своё Я; айво вменялось в обязанность выносить шары из колодцев-ловушек и катить их в гору по пологим её склонам, острыми выступами которых и сдирался последний оборонительный редут малых несмышлёнышей сих. Даль их судьбы становилась сразу же определённой, – мрачной.

Шары были тяжелы, их внутренний свет был столь интенсивен, что даже пробивавшиеся наружу его толики ослепляли айво, заставляя отводить свой взгляд в отдых темноты дна крутопологих колодцев, и тут же несомый шар с шипением отлетал обратно вниз; их усилия пропадали, «награждаясь» очередным «вниманием» велгр, и казалось, что никому и никогда не суждено докатить шар к лапам раруггов…

Деление общества сатанократии венчалось Верховными жрецами страны аР, или просто – Верховными игвами, а также Великими Диспетчерами. Они, на первый взгляд, были как будто из разных миров, но, воспринимаясь как противоположности, они в полной мере обеспечивали выполнение принципа Инь-Ян; все самые глубокие вопросы философии здесь находили практическое воплощение. Но с точностью до наоборот.

Если жизнь на земле была выстроена в ритме от земли к небу через образы горы , водь , ветра , грома , огня и озера по пути к упорядочению структуры общей материи, нирване чисел – от 2111 к 2000, то в Подземельной было наоборот: «небо» «озеро»… «земля», – как раскручивающаяся спираль бинарных чисел, как путь к разрушению стабильности.

Пищей всем жителям служил гаввах – излучение страданий и боли людей, всех живых земных существ, а также кромешников. Суть была в том, что ангелы человеческого тела, стремительно достигающие мозга и докладывающие ему болью о любом дисбалансе и о всяком внешнем вторжении, и, в частности, об истечении крови, своим движением порождали в первые мгновения этого процесса особо жгучее излучение, пары особой силы, выпадающие здесь фосфоресцирующей росой цвета крови на слезах. Это было деликатесное «Розовое блюдо», которое, казалось, должно было бы подаваться к столу только по праздникам, но здесь всё было наоборот: по «праздникам», в дни особой земной скорби по закончившим свой путь радомыслам, отдавая дань противникам равной силы, игвы, быть может, в единственном случае проявляя благородство, «постились», объедая плесень, которая покрывала фундаменты квазигородов, – это было их скоромное; и тогда на земле наступал антракт в Пьесе вселенской бойни.

Если то, что возвращалось в землю людьми от вкушений, говорило своею отвратительностью вида и запаха о мере приятности вкуса исходных продуктов, то здесь горечь людских страданий перерабатывалась организмами игв в благовонные напёрсточные кучки, запах которых вызывал у них тошноту, но для носа женщин айво был сказочно приятен и притягателен; некоторые из них не могли устоять перед столь «дорогими» для претов подарками и отдавались им в обмен на них, вызывая затем ещё большее отвращение к себе, что влекло только новый прилив «творчества» велгр, над чьими новациями в способах мучений глупых баб потешалась затем вся Подземельная.

У претов не было денег, как, естественно для них, не было и банков; эти «подарки» они оставили земле. Оценкой труда каждого был скрупулёзно учитываемый объём переработанной их мозгами информации и то, что являлось итогом этой обработки; ценился только результат или хоть даже микроскопический шаг на пути к результату. Совершенно невозможно было использовать понятие классы общества применительно к жителям Подземельной. Число ступеней признания их заслуг, их табель о рангах потрясала своим многообразием; статус прета менялся каждый раз в тот самый момент, когда его интеллектуальный плод востребовался. Эта длинная лестница тщеславия заканчивалась на площадке, которую занимали Великие Диспетчеры – те, кто не ранее своего четырёхсотлетия, но, как правило, к 412-й годовщине своего рождения, на отметке Золотого сечения своей стандартной жизни в 666 лет, овладевал основами всех областей знаний: зная всё о немногом, они знали немного обо всём. Их задачей было своевременно диспетчировать проникновение новых научных школ в разные области знаний, группировать в кулак все вычислительные ресурсы Сети и мозгов претов для достижения шаговых сдвигов цивилизации Подземельной; ползучими перемещениями мыслей они не интересовались.

Те, кто на земле под Сводами Яви, набычившись уровнем своей компетентности, называл себя философами – или диспетчерами, как понимали этот термин преты, – не шли по своему кругозору жизни и научных знаний ни в какое сравнение с Диспетчерами Нави; доносившиеся слухи о гордости человечества от достижений фазанов-философастеров вызывали у игв гомерический хохот.

Диспетчеры, по сути своей, были дилетантами.

Дилетанты. О дилетанты!

Так презрительно назывались в дольнем мире те, кто предавался какой-либо науке или искусству исключительно из удовольствия и любви к ним, в отличие от тех, которые занимались тем же ради выгод или денег, зарабатываемых этим занятием. Это уничижение основывалось на том подлом утверждении последних, что, мол, никто не может приняться за какое-либо дело, если к тому не принуждает нужда, голод или какое иное вожделение.

Земная публика была вся проникнута этим духом, преклоняясь перед «людьми профессии», специалистами, при полном недоверии к дилетантам.

По мнению же претов, узкий специалист – что живущий в доме и никогда его не покидающий. Значит, решили они, должен быть кто-то, кто ходит по всем «домам», и пусть он до конца не поймет, почему и для чего в одном из них стоит пустой и неуклюжий «шкаф», но зато он сможет найти ему применение, сложив туда избыток «вещей» из другого «дома». Но разве можно делать эту работу без любви к Делу, и не быв жданным в «домах»? Нет! Лишь дилетанты, а не наёмники, только и способны были производить здесь самое великое; только дилетанты и становились в Подземельной Диспетчерами, к которым сразу приставало прозвище «Великие».

Они не подчинялись никому, получая только изредка от Верховных игв корректирующие их действия советы, сутью которых никогда не являлся предмет их новой заботы, но только направление их каждодневных поисков прорывных опережений обычного хода Истории.

Можно было сказать, что Верховные игвы были для Диспетчеров кем-то вроде штурманов их гоночных болидов Разума, вовремя предупреждая о, например, скором повороте на 32° влево. Говорили, что эту свою провидческую способность Верховные игвы унаследовали по крови от породившего их, то есть от Демона.

Наибольшее развитие получила здесь архитектура. Гигантских размеров сооружения в стиле примитивной случки строгих геометрических фигур фаллически торчали, как бы угрожая осеменить смертельным духом голого рационализма любого, кто бы только подумал засомневаться в основаниях удовольствия от созерцания этих технократических монстров.

Особое удовольствие доставляли населенцам репортажи-сериалы о буднях кромешников и издевательствах над ними велгр; каждая новая «находка-воплощение» стражниц, приводящая в состояние очередного ужаса упавших с «неба», вызывала рукоплескание и довольное хрюканье претов. О причинах такой реакции можно было только догадываться: им, видимо, было смешно видеть чахлые, на их взгляд, волны страдания айво на фоне испытанного каждым из них Мига общения с Демоном – события, происходившего с каждым претом один раз в его жизни и являвшегося обязательным действом в цикле их воспитания, неким выпускным экзаменом в обучалищах.

Учёные Подземельной (а здесь все считали себя таковыми, ибо неучей не было вообще, но почему именно Заратуштра понял не сразу) уже давно изобрели способ перемещения в иное пространство-время, в местопребывание Демона. Этот способ был ещё несовершенен, вызывал безмерные муки, так как был основан на резком изменении гравитационной постоянной в некотором ограниченном пространстве, в которое и помещались транспортируемые в местопребывание Демона паломники: пресс увеличения плотности тела выдерживал далеко не каждый, из обратного путешествия возвращались не все.

Проделав прямой путь, юные преты попадали к подножию Места истечения его тоски, силой которой они мгновенно парализовывались. И только те, кто успевал поднять и не отвести взгляд при встрече со взглядом Демона, могли рассчитывать на возвращение, возвращение уже равного к равным. Собственно, в этом и состояло испытание, опыт которого навсегда стирал из душ претов любые сомнения в определении имени Верховного Духа Подземельной и Вселенной вообще, а также любые колебания в истинности знаний, переданных им в воспиталищах.

Свободно перемещаться в пространствах могли только имеющие иную природу своего создания – Верховные Игвы; их называли ещё ангелами или оджи – очень долго живущими.

Всю малость свободного времени трудоголики-преты проводили без какого-либо движения, уставившись в экраны Сети, на которых постоянно демонстрировались картины прошлого о покорении (а вернее, истреблении) природы Нави, массовых игрищах, шабашах комедиантов и ревущих. Заратуштре казалось странным, как могли, к примеру, состязания на раруггах собирать такое огромное количество не участвующих в этих соревнованиях зрителей, почему-то приходивших в невероятное возбуждение от созерцания борьбы наездников. Только впоследствии он понял существо дела. В соревнованиях выступали тщательно отобранные кромешники, которым силой велгр предписывалось уделять всё своё время упорной и тупой тренировке в специальности, – это было одной из разновидностей искупления грехов упавших с «неба»; таких здесь называли спо. Слабые физически преты, как маленькие дети, обожали выдающихся спо. Это выглядело смешно и даже противно.

Похожее положение занимали комедианты и ревущие. Из миллионов айво отбирались единицы для заполнения всех 345 ниш – типовых стандартов комедиантских образов, «куличиков» сцены, но только тогда, когда какая-то ниша оказывалась вдруг смердящей трупом; из тех же миллионов выбирались и связноголосящие, рёвом своим ублажающие слух претов. Им предоставлялись лучшие условия жизни, им придумывали громкие клички, которые служили приманкой для множества зрителей, соревновавшихся за места в театрах, а сами эти избранные айво, называвшиеся «звёздами», подвергались такому же наивному обожествлению, как и спо.

Положение, достигнутое «звездой», лишало её (или его – тут и не различали особенно) возможности всякой другой деятельности. Любая попытка иного кромешника выступить в качестве спо или комедианта с претензией на «звёздность», и, быть может, достигшего даже больших высот мастерства, чем эти «звёзды», жестоко пресекалась: до сдачи «в утиль» каждое отобранное айво должно было выработаться полностью – ведь в них вкладывался труд велгр, и никто не хотел лишний раз связываться с ними: считалось неэкономно заниматься при живом обожании новым кандидатом; у велгр и так хватало забот! Впрочем, жизнь «звёзд» была отнюдь не длинна…

Общий «небосвод» удачливых айво был ограничен количеством светящихся точек в огромном макете двенадцати плоских созвездий диковинных животных, – единственном представлении игв о человеческом небе и о животных под человеческим небом. Иных представлений о красоте и совершенстве земных пропорций и форм у них не было, соответственно, больше девяноста двух «звёзд», наиболее ярко «светящихся» в одно и то же время на небосклоне славы, преты представить себе не могли.

Вокруг изобретателей новых ценностей незримо вращался мир Подземельной. Но вокруг комедиантов, спо и ревущих вращался хоровод явных сновидений игв о потерянном детстве – таков был порядок этого мира.

Поразительной примечательностью было здесь то, что самые сумасбродные идеи преты не закапывали намертво, генераторы таких идей никем не затравливались, но, более того, поощрялись! Всё было сверхрационально: совершенно аккуратно Великие Диспетчеры отправляли в хранилище Сети описания «умобезумств» и, одновременно, описание доводов, от чего эти идеи на время замораживаются. Кончики нитей контрдоводов постоянно держались Сетью под присмотром. И вот мог наступить момент, когда новый вброс научной мысли в область всеобщих знаний Базы Сети обрывал причинно-следственную связь, и «умобезумства», лишившиеся противовеса, тут же и автоматически всплывали в планы своей разработки, а их авторы немедленно становились кумирами претов; сама же подземная цивилизация ещё на сотню другую лет немедленно уходила в отрыв от земного сообщества. Деятельность ума – как высший вид труда – не подчинялась тут никаким приказам.

Вот и сейчас они праздновали свой очередной интеллектуальный триумф – преты решили парадокс Сивэда, местного гения. Заратуштре было очень сложно понять его суть в полной мере, но главное он осознал: они стёрли наконец грань между математикой и другими науками настолько, что все вопросы об уникальном статусе предмета математики стали анахронизмом.

Как он понял, уже очень давно прошли здесь времена, когда любой грамотный математик мог полностью усвоить доказательства всех существовавших теорем за несколько месяцев. Затем наступило время расцвета формального мышления, и об этом уже не могло быть и речи; только отдельные, в прямом смысле яйцеголовые игвы ещё могли (но только теоретически!) разобраться с доказательством любой новой теоремы.

Наконец наступил час, когда местные учёные окончательно «разленились» и поручили вести вычислительные процессы доказательств сложных теорем машинам, превратив мир математических объектов и образов в самодостаточное существование самого по себе. И оказалось, что доказательства таких теорем не мог полностью понять уже ни один из живущих в Подземельной – ни в одиночку, ни коллективными усилиями; описание самой «простенькой» теоремы представляло собою миллиарды строк вычислений, в распечатанном виде еле умещаясь на сотнях тысячах страниц. Возник тройной парадокс между сложностью проверки умозаключений и доказательств, признанием новой истины всем обществом и необходимостью поддержки и умножения скорости развития цивилизации за счёт применения новых умозаключений на практике без опаски фатальных последствий – парадокс Сивэда.

Игвам ничего не оставалось делать, как перейти к формальным проверкам сложных доказательств, и вот теперь общественный консенсус стал столь же распространённым условием для принятия истинности того или иного результата, что и традиционное строгое доказательство. Так было положено основание к новому прорыву: математика окончательно проникла во все науки, и каждый прет стал считать себя в своей области математиком. Беспрецедентный риск оправдал себя[36а].

Заратуштра поёжился при мысли об итогах противостояния такой силе. Это был мегатехнократический мир, жители огненной реки аР являлись создателями высокой цивилизации, имели достижения науки, позволяющие проникнуть им даже на поверхность земли. Но для них она оказалась очень холодна, и теперь все лаборатории претов были нацелены на решение проблемы разогрева её поверхности, и небезуспешно. Целью их вторжения было распространение своего владычества на всю землю и все восходящие слои Яви.

И тому была веская причина.

Населенцы Подземельной увлекались вопросами веры только по потребности нервных деловых людей в душевном развлечении, да и то редко. А зачем тратить время попусту, если и так всё известно и уже предопределено их судьбою?

Но одна «икона» у них была; это было полотно с изображением Вселенского земного Потопа, которое представляло собою одну из внутренних стен их обиталищ, помеченное на одном из верхних углов знаком Четырёх земных стихий, но левого направления, коловрата-осолонь, в отличие от свастики – коловрата-посолонь, виденного Заратуштрой на стопах Татхаагаты и так знакомого жителям реки Ра знака. Впрочем, никто из претов не понимал смысла этого символа.

Это были стены плача и позора претов; они заключали в себе отнюдь не одно изображение: всё зависело от угла зрения и освещённости этой «иконы», по мере изменения которых заменялось и изображение – одно из многих тысяч, созданных и ещё не созданных воспалённым воображением художников под сводами Яви в годы царства Моли.

Игв свербила зависть к богам Первопричин, которым пришла в голову столь гениальная идея остановки Великого Круговорота воды; ещё более их приводило в ярость непонимание того, как именно они этого добились: пусть выльется с небес всё то, что уже испарилось, но пусть боле не испарится под Солнцем ничего, что должно превращаться в облака, и пусть всё остальное сольётся с гор воедино!

Все обитальцы Подземельной осознавали, что таких успехов им не достичь никогда! И это был позор их самолюбия! Поэтому каждая молитва претов перед этой «иконой» начиналась со слов: «Да будь прокляты мозги богов

Первопричин и сосуды этих мозгов! Да будь гениален Демон, и да исполнятся Его планы!» Они придумали для его собственного имени кучу Паскуднейших имён по количеству светящихся точек созвездий диковинных животных – Астеропа, Азеллюс, Альтефр, Порилла, Шедди, Нашира, Кастер…. – которые они произносили, смотря на «икону»; они смотрели на неё, стараясь быть оценёнными.

Без желания быть оценённым внизу, без уверенности снискать у Демона хоть какую-то известность не было бы и этой, их единственной молитвы. Прет, который хотя бы раз в жизни искренне «помолился», становился причастным к славе сатаны. Стоило ли ему отныне уповать на что-то ещё? Ведь он добрался до вершины жизненной карьеры, ведь он уже прошёл обряд Места истечения его тоски.