Текст книги "Возвращение к Истине"

– Ну и чего смешного ты нашёл в этой фразе?

– Да ничего. Просто смешно то, что ты действительно сам ко мне вернёшься. Даже если не сегодня, то на днях. Тебе нужны деньги, у тебя неподъёмные долги, с которыми ты не сможешь расплатиться иначе. А теперь ещё и штык-нож этот!..

– Так может, это ты украл мой штык-нож? – сделал я со злости нелепое предположение.

– Может, и я, – спокойно ответил Охромов.

Во мне всё заклокотало от гнева, хотя где-то в глубине разъярённого сознания пульсировала трезвая мысль, что он меня, скорее всего, разыгрывает и, подшучивая, продолжает издеваться над моим несчастьем.

Охромов попятился слегка назад:

– Да успокойся ты!

– Знаешь, вполне возможно, что это сделал ты, – напирал на него я.

– Конечно, но понимаешь…. Когда тебя снимали с наряда, я был на занятиях….

Охромов упёрся в стенку. Дальше пятиться было некуда.

– Не знаю, не знаю. Если ты играешь в карты с бандюгами, то почему бы тебе не совершить такого «невинного» злодейства. Похоже, для тебя это раз плюнуть.

Я подошёл к нему вплотную.

– Ну, ладно, ладно тебе!..

– Ты, наверное, хочешь, чтоб я участвовал в твоём деле?! – спросил я ради издёвки.

– Вот именно! – ответил Охромов с простодушной радостью в голосе, какой от него трудно было ожидать, но именно в этот миг я осознал, что, в самом деле, никаких иных вариантов спасения у меня нет.

– Да уж, другого ничего не мог придумать?!. … Ну, хорошо, я подумаю.

– Подумай, подумай, – на лице Гриши проявилась нескрываемая радость. – Только не тяни! Деваться тебе некуда. Я тебе не в обиду это говорю. Просто это правда жизни.

– Думаешь, так и некуда?

– Уверен. … Не тяни время. Оно не возвращается!

– Мне надо подумать, – я вдруг поймал себя на мысли, что он прав.

– Ты думай быстрее! – посоветовал Гриша. – Сколько времени упустили!..

– Слушай, – снова загорячился я. – Я тебя ждать не заставлял. Мог бы и без меня обойтись!..

Я хотел уже было развернул, чтобы уйти, но Охромов, – это стало у него наглой привычкой, – схватил меня за рукав.

– Подожди!.. Я же хочу, как лучше. Если деньги сами плывут в руки, почему бы не поделиться с лучшим другом, с которым всегда были вместе?!.. Дело-то плёвое совсем. Разве я согласился бы на какую-нибудь авантюру, как ты думаешь?

– Не знаю, может быть, и согласился, – ответил я, – а чтобы не одному, в случае чего, щи лаптем хлебать, решил меня позвать.

– Что?!.. Да что ты говоришь-то?! Подумай своей кочерыжкой…

– Не кочерыжкой, а головой, во-первых, а, во-вторых, я уже подумал….

– Ладно, … головой!.. Надо и сделать-то, что добыть несколько десятков килограмм никому не нужной макулатуры….

– Да, ты уже говорил…

– Ну, так что?…

Я молчал, не зная, то ответить.

На душе было нехорошо. Даже не то слово: погано было на душе. Действительно, будто кошки скреблись. Но я устал от его бесконечных и настырных приставаний, от всей этой круговерти событий.

Вдруг показалось, что если я соглашусь, то все мои злоключения разом закончатся, исчезнут напасти, обрушившиеся на меня безжалостной лавиной в самый неподходящий период жизни: перед выпуском. К тому же слабая надежда раздобыть наконец-то денег и покончить со всеми бедами разом подталкивала меня согласиться, как ни была она призрачна и эфемерна.

– Хорошо! Я согласен….

– Вот и отлично! – засиял Охромов. – Вот и хорошо! Теперь у нас дело пойдёт в гору!

– Ну, и когда понадоблюсь? – спросил я равнодушно уставшим голосом.

– Когда будет всё готово. Жди! Это случиться в самое ближайшее время.

Я развернулся и пошёл спать, наслаждаясь унизительным чувством спокойствия человека, от которого только что отстали дониматели. Рассудок мой, несмотря на полудрёму, в которой пребывал, всё же пульсировал нехорошей мыслью, будто я только что совершил какую-то большую глупость.

Глава 13

Охромов, и вправду, не заставил долго ждать.

Через пару дней он подошёл ко мне и шепнул:

– Готовься на сегодня!.. Вечером, после отбоя.

– После отбоя?! – мне показалось, что с меня достаточно и тех «залётов», которые уже на мне «висели». – Тебе не кажется, что с меня хватит?!.. Я у «Васи» бываю чаще, чем ты на свежем воздухе! … Знаешь, Гриша, с меня уже хватит!

– Глупый, что он тебе может сделать?!.

– Ты-то, небось, на ковре у комбата не имел счастья стоять?! – возмутился я.

– Ой-ой-ой!.. Да уж не думай, что ты у нас один такой герой!..

– Хотелось бы мне на тебя посмотреть!..

– Ничего, стоял и, как видишь, – выжил!.. Зато, сам посуди: денег будет столько, что хватит все долги отдать, да ещё и останется! – Охромов перевёл дух, и, не дав сказать мне ни слова, продолжил. – К вечеру подготовь спортивный костюм. … Только приличный! … Возьми у Савченко: у него хороший, – и он сегодня, вроде, никуда не собирается. Вечером, как только уйдёт ответственный, переодевайся и ко мне в комнату, понял?!..

– Понял, – сказал я, думая: «Может, отказаться, пока не поздно?»

– Ну, давай! – он хлопнул меня по плечу, и мы расстались….

Тем временем шла подготовка в первому «госу» – государственному экзамену, которых мы должны были сдать приехавшей из Москвы государственной комиссии шесть.

Комиссия находилась в училище уже неделю. Упорно ходили слухи, то её щедро поят, и это предвещало сдачу экзаменов без особых трудностей: тройку-то бедному выпускнику не «зажал» бы никто. Достаточно на экзамен прийти, дурака повалять, – и «трояк» у тебя в кармане!.. А что ещё надо такому прощелыге, как я, например, от этой самой государственной комиссии?..

Конечно, слухи – слухами: такое повторялось из года в год, но некоторые изрядно зубрили…. Хотя, в основном, в классах самоподготовки курсанты держались с трудом. Взводных не было. Они тоже устроили себе римские каникулы. Всё зависело только от замкомвзвода и командиров отделений.

На занятиях царила непринуждённая обстановка: даже если у «замка» было плохое настроение, и он никому никуда не разрешал уходить, самые шустрые «смывались» под различными предлогами. И как правило, только на передних столах в классе сидело несколько человек, действительно усиленно готовившихся к предстоящему «госу».

Среди них был отличник, делающий последние рывки к золотой медали. Надежда всей батареи – так его называли командиры – сидела заткнув уши, обхватив руками голову и уйдя с головой в свои конспекты и книжки.

Рядом с ним несколько «краснодипломников» пытались загрести в свои мозги как можно больше информации. У них ещё было время что-то ухватить, урвать, наспех запомнить, чтобы завтра, толком не соображая, выплеснуть то, что останется в голове от впопыхах сегодня заглоченного. Такая «учёба», даже не зубрёжка, а невообразимый марафон по всему курсу обучения, достойный по скорости быть занесённым в книгу рекордов Гиннеса, наполнял мозги лишь зыбкими, однодневными знаниями предмета, которым суждено было кануть влету на следующий же день после экзамена: голова освобождалась, чтобы принять следующую лавину аврально проглоченных залпом, но не усвоенных книг, учебников, конспектов и пособий.

«Хорошисты» готовили шпаргалки и «бомбы», – тетрадные листы, на которых обыкновенным почерком записывался ответ на программный вопрос, а на экзамене, такая «бомба» подсовывалась, как только что написанный текст.

В середине класса занимались друг с другом троечники-тугодумы, которым было невдомёк, что тройки им итак поставят по всем экзаменам, но были среди них и такие, что хотели получить, может быть, даже тройки четвёрку. Пожалуй, они готовились усерднее всех, но, правда, толку от этого было очень мало. На всех экзаменах они всё равно «плавали» с неизменным успехом.

Самая сочная, колоритная часть взвода, весь его «цвет» собирался на галёрке. Здесь люди, что тройку им всегда поставят: государство на их обучение угробило уйму денег и не собиралось отпускать теперь со службы двоечников-дармоедов, а, напротив, всячески желало заставить их служить. Сидевшие здесь, знали наперёд, что у них будет всё «о-Кей!», и потому даже пальцем не желали пошевелить, искренне полагая это «бестолковкой». Всё время напролёт они спорили, разговаривали, травили анекдоты.

Этот вечно неспокойный, бубнящий, гогочущий, ржущий, подобно молодым жеребцам, рой, составлял противовес сердитому, насупленному замкомвзводу, одиноко, словно орёл с вершины на ягнят в долине, взирающему на них из-за стола кафедры.

На галёрке вечно что-то обсуждали, о чём-то спорили и порой чуть ли не дрались, а хмурый замкомвзвод, напряжённо наблюдавший творившееся в его присутствии безобразие время от времени, когда совсем уже было невмоготу терпеть, окрикивал и одёргивал самых громкоголосых и взбалмошных. Те, хотя и огрызались, но слегка утихомиривались на некоторое время, но вскоре всё повторялось снова.

Дело шло к выпуску, и с каждым днём горлопаны становились всё громче и наглее, чаще и чаще намекали сержантам, что власти их пришёл конец….

День близился к концу.

Остаток самоподготовки, к концу которой особо нетерпеливые начинали расползаться кто куда под любым предлогом или в наглую заявляя, что уходят туда-то, на этот раз я досидел на удивление самому себе до конца, выслушав все до последнего анекдота и от души посмеявшись.

Вечером, спросив у Савченко спортивный костюм, едва ответственный офицер хлопнул дверью казармы, я прошмыгнул по коридору в комнату к Охромову.

Его соседи глянули на меня, как на отпетого идиота.

Охромов тоже сидел одетый в «гражданку», накрывшись сверху, на всякий случай, одеялом. Увидев меня, он поинтересовался, взволновано вскинув брови:

– Ну, что, ушёл?

– Ушёл….

– Пошли! – Гриша сбросил с себя одеяло.

Мы вышли в коридор, направившись к выходу из казармы.

В расположении стоял уже обычный ажиотаж. Не мы одни ждали ухода офицера. По одиночке и группами, переодевшись в спортивные костюмы, бежали и шли к выходу искатели приключений, которых не могли остановить ни строгие взыскания, ни угрозы или уговоры, ни что либо ещё. Заручившись извечным «авось», они пёрли напролом, в наглую, как танки. И хотя их не набиралось и человек двадцати, казалось, что в ночную вылазку идёт вся батарея, и от того возникало нечто подобное ощущению невозможности остановить уходящих, как воду, сочащуюся из пригоршней между пальцев, не смотря на все попытки сжать их плотнее и удержать её.

– Нас уже ждут, – таинственным шёпотом произнёс Охромов за порогом комнаты.

– Где? – я почувствовал странную, недобрую дрожь во всём теле.

– В каком-то заброшенном не то музее, не то архиве. Они обещали потом сказать.

– Кто это «они», если не секрет?..

Мы уже подошли к самому выходу, переговариваясь так в полтона друг с другом, как вдруг на нас с размаху налетел ворвавшийся в казарму с лестницы Аркашка Сомов под вполне понятной кличкой «Сом». Вид у него был перепуганный.

– Назад! Назад! – кричал он, страшно вытаращив глаза и жадно хватая ртом воздух после быстрого «взлёта» по лестнице. На его шее крупно налилась, вздулась сизая, пульсирующая артерия.

Мгновенно, с закалённой курсантской жизнью реакцией, ещё не сообразив даже, в чём дело, направлявшаяся к выходу толпа разом бросилась врассыпную по своим комнатам.

Неимоверный шум от топота по деревянному гулкому полу десятков ног, долетел, наверное, до первого этажа, сопровождаемый заразительным идиотским смехом.

Гогоча, толпа вдруг забегала по узкому коридору общаги, но пары через три секунд в коридоре не осталось ни души. И лишь из дверных проёмов комнат то и дело высовывались головы самых любопытных.

В казарму вернулся ответственный.

Офицер, видимо, специально задержался у подъезда, и, как только на него наткнулся с размаху первый самовольщик, попытался его поймать, а когда тот вырвался в темноте, – света у подъезда общаги никогда не было, – бросился за ним вверх по лестнице вдогонку.

Как только ответственный переступил порог казармы, любопытные головы, торчавшие в коридор из дверей комнат, сразу исчезли.

В комнатах уже лихорадочно переодевались, сдёргивали спортивные костюмы и кроссовки, прятали «криминал» под кровати, в шкафы и чемоданы, ныряли в кровати, с головой закутываясь в одеяло и делая вид, что видят десятый сон. А ответственный взяв с собой дежурного по батарее, обходил комнаты, считая людей и пытаясь найти улики и доказательства попытки массового ночного побега.

Найти ничего не удавалось, и тогда офицер тыкал дежурного носом в то, что тот не проверил, как заправлено обмундирование, и другую чепуху. Дежурный ходил за ним из кубрика в кубрик, молча выслушивая претензии, а про себя, наверное, благодаря высшие силы, что всё вот так удачно обошлось.

Вскоре они зашли и в нашу комнату.

Осмотрев её и убедившись, что все на месте, офицер снова, в который раз, отчитал дежурного за беспорядок, а потом всё же вышел и закрыл дверь.

Прошло минут пятнадцать.

Я, как и все самовольщики, лежал и прислушивался к звукам в коридоре, пытаясь понять, ушёл ли уже офицер, потом, потеряв терпение, выглянул в коридор.

Офицер всё ещё бродил от комнаты к комнате. То и дело приоткрывающиеся одна за другой двери не давали ему успокоиться и уйти домой.

В конце концов скрипение дверями прекратилось, но зато началось усиленное шастание в туалет. И каждый проходивший по коридору мимо канцелярии считал своим долгом заглянуть туда своей прищуренной в притворстве, но совершенно не сонной мордой, чем ещё больше убеждал ответственного, что в батарее не спят, а потому уходить домой нельзя.

Ответственный просидел в казарме ещё битый час, пока, наконец, прекратилось и всякое хождение «в туалет», и большинство самовольщиков, не выдержав такого испытания измором, просто уснуло, а остальные поняли, что для ночного похождения не осталось ни времени, ни сил.

Пригревшись в постели, уснул и я, сладко, безмятежно, как праведник.

На следующее утро, – ещё не прозвучала команда «Батарея!.. Подъём!», – я открыл глаза, пытаясь понять, почему на мне спортивный костюм, и кто меня так усиленно тормошит. Это был стоявший надо мной Охромов.

– Что ж ты вчера заснул? – спросил он укоризненно, когда я продрал очи.

– Да вот, так получилось, – пожал я плечами. – Впрочем, вчера было без вариантов – ты же сам видел.

Охромов досадливо скривил рот.

– Да-а-а, теперь достанется. Нас ведь вчера ждали. А ребята эти не любят, когда их подводят.

– А кто любит? – пожал я плечами снова. – Ты-то, поди, тоже закимарил?

– Да, – сознался Охромов.

Мы договорились отложить задуманное на другой раз, и я молил все небесные силы, какие только знал, чтобы этот другой раз не наступил.

В тот же день мы сдавали государственный экзамен по тактике.

Как и предполагал, мне поставили безоговорочную тройку: на экзамене я промямлил что-то невразумительное и бессвязное, неожиданно для самого себя покрывшись пурпурными пятнами стыда, когда старый, седой подполковник, член государственной экзаменационной комиссии, встал из-за стола и, подойдя ко мне, сказал, что, скрепя сердцем, ставит мне тройку, а так, если бы всё зависело от него, поставил бы кол и выгнал бы взашей из класса.

Где-то в глубине души мне было досадно, что товарищи мои, казалось бы, меня ничем не лучше, вдруг показывают не плохие результаты, хотя ещё вчера вместе со мной делали что угодно, но только не готовились к экзамену.

Неожиданно для себя я оказался в числе последних. Меня опередили даже наши тугодумы и «тормозами», что больно задело моё самолюбие.

В честь сдачи госэкзамена всех, даже заядлых нарушителей дисциплины, отпустили в увольнение.

А вечером я увидел Гришу. Под глазом у него красовался большой фингал, старательно замазанный косметикой, а верхняя губа была разбита и припухла.

– На улице пристали какие-то ослы, – объяснял он всем и только мне поведал на ухо. – Это гонорар за работу!..

Когда мы смогли остаться вдвоём Охромов поставил меня перед фактом:

– Надо это сделать, иначе мне хана! – ему, видимо, здорово досталось, потому что по его гримасам можно было догадаться, что били не только по лицу, и ему ужасно больно двигаться. – Они ждали нас на машине под забором училища до двух часов ночи. В двенадцать пошёл дождь, и они промокли, как собаки. Больше они не приедут, но, не дай бог, я не сделаю обещанное!..

Я тоже провёл день в увольнении, первым делом снова направившись к загадочному дому.

Однако все мои попытки проникнуть в него снова оказались тщетны. Дверь, тщательно пригнанная, не поддавалась никакому усилию и не сдвинулась ни на йоту даже, когда я попытался поддеть её ломом, найденным неподалёку в высокой траве в гуще заброшенного сада. Безрезультатны оказались и мои попытки обнаружить хитроумное устройство, которое можно было бы отключить.

Я обошёл здание, к задней стене которого примыкал таинственный дом, и обнаружил его в таком же заброшенном, плачевном состоянии. Только по тёмному пятну на выцветшем фасаде можно было догадаться, то здесь когда-то была вывеска, обозначавшая какое-то заведение. Парадная дверь, давно и наглухо закрытая, с белёсыми стёклами, была покрыта толстым слоем старинной пыли. Через слепые окна вряд ли проникал даже солнечный свет, и уж тем более невозможно было разглядеть, что делается там внутри.

Хотя и без того было ясно, что этот трёхэтажный дом окончательно покинут, это казалось довольно странно, поскольку парадная дверь здания выходила на оживлённую улицу, примыкавшую к шумной просторной площади почти в центре города, где всегда было многолюдно, бил красивыми струями фонтан, а в тенистых аллеях никогда не пустовали многочисленные лавочки.

И было удивительно, что в таком месте, являвшем собой лицо города, находятся такие дикие, неухоженные, никому не нужные руины. Хотя, здание было старинной постройки: высокие окна-ниши прорезали толстенные стены, построенные, как умели строить только раньше – на века; колонны у главного входа сквозь пыль забвения просвечивали ещё мрамором; тумбы их, украшенные резными фигурками скульптур, отливали красивым зелёно-серым гранитом; под крышей над колоннами виднелись ещё сохранившиеся барельефы, – и при желании, отреставрированное, могло бы стать украшением города, а, может быть, и исторической достопримечательностью.

Теперь же лишь вороны, наглые и самоуверенные, чувствовали здесь себя превосходно и шаркали по граниту кусками обвалившейся штукатурки, словно седина припорошившей некогда полированные, блестевшие, как паркет, плиты широкого, в треть фронтона, высокого крыльца, окаймлённого с трёх сторон пирамидой из ступенек лестницы.

Унылый вид здания поверг меня в тоску, я словно бы увидел вдруг, как умирает весь этот город, потому что лучшая часть из его архитектуры и истории уже была предана равнодушию и забвению. Мне почудилось, что город этот обречён на скорую гибель, раз не дорожит памятью о былых своих веках, что хранили стены таких древних сооружений.

В голове моей, пока я смотрел на старческое лицо дома, который мог бы ещё быть молод, если бы этого захотели люди, каждый день походящие мимо, сами собой родились странные строчки:

 
Унылый вид имеет твой фасад.
Что было здесь? … Святилище науки?
Но обветшал твой каменный наряд,
К тебе давно не прикасались руки.
 
 
Творцы твои исчезли уж давно,
И в памяти людской не удержались.
А время – беспощадно и темно –
Тебя кружит, лишь миражи остались.
 
 
Одетое печальною тоской,
Ты молчаливо терпишь униженье,
Не знаешь ты ни век, ни день какой,
Как страшно и томительно забвенье…
 

Стихотворное моё воодушевление вдруг прервалось, потому что внезапно в одной из дверей парадного входа щёлкнул замок, она приотворилась, тускло блеснув своими слепыми, запылёнными окнами, и из неё показался похожий на приведение убогий, седовласый старичок.

Он вышел, запер дверь, бросил на меня строгий взгляд и пошёл прочь, в сторону площади с тенистыми аллеями и праздными зеваками на лавочках.

Вид у него был такой, словно он провалялся в забытьи долгие годы, а вот теперь вдруг решил показаться на свет божий.

Появление его вызвало у меня не только удивление, но и какой-то мистический ужас. Не смотря на то, что улицы полны были народа, захотелось броситься бежать сломя голову. Старичка никто из гулявших поблизости людей не заметил, но для меня его появление было подобно тому, как если бы мертвец встал из гроба.

Это не был мой знакомый, – совсем другой человек, которого я прежде не видел. Его ветхий костюмчик болтался на высушенном годами и старостью теле, словно балахон, а ботинки на ногах, стоптанные ещё, наверное, во времена его молодости на танцульках, увеличились размера на два и вихляли на ногах, как хотели. Да, у этого человека была совсем не та фигура: он был выше моего знакомого, к тому же худосочнее.

– Эй, старик, подожди! – крикнул я ему вдогонку, но старец продолжал идти, будто не слышал.

Я бросился за ним вдогонку, но когда поравнялся с ним, тот снова не обратил на меня никакого внимания и всё так же шёл вперёд, погруженный в свои мысли.

– Извините, можно вас спросить?..

На лице старика не дрогнул ни один мускул. Он продолжал идти, не замечая меня совершенно.

– Разрешите поинтересоваться?..

Я дошёл за ним до самой площади, пытаясь обратить на себя его внимание, и тут старик резко и неожиданно развернулся ко мне, заглянув мне в самую глубину души маленькими, сверлящими, выцветшими от возраста глазками, и тихо, но чётко и внятно произнёс тоном, не терпящим возражений:

– Отстань!

Я остановился, как вкопанный, а он пошёл дальше, удаляясь по площади на другую её сторону. Когда он скрылся из виду, я очнулся и машинально двинулся за ним следом, озадаченный и удручённый происшествием.

Выбившись из сил, я вдруг понял, что если прямо сейчас не развеюсь, то крыша поедет – точно, и потому решил немедля проведать одну из своих знакомых, с какими обычно не бывает проблем, морячки, как ни странно это звучит для такого «сухопутного города», как Сумы, и остаток дня провёл в её милой кампании, стараясь забыться и перестать задавать себе ненужные вопросы, ответа на которые не было.

Ночью я проснулся от того, что кто-то толкает меня в бок.

Это был Охромов.

– Вставай!.. Давай вставай, хватит спать!..

Мы вышли из казармы в полтретьего ночи, освещаемые яркой луной, повисшей в безоблачном небе, пересекли территорию училища, посматривая по сторонам, и, перепрыгнув забор, оказались за его пределами.

Я невольно улыбнулся, вспомнив, как прежде, тем же путём мы ходили на любовные вылазки, но грустно вздохнул, потому что это время ушло безвозвратно.

Духоту ночи усиливало отсутствие ветра.

– Ну, и то дальше? – спросил я Охромова, когда мы оказались на улице.

– Дальше? Дальше надо тачку ловить.

– Да где ж ты её найдёшь в два часа ночи, да ещё и на окраине города?!

– Пошли! – лишь зло ответил Охромов, двинувшись вперёд.

Мы вышли на проспект и к удивлению моему почти сразу же поймали такси, шедшее со стороны аэропорта в центр города. Водитель не испугался остановиться и подобрать среди ночи двух парней в спортивных костюмах, что в наше время было исключительной редкостью, и мы за пять минут добрались до площади, на которой сегодня я уже был.

Меня охватила неясная ещё тревога, усилившаяся особенно тогда, когда мы подошли к фасаду того самого здания, перед которым я сочинял стихи. Это было очень странно.

В голове будто прозрение произошло. Мне сразу ясно, что это за здание, и что мы будем делать. Мысли лихорадочно забегали, обгоняя одна другую.

– Слушай, что нам здесь надо? – спросил я Гришу, уже обо всём догадываясь.

Охромов извлёк из-за пазухи какой-то клочок бумаги:

– Здесь схема движения внутри здания. Нам надо будет пройти по ней. Там будет книгохранилище заброшенного архива. Надо найти кое-какие документы. Когда мы вынесем, я пойду, позвоню. Люди приедут, заберут макулатуру и рассчитаются за работу…. Не переживай, всё будет хорошо!

– А как мы проникнем внутрь?!

– Откроем дверь, – Гриша достал из кармана свёрток из носового платка, развернул его и показал мне что-то вроде отмычки. – Вот ключ….

Я хотел взять в руки и рассмотреть предмет, но Гриша тут же засунул свёрток обратно в карман, будто опасаясь, что я выкину инструмент куда-нибудь в темноту.

Надо сказать, что к этому времени у меня в голове уже созрел некоторый план.

Мне не терпелось узнать, чем же так заинтересовались бандиты, прожигающие свою жизнь в карточной игре с самой жизнью.

Кроме того, в отличие от Охромова я теперь не сомневался, что «дельцы» не только не заплатят нам, но и попытаются расправиться с нами после того, как мы добудем для них документы: зачем иначе связываться с курсантами.

Не понятно было только, почему бандюги сами боятся лезть в здание. Неужели испугались того старичка, которого я видел днём?!.. Навряд ли. Значит, было что-то другое…. И ведь они-то прекрасно осведомлены о внутреннем устройстве здания, схему вычертили и даже номера полок указали… Что-то не вязалось в этой истории. Хотя….

Вздумай они воспользоваться услугами городской шпаны – так ещё неизвестно, как бы всё обернулось. У тех полно друзей, языки длинные, а среда настолько аморфная, что неизвестно, где завтра откликнется то, что попало в неё сегодня. А курсанты – люди другого склада: язык за зубами держать научились, друзей в городе – раз, два и обчёлся. И я придумал, как выйти сухими из воды.

Конечно, можно было рассказать Грише о моей догадке, что нас ждёт, но он вряд ли поверил бы мне. Ослеплённый жаждой лёгкой и быстрой наживы, вряд ли стал бы он вникать в мои соображения по этому делу. Действовать надо было самому….

– Слушай, а давай сделаем всё это завтра, а? – ошарашил я Охромова и увидел, как округлились от удивления его глаза. – Твои-то корешки всё равно не узнают, что мы здесь были сегодня ночью, если ты им сам об этом не скажешь….

– А смысл? Откладывать назавтра, когда мы уже у цели?!.. Мы уже сегодня будем шуршать «капустой»! Зачем же откладывать этот приятный момент?!.. Да и, неизвестно, получится ли что завтра…. Ты же не понимаешь, что вырваться из училища – редкая удача, особенно, для тебя. Нет, … ты предлагаешь какую-то чушь! Да и, не миллионер я тебе, чтобы каждую ночь на тачке кататься!..

– Ну, во-первых, – не каждую ночь, а, во-вторых….

– Ты предлагаешь всё отложить, когда мы почти достигли цели! Это абсурд!

– …Я подумал о том, что тебе, наверное, даже в голову не пришло!.. Ты хоть понимаешь, что они приедут, заберут то, что мы и вынесем, а потом шлёпнут нас!.. Здесь или где-нибудь в другом месте – не важно! Шлёпнут, и дело с концом! Зачем им оставлять свидетелей? Если они обещают такие деньги, как ты говоришь, то бумаги, которые им нужны, очень важные и очень ценные! Странно, что они не могут их сами взять из заброшенного архива. Это, вообще, какой-то блеф, а мы даже не пешки, понимаешь?! Так, расходный материал!.. И вместо денег получим мы по несколько грамм свинца, с нас этого вполне хватит. … Ну, улыбается тебе такая перспектива? Мне не очень!

Охромов задумался. Лицо его сделалось мрачнее тучи.

– А что, если сделать всё сегодня, – наконец, спросил меня он, – но бумаги спрятать в надёжном месте, а потребовать в обмен на них выкупа, как ты думаешь?..

– Молодец, Гриша, варит у тебя котелок-то! – обрадовался я. – Только …?

– Спрячем в хорошем месте, ни одна собака не найдёт!.. Есть у меня на примете одно такое, – Охромов хитро улыбнулся и, прищурившись, посмотрел куда-то в сторону, мне за спину. – Нам надо всё продумать! – он хлопнул меня дружески по плечу, – Только…. Нам в здание всё равно проникнуть надо будет: прикинуть что к ему. Начнём сегодня, закончим завтра, правильно?

– Правильно, – согласился я, глядя, как Охромов достаёт из кармана свёрток из носового платка.