Текст книги "Александр Золотая грива 2"

Слегка погромыхивая доспехами спускается. Тёмный коридор в десяток саженей, плохо освещённый двумя светильниками, заканчивается двойной дверью. Других нет. Идёт прямо по коридору. Возле светильника остановился, подумал и… гасит один и другой. В полной темноте делает шаг, второй. Нога попадает на маленький камешек. Железо громко скрежещет в темноте и тотчас, словно по сигналу, незамеченные ранее двери распахиваются и целая толпа стражников кидается на него. Бросилось в глаза, что зал за спинами стражников ярко освещён факелами, огонь отражается на лезвиях мечей. За стражниками мелькнул маленькая фигурка, закутанная до головы в мафорий. Стражники явно рассчитывали на внезапность нападения и, когда вывалились в тёмный коридор, на секунду растерялись. Свет факелов отразился на доспехах Александра, стражники увидели его.

– Вот он! – закричал один. Крик оборвался стоном. Александр прыгнул вперёд и оба меча замелькали в тёмном воздухе, как крылья ветряной мельницы в ураган. Он врезался в середину и закружился на месте, рубя всех без разбора. Рубил быстро, жёстко, не оставляя ни раненых, ни оглушённых. Так дерутся солдаты в жестоких уличных боях, когда вокруг горящие развалины и некуда отступить или уклониться. Рубил и колол, пока не затихли всё хрипы и стоны. Шагнул в дверной проём. Яркий, после темноты, свет факелов на мгновение ослепил. В противоположной стене была ещё дверь, небольшая, под цвет камня. Маленькая фигурка в мафории бросилась к ней. Дверь распахнулась. Александр метнулся следом и едва успел в последний момент, когда неприметная дверь уже закрывалась. Дёрнул и что-то тёмное и визжащее накинулось на него. По груди, плечам и рукам часто-часто застучало железо. "Сабля мамаши Клепы»! – мелькнуло в голове. Подставил руку под удар – стальной налокотник сабля не прорубит – кулаком ткнул в бледное пятно лица. Под кулаком хрустнуло, сабля звякнула об пол и мёртвая старая Клепа рухнула на камни. Александр перешагнул через труп, нервно оглядываясь по сторонам. Где-то рядом должна быть Зина, а она похлеще мамочки. За спиной послышался шорох. Быстро шагнул в сторону. Стальная арбалетная стрела ударяет в стык панцирных пластин, пробивает кольчугу и наполовину входит между рёбер. В глазах сразу чернеет от боли, по телу разливается слабость. Выпавшие мечи громко звенят о камни. Ноги не держат потяжелевшее тело, он медленно опускается на колено.

В дверном проёме стоит улыбающаяся Зина, в руках тяжёлый пехотный арбалет. Неровный свет настенных факелов освещает только половину лица, остальное скрыто тьмой, оттого улыбка похожа на оскал какого-то потустороннего чудища. Зарядить тяжёлый арбалет женщине не под силу. Александр опускает глаза. В боку жжёт и болит, кровь течет по ноге и капает на пол. Арбалетная стрела делается из целого железа, её можно вытащить без риска оставить внутри наконечник. Пальцы сжимают стальной прут. Медленно тянет. Стало так больно, будто в бок расплавленного свинца плеснули. Он тянет ещё и ещё, пока наконечник не вышел из лёгкого, потом резко дёргает. Железо царапает по живой кости, боль захлёстывает с головой, оглушает. Падает на оба колена и стискивает зубы. Ощутил, как хлещет кровь из дыры, поспешно зажимает локтем, но через панцирь получается хреново и кровь продолжает лить. Давит что есть сил, поток крови стихает.

– Какой ты жи-ивучий, – протянула тоненьким голоском Зина, – как жалко убивать такого си-ильного мужчину.

Об пол грохнуло тяжёлым. Открыл глаза, с трудом повернул голову. Пустой арбалет валяется на камнях. Зина тоненькими ручками тащит из-за спины другой заряжённый арбалет, поменьше. Даже в полутьме было видно, как покраснело лицо от усилия не уронить тяжёлую железяку. Александр без сил прислонился к стене. Тяжелораненый, он не успеет достать её, Зина выстрелит раньше. Правая рука опускается к полу. Ладонь касается брошенного меча, пальцы рефлекторно обхватывают рукоять. Плохо соображая, ничего не видя в рваной темноте, Александр бросает меч наугад, на шорох. От усилия бок так ожгло болью, валится на пол без сил. Сквозь боль едва услышал вскрик, звон железа. Непроизвольно сжался, ожидая ещё одной, смертельной, боли. Но ничего не произошло.

– Ну! – хрипло выкрикнул он и открыл глаза. Вокруг никого. Кое-как отклеился от холодной стены, взглянул на порог. Там лежит Зина, рядом заряжённый арбалет. "Она мертва! – вдруг понял Александр, – как же это я так?» От удивления сумел подняться на колени. Опёрся одной рукой об пол и так, на четвереньках, подполз ближе. Железный кругляш на рукояти меча ударил прямо в лицо. Левый глаз заплыл чёрной опухолью, из рассечённой до кости брови тонкой струйкой вытекает тёмная кровь. Женщина не двигается и не дышит. Даже обессиленный от раны, умирающий от боли, Александр сумел вложить последние силы в бросок. Повезло, мог ведь и промахнуться! В боку опять закололо калёным железом. Чувствуя, что скоро потеряет сознание, стал карабкаться по стенке вверх. Кое-как поднялся на дрожащие ноги. Надо снять панцирь, перевязать рану, иначе он умрёт в этом подвале от потери крови. Деревенеющие пальцы безуспешно подёргали застёжки. Ничего не вышло, слабые пальцы соскальзывают с окровавленного железа. Надо выбираться отсюда. Сделал шаг, с трудом поднял ногу на порог. В конце коридора раздался звук открываемой двери, послышались осторожные шаги. Тёмный силуэт медленно приблизился. Лица Александр разглядеть не смог, факелы освещают только до шеи, но фигура показалась знакомой.

– Феофан! – окликнул Александр, – а тебе что здесь надо?

Он старался говорить твёрдо, чтобы Феофан не догадался о ранении.

– Господи, помилуй! – вскрикнул Феофан, шарахнулся в сторону, мелко крестясь. Сделал робкий шажок, сгорбился ещё больше.

– Золотая Грива, ты? – спросил удивлённо, слабо махнул рукой, – тогда всё понятно. Цирк сгорел, в доме всё мертвы. Зина тоже?

– Вон лежит, – буркнул Александр, – можешь поцеловать в лобик.

Феофан приблизился, всмотрелся. Громко ахнул, снова стал мелко креститься. Александр неловко пошевелился, железо громко заскрежетало о камень. Феофан вздрогнул, упал на колени.

– Не убивай, прошу! – запричитал он, – я не хотел предавать тебя, меня выследили, мне угрожали и хотели убить, я бы ни за что…

– Заткнись, – оборвал причитания Александр, – нужен ты мне… Помоги снять панцирь и перевязать рану, тогда в расчёте.

– Да-да, сейчас…

Феофан торопливо подбежал. Задыхаясь от страха, расстегнул тугие застёжки, снял железо. Достал из сумки чистые тряпки, бинты, из узелков извлёк молотую траву.

– Сейчас, сейчас, – без конца повторял, – я ведь лекарь, у меня всегда снадобья под рукой. Ранится кто, порежется – я тут как тут…

Он ловко свёл края раны, наложил лечебную траву, туго забинтовал.

– Ну вот, Грива, всё сделано. Теперь тебе три дня полежать, сырой печёнки покушать и силы вернутся.

– Ладно. Теперь помоги выбраться отсюда.

– А ты разве не хочешь осмотреть этот подвал? – удивлённо отступил на шаг назад Феофан, – ты же не случайно сюда забрёл, верно? Рана заживёт, не бойся. А подвал у Зины интересный.

– Да ну его к чёрту, этот подвал, – зарычал Александр, – выведи меня, а потом возвращайся.

– Нет, нет, – забормотал Феофан, отступая ещё больше, – ведь мы уже пришли. Вот она, дверь-то…

Пошёл вдоль стены, перебирая руками, как слепой и лёгонько постукивая пальцами. Звук раздавался слабый, едва слышный. Но вот стукнуло гулко, раз, другой. Феофан суетливо забарабанил кулаками в стену. Отозвалось деревянным грохотом.

– Нашёл, нашёл… – забормотал Феофан. Оглянулся, схватил валявшийся на полу меч. Александр дёрнулся было, решив, что Феофан хочет зарубить его. Но тот бросился к стене и стал колотить рукояткой, словно сумасшедший. Посыпались куски штукатурки, Феофан повернул меч и остриём стал сковыривать крупные куски. Под слоем штукатурки показалось железное кольцо. Торопливо оббил мечом, зацепил лезвием и приподнял. Отшвырнул меч. Сталь тускло сверкнула при свете факелов, меч описал в воздухе пологую дугу и ударился в стену рядом с ногой Александра. "Вот чёрт горбатый, – раздражённо подумал он, – на ладонь бы левее и как раз в ногу». Тём временем тщедушный Феофан бешено дёргал за кольцо, колотил ногами и ругался, как ненормальный. Стена сотрясается, с неё сыпятся камни, пыль, кажется, что вот-вот потолок рухнет. Наконец, старые доски не выдерживают бешеного напора, стена трещит и громадный кусок, от пола до потолка, медленно ползёт в сторону. За фальшивой стеной оказалась маленькая комната с громадным, в два человеческих роста, ящиком. Феофан метнулся обратно, сорвал с подставки факел.

– Смотри, Грива! – закричал он, – перёд тобой сокровищница. Старая вурдалачка Клеопатра всю жизнь копила золото, монетку к монетке. А Зинка, кровопийца, мешками валила.

– Не вижу никаких сокровищ, – ответил Александр, пожимая плечами, – ящик. И что?

– Э-эх, ты… Одно слово – гладиатор. Этот ящик до верха полон золота. Золото ссыпали в отверстие сверху. Приподнимали дощечку, быстро высыпали и опускали дощечку… Я сам, когда был помоложе, не раз засыпал золотишко сюда. Ты думаешь, почему я жил столько лёт здесь и никто меня не смёл тронуть? Да потому что я подсказал Клепе, как и где хранить золотишко и только три человека знали про него – я, Клеопатра и Зина. Сколько раз приходили с обыском чиновники… Городская стража всё вверх дном переворачивала. А мы… ха-ха… подкинем мешочек золотишка куда нибудь в уголок, они найдут и уходят… ха-ха… идиоты!

Он ходил вокруг ящика кругами, возбуждённо гладил рукой стенки, размахивал факелом. Когда он скрывался на другой стороне, голос доносился глухо, как будто из могилы. Возвращался, голос снова звенел. Он даже выпрямился, стал выше ростом. Только лицо сильно кривилось в неровном свете факела и глаза вспыхивали красным. Нежно погладил раздувшийся от тяжести бок, похлопал, как послушную лошадь. Повернулся к Александру.

– А дурак всё-таки тот римский мудрец, Сенека, – вдруг ни с того, ни с чего провозгласил Феофан, – проповедовал скромность, даже бедность, а был самым богатым в Риме после императора. Мы всё философы, когда бедные. А каково быть богатым?

Достал из сумки свёрнутые в трубочку листы бумаги, потряс ими.

– Вот он, мудрец, весь тут, в бумажках! А моя мудрость – здесь! – повернулся к ящику и ударил по доскам сжатыми в кулак ладонями, словно обнимая…

Громадный ящик громко затрещал, накренился, словно наклоняясь к маленькому человеку. Внезапно доски расходятся, в расширяющееся отверстие золото льётся ручьём. Затрещало сильнее, старые доски не выдерживают напора, стена лопается и золото хлынуло водопадом. Подвал наполняется металлическим звоном. Феофан вскрикнул, волна золота сбивает его с ног, засыпает с головой. Всё произошло так стремительно, что Александр не успел даже пошевелиться. В лицо пахнуло тугой волной воздуха и пыли. Он закрылся рукой, отступил на шаг. Звон стихает, воцаряется тишина. Пыль нехотя оседает. Александр опустил руки, ошеломлённо посмотрел вокруг. Вся комната засыпана толстым слоем монет. Среди груды золота сверкают драгоценные камни, золотая посуда и оружие. Не веря своим глазам, подходит ближе… Ноги тонут в золоте, оно с тихим звоном расходится, приглашая тонуть ещё и ещё. Прислушался, но из-под груды золота не доносится ни звука. Тщедушного Феофана задавило насмерть. А может и нет, но у него, раненого арбалетной стрелой, всё равно не хватит сил раскопать гору золота. Среди сплошного блеска и сверкания заметил пятно. Наклонился, поднял свёрнутые в рулон исписанные листы бумаги. Это перевод философского трактата" Письма Сенеки Луциллию» с латыни на греческий. Всё, что осталось от убийцы, труса и любителя философии Феофана. Александр сунул бумаги за пояс, повернулся к выходу. В боку опять заболело. С трудом выбрался из тёмного подвала на свет божий. Постоял на крыльце, отдыхая. На месте бывшего цирка тлеет огромное кострище, воздух пропитан дымом и гарью». Надо и вправду пару дней отлежаться, – подумал, – подживёт бочина немного и ладно. Остальное на корабле заживёт. Хватит с меня Константинополя».

Сильный попутный ветер гонит волны, срывая верхушки. Быстроходный новгородский струг летит ещё быстрее волн, на нём подняты вертикальный и косой паруса, вёсла убраны за ненадобностью. Команда, пользуясь передышкой, отдыхает. Только рулевой внимательно следит за горизонтом – не появится ли где варяжский драккар, варяги известные любители поживиться чужим добром. Впрочем, новгородцы тоже не парни не промах, подберут всё, что плохо охраняется, даже небольшой портовый городишко, но сейчас, в открытом море они всё добропорядочные мореходы, всё мысли заняты одним – как бы побыстрее домой попасть. На корме, укрывшись под навесом от прохладного ветра, сидит купец, хозяин судна и в который раз пересчитывает навар. В этот раз торговалось хорошо, константинопольские бабёнки снова полюбили наряды из соболей и куниц. Меха расхватали на ура, а прошлый раз намучился – не берут, заразы, хоть ты тресни. Пошла мода на всё лёгкое, тонкое, чтоб изящность фигуры была видна. Зимы-то здесь так себе, баловство. Вот и мается дурью здешний люд, то так, то эдак.

В этот год всё по-другому. Догадались дамочки, озабоченные показом фигурных достоинств, что можно шубу не застёгивать, а носить нараспашку. Тогда и видно всё, и богатство своё можно показать. Жалко, думал купец, что не привёз больше шкур, но кто ж знал, что бабские капризы обернутся наизнанку. Думал, едва концы с концами сведёт в нынешней торговле, но вдруг явился земляк один, попросил до Киева довезти да предложил такую цену, что купец сразу свернул торговлишку и засобирался домой. Этот земляк сейчас сидит неподалёку и – невиданное и неслыханное дело! – читает!!! В руках крепко зажаты листы дорогой, редкостной бумаги, исписанной словами на греческом языке. Сам купец разумел греческое письмо, без грамотности серьёзной торговли с ромеями не будет, но этому-то зачем? Ведь сразу видно, что не монах, не купец, а разбойник с большой ромейской дороги. Хотя, вздохнул купец, всё так быстро меняется, что уже и не знаешь, как выглядят заграничные монахи, торговые люди или разбойники. Но заплатил богато!

Купец ещё и ещё пересчитывал барыш. Получалось столько, что можно целый проулок купить в Новгороде, а то и улицу, только коротенькую, в десяток домов. Душа купеческая обмирала от счастья и думал смятенно новгородец – это сколько же надо было зарезать и ограбить, чтоб столько золота иметь, а!? Ещё и грамотный!

Глава 5

Александр легко спрыгнул на дубовые доски причала. За спиной раздалось чертыханье – от толчка струг качнулся, идущий следом купец с громадным тюком ромейской парчи едва в воду не свалился. С бурчанием прошёл мимо, глянул зло, но не посмел даже плечом задеть. За время, что провёл на ромейской службе, взматерел Александр так, что на него с опаской посматривали даже самые крутые мужики. Плечи сильно раздались вширь, на груди рубаха натянулась, как бычий пузырь на окне, вот-вот лопнет. Руки, будто ветви дуба – мощные, перевитые жилами, ухватит такой за голову и оторвёт, как осенний листок. Движения точные, быстрые, нет суетливости и прибитости, так заметной в любом простолюдине. Одет Александр просто, как крестьянин на выходной. Обычная холщовая рубаха, серые портки, заправленные в добротные коричневые сапоги. По-мальчишечьи тонкую талию оборачивает широкий пояс из буйволиной кожи, висит нож, баклажка воды и всё. Заплечный мешок, сшитый из кожи и ткани, туго забит под самую завязку. На голове шапка, какую носят мужики на Руси. Всякий, кто посмотрит, скажет – мастеровой или зажиточный крестьянин. И только длинный, с широким лезвием двуручный меч в простых деревянных ножнах за спиной говорил о том, что его хозяин не крестьянин. Во всяком случае, не простой.

Ветер с реки дохнул влажным холодом в лицо, вытащил из-под шапки прядь. Золотые волосы заблестели на солнце. Ветер дунул ещё раз, хлестнул прядью по щеке. Александр одни точным движением убрал волосы под шапку. В двадцати шагах впереди деревянная площадка заканчивается, дальше начинается берёг. Длинные ряды складов, харчевни для приезжих незаметно переходили в нижний город, который потому и прозвали Подолом. Отсюда начиналась дорога вверх, в Киёв. Александр грустно улыбнулся. Как давно уже он не был тут! В мире произошло столько разных событий, а здесь всё по-прежнему. Поднял руку, намереваясь сдвинуть шапку на затылок и тут что-то несильно стукнуло в локоть. Шапка съехала дальше, чём надо, чуть не упала. Раздражённо поправил, огляделся. Рядом, в луже, сидит мужик и зло ругается. Одной рукой зажимает подбитый глаз, другой показывает кулак – щас, мол, встану и наваляю тебе!

– Я не хотел. Ты сам наткнулся, – произнёс Александр, пожимая плечами.

Мужик подскакивает, как будто лужа под ним превратилась в кипяток.

– Чаво сам, чаво сам … – затараторил он, – эт ты нарошно миня вдарил! Понаехали тута разны – всяки, проходу чесным людям не дают. Тута тебе не лес твой родной, тута закон и порядок. А ну, гони залатишко за синяк!

Не говоря ничего, Александр складывает из трёх пальцев фигуру, которой научился у константинопольских девок. Мужик из лужи, разумеется, не знал заморских штучек, но по выражению лица незнакомца смысл понял.

– А-а! – завизжал он, – добры люди, помогите-защитите, разбойник обижает калеку немощного!

Моментально собирается толпа зевак, вперёд выступают добры молодцы числом не менее пяти. Окружают Александра, в руках у каждого небольшая дубинка.

– За то, что обидел бедного обывателя, с тебя, чужак, пять золотых, – говорит один. Дубинка у него самая толстая, он угрожающе постукивает ей по ладони. Звук получается смачный, как будто стопку блинов на стол роняют, – да ещё пять за то, что мы пришли.

– А вам-то за что? – удивился Александр.

– А за то, что сапоги топтали, понял?

– Один золотой убогому дурачку дам. А вот вы, ребята, денег за сапоги не получите, потому как вам они не понадобятся. Копыта я вам через три минуты поотрубаю! – произносит Александр, криво улыбаясь.

В мгновенно наступившей тишине раздаётся короткий шелест, так знакомый всём. Остро отточенная полоса стали сверкнула синеватыми искорками. Замирает, словно вспыхнувшая молния, неуловимо быстро прочерчивает круг и опять скрывается в ножнах. Толпа вокруг Александра шарахнулась прочь с каким-то стонущим выдохом, замерла на почтительном расстоянии и только один из молодцов с дубинкой остался недвижим. Всё взгляды непонимающе сосредоточились на нём, а он вдруг как-то странно кашлянул, из горла хлынул фонтан крови. Красные поток мгновенно залил грудь, ручьями потёк по ногам и стал растекаться по земле, моментально впитываясь в сухой песок.

– Разбойник хотел напасть на меня сзади, я защищался, – процедил сквозь зубы Александр.

– Это не разбойники! – выкрикнул кто-то из толпы зевак.

– А где знаки отличия княжеских стражников? – спросил Александр.

Из толпы не ответили.

– Значит, разбойники, – заключил Александр, – а вы всё – их сообщники. Всех порубаю!!!

Громадный меч вновь появляется в руках. Толпа зашумела, раздался топот множества ног. Зеваки бросились кто куда. Уже через несколько секунд вокруг никого не осталось. Только какая-то деревенская баба стоит, глупо разинув беззубый рот. Большие обветренные руки прижимают к животу старую корзину, в которой орёт и колотит крыльями гусь, вежливо намекая хозяйке, что пора ноги уносить. Александр прячет меч в ножны за спиной. Равнодушно перешагивает через залитый подсыхающей кровью труп. Портовый народ успокаивается на удивление быстро, только посматривал с опаской и уважением. В самом начале конфликта, когда мужичок упал в лужу, Александр понял, что сейчас будет разыгран спектакль с целью примитивного ограбления среди бела дня. Он эти фокусы знал ещё по Константинополю, там этаких массовиков-затейников пруд пруди. Разводить простаков на деньги давно превратилось в профессию, в столице империи выросли целые династии всякого рода разводил и кидал. "Молодцы киевляне, догнали цивилизацию, – усмехнулся про себя, – только чуть-чуть мастерства не хватает». Вздохнул, оглянулся на ходу. Идти некуда. Он давно стал чужим в Киеве. Сошёл с дороги, сёл на валяющееся на обочине бревно, предварительно оглядевшись в поисках хозяина – мало ли что!

Что делать дальше? Идти к князю – вот, мол, я, бывший генерал империи, всё умею, всё знаю, бери на службу, не пожалеешь? Так здесь и своих героев хватает, заслуженных, титулованных, в окружении знатной родни. Да и не пустят к князю, мало ли тут просителей должностей ходит…

Его размышления прерывает тяжёлый топот десятков подкованных сапог. Повернулся, увидел целое стадо городских стражников, что бегут прямо на него. Впереди тот самый молодец с дубинкой, что хотел скачать на дурняк десяток золотых монет. "Во зараза, – плюнул с досады Александр, – надо было гада разом срубить, без базаров. Теперь вот заморочка с городской стражей будет.»

– Эй, я сдаюсь! – крикнул он, делая шаг назад, за бревно, – отведите меня к князю!

Развёл руки в стороны, показывая, что безоружен. Вместо ответа услышал характерный лязг и шелест – звук вытаскиваемых из ножен мечей. Ни говоря более ни слова, подхватывает обеими руками бревно. Рывком поднимает на уровень груди, швыряет навстречу бегущим. Первый ряд стражников замирает на месте, но задние продолжают бежать, упираются в передних, те шарахнулись назад…

В сумятице больше всех пострадал молодец с дубинкой. Он бежал самым первым. Бревно всей тяжестью ударило в грудь, опрокинуло на спину. Рёбра громко хрустнули, будто кто пучок сухих веток сломал, из ушей и носа хлынула кровь. Бревно медленно перекатилось дальше, с треском вдавливая голову в землю, остановилось. Стражники растерянно топтались на месте, не решаясь приблизиться. Вдруг Александр увидел, как один из них, стоящий поодаль, натягивает лук. Ещё мгновение и стрела сорвётся. Не раздумывая, метнулся вбок… и вовремя! Стрела вжикнула над ухом, а стражник уже положил новую и целился опять. Вдобавок ближайший очнулся от шока, вызванного брошенным бревном, замахнулся секирой. Александр отбросил всё попытки объясниться, выхватил меч. Стрела звонко стукнул в подставленное лезвие, отскочила. У лучника глаза на лоб полезли – он ещё не видел, чтоб пущенную в упор стрелу приняли на меч. Секиру стражника Александр отбил так, что рукоять, вся в железных полосах, просто переломилась – булатное лезвие перерубило сталь, как соломинку. Пока стражник ошарашено разглядывал обрубок, Александр несильно ткнул кулаком в рожу дураку и стражник шлёпнулся на землю, так что шлем слетел с головы и укатился.

– Уймитесь, дурни, я не враг, – произнёс Александр.

Ударил мечом плашмя одного, второго, третьего… Стражники разлетелись от него, как соломенные куклы. Внезапно старший, здоровенный усатый десятник заорал:

– Закройтесь щитами, дураки и навалитесь скопом!

Стражники послушно сомкнули щиты, мечи выставили между ними. «Совсем как ромеи!» – мелькнула мысль. Думать дальше было некогда, стража пошла скорым шагом в атаку. Он понял, что стражники и не собираются его арестовывать, а просто хотят убить. Одним движением сбросил заплечный мешок, кувырком ушёл вбок от атакующего строя. Вскочил на ноги и, пока стражники не опомнились, стал безжалостно и быстро рубить. В воздух полетели обрубки рук, головы, клочья кольчуг, разрубленные пополам шлемы и куски доспехов. Кровища брызгала так, словно кто из вёдра плескал…

Минуты не прошло, как на невеликой площадке образовалась большая лужа крови, в которой плавают страшно разрубленные человеческие тела, тускло блестит покорёженное железо и обломки щитов с эмблемой городской стражи. Александр опустил меч. Он вдруг услышал странную тишину вокруг, словно внезапно оказался в безжизненной пустыне. Медленно повернул голову. Глаза равнодушно скользнули по убитым, только на мгновение остановились на мёртвом десятнике. Вернее, на его разрубленной пополам голове. Острое, как бритва, лезвие рассекло череп ровно на две развалившиеся половинки, перемешанные мозги вытекли на землю… Не голова, а какой-то страшный цветок из потустороннего мира!

Он смотрел, как быстро густеющая кровь медленно капает с длинного лезвия двуручного меча, понимая, что это всё. Дорога в город для него закрыта навсегда, он теперь тать и разбойник, убийца людей великого князя киевского. Отныне он, Александр, вне закона!

– Эй, добрый молодец! – крикнул кто-то насмешливо.

Проводил взглядом последнюю каплю крови, тяжело поднимает взгляд. Неподалёку стоит молодая бабёнка. Машет рукой, смеётся, будто ярмарочного скомороха увидала.

– Ну-ну! – буркнул Александр, с трудом передвигая стылые губы.

– Не нукай, не раздел ещё, – громко фыркнула бабёнка и опять засмеялась. – Ты чего встал, как …гм… столб, ждёшь, когда вся киевская стража сбежится?

– Ну так… э-э… вот, – Александр пожимает плечами, потом растерянно разводит руки в стороны, при этом окровавленный меч описывает широкий полукруг.

– Да-а, ну, тупые вы, мужики! Ей богу, кони и то умнее вас, – усмехнулась женщина, – беги за мной, чудо заморское!

Повернулась и прытко помчалась по тропинке, только пёстрый платок замелькал. Александр мгновение смотрел вслед, ничего не соображая, потом подхватил брошенный заплечный мешок, бросился следом. Бабёнка оказалась такой шустрой, что он едва догнал её на крутом подъёме. Тропа запетляла среди каких-то лачуг, начали отходить другие тропки. Они несколько раз поворачивали в стороны, вроде как возвращались обратно, потом опять шли вперёд. Наконец показался большой добротный дом в два этажа, сложённый из толстых дубовых брёвен, мощный, кряжистый. Среди халуп и лачуг он выглядел как рыцарский замок в стиле а ля рюс. Александр невольно засмотрелся на крышу – она выстелена гонтой, такими дощечками из морёного дуба. Деревянные крыши на Руси никого не удивляют, потому что железо дорого, не всякий может себе позволить, а солома – это для бедняков. В Константинополе крыть дубовой гонтой могли позволить себе только очень богатые. Дубовая гонта – это последний стон ромейской столичной моды. Даже позолоченные крыши там не в диковинку, железные самые обычные, для обывателей и провинциалов, а вот дубовые, заграничные, из неведомой, загадочной Руси – это да-а! Зазевавшись, не заметил торчащий камень. Споткнулся, падая на колени, вытянул руки и получилось так, что схватился за бёдра идущей впереди женщины, а лицом уткнулся прямо ей в мягкие круглые ягодицы.

– Эй-эй, …ха-ха… добрый молодец, – захохотала бабёнка, – не рано ли ты туда целовать меня начал, а?

– Да я… вот … – забубнил побагровевший от смущения Александр.

– Такого любезного кавалера у меня ещё не было, – радостно сообщила ему женщина. – Ах, вот оно, счастье-то бабьё!

Александр вытер рукавом холщовой рубахи взмокшее лицо, стал внимательно смотреть под ноги.

Взошли на резное крыльцо. Женщина достала из складок платья ключ, ловко управилась с громадным железным замком. Толстая дубовая дверь без скрипа распахнулась, в лицо дохнуло тёплым домашним очагом и почему-то терпким запахом странных трав.

– Проходи, – посторонилась женщина, пропуская Александра в дом, – да смотри, не побей чего в сенях. Чай, не видишь ничего со света.

Александр вошёл. Явственно ощутил запах трав и женский голос вдруг показался знакомым. Пока размышлял, врезал сапогом по вёдру, в сенях загремело, что-то булькнуло.

– Ну вот я ж говорила – смотри, не побей чего, а ты? – раздался за спиной сварливый голос.

– Да-да, извините, – торопливо ответил он, а про себя подумал: "– Где-то я уже слыхал такой голосок, а? Вроде как знакомая говорит…»

– Иди в горницу, – как-то скрипуче бросила незнакомка, проходя мимо.

Александр послушно пошёл прямо, сёл на лавку возле окошка. Пока хозяйки не было, огляделся.

Горница большая, просторная. Посредине печь, на стене висят шкуры медведей, рысей и волков, как будто хозяйка завзятая охотница. Из щелей между брёвен торчат пучки трав. Именно они издают такой горьковатый степной запах. Вторая стена, самая широкая, потому что без окна, завешена невиданной роскошной штукой – персидским ковром! Такие на Руси даже в столице, Киеве, большая редкость. Их везут издалёка, путешествие чрезвычайно опасное и долгое. Привычку украшать стены коврами русичи переняли у половцев, для них самотканые ковры необходимы для утепления юрт в холода. У них ковры грубые, толстые, они ценятся невысоко. Яркие восточные ковры предназначены для украшения богачей, они говорят о достатке хозяина, его положении в обществе. Русские, падкие на всё заграничное, тоже стали украшать свои дома коврами, по большей части простенькими половецкими и только очень богатые бояре покупали яркие, восточные. На них вешали дорогое оружие в золотой и серебряной оправе. Получалось круто и модно! У хозяйки этого дома ковёр был шириной сажени в три. И в длину не меньше. Весь в красных, синих, жёлтых и зелёных цветах, как будто на нём стаю попугаев раздавили. По всей длине развешаны кривые половецкие сабли, прямые мечи и киевские топорики с золотой и серебряной насечкой. "Боевая баба тут проживает, – подумал Александр, – интересно, чего ей от меня нужно? Пока он размышлял, хозяйка принесла чашки из тонкого фарфора и заварник. Из неплотно закрытой крышки струится пар и Александр с изумлением чует знакомый запах кофе. Он только было собрался спросить – откуда, мол, у тебя господская штука, как хозяйка с ласковым прищуром спросила:

– Тебе со сливками или так будешь?

Александр не нашёлся, что ответить, пожал плечами – да всё равно!

– А сахар какой предпочитаешь, белый али коричневый, заморский?

– Слушай, ты кто? – не выдержал он, – да в Константинополе не каждый аристократ может себе позволить такое. Ты простая подольская мещанка, а живёшь как княгиня. Меня от верной смерти спасла… Кто такая, а!?

– Костан… э-э… концан… тьфу! Эт Царьград что ль? – пренебрежительно произнесла женщина, – тоже мне, столица мира! Видали городишки поприличне! Кто я? Гм…

Женщина подходит к стене, занавесь отползает в сторону и потрясённый Александр видит громадное, в человеческий рост, зеркало. Таких огромных даже в императорском дворце нет! Женщина отразилась вся, в полный рост. Ласково провела руками по плечам, груди, по бёдрам. Повернулась, лукаво глянула:

– Так и не признал?

– Ни сном ни духом не ведаю, вот ей богу!

Незнакомка снова посмотрела на своё отражение, приподняла подбородок, повертелась.

– Ай да я, – с довольной улыбкой произнесла она, – сотворила с собой такое чудо, не зря так трудилась.