Текст книги "Желтый бес, или Не играйте в азартные игры"

Глава 5

То ли от безысходности, то ли от полной растерянности Антон рассказал все о своей прошлой жизни. Путешествие через пустыню в его памяти не отложилось.

– М-да, – покрутил головой профессор.

Пальцы коснулись пышных усов, скользнули по короткой бороде.

– Интересный рассказ, – продолжил он, – прямо роман какой-то. Крупный проигрыш, поспешный побег. И вот вы без документов, денег и даже лишены прежней внешности. Не знаю, что посоветовать. Если, конечно, все рассказанное вами правда.

– До последнего слова. Иначе я бы просто попросил вас связаться с консульством или позвонить родственникам.

– Логично, – согласился Науменко. – Ну, что ж… Ох, простите! – спохватился профессор, – я ж не представился. Науменко Александр Александрович, доктор исторических наук, профессор и прочая

Рассказал, что его экспедиция работает в этом районе Египта уже больше недели, в её составе двенадцать человек – аспиранты, преподаватели и студенты старшекурсники. Раскопки длятся до конца лета, затем возвращение в Россию. Помогают местные жители, выполняют самую тяжёлую работу – выемку грунта. Наглые аборигены все время требуют повышения зарплаты, ссылаясь на тяжёлые условия труда.

– Достали уже своей хитрожоп …! Э-э, простите, это неинтересно, – спохватился разошедшийся профессор. – Ладно, Антон Петрович, отдыхайте. Поговорим о вас позже.

Учёный ушёл. Антон вернулся на свою провазелиненую раскладушку. Надо думать, как жить дальше с такой рожей и без документов. Но как ни напрягал мозги Антон, ничего путного так и не придумал.

Поздно вечером Антон, чисто вымытый и одетый в поношенный комбинезон разнорабочего, сидел на раскладном стуле. Рядом расположился Науменко. Ковбойская рубаха расстёгнута на груди, виден золотой крестик на цепочке. Бритая голова сверкает, как биллиардный шар. Пальцы доктора наук бегают по клавиатуре, посылая один запрос за другим.

– Итак, я разослал письма моим хорошим знакомым с просьбой разузнать, как быть в вашей ситуации и как её можно изменить к лучшему, – произнёс он, поглядывая на грустного Антона поверх очков. – Думаю, выход найдём. Во всяком случае, подтверждение, что Антон Петрович Лыткин действительно закончили педагогический ВУЗ, пришло. Склонен верить, что вы в самом деле тот, за кого себя выдаёте.

В ответ Антон только криво улыбнулся, плешивая голова качнулась туда-сюда. Он успел уже остричься наголо, по примеру Науменко. Дикое египетское солнце успело слегка поджарить остриженные участки и теперь нежную кожу на голове щипет.

– Ну-ну, не обижайтесь. Недоверие вполне естественно, всякое бывает, – извиняющимся тоном произнёс профессор. – А пока предлагаю следующее: оставайтесь с нами. Работа для вас найдётся, даже по специальности – вы же историк. Кое-что заработаете. Ну как?

– Согласен. Да и выбора нет, – прошептал Антон. Разговаривать обычным голосом он ещё не мог.

На следующий день Антона представили остальным археологам. Вообще-то, о нем давно знали, но видели только укрытым простыней и замазанным вазелином. Сотрудники по очереди пожимали руку, с интересом смотрели в глаза. На их лицах явно читалась жалость и едва заметная радость – слава Богу, что не я! Антон не обижался – сам был таким совсем недавно. Глядя на инвалидов, жалел и тихо радовался – я не такой. Как новичка, Антона поставили на самую простую работу – расчищать найденные артефакты. Именно так громко называли в экспедиции различные камушки, осколки посуды и просто мусор, который чаще всего и находят на раскопках. Землекопы криками подзывают археологов, когда достают из земли что-то интересно. Дальше учёные кисточками счищают грязь с находки и определяют предварительную ценность найденного предмета. В старых кроссовках на босу ногу, в комбинезоне, наглухо застёгнутом и широкополой солдатской панаме Антон был похож на отечественного бомжа, неведомо как попавшего в африканскую пустыню. Сходство добавляла недельная щетина, что проросла на лице серым мхом. Сбрить нельзя, больно. Антон примостился у какого-то камня. Плоская поверхность не то поцарапана, не то украшена орнаментом. Время замазало полосы землёй и глиной. Антон деревянной палочкой аккуратно счищает грязь. Рядом роются в сухом песке землекопы. За время, проведённое в Египте, Антон научился понимать некоторые слова. Аборигены разговаривают громко, не стесняясь. Уверены, что никто не поймёт. Какой-то парень лет тридцати, загорелый дочерна, словно жук, что-то говорит соседу, время от времени бросая взгляды на молодую женщину археолога. Она сидит совсем рядом, тоже счищает грязь с камней. Часто наклоняется, чтобы всмотреться в плиту. Просторные брюки натягиваются сзади, бедра вырисовываются чётко, видна каждая складка. Антон попытался вспомнить имя, но не сумел. Таня или Маня… блин, ну совершенно нет памяти на имена! Женщина невысока, смуглая, тёмные волосы собраны в пучок на затылке. Аспирантка, что ли? Во всяком случае, для студентки старовато выглядит. Землекоп посматривает все чаще, речь становится быстрее, появляются жесты, которые известны всем по современным фильмам. Их снимают режиссёры, которые по уровню мышления и кругозору недалеко ушли от примитивного египтянина. Антону удалось разобрать несколько слов. Сплошная похабщина. Бросил палочку, ещё раз взглянул на женщину. Она увлечена работой и совсем не обращает внимания на окружающих. Край рубашки вылез, обнажилась белая полоска кожи чуть выше брючного ремня.

«Оно мне надо? Ковыряется посторонняя баба в земле, озабоченный мужик разглядывает её, комментирует … – подумал Антон. – Ну и наплевать! Мне только скандала не хватает в первый день работы». Ткнул палочкой в камень, кусок глины отвалился. Вдруг вспомнил, как точно также горланили «деды», когда «салабоны» надрывались, таская на руках тяжёлые кирпичи на пятый этаж строящегося дома. Можно было краном за минуту поднять целый самосвал кирпичей, но дембелю крановщику из солнечного и виноградного Урюкостана это и в голову не приходило. Зачем, когда есть белые «духи»?

…сокрушительный удар в челюсть повергает рассказчика на землю. Тело по инерции катится в облаке пыли. На краю неглубокого котлована останавливается. Туземец с трудом встаёт. Ноги подгибаются, глаза уходят под лоб. Словно мешок с мусором, человек валится в яму. Наступает тишина. Туземцы провожают глазами бездыханное тело товарища, оборачиваются к Антону. Смуглые лица бледнеют, глаза сужаются. Землекопы смотрят на Антона, словно волки на овцу. Ещё мгновение и озверевшие туземцы набросятся. Точным движением Антон хватает штыковую лопату. Белая сталь холодно сверкает на солнце, пальцы крепко сжимают оббитый железом черенок и все окружающие видят, что это странный человек в солдатской панаме умеет обращаться с лопатой, как с оружием. В умелых руках штыковая лопата все равно что топор палача. Один удар отточенной кромкой и шея будет разрублена. А если рубануть выше, то череп разлетится на половинки, как переспелый арбуз. Но самое главное – это глаза. Взгляд из-под выгоревшей на солнце солдатской панамы по-волчьи холоден и жесток. Обладателя таких глаз не остановит кучка крестьян с мотыгами, пусть их и больше в двадцать раз. Каждый удар будет смертельным. Русский перехватывает лопату поудобнее, штык тускло блестит полированным железным языком. Молча делает шаг. Ещё мгновение и он сам бросится в драку на робеющих туземцев. Тогда прольётся кровь. Этому психу с сожжённым лицом терять нечего, а у нас жены, дети, родственники, которых надо кормить…

– Стоп, стоп! – раздался мощный голос Науменко и несколько крепких хлопков в ладоши разорвали тишину. – В чем дело, Антон?

– Да вот, – кивнул на яму, в которую свалился «любитель белых женщин» Лыткин, – горбатыми словами говорит.

– На вас?

– Нет. На одну из ваших сотрудниц. Я немного понимают местный говор, – и добавил несколько слов по-французски, обращаясь к туземцам. Если перевести на русский, то получится вроде « я вашу маму имел много раз».

Странно, но кое-кто из присутствующих смысл фразы понял. В глазах туземцев мелькнул страх пополам с ненавистью.

– А теперь работайте, псы. Вам и так слишком много платят. Переведите на арабский, господин профессор, – попросил Антон.

Науменко хмыкнул, в глазах мелькнула искорка. Он перевёл, глянул на Антона. Лыткин смотрит на землекопов, словно это насекомые. Вредны или полезны, ещё не решил, но на всякий случай можно прихлопнуть. Рабочие молча расходятся по местам. Никому и в голову не пришло, что надо бы достать сбитого с ног. Может, он уже умер?

– Своя рубашка ближе к телу, – пробормотал Антон.

Все разошлись. Антон вернулся на своё место, принялся ковыряться палочкой в дурацких царапинах на камне. Послышались тихие шаги, рядом появилась тень.

– Спасибо вам, Антон. Но это простые крестьяне, невежественные люди. Я не обращаю внимания на их болтовню. Не стоило так вот… жёстко, – прозвучал женский голос.

– Вы обратили внимание, что некоторые «простые крестьяне» понимают французский? Как думаете, почему? – спросил Антон, продолжая работу.

– Не знаю.

– Потому что только мы, русские, строили тут всякие асуанские плотины и задарма деньги давали. Французы со времён Наполеона лупили в хвост и гриву всех подряд в Африке, поэтому их уважают и боятся в Египте, Марокко, Тунисе и по всей северной Африке. Французский – язык господ, потому и знают местные крестьяне, как по-французски будет шакал, урод, ублюдок и так далее. А мы, русские, объект для насмешек и попрошайничества.

– Меня зовут Валентина… Валя, – протянула руку девушка. Она села рядом, поправила рубашку и улыбнулась.

– Антон, – ещё раз представился Лыткин. – Человек из ниоткуда.

– Как это? – удивилась Валентина. На смуглом лице отразилось недоумение.

Рассказать правду Антон не рискнул.

– Да так… Приехал отдохнуть, а попал в плен к бандитам. Сбежал, по дороге потерял документы, морду ошпарил до неузнаваемости. Теперь вот непонятно, как домой попасть.

– А семья? Ведь они могут подтвердить вашу личность?

– Нет никого, меня бабушка воспитывала. Вряд ли она жива. А женой и детьми не обзавёлся.

– Ничего. У Сан Саныча обширные знакомства, он поможет. А пока поживёте с нами.

– Ничего другого не остаётся, – пожал плечами Антон. – А вы что тут делаете? На студентку-практикантку не похожи.

Валентина улыбнулась. Выцветшие на солнце брови изогнулись дугой, возле глаз появились морщинки.

– Я аспирант, учусь у Науменко. Ещё год осталось, потом защита.

– А я простой учитель истории в средней школе. Был … – помрачнел Антон.

– Ну, не расстраивайтесь так. Все можно восстановить.

– Легко сказать. Вы представляете, сколько надо будет ходить по чиновникам и доказывать, что я не верблюд Вася, а человек. Слышал я эти истории, когда по ошибке выписывали свидетельство о смерти на живого человека, а потом он годам обивает пороги судов, чтобы только доказать, что жив. Так у него хотя бы внешность сохраняется, его знают родные, знакомые, сослуживцы. А у меня даже внешность другая… Знаете, очень странно чувствовать себя этаким инопланетянином. Я словно выпал из другого измерения и теперь не знаю, как вернуться обратно.

Девушка стряхнула с рубашки невидимую пылинку, застенчиво улыбнулась. Антон взглянул внимательнее на неё. Черты лица гармоничны, но что-то в них не так. Что именно, трудно сказать. Ну вот как-то так сложены черты лица, что красавицей эту девушку назвать нельзя. Вообще-то красота понятие очень относительное. Если умыть тёплой водой с мылом киношных и телевизионных красунь, то миру явятся такие образины, что вздрогнешь и перекрестишься. В интернете иногда публикуют фотопортреты «в натуре» известных «светских» дам и дамок. Страшилища – не приведи Господи! И сразу становится понятно, почему они все не замужем или брошены. А глаза, зеркало души? Ведь только полный идиот не увидит, что она стерва и дура. Мало того, без колебаний перегрызёт горло – в буквальном смысле! – если это необходимо для карьеры. Примеров несть числа. Но в нашем мире деньги решают все. Потому переполнены Рунет и российское телевидение вестями о приключениях певунов и певичек, внезапных (!) беременностях дочки сенаторши, рассказами о похождениях звёзд телешоу и прочим бредом. Удивительно высоко поднялись в общественном мнении вокзальные бляди и уличные потаскухи. Видимо, российскими СМИ руководят бывшие сутенёры. Повлияло и то, что после революции всех действительно умных и благородных людей расстреляли. Остались рабочие и беднейшие – значит, глупейшие, – крестьяне. Иными словами, 99% населения страны тёмные, невежественные люди, для которых Чайковский просто пидор, умевший лабать на пианино, а уголовная «Мурка» – музыкальный шедевр. Умственная отсталость компенсируется плодовитостью. Любимое занятие дегенератов – производство себе подобных. Именно производство, любовью «это» назвать нельзя. Поэтому так много в стране людей, способных только к неквалифицированному труду, так остро стоит проблема занятости – лопат на всех не хватает, а управлять экскаватором, так это ж учиться надо! Верно делает наше руководство, когда принимает программу строительства новых дорог. Их подметать надо, ремонтировать и так далее… Все исследователи отмечали, что после октябрьского переворота уровень культуры в России резко снизился. Политкорректно, тактично. А если называть вещи своими именами, то превратилась в страну дураков. Генсек, окончивший четыре класса, маршалы из бывших слесарей и унтеров, члены Политбюро по складам читают. А другие вожди? Хрущев играл роль шута при Сталине и настолько вжился в неё, что остался клоуном и на троне.

Слава Богу, в кои-то веки достался нам умный царь, т.е. президент. Он начал с того же самого, что Пётр Великий, а до него великий князь Владимир – пригласил в страну умных иноземцев. По-современному – иностранные инвестиции, а вместе с ними и менеджеров. Чтоб эти самые инвестиции совковые директора не растащили. Наших ванек да манек отправил «за бугор» ума разума набираться. Обычное дело, не впервой. Справедливости ради следует сказать, что на обилие дураков и лодырей жалуются в любой стране. Проблема общечеловеческая.

– Ой, все время забываю … – спохватился Антон. – Валя, вы не знаете, кто занимался моим лечением. Мне какие-то верблюды снились.

Девушка рассмеялась.

– Это врач наш, Фёдор Трухин. Он друг Сан Саныча и любитель археологии. Работает главврачом районной поликлиники. Всегда берет отпуск, чтобы поехать с Науменко на раскопки. Он вами занимался. Лицо вытянутое, ну и поэтому наверно похож на … – Валентина опять засмеялась.

Антон хмыкнул, покрутил головой.

– Надо поблагодарить человека, а то неудобно.

– Познакомитесь вечером. Все соберутся к ужину, тогда увидите его, – сказала девушка.

В экспедиции опасались, что обиженные землекопы завтра не придут на работу. Но к удивлению многих, явились все, за исключением того, который получил в рыло за длинный язык. И никто уже не требовал повышения зарплаты. Науменко покрутил ус, похмыкал и предложил Антону руководство «коллективом землекопов» – так он назвал свору грязных оборванцев. Недолго думая, Антон согласился. Это назначение сразу подняло его авторитет в глазах остальных членов экспедиции, а заодно и денежное содержание. Но пришлось заняться языками, французским и местным. Так, буквально несколько наиболее употребляемых существительных и глаголов.

На взгляд обывателя археологические раскопки могут показаться делом скучным и неинтересным. Со стороны действительно так. Роются в земле, роются… Лучше бы огороды вскапывали гражданам. Вот это полезное дело и для кошелька наполнительное. Впрочем, говорят, что иногда золотишко находят и ещё этот, как его… антиквариат! Можно продать за кучу бабла. С такими людьми трудно спорить, так как они просто двуногие скоты. Есть такая фраза: перед свиньями бисер метать. Это про них. Археология единственная наука, которая рассказывает о прошлом правду. Разумеется, трактовка находок зависит от правящего режима или господствующей в данный отрезок времени идеологии. Но правду не скроешь, информационные наслоения отвалятся, словно засохшая грязь и потомки увидят истину. Часто горькую, а иногда просто страшную. Однажды вечером, когда все работы были закончены, Антону пришлось стать свидетелем спора. Истину выясняли Сан Саныч и Трухин.

– Есть много данных, что древние обладали обширными научными познаниями. Им было известно гораздо больше, чем мы можем предположить! – горячо доказывал Фёдор. Отросшие за время экспедиции кудрявые волосы смешно трясутся, на носу блестят капельки пота.

– Да? Что именно? – усмехался Сан Саныч. – Неизвестные нам технологии изготовления бочек? Приспособление для ремонта хомутов? Или особенная конструкция баллисты? Так называемые «тайные знания» – выдумка. Ну что такого необыкновенного и даже сверхъестественного могли знать ну, скажем, древние греки?

– Есть свидетельства, что первый паровой двигатель придумал… э-э, черт, забыл! Не то римлянин, не то грек… Вспомнил! Герон Александрийский. Он создал первый в мире автомат для продажи воды, паровой механизм открывания дверей, паровую турбину. Он был в шаге от создания парового двигателя! А по некоторым свидетельствам он его изобрёл.

– Ну и что, уважаемый? Современники считали его фокусником, чуть ли не шутом. Его придумки использовались в храмах для одурачивания невежественного народа, – отмахнулся Сан Саныч. – Проблема, дорогой, не в изобретении как таковом. В его нужности в данный исторический отрезок. Да, древние греки предполагали, что материя состоит из атомов. Какое это имело практическое значение? Никакого! Допустим, Герон изобрёл паровой двигатель. И что? Ничего, потому что было неприменимо при существующих технологиях. Как известно, паровые машины доказали свою эффективность для транспортировки тяжёлых грузов по железной дороге. Металлургия в древней Греции существовала в зачаточном состоянии, ни о каких дорогах и речи быть не может. То же самое в древнем Риме. Даже паровой молот был не нужен, так как механический, с приводом от воды, гораздо эффективнее. Река, архимедово колесо, простейшая зубчатая передача и железная болванка на конце рычага – все! Дёшево, чисто и абсолютно бесплатно. А главное – рабский труд был и будет самым выгодным и эффективным, что бы там не твердили экономисты.

– Да что ты такое говоришь, Сан Саныч! Именно рабство и является тормозом технического прогресса, об этом во всех учебниках написано, – удивился Фёдор.

– Не верь написанному. Учебники пишут люди за деньги, должности и положение. Наконец, по приказу власть предержащих. Бесплатный труд рабов до сих пор является фундаментом любого государства. В чем секрет экономического чуда так называемых «азиатских тигров»? В дешёвой рабочей силе. Китайский промышленный рывок – то же самое. С чего начинались США? С негров на плантациях. Это потом их вроде как освободили, на бумаге. А дешёвый труд фабричных рабочих остался. Ты наверняка много слышал о чудесных автобанах Германии. Так вот, до сороковых годов прошлого века дороги у немцев были такие же паршивые, как и в России. Советские военнопленные их строили, вся оккупированная Европа. Именно бесплатный труд пленников позволил Гитлеру в кратчайшие сроки создать военную промышленность практически с нуля, ведь она была запрещена Версальским мирным договором. А посмотрите на стройки Москвы. Одни таджики. Зачем новая техника, когда можно набрать неграмотных гастарбайтеров и они вручную сделают то, что должна техника. Дёшево и сердито!

Рабство вечно. Только оно маскируется и приспосабливается к новой обстановке. Ни одна страна в мире толком не борется с незаконной эмиграцией именно потому, что она выгодна.

– То есть ты хочешь сказать, что рабовладельческий строй самый лучший? – иронично спросил Фёдор. – А чего ж тогда с ним боролись?

– Потому что он сдерживает технический прогресс. Раб лишён творчества по самой своей сути. Он годится для выполнения тяжёлой физической работы и только. Например, землю копать. Мы могли бы использовать бульдозер для раскопок, но туземцы с лопатами гораздо дешевле, не так?

– Разве они рабы?

– Конечно. Нищета заставляет трудиться за гроши, иначе погибнут от голода. Точно так же раб трудится из страха потерять жизнь. И у тех, и у других нет выбора.

– И все-таки я с тобой не согласен, – упрямо мотнул головой Фёдор. – Получается, что рабовладение существует?

– Конечно. Только оно приспособилось, изменилось внешне. Надсмотрщик с кнутом в прошлом. А как вы считаете, Антон? – неожиданно спросил Науменко.

– Вы правы оба.

– Ну, хитёр, жук! – засмеялся Сан Саныч, а Фёдор хмыкнул и покачал головой.

– Да, я так считаю. Раб не может творить по определению, но ведь не вся работа творческая. Мы изобретаем роботов для выполнения тяжёлой или опасной работы. Раньше этим занимались рабы. По мере развития технологий человек все больше будет уходить от примитивного физического труда. Правда, не совсем понятно, куда девать освобождающуюся рабочую силу. В развитых странах эта проблема уже заявила о себе. Что касается рабства в чистом виде… Посмотрите на моё лицо. Остались и кнуты, и кандалы, и ямы. Кое-кто на этой планете только-только выбирается из каменного века, рабовладельческий строй для таких – что-то новое и прогрессивное. Недоумки встречаются не только среди людей. Есть народы, ну… не знаю, как сказать… примитивные, что ли. Вот вы все профессиональные историки. Вспомните, сколько споров было по поводу колониальной политики Запада хотя бы в той же Африке. Да, грабили, вывозили почти даром металлы, полезные ископаемые и так далее. Но скажите мне, зачем дикарю бокситовая руда? Золото понятно, на побрякушки. А уран? А редкоземельные металлы? На кой черт дикарю кремний, на котором держится вся электроника? Белые люди строили города, учили черномазых грамоте, прививали культуру, если хотите, делали из людоедов и просто животных людей. Европа шла вперёд и тащила за собой остальной мир. А он сопротивлялся, не хотел. Ему нравилась дикость, в ней привычно и потому удобно. Но, когда Европа плюнула на цветных скотов и стала жить сама, да ещё как хорошо жить, черномазые уроды подняли крик – нас грабили! Нас угнетали! Отдайте нам все, что забрали. Деньгами, разумеется, потому что сами они так до сих пор ничего делать не умеют. И хлынул поток эмигрантов всех мастей! В одну только Испанию ежегодно незаконно приезжают до ста тысяч африканцев. Словно полчища тараканов, заполонили Европу выходцы из Азии и Африки. Только единицы чему-то учатся и работают. Остальные бездельничают и требую все больше привилегий – они, де, потомки униженных и оскорблённых! Вы обратили внимание, что ни в одной стране не запрещены националистические партии? Потому что это невозможно! У народа тоже есть инстинкт самосохранения. В минуту смертельной опасности, когда нация на пороге гибели, людям плевать на продажных политиков и губительную идеологию равенства. Они берут оружие и наводят порядок в государстве. Так было не раз и так будет ещё и ещё. Народы, исповедовавшие так называемое «непротивление злу насилием», погибли.

Антон замолчал. Неподалёку в кустах что-то завозилось, раздался придушенный писк, захрустели ветки. Жизнь в пустыне начинается ночью и она идёт рядом со смертью.

– Да вы, батенька, фашист! – с некоторым удивлением произнёс Науменко.

Антон не ответил. Отблеск костра осветил изуродованное лицо, резкие тени легли под глаза, обозначили жёсткие складки. Антон поворошил палочкой в углях, пламя коротко и яростно вспыхнуло, круг оранжевого света расширился.

– Знаете, Антон, мы все вас понимаем, – мягко начал Фёдор. – Поймите, глупых и жестоких людей хватает везде. Нельзя по отдельным, не самым удачным представителям народа судить обо всей нации.

Антон по-прежнему сидел молча. По его лицу было видно – для себя этот человек давно все решил. Аргументы других для него пустой звук.

Ночная пустыня дохнула слабым порывом ветра, гаснущий костёр злобно пыхнул огнём.

– Расскажите, что вы хотите найти здесь? – нарушил молчание Антон. – В истории Египта действительно много загадок или это все выдумки мошенников от науки?

– И то, и другое, дорогой, – отозвался хриплым басом Науменко. – Загадки действительно есть, но на мой взгляд, учёными движет обыкновенное любопытство, а не стремление разгадывать тайны неведомого. Во всяком случае, я таков.

– Без знания прошлого нельзя понять будущее, – важно изрёк Фёдор.

Сан Саныч выпятил нижнюю губу, громко фыркнул.

– Сколько раз я слышал эту фразу … – покачал он головой. – Ну скажи мне, любезный Фёдор, каким образом проблемы прошлого влияют на будущее? Разве у древних египтян или греков было ядерное оружие? А компьютеры, интернет и прочие средства коммуникации? Мир изменился полностью, до неузнаваемости.

– А проблемы остались те же, – упрямо мотнул головой Фёдор. – Инструменты стали совершеннее, только и всего. Природа человека не меняется, поэтому и проблемы настоящего и будущего можно предусмотреть и вовремя подправить что ли…

– А как насчёт сокровищ, господа? – тихо спросил Антон. – В кино так интересно показывают. Россыпи золотых слитков, драгоценных камней, статуи древних богов… Не встречались?

– Это все сказки, дорогой, – рассудительно ответил Трухин. – Волшебные артефакты, сокровища и прочее существуют только в воображении писателей и режиссёров.

– Так ли? – лукаво улыбнулся Антон. – А как быть с «чёрными археологами»? Ведь они есть. Значит, имеются и сокровища. Просто по вполне понятным причинам находки не афишируются, а сразу реализуются на подпольном рынке.

Сан Саныч отвернулся, пожал плечами.

– Возможно.

– Сказки! – отмахнулся Фёдор. – Сокровищ под землёй нет.

Антон с самого начало отказался спать в палатке. Предпочёл гамак. Подвесил на столбы возле палатки Науменко. Получилось, что он вроде сфинкса, расположился на входе в палаточный городок археологов. Спать прямо на земле, как собирался вначале, невозможно. По вечерам выползают из нор обитатели пустыни, среди них скорпионы. Из-за этого все палатки на ночь наглухо закрываются. Спать в закрытом помещении Антон не мог с детства, поэтому и устроился в гамаке. Вначале было непривычно спать в позе эмбриона, потом привык. Этой ночью долго не мог заснуть. Веки потяжелели, глаза стали закрываться, только когда на горизонте обозначилась светлая полоска рассвета. Сон осторожно наваливается мягким телом, мысли путаются и под прикрытыми веками появляются странные картинки. Воздух чуть слышно гладит щеки, ночные звуки гаснут и внешний мир уплывает. Резким диссонансом на фоне скромных запахов пустынной флоры выделяется кислая вонь давно немытого тела. Контраст настолько силен, что Антон открывает глаза, лицо недовольно кривится. К гамаку приближается человек, закутанный в… плащ что ли? Голова обмотана банным полотенцем? Чалма – замысловато накрученный кусок ткани, оставляет открытыми только глаза, вот что это такое, вспомнил Антон. Неизвестный приблизился, из складок одежды появляется рука, тускло блестит стальной клинок странной формы – чрезмерно широкий у основания и резко сужающийся на конце. «Где-то я такой нож уже видел»! – подумал Антон. Подождал, когда незнакомец приблизится. Едва только лезвие оказалось вблизи, левой рукой перехватывает кисть противника, выворачивает. Пальцы правой сжимают складки плаща на груди. Рывок и нож вонзается прямо в основание шеи. Широкое лезвие режет гортань, блокирует дыхательные пути. Неизвестный дёргается в быстрой агонии и мёртвое тело опускается на землю. Антон тотчас сползает с гамака, обыскивает труп, но ничего, кроме несуразного кинжала, у мертвеца нет. Антон осторожно крадётся вдоль палаток с тыльной стороны. Двое копошатся возле навеса, под которым установлен дизель-генератор. Агрегат невелик, его вполне можно унести одному человеку на машину и увезти. Надо только отсоединить провода. Именно этим и занимаются два дурака. Они настолько увлечены процедурой откручивания проводов, что совершенно забыли об опасности. Или им сказали, что бояться нечего, здесь одни прибитые учёные. Вдобавок, русские, а они известные пьяницы. Путаясь в своих балахонах и чалмах, незнакомцы продолжают раскручивать гайки зажимов. Антон подходит ближе, ладони ложатся на худые загривки жуликов, пальцы сжимаются в железной хватке. Следует молниеносный рывок, затем раздаётся глухой удар и сдавленный вопль нарушает рассветную тишину. Испуганные до полусмерти воры не могут кричать в полный голос, потому что железные пальцы давят шею все сильнее. Одному удаётся чуть повернуть голову. Скосив выпученные глаза, он видит странно белое лицо, лишённое растительности. Верхняя губа приподнята, блестят клыки, ноздри клювообразного носа раздуваются, вместо глаз чёрные отверстия. Под кожей движутся желваки, словно там поселились маленькие животные и они вот-вот вырвутся наружу. От ужаса вор визжит, словно пикирующий бомбардировщик времён Отечественной войны. Руки и ноги дёргаются с необыкновенной быстротой, тело извивается, как будто лишено костей. Второй вор, на мгновение замирает, не понимая такой бурной реакции. Тоже косит глазом. Увиденное так пугает, что песок буквально взрывается от ударов пятками. Дабы утихомирить перепуганных воров, Антон сует их лицам в дизель раз, другой… Визг переходит в сип, слышится бульканье, словно пойманные решили попускать пузыри. Движения становятся вялыми, тела обвисают. Злость незаметно улетучивается и Антон разжимает пальцы. Воры валятся на пол, как пустые рогожные кули. Песок окрашивается тёмными пятнами, раздаётся всхлипывание и невнятное бормотание. За спиной хрустит песок, слышны шаги. Не оборачиваясь, Антон спокойно говорит:

– Жуликов поймал. Хотели дизель утащить.

Трухин присаживается на корточки возле двигателя, сокрушённо качает головой.

– Ну вот, кожух помяли. И радиатор шатается, наверно крепления разболтаны. Аккуратнее надо, Антон Петрович! – укоризненно произносит он.

– Вы правы. В следующий раз просто отрежу башку. Как тому, – ответил Антон и кивает в сторону гамака.

Все члены экспедиции как по команде поворачиваются. Неподалёку висит гамак, словно скрученное полотенце, рядом лежит труп в тёмном пятне высохшей крови. Кто-то из женщин ахает. Науменко крякнул, почесал в затылке. В тишине отчётливо звучит растерянный голос:

– Вот мать твою!

– Ну, тут все понятно, Антон, – сказал Науменко. – А того парня за что?

– Он хотел меня убить. Вот его нож, – спокойно ответил Антон, достал оружие.

– Йеменский кинжал, – пробормотал Науменко. – Да, такими ножами пользуются местные жители.