Текст книги "История высоты № 6725"

Андрей Ильин
История высоты № 6725

* * *

Потом меня убили. И это хорошо. Капрал говорит, что если всех нас не убьют, мы никогда не выиграем войну. А выиграть ее нам просто необходимо. Уже 30 лет наши женщины не рожают детей, потому что мужчины тискают в руках аркебузы вместо их бедер. Они не рожают даже когда полки проходят через деревни, потому что старухи, которые помнят, как это делается, уже не могут зачать, а молодухи шарахаются, как черт от ладана, от озлобленных и вонючих солдат, которые совсем не похожи на героев их романтических грез.

– Наш род исчезнет, если женщины не станут рожать, – говорит капрал – Мы должны наконец победить, чтобы помочь женщинам, иначе армия не получит новобранцев! Кто станет защищать род, если он кончится?

Давно уже никто не видел зеленых сопляков-новобранцев, не знающих, с какой стороны держаться за арбалет.

Третий взвод вымер до последнего человека, не от мечей и осколков – от старости! Один только столетний лейтенант еще держится. Но он даже не может выйти из блиндажа. Лежит на раскладной походной кровати в парадном кителе и ходит в свои парадные штаны. Возможно, он бы и встал, если бы не бляхи медалей от плеч до живота. За сто лет их сколько накопилось!

Лежит лейтенант в собственном дерьме, как в перине, блестит золотом и воняет. Раньше денщик из-под него выгребал и медали бархоткой драил – да рассыпался от дряхлости. А сам лейтенант китель вовек не снимет по соображениям субординации. Он ждет присвоения очередного звания. Ждет императора, который должен прийти и лично пришить ему новые погоны и повесить еще один орден на самый низ живота, где еще осталось место как раз для одного ордена. Тогда лейтенант скажет: «Слава императору!» – брякнет медалями и помрет.

Он 50 лет лежит на посту и, если понадобится, еще 50 лет пролежит.

Как будто императору больше дел нет, как ходить по этому блиндажу, утопая в лейтенантских нечистотах. Но даже если он придет – кто их знает, этих императоров, – он не сможет пришить новенький погон, потому что китель сгнил и материал стал прахом и не рассыпается только оттого, что лейтенант лежит смирненько, неподвижно и даже не дышит. Он каждое утро открывает глаза и громко спрашивает:

– А что, не идет ли по траншеям мой император?

Когда полгода назад противник выбил нас в поле и мы несколько недель торчали под их орудиями, как вошь на зеркале, и когда наконец отбили свои позиции, никто и подумать не мог, что лейтенант жив. И капрал приказал занять блиндаж под лазарет.

Второе отделение потащило раненых по окопам к блиндажу, но еще за полкилометра почуяли, что он занят.

– Закройте дверь! Я жду императора! – отчеканил лейтенант, сдув пыль с губ. У него уже сгнили волосы и зубы, и под кожей кое-где проступила желтая кость черепа, и все же он держался молодцом. Не мог он позволить себе умереть, не получив главной награды.

– Черт его знает, – почесал под каской капрал, – может, император его родственник или друг детства. Может, действительно он припрется к нам в окопы. Война – такая карусель…

И капрал распорядился вычистить блиндаж, и кровать, и лейтенанта до парадного блеска. А взводу, на всякий случай, пришить чистые подворотнички, надраить ботинки и написать домой письма, прославляющие победы императорской армии.

Полмесяца рота саперов выгребала из блиндажа дерьмо.

Удивительно, сколько дерьма может помещаться в одном лейтенанте.

Они носили его лопатами, потом носилками, потом смонтировали транспортер и подогнали бульдозер. Они ковырялись вокруг лейтенанта, обливаясь потом, и он постепенно появлялся весь, как новорожденный младенец из чрева матери – вначале голова, потом грудь, живот и колени.

Полковой цирюльник очистил золой медали, пуговицы и единственный сохранившийся во рту лейтенанта металлический зуб.

Спрыснул воздух все заглушающим солдатским одеколоном. Пришел писарь, произвел опись имущества, пересчитал все награды, и тут выяснилось, что за последнее время на животе у лейтенанта прибавились две новые медали «Славься, император!». Но профиль на них был выбит незнакомый.

– Это не наша медаль, потому что это не наш император, – заявил писарь. – Его наградили те, – и он показал в сторону окопов противника. – Наверное, когда они заняли наши позиции, всем находящимся в окопах выписали награды.

– Но он же не их лейтенант! – удивился цирюльник.

– Это не важно! Главное, он на момент победы находился на передовых позициях, – объяснил писарь и оприходовал новые медали.

А саперы все ковыряли и ковыряли лопатами в блиндаже, и конца-края их работе не было видно. Отработанное дерьмо подавали на-гора, и специальные команды оттаскивали его в ближний тыл. За передней линией окопов постепенно вырастал бугор, потом целый холм и даже гора.

Противник три раза высылал своих разведчиков, чтобы выяснить, для чего возводится холм и нет ли в том какого-нибудь стратегического умысла. Три раза разведчиков вылавливали, допрашивали и расстреливали возле штабной стены, а тела, для острастки, сбрасывали с аэропланов в тылу врага.

Тогда обеспокоенный противник провел разведку боем силами четырех сводных когорт, но был отбит с большими потерями. О предпринятых противником атаках доложили командующему.

– Что это за высота? – спросил командующий, наблюдая на карте значок, обозначающий болото. – От-ве-чать!

– Так точно! – отвечал полковник. – Разрешите доложить! Это, извольте видеть, бугор из лейтенантского дерьма-с! – и рассказал о лейтенанте, 50 лет лежащем в блиндаже.

– Противник не станет из-за кучи дерьма класть под наши пулеметы пять тысяч своих солдат, – сказал генерал. – Это не может быть дерьмом! Это высота особого стратегического значения!

И написал на карте, где было обозначено болото:

«Стратегическая высота № 6725». А в правом верхнем углу карты поставил гриф «Совершенно секретно. Один экземпляр!»

– И запомните, капитан, – сказал он полковнику. – В военном искусстве нет термина «бугор», но есть «высота». В распоряжении вверенной мне армии не может быть бугров! Ясно?!

– Так точно! – ответил полковник, разжалованный в капитаны.

Командующий спешно созвал военный совет.

– Нам стало известно, что в районе стратегической высоты № 6725 противник сконцентрировал значительные силы, по неуточненным данным до десяти когорт! – сообщил командующий, – Поэтому приказываю сосредоточить в указанном мною квадрате все наши резервы. Войска развернуть в боевые порядки. Всех писарей, поваров и сапожников поставить под ружье! Высоту держать до последнего солдата. За отступление расстрел на месте! Господа, я вынужден быть жестоким. Этого требует отечество!

– И еще, – сказал генерал. – В соседних населенных пунктах провести поголовную мобилизацию женщин для сбора осколков в прифронтовой полосе. Ни один осколок не должен достаться врагу! Я придаю этому особое значение! – вскричал командующий, и все встали.

– Стране не хватает металла. Не из чего ковать оружие для победы! Я первый подам пример патриотизма, – и командующий срезал со своего кителя металлическую пуговицу.

– Слава императору! Слава отечеству!

– Слава! – гаркнул военный совет, пораженный мужеством командующего.

Генерал вызвал свою жену и сказал:

– Дорогая, приготовься к худшему. Наверное, мы будем отступать, и тебе придется бросить наш спальный гарнитур. Я начал крупную, возможно, историческую битву. Мужайся! – И, поцеловав жене руку, генерал поехал к маршалу просить подкрепления.

* * *

Стратегическую высоту № 6725 в спешном порядке укрепили тремя линиями окопов. Саперы зарывались в высотку по самые забрала, сооружая огневые точки, наблюдательные пункты, ходы сообщений. На сдвоенные колья навешивали ряды колючей проволоки.

В прачечной в огромных баках варили серу, чтобы поливать ею наступающего противника.

Командующий, заложив руки за спину, ходил по боевым порядкам и мрачнел с каждой минутой.

– Вы не понимаете всей серьезности момента! – распекал командующий бригадных командиров. – Я вас под военно-полевой суд подведу! Это высота чрезвычайного стратегического значения.

Возможно, она определит ход всей летней кампании. Сам император, – командующий задрал вверх палец, одновременно щелкнул шпорами, – выразил свою заинтересованность разработанной мною операцией. Не исключено, что сюда для ознакомления с районом боевых действий прибудет генералиссимус! И что он увидит? Вопиющее разгильдяйство! Войска не готовы к приему высокого гостя! Позор!

И что он сделает со мной? И что я сделаю с вами?

– Не можем знать! – отрапортовали командиры.

– Карту! – скомандовал генерал.

Адъютанты, незаметные и услужливые, как официанты, расстелили карту.

– Работы ведутся из рук вон плохо! Здесь! – командующий ткнул пальцем в бумагу, – до сих пор не заасфальтирована смотровая площадка. Здесь не покрашены бордюры, не сметена пыль с прогулочной дорожки! А если генералиссимус надумает собственноножно ознакомиться с диспозицией вверенных мне войск?

Что он увидит?

– Не можем знать! – отрапортовали командиры.

– Грязь он увидит! Ржавую проволоку. Воронки. Не научились воевать культурно? Солдаты воняют, как портовые шлюхи! Почему до сих пор не высажена дубовая роща? Где, я вас спрашиваю, дубовая роща, в которой генералиссимус, согласно плану, сможет откушать из солдатского котла? От-ве-чать!

– Противник разбомбил состав с саженцами дуба! – доложил заместитель по транспортным перевозкам.

– А вы куда смотрели? – побагровел командующий. – Это война, голубчик! Не маневры! Не блины у тещи! Надо быть готовым ко всему! Противник коварен! Из чего теперь прикажете тень для его высочества сколачивать? И возле чего теперь будет располагаться пруд с лебедями? И где он вообще, этот пруд?

– Мой генерал! Саперы заняты на рытье окопов!

– Война выигрывается не длиной окопов, а мужеством солдат и умением командиров! – гаркнул генерал. – Немедленно снять все саперные части на копку пруда и строительство дубовой рощи! На полное оборудование боевых позиций даю сутки сроку! Все выскоблить под метелку! Лужи на дне окопов осушить шинелями.

Воронки завалить землей. К штабному протянуть ковровую дорожку.

Колючую проволоку вдоль всего фронта отшкурить до блеска, колья покрасить! Солдатам выдать по пол-литра одеколона. Трупы переодеть в чистое белье, кровь засыпать опилками. Все! Одеколон, дорожки, белье получить на армейских складах сегодня! – командующий повернулся на каблуках и пошел к своей боевой лошади, но вдруг остановился. – Вверенная мне высота выглядит отвратительно! Такую солдат защищать не захочет! Приказываю – по склонам высадить георгины и анютины глазки! Эта высота войдет в анналы военной истории! Следует обеспечивать ей надлежащий вид!

Обсудили еще некоторые мелочи С какой стороны следует вести наступление, чтобы генералиссимусу было удобнее его наблюдать.

Какую позу следует принимать убитым солдатам. Остановились на позе «Воин, до конца выполнивший свой долг перед императором», описанной в параграфе № 17 Императорского боевого устава.

– Сверим время! – в заключение сказал командующий и вытащил известные всей армии песочные часы, – 530 песчинок после полудня!

– объявил он, и все перевели часы на генеральское время.

Взвод вывели на чистку колючей проволоки. Солдатам выдали крупную шкуру и бархотки.

– Проволока должна блестеть, как задница у макаки! – кричал капрал, расхаживая вдоль строя. – Я не знаю, для чего должна блестеть проволока. Не мое дело знать, для чего отдаются приказы.

Мое дело их исполнять! Если каждый капрал, тем более рядовой легионер будет знать, для чего отдан приказ, он не станет его исполнять! Армия погибнет!

Чем более непонятен приказ, тем больше в нем смысла! Тем больше усердия следует выказать при его исполнении. Если подчиненный будет понимать приказ командира, чем командир будет отличаться от подчиненного?

Зачитанный мною приказ вновь со всей очевидностью подтверждает полководческий талант нашего генерала, ибо он нам совершенно непонятен! С такими командирами мы не можем проиграть войну!

Слава императору! Слава командующему! Кру-гом! Шагом марш!

Солдатам выдали по 200 грамм солдатского одеколона и отправили на передовую под граммофонный марш «Умрем за императора!».

Противник беспрерывно кидал в боевые порядки взвода арбалетные стрелы и реактивные снаряды. Осколки визжали, ударяясь о проволоку, подрезали колья. Санитары утаскивали раненых, из спин и животов которых торчали черным оперением арбалетные стрелы.

Капрал, скрючившись, сидел в наскоро отрытом окопчике, плевался землей и матерился в мегафон.

– Веселей, ребятки!.. Не посрамим чести взвода… Умрем с честью!.. Слава императору!

Солдаты лежали под проволокой и, подняв руки, шкурили железо. Ржа сыпалась в глаза. Ширк-ширк, ширк-ширк. Вдоль всего фронта проволока шевелилась как живая.

– Зачем чтобы проволока блестела? – спросил младший легионер, отряхивая бархотку.

– Чтобы отблески солнца сбивали их с прицела, – предположил ефрейтор.

– И нас тоже? – спросил младший легионер.

Взорвался снаряд, и младшему легионеру осколком срезало руку. Она так и осталась висеть, зацепившись указательным пальцем за колючку.

– Обидно, – сказал младший легионер, – подыхать за кучу лейтенантского дерьма!

– Мы умираем за императора и отечество! – громко сказал ефрейтор и посмотрел, нет ли кого рядом. Но те, кто был рядом, капралу ничего доложить уже не могли.

– Мы умираем за дерьмо! – повторил младший легионер и умер.

К вечеру мы отползли в свои окопы, сдав бархотки писарю.

Живых представили к наградам «За храбрость».

– Сволочь! – вспоминал ефрейтор легионера. – Вдруг его кто-нибудь слышал? Окопы кишат ушами. Покойника уже не достанешь.

А я вот он, туточки! Сволочь! Надо доложить капралу!

Капрал, сидя на нарах, играл в карты с полковым капелланом на шмат свиного сала, присланного благотворительным обществом «Солдатское братство». На самодельных солдатских картах в совершенно реалистической манере, в самых соблазнительных ракурсах была намалевана жратва. Всякая. Качество изображенного продукта соответствовало достоинству карты. Шестерка бубей предлагала горох в стручках. Трефовый туз демонстрировал свиной копченый окорок.

– Господин капрал! Разрешите доложить!

– Пшел вон, дурак! – отмахнулся капрал. – Я занят!

В прикупе сидела вшивая маринованная селедка и картофельное пюре! Меню не составлялось. Капрал досадливо отбросил карты.

– Ефрейтор! Вы мне сбили игру! – возмутился капрал.

– Господин капрал! Разрешите доложить!

– Молчать, свиная рожа! – взъярился капрал, совершенно расстроенный видом капеллана, смачно пожирающего выигрыш. – Забыл устав, ублюдок? Забыл субординацию?

Капеллан лапал грязными пальцами белое сало, сочно чавкал, разбрызгивая жир по воротнику рясы.

– Я даю тебе одну минуту! Только одну! – орал капрал, поводя кулаком под носом ефрейтора. – За каждую лишнюю минуту болтовни ты отстоишь на бруствере по стойке «смирно». И я буду очень рад, если в твое брюхо, в твое вонючее брюхо засадят килограмм железа!

Понял?! Одну минуту! Я слушаю и засекаю время!

Испуганный ефрейтор уложился в 26 секунд, чем сильно разочаровал капрала.

Капеллан сожрал сало, вытер губы подолом рясы и миролюбиво заметил:

– Пусть постигнет военно-полевая кара всякого, на императора хулу возводящего! Императора надо любить больше, чем свою мать!

Мать зачала нас в грехе и ради греха, а он, не зная сладости греха, любит нас, как детей собственных, и заботится, и плачет денно и нощно о каждом убитом. И тем он выше матери и выше отца!

– Я молчал! Это он… – забеспокоился ефрейтор.

– Это еще надо доказать! – злорадно не поверил капрал.

– Я молча-а-ал! – вскричал ефрейтор.

– Слушающий хулу – подобен хулу говорящему. И каждый из них виновен в равной степени и подлежит одинаковому наказанию! – вздохнул капеллан, собирая с нар карты.

– Напишешь подробный рапорт о том, как младший легионер ругательски ругал армию, императора. Как подбивал взвод к бунту и дезертирству. Понял?

– Он не подбивал. Он сказал… – совершенно сник ефрейтор.

– Покрывающий хулу опаснее хулу возводящего! Ибо развращает говорящего хулу безнаказанностью! – сказал капеллан, тасуя карты.

Капрал вызвал караул. С ефрейтора сняли ремень, чтобы не убежал, и башмаки, потому что они были еще новыми, и заперли в карцер.

– Немой дурак – мудрец! Болтливый дурак – дважды дурак! – мудро заметил капеллан.

Рапорт и ефрейтора отправили по команде. Через ; трое суток капрала вызвали в штаб.

* * *

– В этой высотке что-то есть! – размышлял главнокомандующий войск противника, постукивая ногтями по серебряному наколеннику парадных лат. – Они отбили две наши атаки. Зачем? Если бы высотка для них ничего не значила, они бы этого делать не стали. Это ясно как божий день!

Но если она так нужна им, то еще в большей степени она необходима нам. Это согласуется с логикой войны. То, что противник всеми силами защищает, мы должны любой ценой захватить.

Ибо противник всегда защищает то, что для него наиболее ценно в данный момент. Атакуя самый укрепленный участок фронта противника, мы неизбежно обнаруживаем самое уязвимое место в его боевых порядках.

Если указанная высота укреплена столь мощно, значит, она и есть самое слабое звено в их обороне! – главнокомандующий остался доволен ходом своих рассуждений и вызвал начальника службы дезинформации.

– Умелая дезинформация – это полпобеды! – с порога доложил начальник службы дезинформации. Отсюда вытекало, что целая победа – это лишь две умелые дезинформации, сложенные вместе. И даже не надо срывать пломбы с арсеналов и проводить всеобщую мобилизацию.

Для того чтобы выигрывать войны, достаточно иметь одну утку для выдергивания из нее перьев, одного писца-шифровальщика и одну умную голову, которой как раз располагал начальник службы дезинформации.

– Противник должен считать, что нам не нужна высота, которая нам нужна, – поставил задачу главнокомандующий. – Приказ ясен?

– Так точно! Следует доказать, что интересующая нас высота нас не интересует! – повторил условия задачи начальник службы дезинформации.

И стал размышлять вслух.

– Для решения таковой задачи введем три условных обозначения. Икс – наши доблестные войска под вашим непобедимым командованием, игрек – противостоящие войска противника, зет – та самая высота.

Отсюда мы имеем два варианта решения поставленной задачи.

Первый – доказать противнику игрек, что означенная высота зет нам вовсе и не нужна, при всем при том, что она нам все-таки нужна.

Второй – убедить противника игрек, что высота зет все же нам нужна, но при этом сделать так, чтобы она нам была не нужна!

И в том, и в другом случае противник поверит в заведомую ложь, то есть мы достигнем поставленной перед собой цели, заключающейся в дезинформации противника.

– Он неглуп! – удивился главнокомандующий. – Он слишком неглуп для своего звания и должности. При первой же возможности отправлю его на передовую.

Командующий, как и всякий командующий, не любил держать при себе потенциально опасных умников. В одном штабе должен быть один командующий и один умник, совмещенные в одном лице.

– Благодарю! – поблагодарил главнокомандующий и приказал в спешном порядке созвать военных журналистов, аккредитованных при ставке. Главнокомандующий радел о своем народе, который должен узнавать о гениальности своих военачальников из первых уст, то есть из уст самих военачальников.

– Нам нельзя быть глупее нашего противника! – открыл главнокомандующий полевую пресс-конференцию. – В этом я вижу долг офицера императорской армии. Они думают, что нам нужна их высота.

Болваны! Они сами роют себе могилу! Нам не нужна высота, нам нужна победа!

Я придумал гениальную военную хитрость. Господа, то, что я скажу вам сейчас, имеет историческое значение. Господа, вы присутствуете при рождении новой стратегической концепции, которая, поверьте моему опыту, произведет переворот в военном деле, – фельдмаршал переждал бурные аплодисменты приставленных к журналистам денщиков.

– Мы заставим поверить противника, что эта высота нам нужна.

Более того, мы убедим их, что эта высота есть главная цель всей кампании, всей войны наконец! Что сама война началась из-за этой высоты! Мы убедим их в этом во что бы то ни стало! Они будут вынуждены концентрировать сюда войска, все больше и больше. Будут рыть окопы – тысячи километров окопов, десятки тысяч блиндажей. В конце концов они соберутся здесь все, до последнего солдата. Их станет настолько много на ограниченной площади, что управление войсками станет невозможным, а передвижение солдат затруднено, так как они будут стоять плечом к плечу и каблук к каблуку. И тогда будет достаточно одного нашего удара артиллерии, чтобы деморализовать и уничтожить противника. Мы будем давить их тяжелыми снарядами, как слизняков подошвой ботинок! Мы будем бить без прицела, но всегда попадать! В один час мы уничтожим всю их армию. Всю и разом! И войдем в столицу.

Победу в современной войне определяет массированный артиллерийский удар, господа! Это мое откровение!

– Как возможно убедить противника в стратегической важности этой безымянной высоты? – спросил редактор модного столичного журнала.

– О, это просто, – успокоил главнокомандующий. – Надо, чтобы каждый день возле этой высоты погибало 10 тысяч наших солдат.

Каждый день и ровно 10 тысяч! Ни капралом меньше! Это будет грандиозная дезинформация, в которую невозможно не поверить.

Согласно моей концепции, нам в этой операции не нужны солдаты, здесь все будет решаться артиллерией и еще раз артиллерией! Залповым огнем всех стволов! Бабах! И все! Победа!

Силы противника будут скучены вот в этом квадрате, – и главнокомандующий очертил на карте квадрат, – Пушки установлены здесь, – фельдмаршал очертил еще один квадрат. – Согласитесь, это гениально!

– Но наша армия состоит всего из 100 тысяч солдат! Через десять дней ее не станет! – сильно удивился далекий от военной стратегии корреспондент.

– Ерунда! Мы проведем поголовную мобилизацию. Мы поставим под алебарды детей, женщин, если понадобится, даже кошек! Мы бросим их на окопы противника. Главное – сохранить артиллерию! Мы победим не числом, но выдержкой и превосходством в технике! Не надо быть сентиментальными, господа! Ради свободы страны можно пожертвовать ее населением. Свобода человека важнее жизни самого человека!

За двое прошедших суток мы достигли значительного стратегического превосходства. Противник уничтожил 20 тысяч наших солдат. И это меня радует. Это явный успех. Запишите военную аксиому, господа, – каждый убитый солдат приближает нас к победе!

При неукоснительном проведении в жизнь моего плана мы победим в самые короткие сроки!

Денщики зааплодировали и закричали «Браво!».

– А теперь, господа, я вынужден вас оставить. Меня ждут неотложные дела! – извинился главнокомандующий и отбыл.

Журналистам выдали по пачке стенограммречей главнокомандующего, по рюмке настоящего, довоенного коньяка и арестовали, посадив в холодную до конца операции, чтобы они не могли разгласить военную тайну.

За два последующих дня на до блеска ошкуренной колючей проволоке повисло еще 20 тысяч трупов.

* * *

– Мои солдатики молодцы! – сказал император и надел узорный слюнявчик. – Я люблю своих солдатиков, – и стал кушать манную кашу с земляничным вареньем.

Императору было 150 лет. Он впал в детство и поэтому очень любил играть в войну. Он впал в детство 50 лет назад, и 50 лет страна не вылезала из войн. 150-летний ребятенок отличался завидной задиристостью!

– Ваше величество! На юго-западном направлении ваши войска продвинулись на два километра в глубь обороны противника, – продолжил доклад дежурный офицер ставки. – Отбиты 4 хутора, 2 реки, 325 деревьев хвойных пород, 500 кустарников и два верстовых столба. Для дальнейшего развития наступления командующий просит подкрепления. Что ему ответить?

Дежурный офицер склонился над императором и вежливо подобрал пальцами длинную соплю, стекавшую из императорского носа в кашу.

– Дайте! – соблаговолил разрешить император.

Каша была вкусная, камни в почках остановились, император был в духе!

– На северо-восточном направлении ваши войска из тактических соображений спрямили линию фронта на 40 километров , – продолжил чтение оперативной сводки дежурный офицер. – Командующий просит подкрепления.

В каше попался противный комок непроваренной крупы.

Император всхлипнул.

– Отказать! – понял офицер. Император заплакал, каша изо рта по бороде потекла на колени.

– Командующего отдать под трибунал! – наложил резолюцию офицер.

Император не утихал, плакал взахлеб, размазывая по щекам слезы.

– Дежурного адъютанта к императору! – наконец догадался офицер.

– Дежурного адъютанта! – закричали генералы.

– Дежурного адъютанта! – разнеслось по комнатам.

Дежурный адъютант, чеканя шаг, внес сухие ползунки. С лампасами. Император успокоился. Дежурный офицер ставки продолжил доклад.

– Противник запросил пятичасовое перемирие для сбора раненых и захоронения убитых.

Что-то случилось. В императоре на мгновение проснулся боевой здоровый дух.

– Никаких переговоров! – заорал он полевым басом и трахнул по столу кулаком так, что подпрыгнули фуражки на лысых макушках присутствующих генералов. – Никаких уступок врагу! Черт вас возьми! Никаких пленных! Артиллерийский огонь из всех калибров!

Официант – водки!

Все засуетились, отыскали, налили холодной водки из запотевшего графина. Император хлопнул водки, крякнул, дождался отрыжки, крикнул:

– В атаку, орлы!

И снова впал в детство.

Офицеры переглянулись и тихо выдохнули воздух.

– На северном фронте отбиты две атаки на высоту 6725. Убито двадцать тысяч солдат противника… – успокаивающе забубнил дежурный офицер.

Император заинтересовался:

– Двадцать тысяч – это сколько?

– Это сто раз по двести, – объяснил офицер по особым поручениям.

Император не понял.

– Это если пальцы на руках и ногах у десяти рот, – наглядно показал генерал-каптенармус.

Генералы дружно растопырили пальцы. Император опять не понял и стал угрожающе хлюпать носом.

– Начальник караула! – шепнул дежурный офицер, гремя перед лицом императора орденами. Величество заворожено смотрел на блестящие звездочки и кружочки.

Во дворе спешно строились босые солдаты дворцового караула.

Десять рот! Босые офицеры носились между взводами, придерживая эфесы шпаг.

– А ну быстро! А ну равняйсь!

– Ваше величество! Взгляните! – предложил офицер ставки и скомандовал в распахнутое окно:

– Караул! Слушать меня! Делай раз! Делай два! Стоять!

Солдаты подняли, растопырили пальцы на руках и ногах.

– Много! – удивился император, подсчитав потери противника.

– Я хочу их наградить! Тех, которые убили двадцать тысяч!

Адъютанты притащили ящик с наградами. Император двумя руками выгреб кучу медалей.

– Вот, – сказал он. – Мы любим наших солдатиков! Еще пошлите им нашего любимого варенья. Состав!

* * *

Состав с ананасовым вареньем из запасников дворцовой кухни загнали в 12-й пакгауз. Ржавые рельсы прикрыли шелковыми государственными флагами. Для высоких гостей соорудили просторную трибуну. К трибуне в назначенный час согнали толпу для выражения верноподданнических чувств, состоящую исключительно из женщин, потому что все мужчины были на фронте. Толпа чувства выражала слабо, и перед трибуной на всякий случай установили крупнокалиберные пулеметы.

Толпа оживилась.

Первым выступал генералиссимус. Он сказал:

– Милость императора не знает границ! Он жалует наших солдат двумя горстями медалей и вареньем из своих личных погребов! Вот оно, это варенье, – показал генералиссимус на 10 вагонов, стоящих у платформы. – Теперь император будет пить чай без варенья!

Потому что он любит своих солдат больше, чем себя! Слава императору!

– Угу! – загудела толпа. В пулеметы загнали ленты.

– Воодушевленные вниманием государя и ананасовым вареньем, наши доблестные солдаты к зиме непременно закончат войну!

– Ура! – нестройно закричала толпа, косясь на пулеметы.

Триста специально подготовленных женщин завалили генералиссимуса поцелуями и венками из живых цветов.

Вторым выступал министр военных финансов.

– Наш любимый император выказал пример национального патриотизма. Он лишил себя сладкого! Он любит Родину! И вот тому доказательство! – министр финансов указал на 9 вагонов с ананасовым вареньем. Один отцепленный вагон дюжие фельдфебели откатывали на нужды генерального штаба. Для производительной работы лучших военных умов требовалось много сахара.

– Будем достойны нашего императора! Поможем армии. Поможем своим братьям, мужьям и сыновьям, проливающим кровь на полях сражений! Сделаем посильные взносы в фонд военных действий!

Помогая армии, вы помогаете своим родственникам!

Солдаты с четырех сторон врубились в толпу, вытряхивая из зазевавшихся кошельки, срывая с простолюдинок серьги вместе с ушами. За трибунами, заглушая вопли добровольных пожертвователей, духовой оркестр грянул марш «Слава добрякам!».

Инспектора налогового управления сортировали обильные пожертвования.

Через четверть часа толпа стояла совершенно голая, прикрывая ладонями то немногое, что не могли оприходовать чиновники «Фонда помощи».

– Спасибо за ваш патриотический порыв! – прослезился министр военных финансов. – Земной вам поклон! – и министр наклонил голову к голубому персидскому ковру, на котором стоял После чего со словами: «И вам достанется от государевых щедрот!» – министр приказал всем присутствующим на площади выдать по одной упаковке трофейных противозачаточных таблеток и открытки с портретом монаршей особы.

От состава отцепляли второй вагон для нужд министерства военных финансов.

Толпа разошлась, сжимая в руках бесполезные таблетки и прикрываясь портретами императора.

Трибуну разобрали. Флаги сдали в арсенал. К составу подцепили паровоз.

Начальник транспортных перевозок вызвал военного кладовщика.

– Вот что, братец, – сказал он, – отдели-ка мне пару банок варенья. Как ни крути, я тоже имею отношение к этой знаменательной победе!

Кладовщик согласно кивнул. Кладовщик не может возражать вышестоящему начальнику.

Паровоз отцепили, состав загнали в тупик, где кладовщик выдал присланному ординарцу 50 ящиков ананасового варенья. Не давать же ему в самом деле две банки! Так можно загреметь из теплого тылового склада в продуваемые всеми ветрами окопы.

– Еще один, лично для меня, – попросил ординарец. – Моя подружка страсть как любит сладкое!

Кладовщик выдал еще два ящика и пять взял себе.

Десять ящиков унес отдел по борьбе с хищениями военного имущества. Этим не откажешь. Пять – комендант вокзала.

Наконец шепоток о разбазаривании стратегического груза дошел до ушей командующего государственными арсеналами.