Текст книги "Козырной стрелок"

Глава 5

Генерал Трофимов раскладывал на полу, на огромном листе ватмана пасьянс. Не из карт. Из картонных карточек. На которых были обозначены имена, клички, должности, звания и профессиональная принадлежность десятков людей. Он перекладывал карточки с места на место, соединял, разъединял, смешивал, снова раскладывал и снова соединял линиями взаимного интереса и взаимных связей.

Никто другой, кроме генерала, понять, что написано на карточках, не мог. Только он один знал, что аббревиатура 17/ДВ-4 – это генерал Петр Семенович. 26/ВВ-11 – его заживо сгоревший в собственной даче заместитель майор Сивашов. 26/СВ-4/1, 2, 3 и так далее – личный состав отдела, которым руководил сгоревший по неустановленной, но очень подозрительной причине майор Сивашов. А 26/СТВ-1.1 в нарисованном фломастером кружке – вновь выделившийся фигурант, назначенный на отдел вместо Сивашова капитан Борец. 98/ГА-122 – главарь местной преступной группировки Корольков Илья Григорьевич по кличке Папа. Масса мелких единиц возле него – его разнообразные «шестерки». 64/Ч/Т-33 – следователь УВД Старков, ведущий дело на Агрономической и на улице Северной. Цифрой 101 и буквами ЗД был обозначен он, генерал Трофимов. Потому что он тоже присутствовал на игровом поле и тоже участвовал в разыгрываемых на нем комбинациях.

Карточек было очень много, может быть, несколько сотен. И за каждой карточкой стоял человек. Однотонные карточки обозначали живых людей. Перечеркнутые крест-накрест черным фломастером – мертвых. При начальном раскладе «мертвых» карточек почти не было. Теперь перечеркнутых прямоугольников было почти столько же, сколько однотонных.

К каждой карточке подходила одна или несколько зеленых фломастерных стрелок, обозначающих состоявшийся контакт. Визуальный, телефонный или иной контакт владельца одной карточки с владельцем другой. И подходило несколько красных стрелок в случае, когда прямого контакта зафиксировано не было, но существовал какой-то взаимный или односторонний интерес одного объекта к другому, другого к первому или того и другого к третьему.

Количество линий определяло место карточки на поле.

На периферию перемещались карточки эпизодических фигурантов. Ближе к центру – тех, кто был замечен в контактах несколько раз. В центре – наиболее активные фигуры.

В самом центре располагалась карточка гражданина Иванова Ивана Ивановича. К ней тянулись линии контактов и интереса практически отовсюду. От мафии, милиции, спецслужб, Петра Семеновича и многих других. Карточка гражданина Иванова была местом средоточия стрелок контактов, но в гораздо большей степени стрелок интереса. Гражданин Иванов Иван Иванович не давал покоя всем!

В разыгрываемой генералом комбинации он, совершенно неожиданно, стал той осью, вокруг которой и возле которой крутились, пересекались, сталкивались, расшибались и перечеркивались из угла в угол крестами все остальные сотни картонных прямоугольников.

Гражданин Иванов был центром всего.

Уж так получилось… Генерал Трофимов еще раз оглядел свой грандиозный не только по форме, но и по сути пасьянс. И снова, чтобы ничего не упустить, попытался проследить перипетии своего расклада.

Началось все с одной-единственной карточки. С карточки гражданина Иванова Ивана Ивановича, который заявился к своей любовнице в дом по улице Агрономической. Карточкой номер два был отставник Главного разведывательного управления Российской Армии подполковник Лукин, который в то же время заявился в то же место, к той же самой, одной на двоих, любовнице. Туда же по адресу любовницы, для сведения счетов с подполковником, заявились его конкуренты. И чуть позже его союзники. Банальный треугольник перерос в кровавую разборку двух вооруженных автоматическим оружием группировок. Из которой живым вышел один только гражданин Иванов. И то лишь потому, что спрятался в шкафу.

Покидая место боя, гражданин Иванов надел чужой, по всей видимости подполковника Лукина, пиджак, в котором нашел ключи от сейфа. А в сейфе деньги, пистолет и дискеты с номерами и шифрами счетов в иностранных банках. Не исключено, что счетов бывшего ЦК КПСС.

Криминалисты горотдела милиции обнаружили на пистолете, из которого были убиты трое потерпевших и который, убегая, поднял и тут же бросил Иванов, отпечатки его пальцев. Что послужило основанием для подозрения гражданина Иванова в тройном убийстве.

День спустя, и снова на Агрономической, случилась еще одна перестрелка. Возможно, стороны остались недовольны результатами первого выяснения отношений. Или, что более вероятно, одна сторона пыталась отыскать в квартире ключи, которые в кармане чужого пиджака унес гражданин Иванов. А другая хотела им в том воспрепятствовать. Отсюда еще полдесятка трупов.

Затем еще один труп со спиленными зубами. От которого, после жестоких пыток, информацию о дискетах и счетах узнала мафия. Вот она, вновь образовавшаяся стрелка, идущая к Королькову Илье Григорьевичу по кличке Папа.

Милиция опять повесила труп на Иванова. О содержании дискет в это время были осведомлены Иванов, главарь местной преступной группировки по кличке Папа, генерал Петр Семенович, те, кто их ему передал, и… И все. Похититель дискет подполковник Лукин, приятель Иванова, отсмотревший их по его просьбе на компьютере, и правая рука Петра Семеновича майор Сивашов из этого списка на тот момент уже выбыли.

Соответственно сами дискеты лежали в подвале дома, где жил убитый друг и куда их на всякий случай спрятал гражданин Иванов.

Поехали дальше.

Желая защитить себя от возможных опасностей, Иванов нанял бригаду телохранителей. В которую он, генерал Трофимов, внедрил своего человека.

В момент изъятия из подвала дома дискет случается очередное выяснение отношений между столкнувшейся лоб в лоб мафией, бойцами генерала Петра Семеновича, нанятыми телохранителями, внедренным агентом генерала Трофимова и ведущим наблюдение за местом преступления. В этом бою разве только тяжелая артиллерия не использовалась.

В итоге еще четыре трупа, повисших на Иванове. По причине того, что следствие установило идентичность пуль, которыми они были убиты, и пули от случайного, в подъезде, выстрела, произведенного Ивановым из пистолета, прихваченного с места происшествия на Агрономической. Отсюда следовало, что гражданин Иванов способен одинаково точно стрелять с двух рук одновременно. И во что все – милиция, Петр Семенович, мафия и прочие, поверили.

Все, как всегда, – куча раненых, четыре трупа и… вновь исчезнувший в неизвестном направлении Иванов.

Для всех исчезнувший. Кроме мафии. Неизвестно, каким образом, но мафия его выслеживает. И похищает из гостиницы, где он пытался отсидеться. В последний момент Иванов успевает набрать номер его, генерала Трофимова, контактного телефона. Который получил от прикрывавшего его агента-телохранителя, который, по всей видимости, и стрелял из пистолета Иванова.

Этот момент для генерала Трофимова был самый провальный. Здесь он потерял одного из лучших своих агентов, потерял изъятые Корольковым, по кличке Папа, дискеты и на некоторое время потерял из вида Иванова.

Но очень быстро нашел. И ценой многочисленных жертв со стороны бандитов освободил.

Иванова нашел. Дискеты – нет. Дискеты до начала штурма успел увезти Королькову его подручный по кличке Шустрый.

Многочисленные трупы бандитов, чтобы избежать подозрений в участии в этом деле Безопасности, вновь, изобразив из него супермена, пришлось повесить на Иванова. Тем более что ему лишний десяток трупов, учитывая все прежние, повредить уже не мог. А за засвеченные «пальчики» работников Безопасности с него, генерала Трофимова, начальство голову в одно мгновенье бы сняло.

Далее был аэропорт, где пытавшийся сбежать за рубежи Родины генерал Петр Семенович у таможенной стойки увидел супер, по его мнению, киллера Иванова. Отчего за рубежи лететь передумал.

Но успел отдать приказ своим головорезам о похищении помешавшего ему Иванова. Похищение удалось. Равно как его, через несколько часов, освобождение.

Гражданина Иванова освободили. А вот дискеты… Дискеты генерала Петра Семеновича ушли через кухонное окно вместе с капитаном Борцом, который на момент пересечения границы должен был выполнять роль «носильщика». Черт с ними, с дискетами. Но ушел Борец, который был свидетелем чистки его бойцов. Ушел свидетель.

Теперь баланс. Дискеты предположительно находятся: у генерала Петра Семеновича, у капитана Борца и у Папы.

О дискетах знают: Иванов, он, генерал Трофимов, и его доверенный заместитель майор Проскурин, генерал Петр Семенович, капитан Борец, мафия в лице ее главаря Папы и его ближайших помощников и те, кто эти дискеты передавал Петру Семеновичу. В минусе – подполковник Лукин, приятель Иванова, майор Сивашов, «быки» Папы и бойцы генерала Петра Семеновича. Забывших о дискетах больше, чем все еще помнящих.

Теперь плюсы и минусы генерала Трофимова. В отрицательном балансе – погибший при исполнении служебных обязанностей агент-телохранитель и еще один боец, павший в последнем, с боевиками капитана Борца, бою. Затем десяток устных и с занесением в личное дело выговоров вышестоящего начальства по поводу его, генерала, «недостаточно продуманных, порой авантюрных действий и наплевательского отношения к букве закона».

В графе прихода – контакт озабоченного поиском надежных «окон» в границе Королькова Ильи Григорьевича (он же Папа) со вторым помощником атташе по культуре посольства США Джоном Пирксом (он же резидент Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов Америки).

ЦРУ.

Этот плюс был в работе генерала Безопасности Трофимова самым главным. Этот плюс перекрывал все минусы. И все возможные в будущем минусы. За отслеживание контактов такого уровня дополнительные звезды на погоны вешают. А прежние выговоры снимают.

Чувствовал он, печенкой чувствовал, когда отслеживал череду странных событий, происходящих вокруг гражданина Иванова, что делает это не зря. Когда такое количество серьезных людей сшибаются лбами, неизбежно высекаются искры, небезынтересные для Службы безопасности. Для него. Так и вышло!

И дело вовсе не в дискетах, не в пресловутом золоте партии, которое хранится или, может быть, не хранится на зарубежных счетах. Золото – чушь. Фата-Моргана. Второстепенный факт, выяснившийся в ходе ведения основного следствия. Вряд ли то золото кому-нибудь достанется, даже если оно есть. Дело не в золоте как таковом.

Дело в золоте, выполняющем роль манка, озвученного голосом небезызвестного гражданина Иванова. Такое золото, бесспорно, в пользу. В первую очередь ему, генералу Безопасности Трофимову. На такой, пахнущий миллионами долларов зов могут сбежаться очень интересные представители теневой фауны. И, грызясь друг с другом, подставить ему свои незащищенные бока. В которые он непременно вцепится.

Уже вцепился.

Теперь ему, генералу, довольно лишь подбрасывать свежие поленья в пламя алчно полыхающих надежд, чтобы таскать из него свои хорошо прожаренные каштаны.

Теперь дело закрутилось…

– Майора Проскурина ко мне!

– Товарищ генерал…

– Проходи, майор. Понял, зачем пригласил?

Майор вытянул руки по швам и упер глаза в пол.

– Неправильно понял. То есть за проваленную операцию и гибель бойца спрошу тебя по самые… гланды. Потому что с меня тоже спросят. Но сейчас говорить об этом не стану. Это дело уже вчерашнее. А нам с тобой о завтрашнем дне думать надо. О том, как загладить вину новыми трудовыми победами. Так, кажется, в передовицах пишут?

– Так… точно!

– Ну тогда садись и… докладывай.

– О чем докладывать?

– Ну, к примеру, о деле гражданина Иванова докладывай. Который всем как кость в горле встал. Где он сейчас?

– В госпитале.

– Сильно покалечили?

– Средне. В карточке написано – легкие телесные повреждения.

– Беседовал?

– Пока нет.

– Что дальше с ним делать думаешь?

– Еще не знаю.

– Распоряжений вышестоящего начальства ждешь? Что бы грех на душу не брать?

– Принятие стратегически значимых решений по дальнейшей разработке гражданина Иванова выходит за рамки моей служебной компетенции.

– Эк завернул! А если без протокола?

– Если без протокола, то он слишком много знает, чтобы его можно было безболезненно для интересов дела и без опасения скомпрометировать наше учреждение вывести из игры.

– Предлагаешь решить кардинально? А кошмары потом сниться не будут? Он ведь в наших делах, что тот агнец божий, которого мы с тобой на жертвенный алтарь не спросясь толкаем.

– Не будет. Он все равно на этом свете не заживется, имея столько врагов. На нем две дюжины неотмщенных покойников и подрасстрельная статья. Его все равно достанут. Не те, так другие. Только прежде чем они его убьют или расстреляют, он много чего интересного им расскажет. Так что он теперь, как несгораемый шкаф, который или первым огня выносить, или… опорожнять.

– А если попробовать продолжить начатую игру в том же русле?

– Не получится. Лимит его возможностей использован на сто процентов. Он чужак в сфере наших интересов. Абсолютный профан. Его провал – вопрос самого ближайшего времени.

– Но ведь до этого дня он проскакивал. Как ты это объяснишь?

– Стечение обстоятельств. И везение. Которые рано или поздно заканчиваются. Мы не можем ставить на везение! Фигурант исчерпал себя. Полностью.

– Значит, предлагаешь выводить?

– Выводить!

– И сворачивать операцию? Прекращать разработку Дяди Сэма?

– Почему?..

– Потому что работать Дядю Сэма можно только через Королькова, а воздействовать в нужном направлении на Королькова только посредством Иванова. Нет у нас других рычагов давления на Папу. Нет!

– Но для того чтобы воздействовать, надо, как минимум, подвести Иванова к Королькову. Убедительно подвести. Чтобы комар носу… А как? Столкнуть лбами на автобусной остановке? Или посадить на соседние кресла в филармонии? Нет, Корольков не дурак. Он ни в случайную встречу, ни в любовь с первого взгляда не поверит. А других точек соприкосновения у них нет!

– Есть!

– ???

– Дискеты есть! С номерами иностранных счетов.

– Дискеты у Королькова. Уже у Королькова! Зачем ему лишившийся их Иванов?

– Но это дискеты Иванова. Понимаешь – Иванова! У него вырвали из глотки принадлежащий ему кусок. Его кусок! За которым он так долго охотился. Лучшего повода для возобновления знакомства не придумать.

– То есть?..

– Ну конечно же. Когда у людей отбирают дорогие им вещи, они пытаются их найти. И вернуть. Это тебе не кресла в филармонии.

– Может быть… Но Корольков очень тертый калач. В трех зонах тертый. Он может раскусить игру Иванова, и тогда Дядя Сэм закроется совершенно.

– Согласен, риск есть. Но он хоть что-то обещает. А капитуляция не обещает ничего.

– Утраты Дяди Сэма нам не простят.

– Не простят. Но не простят и в том и в другом случае. Завтра – если Иванов провалится. Сегодня – если Дядя Сэм выскользнет из наших рук. Сегодня, вернее, не простят. Потому что сегодняшний день ближе.

– А завтра или эмир сдохнет?..

– Или ишак заговорит. Ну что, убедил?

– Для убежденности мне нужны подробные детали операции.

– Вот ты их и подготовишь. Ты по деталям мастак. Можешь считать это приказом.

– Есть проработать детали!

– Сосредоточь свои усилия на Иванове. Прошлые ляпы сходили ему с рук по недоразумению. Здесь ты прав. Натаскай его в общих чертах по предложенному образу. Ну там биография, привычки, знакомства. Дай железо подержать. Ну и вообще. Постарайся сделать из него человека.

– Человек из него не получится.

– Ну хоть подобие человека. Чехов говорил, что, если зайцу долго по голове стучать, он научится спички зажигать. А тут не заяц. Тут целый Иванов.

– Чехов говорил? – усомнился майор.

– Ну, может, не Чехов. Может, Лев Толстой. Или генерал Трофимов. Довольно тебе генерала Трофимова?

– Более чем.

– Ну тогда все. Иди думай. О смене стиля работы думай. О переходе от кустарного производства к фабричному. Время одиночек в науке прошло. И одиночки Иванова тоже прошло. До сегодняшнего дня он работал, что называется, соло. Теперь его пора поддержать всем музколлективом. Больше ляпов быть не должно! Больше ляпов мы себе позволить не можем!

Глава 6

Братва не любит вспоминать своих, почивших в бозе дружков. И свои, на ниве преступного промысла, поражения. Но не потому, что у них короткая память. Просто почившие дружки и былые поражения напоминают им о перспективах их недалекого будущего.

Братва не любит думать о своем завтрашнем дне, предпочитая активно прожигать жизнь в сегодняшнем.

Папа тоже не любил вспоминать прошлые поражения и прошлых покойников. Но для данного случая он вынужден был сделать исключение. Слишком о многих покойниках шла речь и о слишком сокрушительном поражении. О самом сокрушительном поражении в его жизни. Делать вид, что ничего особенного не произошло, было бы опасно даже для его непререкаемого авторитета.

«Шестерки» уже донесли, что кое-кто из братвы развязал языки. Что кое-кто из братвы считает, что их братаны погибли по его, Папы, вине. И возможно, погибли напрасно…

Подобные настроения следовало гасить незамедлительно, до того, как они распространятся среди всех. Лучше всего такие настроения было гасить с помощью силы и жестокости или… Или – воровской романтики.

Папа выбрал романтику. Потому что в своих силах он был уже не уверен.

Папа решил отметить сорок, уже почти прошедших с памятного ему дня массовой гибели его «быков», дней. Папа решил так справить сорок дней, чтобы живая братва покойникам позавидовала. И не мусолила больше слух о том, что он, Папа, относится к ним как к собакам.

Большой праздник требовал больших денег, и Папе, в нарушение всех законов, пришлось использовать деньги, предназначенные для передачи в «общак». Он рисковал. Но затеянное им дело стоило того. Повернись все как он задумал, и братва принесет ему бабок втрое больше истраченных.

Ну и, значит, решено!

Вначале для поминок Папа решил откупить самый дорогой зал одного из самых престижных в городе ресторанов. Это было бы очень дорого и… очень дешево. Так на его месте поступил бы любой фраер. Фраера, когда хотят пустить пыль в глаза, всегда откупают рестораны и заказывают черную икру. Папа не должен был поступать как пустой фраер.

Папа не стал откупать ресторан. Папа откупил небольшую столовую и небольшой конференц-зал. В административном Здании окружного Управления внутренних дел. В ментовке.

В подписанном сторонами договоре и в предоплатой проплаченных банковских платежках значилось, что конференц-зал, вестибюль и столовая на первом этаже предоставляются для проведения второй Всероссийской конференции палеонтологов.

Больше всех хлопотали по поводу аренды конференц-зала директор, его зам и их вышестоящий начальник, в лице заместителя начальника УВД по воспитательной работе, принятые Всероссийским обществом палеонтологов на временную работу, с выплатой части причитающейся им суммы авансом.

– Но нам разрешено проведение отдельных сторонних мероприятий с целью привлечения средств для ремонта здания и выплат задолженностей по зарплате… Ведь уже были прецеденты… Тем более это палеонтологи. Ученые…

Конференц-зал и столовая УВД были лучше, чем зал самого шикарного ресторана. Для авторитета Папы лучше.

В назначенный день приглашенная на поминки братва собралась в дорогом зале известного в городе ресторана.

– Не поскупился Папа, – одобрительно судачила братва, в общем-целом не очень удивляясь его выбору. Ресторан входил в десятку самых популярных заведений подобного рода в городе, и в нем отмечали свои праздники все – и братва, и милиция, и деятели культуры.

Приглашенные еще не расселись, когда в зал вышел метрдотель. В черном, приличествующем случаю смокинге.

– Господа! – обратился он. Братва оживилась.

– Горячее давай! – крикнул кто-то.

– И водяру!..

– Господа, – повторил метрдотель, не обращая внимание на шум. – У меня небольшое объявление. Этот зал сегодня не обслуживается. Я прошу вас пройти в гардероб и пройти к выходу из ресторана…

– Ты что? С ума съехал?

Кто-то схватил метрдотеля за грудки.

– Я тебя счас урою…

– Не базлайте, – тихо, но так, что его услышали все, сказал появившийся в дверях Папа. – Собирайтесь и выходите. Телеги у порога.

Братва, недовольно ворча, потянулась к выходу.

У крыльца стояла колонна автобусов.

– Чудит Папа, – усмехалась братва, забираясь в «Икарусы».

Автобусы ехали недолго. Но маршрут их был братве непривычен. И неприятен. Автобусы повернули направо, потом снова направо, чуть продвинулись и въехали в открытые ворота… комплекса зданий окружного Управления внутренних дел.

– Все! Амба! Ссучился Папа! – ахнула братва. – В ментовку сдал! Оптом!

– Выходи по одному! – скомандовали подручные Папы. Прибывшие на поминки гости вышли из автобусов.

– Приветствую участников второго Всероссийского слета палеонтологов! – радостно выкрикнула методист-распорядитель конференц-зала, распахивая входную дверь. И увидела настороженно-хмурую, ощерившуюся злобными ухмылками толпу.

– Ну?!

– Приглашаю… Участников… палеонтологов, – сошла на нет распорядитель и юркнула обратно в дверь.

– Проходите, проходите, – подтолкнули вперед толпу подручные Папы.

– Куда?

– В ментовскую шамовку.

– Так это что значит?..

– Так, значит, это?!

– Ну Папа!.. Чтобы в ментовке и поминки!.. Чтобы под самым боком у Хозяина!

В цвет попал Папа. В самый цвет…

Да, такого, чтобы преступный элемент собирал свое толковище в здании, принадлежащем Министерству внутренних дел, еще не было!

Успокоившаяся братва, горланя и вертя глазами во все стороны, повалила внутрь, щупая по дороге дорогую лепнину стен, пепельницы и тяжелые портьеры.

– Во, блин, мусора дают. Нам – голые шконки и парашу, а себе – бархат на стены…

Работники зала испуганно жались к стенам, сходя с пути толпы гомонящих и сметающих все на своем пути «ученых-палеонтологов».

«Странные они какие-то. Вроде как ученые, а на вид, ну, чистые урки», – удивлялись они про себя.

– Кого вы мне сюда привели? – возмутился директор зала – Какие же это палеонтологи? Они на палеонтологов не похожи!

– А на кого, по-вашему мнению, должны быть похожи палеонтологи? – спросил благообразный, потому что еще совсем недавно заведующий кафедрой юридического института, помощник Папы по правовым, финансовым и прочим хитрым вопросам.

– Ну не знаю…

– Они же как геологи – всю жизнь в поле. Всю жизнь что-нибудь копают или рубят в вечной мерзлоте, – успокоил директора юрист. – Естественно, от цивилизации отвыкают. Вы бы тоже отвыкли, если полжизни в командировках.

– Что, такие длинные командировки? – удивился директор.

– От двух до семи лет. В зависимости от темы диссертации и от того, какой научный руководитель попадется.

Директор дернулся.

– Ну и, кроме того, вы сами ходатайствовали перед начальством о предоставлении нам вашего зала…

Зал действительно выбивал директор. И, значит, отвечать за все, что в нем происходит, тоже ему. В первую очередь ему! Как минимум, креслом отвечать.

– …За что вы, согласно нашему, между вами и нами, договору, получили соответствующее материальное вознаграждение, – добавил юрист.

– Если как геологи, то конечно. Геологи, они в тайге сильно дичают, – примирительно согласился директор.

В конце концов, откуда он мог знать, что палеонтологи выглядят именно так, а не иначе. Он вообще ни одного живого палеонтолога в своей жизни не видел! И дай бог, чтобы больше не увидел…

В конференц-зале окружного УВД, где обычно проходили торжественные заседания и вручения ценных подарков, на обитых красной парчой креслах сидела, грызла ногти, сплевывала сквозь зубы и злобно пялилась на стены разномастная, от «бойцов» до «бригадиров», братва. На стенах были изображены маслом картины из милицейской жизни: мусора, принимающие присягу, мусора с пистолетами, отлавливающие и допрашивающие братву, мусора, принимающие правительственные награды, и мусора, отдыхающие в кругу семьи.

– Тот мордатый, что слева, на моего следака похож. Гада, – сказал один из гостей.

– Они все друг на друга похожи, – ответил другой. – Всех бы их на перо…

– Чего зенки пялите, – усмехнулся Папа, – легавых не видели?

Все обернулись на голос. И мгновенно замолкли. Папа вышел из-за кулис на сцену. И сел в президиум. В котором сто раз до него сиживало самое высокое милицейское начальство. Папа сел не за стол. Папа сел на стол. Сверху. И уперся взглядом в зал. Все затихли и напряглись, ожидая его слова. И Папа начал свою, которая потом передавалась из уст в уста, речь.

– Я собрал вас здесь, чтобы помянуть наших – ваших и моих – братанов. Я не буду говорить много. Много говорят те, кому нечего сказать. Я скажу мало. Но я скажу то, что чувствую. Я чувствую горечь за наших погибших братьев. И чувствую ненависть к тем, от чьей руки они пали. Я чувствую ненависть к ментам. И я буду мстить ментам. За них. За всех, кто был до них. И за всех, кто будет после них. Я буду мстить за нас. Месть – лучшее поминание! Если наши братья видят нас сейчас, они будут довольны тем, что мы собрались здесь вместе. Потому что мы собрались ради них. Я бы мог сказать много слов, но я предпочитаю словам дела. Дела, в отличие от слов, не обманывают. Вы знаете мои дела. Теперь я умолкаю. Потому что сказал главное. И значит, я сказал все. Кто может сказать больше меня – пусть скажет больше. Кто может сделать больше меня – пусть попробует сделать больше… Я сказал и сделал все, что мог. – Братва с благоговейным восторгом смотрела на Папу.

Сказать больше Папы было можно. Сделать – нельзя.

Папа ни словом не обмолвился о главном. О месте, где собрались приглашенные гости и где этажом ниже их ждали намытые для поминок столы. Папа ни слова не сказал о своей главной, перед мертвой и живой братвой, заслуге. Потому что ней все и так понимали.

Папа сел.

Братва восторженно взревела. Но Папа поднял руку, и рев мгновенно смолк.

– Я забыл сказать о пустяках. О нашем последнем долге перед покойными. Пусть о них скажет кто-нибудь другой.

Шустрый, правая рука Папы, встал, выдержал минутную паузу, развернул и зачитал список «пустяков».

Первым «пустяком» были надгробные памятники, заказанные скульптору, автору многочисленных памятников матери-Родине и воинам-победителям. Покойные получали роскошные скульптуры в форме плачущей матери с гирляндами и мечом или скорбящего над могилой друга со снятой каской – на выбор.

Вторым «пустяком» – денежные компенсации, выданные женам, детям и престарелым родителям покойных.

Третьим – обязательство каждый год и очень широко отмечать годовщину трагической даты.

Четвертым… Папа сорил деньгами. Папа покупал себе пошатнувшийся было авторитет. Дешево покупал. Потому авторитет стоит много дороже затраченных им «на пыль» денег.

– А теперь прошу всех спуститься в столовую…

Часа через полтора поминки приобрели наконец надлежащий им вид. Кто-то пил, кто-то выяснял отношения, кто-то лежал щекой в салате.

– Вот я никак не пойму, – удивлялся гость, приглашенный из провинции, в которой начинал свою трудовую деятельность один из покойников. – Он что, один их всех положил?

– Один, – подтверждал его местный собеседник.

– Без шпалера?

– Без! Голыми руками. И еще ногами.

– Тоже голыми?

– Тоже.

– Так не бывает. Чтобы одними руками.

– Бывает.

– А я говорю, нет!

– Да мы сами видели!

– Ты видел?

– Я не видел. Серый видел.

– Врешь!

– Серый! Он не верит, что тот один – всех!

– Точно! Всех! Один!

– Как же так можно?!

– Можно.

– Расскажи.

– Расскажу. Значит, так. Это он, – рассказчик поставил на стол стакан, – возле наши, – поставил еще три стакана, – дальше опять наши. Ну-ка дай сюда стакан!

– Зачем?

– Дай, говорят! И ты дай. Там наших много было.

Со всего стола к рассказчику поползли пустые и наполненные водкой стаканы, вовлекая в действо все новых зрителей.

– Значит, это он, это наши, это тоже наши. И еще двое на улице в машине. Дай еще два стакана.

На столе замерла целая гора стаканов.

– Ну! И что дальше? – все больше заинтересовывался ходом минувших событий периферийный гость.

– Дальше кранты. Кровавое месиво. Первого он ухлопал вот этого, – показал рассказчик. – Ударом каблука в кадык, – и, вздохнув, осушил стакан с остатками водки. – Пусть земля ему будет пухом. Второго – носком ботинка в переносицу, – рассказчик осушил и перевернул второй стакан. – И ему пухом. Третьему свернул шею, – третий стакан.

– А что же они не стреляли?

– Не успели.

– Во блин! Даже выстрелить не успели! – то ли удивился, то ли восхитился кто-то из слушателей.

– Остальных он перестрелял из пистолетов, которые были у первых трех. Всех перестрелял! Как в тире! – Рассказчик зло опрокинул все стаканы. Кроме двух.

– А эти два? – показал периферийный слушатель на стаканы.

– Эти приехали позже. Вышли из машины, и их тоже, – последние два стакана упали на стол, и разлитая водка полилась на пол.

– Такого не может быть! Чтобы он всех, а его никто! Не верю!

– Не веришь?

– Не верю! Откуда вы знаете, что это он? Если его никто не видел!

– А если видели?

– Врешь!

– Я вру?

– Ты врешь! Вы все врете. Не может быть так, чтобы один – такую кучу народа замочил.

– А вот я сейчас докажу. А ну Шныря сюда давай! Шныря, говорю, давай!

Быстро отыскавшиеся доброхоты нашли и притащили пьяного в стельку Шныря.

– Он его видел.

– Видел?

– Видел. Как тебя.

– Где ты его видел?

– В доме. Мы на машине приехали, вышли, а тут дверь открылась. Мы глядим, он на полу сидит. И шпалер в руках держит.

– Что же вы не стреляли? Или не убегали?

– А не успели! Он нас троих. Тремя выстрелами. Бах-бах-бах!

Ну откуда было знать перепуганному до смерти Шнырю, что стрелял в него не Иванов, а синхронно снайпер-спец, сидящий в глубине комнаты. И что остальные покойники тоже не его рук и ног дело. Что он вообще в своей жизни мухи не обидел. И что последняя его драка случилась в шестом классе с пятиклассником Петей. И ту он проиграл.

– Ну что, понял! – восторжествовал рассказчик. – За секунду тремя выстрелами троих! Как из автомата!

– Как из автомата, – подтвердил Шнырь и заплакал.

– Ну, значит, мастак! – поразился гость.

– Ха! Я тебе больше скажу. Он до того еще десяток фраеров замочил! И наших тоже! Он такой спец, я тебе скажу, что ему человека грохнуть, что тебе блоху раздавить! И даже еще легче!

– И где он теперь?

– Кто?

– Хмырь этот.

– Откуда я знаю, где? Если бы я знал где, я бы Папе сказал. Папа за него премию назначил.

– Большую?

– Большую.

– Зачем он ему?

– Не знаю. Но думаю, боится Папа.

– Боится? Папа?! Его?!

– Гадом буду – боится! И я бы боялся, – перешел на шепот рассказчик. – Потому что он встречи с Папой не искал. А Папа, выходит, искал. И нашел. Отчего наши пацаны и зажмурились. Так что Папа теперь у него в больших должниках ходит! И мы здесь ему не защита. Все не защита! Ну там прикинь, если он со связанными руками дюжину наших пацанов положил, то скольких может угробить с развязанными? А сейчас у него руки – развязаны! И где он бродит и что у него на уме, ни я, ни ты не знаем. И Папа не знает! И никто не знает! Один он знает!