Текст книги "Истории, которые не забыть. Избранные повести и рассказы"

Теперь же, когда Лучезар очень весело и подробно рассказал, что никакой смерти на самом деле не существует, стало намного легче. Понятней, спокойней и, конечно, радостней.

Ужасы, преследовавшие мальчика с раннего детства, теперь казались просто неприятным сном.

– Ну вот ты сам подумай, Серёжа… – Продолжал объяснять Лучезар. – Сначала ты родился, потом тебя кормили молоком и носили на руках. Затем ты научился ходить и родные водили тебя в детский сад. Потом ты пошёл в школу… Верно?

– Да. Верно.

– А кто остался в детском саду, когда ты уже пошёл в школу? Тебя ведь там уже не было?

– Не было. Но я появился в школе.

– Молодец, правильно! Так и происходит со всеми. Когда они вырастают, то уходят из одних мест и появляются в других. В новых помещениях, в новых интересных мирах. Сначала дом, потом садик, потом школа, институт, работа и так далее. И это продолжается бесконечно, как Вечный Свет солнца. Так было и раньше во все века, и так будет всегда. Я очень рад, что наконец то ты смог это понять…

– Друг мой! – Очень тихо сказал Лучезар после небольшой паузы. – Сегодня ты узнал самое важное. Это обязательно тебе пригодится. И ты это уже никогда не забудешь. А теперь тебе нужно немножко отдохнуть. Болезнь ушла, но ты ещё слаб. Поспи.

– А ты ещё будешь приходить ко мне? – Встревожено спросил мальчик. Он и правда устал от новостей, услышанных в беседе. Но успел привыкнуть к новому другу и боялся его потерять.

– Нет. Приходить к тебе я не буду. Я никогда не уходил от тебя. И не уйду.

– А где ты будешь, пока я буду спать?

– Там же, где всегда. Там, где живёт твой дедушка. Там, где живут твои воспоминания. В твоём сердце.

– Значит, ты всегда будешь со мной?

– Я всегда был с тобой. И буду всегда. Спи, малыш.

Серёжа улыбнулся.

– Лучезар! А у других живых людей тоже есть такие же друзья, как ты у меня?

– Конечно. У живых есть. У всех есть. Но не все слышат и видят нас. Многие люди обычно так сильно заняты своими мыслями, идеями, планами и делами, что не могут видеть ничего, кроме себя. Или не хотят. Они часто боятся ошибиться и пострадать, а может просто не верят, что мы всегда рядом. Им не до нас.

– Но, когда они серьёзно и опасно заболевают или сильно от чего то страдают, они опять начинают слышать своё сердце. Они откладывают почти все свои дела и оставляют только самое – самое главное. То, о чём мы сегодня с тобой поговорили. Тогда некоторые из них могут даже увидеть своих хранителей. И разговаривать с нами.

– Понимаю. Значит, раньше я просто не чувствовал тебя, пока сильно не заболел. Отвлекался на игрушки, книжки и свои мысли. Всегда чего то боялся. А ты всегда был рядом со мной. И всегда тихонько помогал мне, даже, когда я не знал об этом и не видел тебя…

– Точно. Теперь поспи. До встречи, мой маленький друг.

Я всегда был с тобой. И буду всегда.

Теперь улыбались оба.

Когда бабушка зашла в комнату, Серёжа уже спал крепким сладким сном здорового ребёнка. Она стояла у кроватки внука, сложив руки на груди. Дома опять стало спокойно, радостно и уютно.

Серёжа выздоровел, и бабушка была счастлива от этого. Сзади подошла Серёжина мама. Женщины ещё немного постояли у кроватки и тихонько вышли.

Серёжа спал до самого утра. Ночью он уже не просыпался, нервно вглядываясь в темноту соседней комнаты. Не вслушивался в прерывистое дыхание спящей бабушки.

Теперь он знал точно – смерти не существует. Его никто не бросит и не оставит одного, пока он спит. Наверное, это была первая самая спокойная ночь в его ещё такой недолгой, детской жизни. Он был счастлив тем чистым и простым настоящим счастьем, которое многие люди забывают повзрослев.

Для этого настоящего счастья не нужны были деньги, подарки, вещи, приключения или путешествия. Не нужно было всё то, о чём мечтают взрослые.

Мальчик узнал и понял, что для настоящего счастья нужно только самое – самое важное. Знать, что смерти нет. А есть только вечно живая Любовь. Которая живёт в его ещё маленьком, но добром сердце. Любовь к новому другу Лучезару, к маме, к бабушке и дедушке. Любовь ко всему вокруг. К такому красивому и простому миру, в котором он родился и живёт. Любовь ко всем людям, к свету и теплу солнца.

И ещё, он теперь точно знал, что нет ничего мёртвого. Живое всё вокруг. Ласковые лучи весеннего солнца. Распускающиеся деревья. Звенящие под окном ручейки. Живые книги на его полке. Живое небо и под ним живые дома.

Ничего не умирает и не может умереть. Просто всё постепенно меняется и взрослея переходит во что-то новое и другое. Но тоже живое, уже гораздо более мудрое и совершенное, чем прежде.

– Сейчас уже не вспомню, что снилось мне в ту ночь. – Продолжил Сергей Николаевич, отхлебнув уже остывшего чаю. – Может быть, совсем ничего и не снилось. Ведь я действительно был ещё очень ослаблен после болезни. Но зато прекрасно помню, как именно тогда проснулся. Во всех мельчайших подробностях!

– Ну и память у Вас! – Искренне удивился я.

– Дело, думаю, не в памяти. Когда я проснулся утром, всё кардинально изменилось, точнее будет сказать, абсолютно преобразилось! Моя комната, цветы на подоконнике, мои детские книжки на полке. Преобразилось буквально всё! – Мой попутчик опять умолк, видимо, без остатка погрузившись в самые яркие воспоминания того далёкого детского утра.

Мы помолчали. Поезд уже скоро должен был прибывать на конечную станцию. По коридору нетерпеливо сновали пассажиры, затем по всем купе прошла проводница, возвращая перед высадкой билеты.

Наши двое с небольшим суток пути из Москвы в Новосибирск уже не забудутся мне никогда. Может, это было просто невероятное везение, что мы с Сергеем Николаевичем проехали всю дорогу вдвоём и никто не помешал нам по-дружески занять время интересными беседами. Верхние полки нашего купе так никто и не занял. А может быть, это был великий и необъяснимый промысел судьбы.

– Когда я проснулся тем утром, изменился я сам. Поэтому и мой мир вокруг казался изменившимся до неузнаваемости. Я понял это не тогда, а уже повзрослев. – Вновь заговорил учёный. – Слова Лучезара врезались в мой наивный, чистый, ещё не захламлённый взрослой суетой, детский ум так основательно и прочно, что жизнь как бы круто повернулась ко мне всей своей самой яркой, сверкающей простотой, ясностью и красотой.

– Меня даже нисколько не расстроило и не удивило тогда, что моего дорогого Лучезара теперь не видно. Совершенно не испугало и не удивило. Я его чувствовал. Ощущал каждой своей клеточкой, каждым атомом, что он со мной. Что он везде! Во мне и вне меня. Он вокруг. Это он искрится и сияет в моих глазах!

– Я встал с постели, подошёл к окну и стал смотреть на весну. Теперь всё было живое. Доски, уложенные под сырым навесом стопкой во дворе. Ручьи, пробивающиеся через тающую грязь улицы. Даже и эта грязь была живая. Весь мой новый мир радовался и пел! Истинный восторг и торжество жизни!

– Андрей Витальевич! Знаете, как это было чудесно! Скажу больше, сейчас мне уже далеко за пятьдесят, но этот мир вокруг также удивительно сверкает, искрится и радует меня до сих пор. Я не переставал удивляться и поражаться этому ни на минуту, и учась в институте, потом и на работе в лаборатории, и после работы. И на природе и дома. За это я навеки благодарен моему Лучезару!

– Скажу Вам прямо, я не знаю теперь. Был ли это горячечный бред воспалённого ангиной детского ума? Или, может быть, это был чудесный сон на фоне слабости от болезни? Мне почти уже всё равно, что это со мной было. Главное, это открылось! Однажды, и так внезапно. И на всю жизнь!

– Понять поздно – лучше, чем совсем не понять. Но ещё лучше – понять раньше, чем будет поздно. Мне повезло. Я узнал мою правду в свои детские восемь лет. Теперь и Вы, мой дорогой попутчик, узнали…

Наш скорый фирменный поезд «СИБИРЯК», следующий по привычному маршруту «Москва – Новосибирск», прибывал на свою родную станцию столицы Сибирского края.

Остальные пассажиры уже загодя повытаскивали из своих купе чемоданы, сумки, коробки. И стояли теперь в проходе вагона у окон. Наверное, они утомились от долгой дороги, не терпелось скорее выйти на перрон вокзала.

А мы совершенно не утомились. Мы заказали себе у проводницы ещё пару чая в романтичных дорожных подстаканниках и обменялись телефонами.

Всё так и было на самом деле, как мне поведал мой новый чудесный друг.

Расставаться после такого рассказа не хотелось. Мы крепко сдружились за время пути. Сергей Николаевич возвращался с научной конференции в Москве к себе домой. В Новосибирский Академгородок, где он работал в Институте Ядерной физики. Заведовал лабораторией по изучению квантовой природы света. Как ему и предсказал его верный хранитель Лучезар.

Верю ли я ему, пожилому учёному, тоже уже пожилой писатель, возвращающийся домой из Москвы, после вручения очередной литературной премии?

Да! Верю. Каждому его слову. И тому есть две веские причины.

Во-первых, в детстве я тоже переболел тяжёлой ангиной. Примерно в том же раннем возрасте, что и Сергей Николаевич.

Скажу честно, я не видел тогда никаких хранителей, ангелов, посланников… Но в болезни и у меня в голове гудели и шумели какие-то непонятные чужие голоса. Двигалась и танцевала по комнате мебель. Качалась люстра. Изгибались книжные полки на стене. Часы тикали так громко, что я пытался затыкать себе пальцами уши. Смеялись, разговаривали и плакали цветы в горшках на окне. Правда тогда я думал, что случилось землетрясение. Я вырос на острове Сахалин, а там землетрясения были не редкость.

А во-вторых, наш дорожный чай в поезде мы постоянно закусывали очень вкусными, хоть и не бабушкиными и даже не домашними, блинчиками с тёртым сыром. Их очень любил с детства и покупал в вагоне-ресторане мой учёный попутчик. Ему специально всю нашу дорогу их пёк поездной повар, когда узнал, что Сергей Николаевич известный учёный и любитель блинов.

Этих двух фактов мне вполне хватает, чтобы поверить, что весь рассказ Сергея Николаевича не был обычным болезненным детским бредом и фантастически вымышленной галлюцинацией.

К тому же, мне самому очень-очень хочется в это верить. А раз хочется – значит, всё так и было на самом деле, как мне поведал мой новый чудесный друг.

И особенно мне радостно, что теперь и Вы, мои дорогие читатели, знаете эту, как мне кажется, очень интересную историю.

Если б я был Богом
Фантазии Живых Богов

– Ну теперь ты. – Нетерпеливо, в предвкушении умственного удовольствия, Лысый потёр ладони и приготовился слушать.

– Если бы я был Богом, – Спокойно и задумчиво начал говорить Романов. – Первым делом приготовил тазик тёплой воды, какой-нибудь самый ароматный шампунь и белоснежную мочалку средней жёсткости.

– И что? Кого ты драить то собрался, псих? – Встрял в монолог Абрек. Он оторвал свои, почти всегда пустые, холодные и равнодушные глаза от разглядывания ногтей на ногах и уставился на Романова.

– Взял бы нашу планету в руки и начал отмывать. – Медленно и негромко, но очень уверенно проговорил Романов. – Мыл бы её долго и тщательно. Крутил бы шарик в своих мягких и тёплых ладонях. Шоркал бы мочалкой с пеной до чистого скрипа. Из каждого закоулочка, из каждой дырки всю грязь бы повыковыривал. Потом менял бы воду несколько раз и полоскал шарик до полной ослепительной чистоты, чтобы благоухала ароматом шампуня и сияла, как новенькая медаль.

– Это я даже очень легко могу представить, – вступил в беседу Лысый. – Ну, а людей, зверьё, летающих и плавающих тварей куда бы ты дел? Утопил что ли?

– Я бы их сначала расчехлил, а затем вернул на чистую планету.

– Как это расчехлил? – Снова очнулся Абрек.

– Да очень просто. Освободил бы их души от их тел. Тела опять смешал бы с сырой глиной и весь такой грязный мусор, оставшийся после помывки Земли, перемешал бы в одно круглое месиво и отправил на орбиту. Типа вторая Луна. Это ведь красиво и необычно – две луны на небе. Пусть там обе кружатся, как запасной стройматериал. И на земле никакого мусора и лишних предметов.

– Погоди, Данила. Сразу куча вопросов к тебе. – Лысый почесал блестящий бритый затылок и продолжил. – Как это освободил людей от тел и всю живность? А, думаешь, им это не больно и не жестоко?

– Ну, если я Бог, то сумею, видимо, сделать это не больно для них, ведь верно? И считаю, что это абсолютно не жестоко. Потому что все страдания, вся людская боль и вся глупость на планете происходит именно от человеческих тел. От жадности, похоти, корысти и гордыни. А душам нечем гордиться. Души радоваться должны.

– Ну допустим. А как эти твои души без тел размножаться будут? Почкованием, икринки откладывать, саженцами расти или от Святого Духа плодиться? – Лысый явно заинтересовывался планом Романова всё больше и уже жаждал понять всё в мельчайших подробностях, до тонкостей, чтобы дойти до самой сути.

– А зачем? Вот скажи, Серёга, зачем им размножаться? Их ведь итак очень много. Если вернуть на планету все души, которые только тем и занимались в своих телах, что размножались десятки тысяч лет, то разве их мало? Да даже на другие пригодные планеты расселить хватит.

– Ну ты загнул! – Абрек недоверчиво посмотрел сначала на Лысого, потом перевёл взгляд на Романова, который оставался всё таким же задумчиво-спокойным и без тени сомнения. – Всех вернуть? Умерших вернуть, из рая и ада вернуть? И поселить снова на Землю?! Я бы тогда смог увидеть своего деда и даже прадеда! Здорово!

– Да. Именно так. Вот смотри, Руслан, что хочет любая душа? Радости и покоя! Верно? А что хочет тело? Не болеть, не страдать, вкусно жрать, почаще размножаться, весело развлекаться, и всего этого побольше-побольше. И чтобы получше, поярче, покрасивей, чем у других. Чтобы своё богатство с другими сравнивать, гордиться и хвалиться. Верно?

– Я думаю, не всякая душа хочет только жрать, трахаться и кайфовать. Есть люди и поумней, и подобрей, и почище. – С сомнением в голосе, даже как-то слегка обиженно ответил Лысый.

Абрек снова начал внимательно изучать ногти своих нижних конечностей. Но по его по-детски широко распахнутым глазам всё-таки было заметно, что сегодняшний разговор интересен ему всерьёз.

– Серый! Ты не внимательно меня слушал. Я говорил о телах, а не о душах. Душа не хочет размножаться, жрать и кайфовать. Любая душа хочет радостной тишины, сладкого покоя лично для себя и ещё она очень хочет, чтобы все остальные души тоже жили в радости и любви. Душа любого существа не хочет бояться, страдать, болеть и терять. А тело всегда чего то хочет, ждёт перемен, одобрения, жаждет внимания и денег, ему всегда всего мало.

– По твоему, Данила, когда все будут спокойны, довольны и счастливы, не будет войн, преступлений, убийств и всякой такой гадости, которой сейчас переполнен весь мир? – Абрек оторвался от увлекательного разглядывания зарослей курчавых волос на своих ногах и вопросительно посмотрел на Романова.

– Я думаю, да. Делить и грабить нечего, да и незачем. Все довольны, здоровы. Еды хватает, бороться друг с другом за обладание властью, вещами и удобствами нет ни смысла, ни необходимости.

– Чистая утопия! – Заключил Лысый, безнадёжно махнув рукой. – Мы это уже проходили. Братство, равенство, коммунизм. Не жизнеспособная модель. Всё равно найдётся гнида, которой захочется побольше, чем у других, покрасивей, потолще и пожирней. Ну вот, например, еда и климат. Все захотят жить в тепле, у моря, без зим, ветров и холодов. Жить сытно и подальше от соседей. А хватит на всех красивых и тёплых мест с обилием халявной еды, тепла и света? Или души тоже работать будут должны за метры жилья и кусок хлеба?

– Серёга! Ты опять забыл. Я ведь Бог! Разве я что-то не могу? Я могу всё! – Романов как-то по доброму, простодушно улыбнулся. – Зачем душе работать? Зачем душе кусок хлеба? Зачем душе квадратные метры жилья?

Душа питается добром и светом. Радостью и музыкой тишины. Шелестом листьев, ароматами цветов и бульканием звонкого ручья. Теплым ветерком и чистой родственной любовью к таким же душам. Вот питание души. И, к тому же, не все души любят постоянное тепло и жизнь у спокойного моря. Кто-то любит и горы, и луга, и снежные зимы. Ведь нет ни одной похожей души. Все разные. В этом разнообразии и есть главный кайф. Природа тоже везде разная.

Вот только при отмывании планеты от грязи человеческих построек и безумных изобретений нужно будет хорошенько избавиться от всех заборов, границ, перегородок, от всего оружия, от всех машин и механизмов. От всей многолетней застарелой гадости типа телефонов, телевизоров, компьютеров, вонючих автомашин, поездов, самолётов, дорог, нефтяных труб и угольных шахт. От всех электростанций и космодромов. В новом мире этот весь хлам ни к чему.

Абрек и Лысый заворожённо притихли, а Романов невозмутимо продолжал:

– Всё, что я перечислил, как грязь, нечистоты и отбросы – душам больше для жизни не пригодится. Для счастья вполне достаточно самое необходимое и естественное – Свет, Добро, Любовь. Это одновременно и питание, и чистая естественная среда обитания, и необходимые условия для вечного и радостного бытия.

– Теперь о животных, рыбах, насекомых, растениях и других тварных созданиях. Их новое питание тоже исключит поедание себе подобных. Света, Тепла, Добра и Любви в изобилии хватит на всех. Тигр не будет рвать на куски антилопу, чтобы прокормить себя и своих сородичей. Волкам не нужно будет пить тёплую кровь несчастной жертвы, чтобы насытить себя и свою стаю. Бывшие хищники перестанут быть опасными для других. Бывшим травоядным тоже не нужно будет поедать живые растения, траву, объедать кору деревьев, чтобы выжить. Повторяю, Света хватит на всех.

– Но перед этим всем, – увлечённо, всё больше разгораясь, продолжал Романов. – Я полностью обновлю все водоёмы, наполню их свежей, чистейшей водой. Поменяю заново атмосферу и озоновый слой. Выгоревшие и вырубленные леса вновь оживут и будут радовать взгляды всех живых существ. И обновлять кислородный запас планеты.

Жадный острый ум ученых я поменяю им на глубокую мудрость породнившихся любящих душ. Все открытия учёных умников всегда приводили только к одному. Изобретения попадали в руки агрессивных политиканов и военных. Любое новое научное открытие приводило к строительству новых планов массовых убийств. Это не мудрость, это тупость и жадность.

– А что?! Мне нравится! План нового Бога Данилы Романова предлагаю утвердить. – Лысый комично закинул обе руки за голову и сладко потянулся. – Абрек, чего молчишь?

– И мне нравится. – Сухо ответил Руслан. – Только, как на это посмотрят санитары?

Пара плохо побритых мужиков в мятых белых халатах, будто телепатически услышав через стены свои должности, вошли из коридора в палату, где на кроватях мирно расположилась троица, и направились прямо к ним.

– Ну! Что вы тут опять затеваете, идиоты? – С мрачным подозрением спросил ещё не похмелённый с утра старший смены санитаров. – Строите планы по захвату мирового господства? Или чифирь гоняете втихаря?

– Да что Вы, Семён Михалыч? Просто тихо беседуем в ожидании плановых процедур. – Заискивающе осклабился Лысый. – Чая нет, курева нет. Одна последняя радость – дружеская беседа с товарищами.

– Смотрите тут у меня! – Уже спокойно и беззлобно пригрозил старший смены. Санитары развернулись и вышли из палаты.

– Данила. А как думаешь? Твой план может когда-нибудь реально осуществиться? Вот я, если честно, не вижу в нём ни одного подвоха или ошибки. Всё чётко и без осечек. – Лысый опять в предвкушении потёр ладони.

– А нечего и думать. Он уже начал осуществляться. Всё абсолютно реально. Без подвохов и осечек. – Уверенно ответил Романов, проводив равнодушным взглядом спины ушедших санитаров.

– Как это начал? – Абрек повернул голову к говорившему и удивлённо отвесил нижнюю губу.

– Да вот так! Начал и всё. Скоро, уже совсем скоро последняя баня планеты. Всё будет сметено, уничтожено и построено заново. Люди это называют Конец Света. А я это называю Конец Тьмы. Человечество за решётками наших больничных окон само к этому идёт. И иного выхода нет.

– Слушай, Данила! Так это получается – люди сами исполняют этот план Бога? Не понимая даже, что все будут лишены тел и будут жить в новом, правильном мире?

– Лысый! Не только люди – а вообще все и всё следует плану Бога. Даже, когда это всем кажется ужасным концом. Только мало кто это понимает. Вот, например, расскажу я этот план нашим санитарам или даже умным врачам. И что будет? Мне выпишут болючие снотворные уколы. Или направят на часок погостить в буйное отделение на электрошок. Потом трое суток буду спать и гадить под себя во сне. А вы – меня мыть и проклинать. А, когда проснусь, то никаких планов в моей башке уже не останется. Поэтому лучше говорить потише, не привлекая внимание лишних ушей. Сидим, осторожненько мирно беседуем и ждём свою баланду на обед.

Двое товарищей и «Мудрый Бог» умолкли. В коридоре привычно надрывался телевизор, в дальней палате изолятора кто-то истерично орал в бреду, накрепко привязанный к койке. В закрытом отделении хронической психиатрии спёртый воздух затхло вонял мочой и лекарствами.

А за решётками больничных окон на поседевшую старушку-землю крупными хлопьями опускался пушистый, девственно чистый, белый-белый снег.

«AVI» январь 2017.