Текст книги "Адвокат"

Катя была рада поскорее уехать из Москвы. Старая квартира навевала страшные воспоминания.

Когда они вернулись в Петербург и должны были разъехаться по своим делам, Сергей наклонился к уху Катерины и нежно сказал:

– Осталась неделя, ненаглядная ты моя…

Катя рассмеялась и, укоризненно посмотрев на Сергея, сказала:

– Ох и быстро же ты, Челищев, научился людей за языки прихватывать! Я всегда поражалась твоим способностям схватывать все на лету. Не волнуйся, Сереженька, я помню, сколько дней осталось…

Челищев снова стал ездить по стрелкам и разбирать проблемы «подшефных» бизнесменов. Делал он это чисто механически – лица и события проносились словно мимо него, почти не задевая. Антибиотик видел, что с Сергеем что-то происходит, но ни о чем не спрашивал, улыбался только хитро да щурился. А Челишев этого не замечал. Он считал дни.

Из состояния любовного ступора его вывел ночной звонок Габриловича. Звонок этот раздался за три дня до наступления срока, продекларированного Катей. Сергей уже спал, поэтому он не сразу понял, кто говорит и о чем. А голос Бориса Марковича на другом конце провода просто срывался от бешенства:

– Вы мошенник, молодой человек, вы негодяй!!!

Челищев, узнав Габриловича, даже потряс головой, чтобы убедиться, что не спит.

– Борис Маркович, о чем вы, что случилось?!

Габрилович, казалось, даже задохнулся от возмущения.

– Ах ты… щенок! Он еще спрашивает, о чем я?! Где доля?

– Какая доля? – не понял Сергей.

– Какая? Ах ты… Мошенник! По такой дорожке решил пойти? На смерти родителей спекулируешь?! Смотри, не просчитайся, как папаша!

Сон мигом слетел с Челищева, он даже подскочил.

– Что?! Борис Маркович, подождите, что вы сказали о моем отце?! – Сергей закричал так, что зазвенела хрустальная люстра на потолке, но в трубке уже гудели сигналы отбоя…

Целый час Челищев напрасно пытался дозвониться до Габриловича, но дома у него никто трубку не брал – либо был отключен телефон, либо Борис Маркович звонил не из дома.

Сергей, пометавшись по квартире, решил позвонить Катерине. Она, видимо, спала и сняла трубку лишь на одиннадцатом гудке:

– Слушаю…

– Катя, привет, это Сергей!

– О Господи, Сережа, ты знаешь, сколько времени? Ну что за нетерпение такое, ты же взрослый мужик, – похоже, Катя решила, что Сергей решил позвонить ей среди ночи, чтобы напомнить, сколько времени осталось до назначенного ею дня.

– Да нет, Катюха, я не за этим… Слушай, сейчас был очень странный звонок от Габриловича…

И Сергей подробно пересказал ей свой разговор с Борисом Марковичем. Катя, не перебивая, выслушала его, сказала, что все поняла, что такие разговоры по телефону лучше не вести, и предложила все обсудить вечером у Степаныча. Сергей ничего возразить ей не смог, и Катерина повесила трубку.

Вечером следующего дня по дороге к Степанычу Челищев, сидя за рулем «вольво», слушал «Маяк». В блоке новостей комментатор вдруг выдал информацию, от которой Сергея чуть не вынесло на тротуар.

«…примерно в 17.15 в подъезде собственного дома был обнаружен мертвым председатель правления „Лесобанка“ Борис Габрилович. По поступившей в нашу редакцию информации, причиной смерти стали два выстрела из пистолета ТТ в спину и в затылок. Пистолет убийца бросил рядом с трупом, что позволяет сделать вывод о высоком профессиональном уровне киллера… Партия экономической свободы немедленно выступила с заявлением, текст которого буквально несколько минут назад был передан в нашу редакцию…»

Оттолкнув стоявшего у дверей Гуся, Сергей буквально ворвался в кабинет ресторана и с дикими глазами крикнул сидящим за столом Кате и Антибиотику:

– Габриловича убили! Сегодня в Москве застрелили… «Маяк» только что передал!

Катерина ахнула и прижала руку ко рту. Виктор Палыч отреагировал более спокойно. Он хмыкнул, откинулся в кресле и, покачав головой, протянул:

– Быстро, однако…

– Что значит «быстро»?! Виктор Палыч?! Что значит «быстро»?! Что вообще происходит?

Антибиотик посмурнел лицом и предостерегающе поднял руку:

– Ты, Сережа, голос-то попридержи, я тебе не Гусь, чтоб на меня гавкать!

Челищев шумно выдохнул и, не снимая куртки, уселся за стол, всем своим видом демонстрируя ожидание объяснений.

Виктор Палыч недовольно посопел, усмехнулся и начал говорить:

– Габрилович, царствие ему небесное, когда-то работал со мной. И обижаться на меня ему не за что – все у нас было по-людски и по справедливости… Только жадность человека границ не знает – перевели Бориса Марковича в Москву, плюнул он на наши отношения и переключился на Гургена. Слыхали про такого, молодежь?

Катя страшно побледнела, а Сергей неуверенно кивнул.

– Гурген… Это отдельная история, и вам тонкости наших отношений без нужды. Человек он серьезный. Катерина Дмитриевна, если захочет, может это тебе, Сережа, подтвердить… Без Гургена Габриловичу банка было бы не видать, как своих ушей. М-да… Но за все, как известно, нужно платить… И я полагаю, что Габрилович обязан был выдачу всех крупных кредитов согласовывать – желающих-то много, и за большие кредиты часть денег наличкой всегда кредиторам отдают… А в нашем случае Борис Маркович, судя по всему, решил скрысятничать[33]33
  Крысятничать – скрывать (жарг.).


[Закрыть], понадеялся на быстрый возврат, на то, что никто ничего не узнает… А такое не прощается…

Сергей поднял голову:

– Но Габрилович кричал на меня, обзывал мошенником и спрашивал, где доля…

Антибиотик пожал плечами:

– Похоже, он откуда-то узнал, что ты работаешь со мной… И решил, что наш кредит с самого начала планировался как «кидок». Вот нервы у него и сдали…

Челищев в упор посмотрел на Антибиотика.

– А на самом деле… «кидок» предполагался или нет?

Виктор Палыч вздохнул и долго молчал. Потом покачал головой и, хмыкнув, ответил:

– Странный ты парень, Сережа… Смотря что называть «кидком». Кредит был оформлен официально – на бумагах с печатями, – все как положено… и никто эти деньги красть, как ты понимаешь, не собирался… Но вот насчет его доли в восемь процентов налом… Честно тебе отвечу: окончательного решения – отдавать эти деньги или нет – у меня не было. Мне хотелось подождать, посмотреть, как наш проект раскрутится, какую прибыль даст… Глядишь – и повторили бы операцию, да и покрупнее…

Сергей перевел глаза на Катерину, она его взгляд не выдержала и повернулась к Антибиотику, словно ища поддержки. Челищев помотал головой, словно от боли, и снова уперся глазами в холодный взгляд Виктора Палыча.

– Но ведь он мне поверил… А я, получается, его под пули подвел…

Антибиотик вскинул руку, словно останавливая Сергея:

– Стоп-стоп-стоп! Под пули он себя подставил сам, через жадность свою и через нежелание делиться… Сделал бы он все как положено, рассказал бы о предложении кому надо – тебя бы как космонавта проверяли, вместе с Либманом и Катей… Но он этого не сделал – потому что хапнуть хотел один, на себя…

Сергей медленно встал.

– А вы, значит, Виктор Палыч, все это заранее предусмотрели?

Антибиотик по-волчьи оскалился, вроде как улыбался… Сергей заметил, как вздрогнула от этой улыбочки Катерина…

– Я, Сережа, не Господь Бог, все предусмотреть не могу… Определенный расчет на тебя был, не скрою… Ну и что? Бизнес – вещь жестокая, и те, кто в эти игры играет, – не пионеры на полянке. И не смотри так на меня, не стоит… Каждый человек – всегда сам причина своих несчастий. А уж тем более Борис Маркович… О покойниках плохо не говорят, но, я думаю, у многих были резоны с ним посчитаться. Поговаривали, стучал покойник на Комитет, как и все порядочные евреи. Что там с ним на самом деле случилось – Бог разберет и рассудит. Но ты себя не терзай, твоей вины здесь нет. И хватит об этом. Отдохни и расслабься.

Челищев медленно, словно смертельно устав, побрел к выходу из кабинета. У самой двери он оглянулся:

– Габрилович что-то знал про моего отца…

Виктор Палыч вздохнул. Видно было, что и ему этот разговор стоил нервов и сил.

– Может, и знал. А может, просто так базланил, со злобы. У мертвого, как известно, не спросишь…

– Да, – сказал Челищев. – Не спросишь.

И, ссутулившись, вышел из кабинета.

На протяжении всего их разговора Катерина не проронила ни слова. Когда Сергей закрывал за собою дверь, она сидела бледная, опустив взгляд в тарелку…

На улице Челищев постоял немного, посмотрел на затянутое облаками черное небо, потом сел в машину, положил руки на руль и опустил на них голову. Он просидел так долго и открыл глаза, лишь когда правая передняя дверь машины открылась, пропуская внутрь салона Катю. Они закурили, помолчали. Катерина не выдержала первой. Глядя прямо перед собой, она сказала срывающимся голосом:

– Я не знала… Я не думала, что так получится… А если бы знала, что рядом с Габриловичем стоит Гурген, то вообще ни за что бы в Москву не поехала…

Ее вдруг как прорвало. Закрыв глаза руками, она начала рассказывать Челищеву про Гургена и про ту роль, которую он сыграл в ее жизни. Она говорила долго, голос ее под конец прерывался все чаще, а закончив рассказ, Катя не выдержала, уткнулась лицом Сергею в грудь и зарыдала. Челищев обнял ее и начал медленно гладить рукой по волосам.

– Тише, тише, родная моя… Все уже прошло, все позади, ничего не бойся… А занятный старикан этот Виктор Палыч… Интересно, что бы с нами в Москве было, если бы Габрилович сразу рассказал все Гургену?.. – Катя не ответила, только еще крепче прижалась лицом к его груди. Они долго сидели молча, думали каждый о своем и не видели, как из маленького окошечка в двери кабачка наблюдают за ними злые глаза Гуся. А до назначенного Катей срока оставалось два дня…

Сергей не спал всю ночь, вспоминая свой разговор с Антибиотиком, его волчью усмешку и холодные глаза. Челищева не покидало чувство, что Виктор Палыч что-то недоговаривает, таит в себе какое-то знание. А знание это касается смерти Челищевых-старших… Сергей сам не мог объяснить себе, откуда пришло к нему это чувство. Он лежал на диване, курил и думал: «Так, давай все сначала… Габрилович, предположительно, узнает, что я связан с Антибиотиком, решает, что весь наш кредит – „кидок“, срывается и звонит мне. Упоминает отца в странном контексте… Бросает трубку… Я звоню Катерине – она звонит Антибиотику… Габрилович звонил мне в два часа ночи, а примерно в семнадцать ноль-ноль того же дня его убивают… При всем желании Антибиотик не мог успеть организовать это убийство… Хотя – до Москвы хорошим ходом часов девять езды… Даже меньше… Но ведь нужно приготовиться, обставиться. С другой стороны, его мог убрать и Гурген… Но что все-таки Габрилович мог знать об отце?.. Катерина, похоже, и впрямь ничего не знала… Катенька моя родная, куда же ты влипла… И я вместе с тобой. И Олег… Олег… Господи, ну что же делать?!»

Сергея просто корежило от противоречивых чувств. С одной стороны, он очень хотел, чтобы Олег поскорее вышел из «Крестов», потому что Званцев был, пожалуй, единственным человеком, которому он мог попытаться рассказать все. Но Катя… Как же быть с ней?

«Во что же мы влипли с вами, ребята…»

Он забылся тяжелым сном лишь под утро. И почти сразу его разбудил телефонный звонок. Тряся тяжелой головой от выкуренных за ночь сигарет, Сергей снял трубку и разбитым голосом сказал:

– Да, слушаю.

– Это Катя. – Ее голос тоже был полон бесконечной усталости.

– Что случилось, родная? Ты решила сократить сроки?

– Нет, – Катя не приняла шутки. – Я по другому поводу. Сегодня в двенадцать выпускают Олега. Следователь все-таки принял решение об изменении меры пресечения…

Челищев нашарил последнюю сигарету в пачке и закурил. С минуту оба молчали. Потом Сергей спросил:

– Ты… знала?.. Когда срок назначала? Знала?

– Нет, Сережа, не знала… Но какое это теперь имеет значение…

День выдался не по-декабрьски солнечным и светлым. На набережной у «Крестов» было многолюдно. У «Крестов» всегда много народа: кто передачи принес, кто кричит, переговариваясь с теми, кто сидит. Но в этот день у следственного изолятора творилось настоящее столпотворение – не меньше десяти иномарок дополнялись «девятками» и «восьмерками». Окруженная свитой быков, с огромным букетом роз напротив проходной стояла Катя. Челищев придерживал ее за локоть и старался не видеть заплаканных Катиных глаз. Несмотря на многолюдность, было почему-то тихо, смолкла даже «голосовая почта»… Сергей смотрел на двери тюрьмы и думал о том, сколько уже десятилетий подряд каждый день к этим воротам приходят люди – чтобы встретить родных. Друзей и любимых… А сколько из тех, кто приходил встречать, так никого и не дождались… От грустных мыслей его оторвал знакомый веселый голос:

– Ну вот и свиделись!

Званцев был в той же кожаной куртке, в какой Сергей видел его последний раз. Он мало изменился, разве что побледнел да морщин вокруг глаз прибавилось… Катерина на деревянных ногах качнулась к Олегу, отдала ему букет, а потом вдруг страшно, в голос, зарыдала… И братва вокруг сразу же, как по команде, весело загомонила, задвигалась. Каждый старался протиснуться к Олегу поближе, хлопнуть его по плечу или пожать руку. Олег улыбался, пожимал протянутые руки, левой рукой прижимая к груди рыдающую жену. Наверное, он считал, что это – слезы радости… И кто знает, ошибался он или нет… Кто из мужиков может понять женские слезы? Разве что «голубые»…

– Серега, здорово, братишка! Ух ты, какой стал, я тебя и не узнал сразу… Говорят, на Адвоката уже откликаешься? Братишка ты мой!

Сергей глянул в радостные глаза Олега, шагнул ему навстречу, и Олег обнял его правой рукой, продолжая левой прижимать к себе ревущую Катерину. Они долго стояли так, обнявшись втроем, а вокруг гомонила братва.

Наконец Катерина немного успокоилась и оторвала от груди Олега свое зареванное лицо:

– Олежа, ты, наверное, голоден?

Олег расхохотался:

– Свобода, Катенок, свобода! Десять минут свободы заменяют килограмм сметаны!

Званцев обернулся к Челищеву и, улыбаясь, спросил:

– Ну что молчишь, братишка?.. День-то сегодня какой?!

Сергей, пряча глаза, ткнулся лбом в плечо Олега и тихо сказал ему:

– Я рад. Рад, что все кончилось!

– Кончилось? – Олег заразительно расхохотался. – Все только начинается, Серега. Теперь, когда мы все вместе, – такое замутить можно…

К Званцеву протиснулся Толик-Доктор:

– Босс, наши «Венецию» сняли, хань готовится.

Олег нетерпеливо отмахнулся:

– Да какая «Венеция», я тюрягой насквозь пропах!..

Но Катерина негромкой фразой остановила его:

– Насчет «Венеции» Виктор Палыч распорядился… Сам туда к половине четвертого подъедет…

Улыбка Званцева немного увяла, он вздохнул и кивнул головой:

– Ладно, тогда поехали домой – мыться, бриться, переодеваться. Серега, не прощаюсь, увидимся в «Венеции». Братва, спасибо за встречу, через три часа жду всех!

Званцев взял у Катерины ключи от «мерседеса», подкинул их на ладони, подошел к машине, любовно погладил стойку и сел за руль. Как только Катя села рядом, «мерседес» взвизгнул покрышками и рванул по набережной. Так же быстро и с теми же повизгиваниями колес моментально разлетелась братва. Из встречавших Званцева перед «Крестами» остались лишь Сергей и два адвоката Олега – Бельсон и Сергеев. Ухоженные и респектабельные адвокаты производили впечатление родных братьев, хотя один был кучерявым брюнетом и евреем, а второй – лысым и русским. Сергеев посмотрел вслед умчавшимся машинам и с легкой обидой в голосе сказал:

– Вот она, человеческая благодарность – им не до нас… А ведь вроде бы поработали мы славно…

Бельсон усмехнулся и взял Сергеева под руку:

– Да брось ты кукситься… Поехали, опрокинем по граммулечке… Не желаете с нами, коллега?

До Челищева не сразу дошло, что вопрос адресован ему.

– А? Нет, спасибо… господа.

И, раскланявшись с адвокатами, Сергей медленно пошел к своему «вольво».

До начала банкета в «Венеции» Челищев бесцельно кружил по городу, непрерывно курил и терзался одной-единственной мыслью – что происходит сейчас между Катей и Олегом? Он сам не заметил, как вырулил на Кировский, и лишь потом, поняв, что едет к их дому, выругался и развернул автомобиль.

В «Венеции» собрались все «сливки» бандитского Петербурга: Миша-Стреляный со своей свитой, Ледогоров, братья Рыбаковы, бывший вор в законе Слава Поленников (с одноименным погонялом – Полено), братья Ивановы, Азамат, Ноиль-Белый, Саша Кучерягин и многие, многие другие. Все чувствовали себя уверенно и комфортно: мужчины – в дорогих костюмах и золотых цепях, женщины – в мехах и бриллиантах. Когда приехали Олег с Катериной, Сергей уже толкался среди встречающих, пожимал руки и, так сказать, общался. Не успели Званцев с супругой войти в зал – цыганский хор грянул древний «хит»: «К нам приехал наш любимый Олег Андреич дорогой». Пока Олег выпивал поднесенную рюмку водки, Челищев впился взглядом в Катино лицо. Но по нему ничего нельзя было понять: было у них что-то с Олегом – не было… Рассаживались долго, и официанты сбились с ног, отодвигая и придвигая стулья. Челищеву досталось место между Катей и Стреляным. Правее от Кати сидел Олег, а дальше один стул был свободен – он явно предназначался Антибиотику, который появился ровно в половине четвертого – одновременно с боем часов…

Тостов было много – за дружбу, за верность, за тех, кого ждут, и за тех, кто ждал… Сергей опрокидывал в себя рюмку за рюмкой, опьянеть никак не мог и все пытался поймать Катин взгляд, чтобы попытаться прочесть в нем ответ на мучивший его вопрос. Но Катя от него все время отворачивалась, Сергей начал заводиться и получил под столом легкий толчок коленом – мол, уймись, прошу тебя, люди же кругом… Примерно через час после начала обеда слово взял Антибиотик. Когда он встал, держа в руке бокал своей любимой «Хванчкары», стало очень тихо. Виктор Палыч обвел взглядом присутствующих и негромко начал:

– Есть одна старинная французская легенда: злая девушка сказала парню, который был в нее влюблен: «Иди, вырви сердце у своей матери и принеси мне. Докажи мне свою любовь!» И он пошел, убил мать и взял ее сердце. Но когда бежал со своим подарком к возлюбленной, споткнулся и упал. А материнское сердце и говорит: «Не больно ли тебе, сыночек, не расшибся ли ты…» Понял парень, что истинная любовь была лишь у той, которую он убил, – у матери, зарыдал, пошел и утопил свою жестокую красавицу… Так выпьем же за истинную любовь и дружбу, за наше братство, за то, чем мы сильны, за бескорыстную помощь и поддержку друг другу всегда и всюду!

Зал зашумел от странного тоста Антибиотика. Сергей почувствовал, как напряглась Катерина, увидел недоумевающий взгляд Олега, обращенный к Виктору Палычу. А Антибиотик, выдержав театральную паузу, наклонился к Олегу, чокнулся с ним, потом с Катериной, неожиданно улыбнулся и крикнул:

– За вас, дорогие мои! Горько!

Все сразу зашумели, захохотали, задвигали стульями. Олег тоже рассмеялся, выдохнул с каким-то подсознательным облегчением, потому что в тосте-легенде Антибиотика почудился ему непонятный намек. И, кстати, не ему одному почудился. Пока Олег под одобрительные выкрики братвы целовался с Катериной, Челищев сидел, опустив взгляд в тарелку. Подняв голову, он перехватил насмешливый взгляд Гуся с другого края стола. Впрочем, Гусь тут же отвернулся… Через несколько минут Антибиотик откланялся, и гомон в зале резко усилился. Челищеву сидеть было уже невмоготу, он опрокидывал в себя новые порции водки, а она все никак не брала…

Он уже собирался встать, попрощаться с Олегом и Катериной и, сославшись на головную боль, уйти, как вдруг в зал ворвались автоматчики в масках и синей милицейской форме. Они быстро взяли под прицел весь зал, три овчарки рвались с поводков и лаяли. Появление милиции казалось таким же невероятным, как прилет марсиан, и Сергей даже зажмурился, чтобы проверить – не начались ли у него пьяные галлюцинации… Но все происходило наяву. В центр зала вышел Степа Марков и громко сказал:

– Спокойно, граждане, проверка документов! У кого есть паспорта – все будет нормально. А вам, гражданин Званцев, придется проехать с нами…

– Да ты че, мент, ополоумел? – взорвался Олег. – Я только из «Крестов» вышел!

– Туда и вернешься. – Пока Марков объяснялся со Званцевым, омоновцы в масках уже начали шмонать собравшихся, с видимым удовольствием укладывая некоторых из них лицом в пол.

Челищев решил, что пора и ему вмешаться в этот странный спектакль:

– Что происходит? Я – адвокат Званцева!

Марков мельком, как на незнакомого, взглянул на Сергея:

– Вам тоже придется проехать с нами, гражданин адвокат.

– Это на каком же основании?

– Да на законном, на каком же еще… – Степа достал из кармана сложенный лист бумаги: – Вот постановление об аресте Званцева Олега Андреевича, а к вам, господин адвокат, у нас несколько вопросов имеется…

– Никуда я не поеду, – мотнул головой Сергей.

Марков пожал плечами и бесцветным голосом ответил:

– Неповиновение властям неразумно и чревато последствиями. Как адвокат, вы должны это знать.

Сергей сжал кулаки и прорычал, как выплюнул:

– Ну что ты пыжишься, Степа, смотри не лопни!

Марков чуть поджал губы, но тона не изменил:

– Вы оскорбляете государственного служащего при исполнении им служебных обязанностей. Я предупреждаю вас в последний раз…

В разговор вмешалась очнувшаяся от шока Катерина. Она вскочила со стула, схватила одной рукой за рукав Олега, другой – Челищева и с невыразимым презрением бросила:

– Меня, очевидно, вы тоже пожелаете забрать с собой, господин милицейский начальник, или как вас там?..

Степа взглядом ее не удостоил.

– Забирают, мадам, в вытрезвитель. А мы доставляем. Ваша персона нас пока не интересует. И хватит разговоров. Поехали!

Омоновцы ушли, уводя с собой Олега, Сергея и еще человек восемь из молодых быков, оставив в зале растерянных цыган и тяжело молчавших гостей. Когда двери за милицией закрылись, Стреляный вскочил и запустил им вслед фужером.

– Мусорня вонючая! Лишь бы радость людям обосрать!

Всех задержанных в «Венеции» доставили на третий этаж Литейного, 4, где располагалось воспетое Александром Невзоровым ОРБ.

В коридорах ОРБ царила привычная рабочая атмосфера. На стульях лицами к стене на расстоянии полутора метров друг от друга сидели человек десять крепких парней явно бандитской наружности. У некоторых, видимо, для надежности, и ноги были скованы никелированными кандалами, причем их цепочки были пропущены через ушки двухпудовых гирь. В конце коридора лицами в пол лежал пяток лиц пресловутой «кавказской национальности». Над ними стояли трое громил в масках с прорезями для глаз и в бронежилетах. Громилы прохаживались мимо задержанных, давая им понять, что в этой ситуации жаловаться на судьбу и родную милицию, пожалуй, не стоит.

Сергей, шагая по знакомым коридорам, чуть было не стал раскланиваться с бывшими коллегами, но вовремя вспомнил, что последний раз на этом этаже он был в несколько ином качестве. Попадавшиеся навстречу оперативники выглядели достаточно колоритно: одни, подражая киношным американским детективам, щеголяли в мятых костюмах и нечищенных ботинках, другие, частично одетые в камуфляжную форму, куда-то неслись с короткими автоматами в руках, третьи, в спортивных штанах и оттопыривающихся под мышками кожаных куртках, смахивали на приезжих бандитов средней руки.

Всю привезенную из «Венеции» группу в коридоре поставили лицами к стене, в том числе и Сергея. Олега через несколько минут увели в какой-то кабинет, остальные стояли молча и ждали.

– Ба, какие люди! – услышал Сергей знакомый голос, и в тот же момент его запястья охватили холодные кольца наручников. Повернув голову, Челищев увидел осклабившуюся физиономию Валеры Чернова.

– Какая встреча!

Чернов поддернул скованные наручниками руки Сергея вверх, так что тот стукнулся лбом о стену.

– Ну что же ты, птичка, не поешь? А? Кому из нас коров пасти, кому в ментовке работать? Что молчишь, мразь?

Челищев катнул желваками и, стараясь остаться спокойным, сказал:

– Что ты творишь, Чернов?! Я – адвокат, удостоверение в кармане. Сними «браслеты» – неровен час, следы останутся, я завтра в травмпункт пойду, тогда в прокуратуре объяснишься.

– Ой, напугал-то как! Травмпункт, прокуратура… Да ты пьяный, от тебя водярой несет, падал, наверное, все время на гололеде. А объяснимся мы с тобой не один раз, и не в прокуратуре твоей сраной.

Челищев скрипнул зубами и отвернулся к стенке.

– В чем дело? – К ним подошел Степа Марков. – Чернов, ты что тут цирк устраиваешь?

– Да вот, Степа, старого знакомого встретил. Не ожидал. Я чего подошел-то. Равиль Абдурахметович интересовался, нет ли чего любопытного для его коллекции?

(Начальник 17-го отдела ОРБ Равиль Панин собирал забавную коллекцию из безделушек, отобранных у бандитов, – были в ней фальшивый доллар с членом вместо портрета президента, фигурка Деда Мороза, опять же, с выдвигающимся членом и прочая похабень. Равиль Абдурахметович свою коллекцию любил и постоянно заботился о ее пополнении.)

– Нету ничего. Сними наручники, – резко ответил Марков.

Чернов ухмыльнулся, однако наручники снял с Сергея и пошел по коридору, покручивая их на указательном пальце.

Челищев повернулся к Маркову и начал растирать запястья:

– Да, Степа, меняются времена. Рассказал бы кто такое мне четыре месяца назад – в лицо бы плюнул…

– Я бы тоже плюнул в глаза тому, кто сказал бы мне, что мы с тобой по разные стороны баррикад окажемся, – усталым голосом сказал Марков. Челищев усмехнулся:

– Опять ты про свои баррикады… Пусть тебя утешит то, что на одной баррикаде с тобой такие вот… попугаи. – И Сергей кивнул вслед уходящему Чернову. – Он-то что здесь делает?

– Перевели к нам два месяца назад. Усилили, так сказать, – машинально ответил Марков и тут же оборвал себя: – Ладно, хватит лирики, пойдем, напишешь объяснительную и гуляй, куда хочешь.

– Объяснительную? – удивился Сергей. – О чем, Степа? Ты не перегрелся ли? О том, что я был в ресторане? Может, это ты мне объяснительную напишешь, на каком основании вы меня сюда приволокли?

Марков промолчал, а потом его вдруг прорвало:

– Серега, очнись, что ты делаешь, с кем ты? Ты ведь толковый мужик…

– Ты лучше посмотри, с кем ты, Степа!

Марков и Челищев яростно смотрели друг на друга и тяжело дышали, но говорили вполголоса, потому что вокруг были люди.

Степан выдохнул в лицо Челищеву:

– Я на державу работаю, и если хотя бы парочку таких уродов, как Званцев, на лесоповал отправлю – значит, не зря землю топчу!

– Да кого тебе дадут отправить, Степа? Ты что, слепой? И, кстати, на каком основании вы задержали моего клиента Званцева?

– На основании предъявленного ему обвинения по новому эпизоду той же сто сорок восьмой! Мы теперь тоже грамотные стали – пару эпизодов всегда в загашнике держим! Вы своих братков вытащите за бабки, а мы их опять туда!.. И до босса твоего доберемся, так и передай ему.

– А я тебе не курьер, чтобы передавать. Отмечай мне пропуск, Степа, и не дури. Я уже два с половиной часа как задержанный… Не нарывайся на неприятности! Я все же адвокат…

– Ну-ну, иди, Робин Гуд херов!.. Только я тебе на прощание одну вещь скажу, чтобы ты так не радовался. Помнишь, ты просил меня о Михаиле Касатонове справки навести? О пареньке, которого взяли по делу твоих родителей? Так вот – он состоял в группировке твоего Званцева, конкретно – под Винтом ходил.

– Врешь! – Челищев, забывшись, схватил Маркова за грудки, но тот с силой отбросил его руки. – Я тебе не верю, Степа, ты это специально так говоришь, от злости!

– Верить или не верить – это ваше право, господин Челищев. Я вам все сказал! Пропуск вам сейчас вынесут и до постового проводят.

Марков, не прощаясь, повернулся и пошел к своему кабинету.

Выйдя из Большого дома, Сергей долго ловил машину и, поймав, поехал обратно в «Венецию». Но ресторан был закрыт, все гости уже разошлись. Сев в свой автомобиль, Челищев рванул на Петроградскую, к Катерине. Она, конечно, не спала, ждала… Кого она ждала? Наверное, обоих.

– Ты… – Катя отступила в прихожую, пропуская Сергея в квартиру. – А где Олег? Что с ним?

Челищев вздохнул:

– Ему предъявили обвинение по новому эпизод у… В ОРБ страхуются, видно, догадывались, что могут выпустить…

Катя прошла в гостиную и опустилась на диван.

– Господи, как я устала от всего этого… – И она спрятала лицо в ладонях.

Сергей сел рядом, стал легонько поглаживать Катю по волосам. Постепенно его поглаживания становились все более сильными, он начал нежно целовать ее лицо. Она не сопротивлялась, но оставалась напряженной. Рука Сергея проскользнула в вырез Катиного халата, и ее грудь легла в его ладонь. Катерина застонала, раскрыла губы навстречу Сергею, и началось безумие… Первый раз Челищев вошел в нее прямо на диване, даже не успев толком раздеть Катерину. Она стонала, выгибалась под его руками, и оба они кончили очень быстро, почти одновременно. Катя закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Плечи ее судорожно вздрагивали. Она не сопротивлялась, когда он ее раздевал. А когда он, сбросив с себя все, понес ее в ванную, она обхватила его шею и начала его исступленно целовать. Вышли они из ванной нескоро, и Сергей искренне надеялся, что их крики и стоны не переполошили соседей и те не стали вызывать милицию, решив, что за стенкой кого-то убивают. Никогда еще ни с одной женщиной Сергею не было так хорошо, да, пожалуй, слово «хорошо» не могло передать и сотой доли переполнявшего его восторга. Сергей отнес ее в спальню, положил на кровать и начал целовать Катин живот, опускаясь все ниже, пока она снова не начала постанывать и двигать бедрами в такт движениям его языка, а потом она почти закричала, дернулась и быстро нашла своим ртом изнемогающую плоть Сергея, и он, кончая, перестал воспринимать действительность, словно распался на миллиарды частиц… Ощущение блаженства было настолько сильным, что где-то рядом замаячил призрак смерти, но Челищеву было не страшно, и, когда сознание стало понемногу возвращаться, он застонал обиженно, потому что хотелось ему навсегда остаться там, где он только что побывал, а возвращаться в реальный жестокий мир было больно до слез.

Очнувшись, Сергей увидел, что Катя лежит навзничь на скомканной простыне и то ли смеясь, то ли плача бормочет что-то странное, словно в трансе:

– Бог троицу любит, воистину говорят: «Бог троицу любит»…

Он привлек ее к себе, поцеловал и тихонько спросил:

– Какую троицу, о чем ты, ненаглядная моя?

Катерина встрепенулась, словно отходя от сна, и, смутившись оттого, что Сергей подслушал ее мысли, спрятала лицо у него на груди.

– Да это я так, о своем…

Но Сергей не отставал, продолжая расспрашивать, и тогда она, глубоко вздохнув, ответила:

– Ты, Сереженька, третий мужчина в моей жизни. И никогда до этого мне не было так… Я чуть до обморока не дошла с тобой. Вот потому и подумалось мне, что – правду говорят: Бог троицу любит…