Текст книги "Развал/схождение"

Глава четвертая

Санкт-Петербург, 4 ноября, чт.

Утром красного дня календаря, когда все прогрессивное «россиянское» человечество готовилось приступить (а на Дальнем Востоке – давно приступило) к отмечанию Дня Народного Единства (здесь – в деле борьбы с польскими интервентами), решальщики прикатили в вымерший офис «Магистрали».

Прикатили на встречу, как нетрудно догадаться, с Брюнетом. Каковой нынешнего праздника душою не принимал, предпочитая продолжать «празднично бухать» по старинке – то бишь седьмого числа.

– Востриков служил в ОБЭПе, где специализировался на мошенничествах. В частности, вел дела по предсказателям, гадалкам, целителям и прочей нечисти. И, что естественно, за годы службы обрел весьма качественные знания по предмету. Засим, когда его сократили, решил «поработать по специальности».

– А за что сократили?

– Специально я не выяснял. Но, учитывая, что на пути из милиции в полицию экономический блок терзали, кроили и перекраивали больше всего, в своем горе Востриков был не одинок… Хотя «горе» сие относительное, поскольку зарплата среднестатистического мага всяко выше, чем у среднестатистического полисмена.

– Не «всяко», а на порядок выше! – внес поправку Леонид, вкатывая в директорский кабинет столик на колесиках, сервированный для кофейной церемонии. Так как у брюнетовской секретарши Аллочки сегодня имел место быть законный выходной, часть ее функций Купцов добровольно взвалил на себя. – Кстати, неплохо бы коньячку? В смысле – к кофе.

– Посмотри в баре, там должен был оставаться «Наполеон». Если, конечно, вы же сами его не вылакали.

– Обижаете, Виктор Альбертович. Мы без спросу никогда ничего не…

– Ладно-ладно, – нетерпеливо отмахнулся Брюнет и поворотился обратно к Петрухину. – Ну-ну, и что Востриков?

– А Востриков открыл частный магический салон на дому, зарегистрировав себя в качестве ИП: «Когда хлеба не стало – бабушка ворожить стала». Кстати, магические причиндалы, которые он давеча продемонстрировал нашей Яне Викторовне, любовно собирались им в качестве вещдоков. А по уходу на гражданку – банально стырены.

– Однако и нДравы в вашем богоугодном заведении!

– Да ладно. Как будто в вашем лучше?

– Всё это, безусловно, очень интересно, но сейчас персонально меня куда больше волнует история с Глинским. Этот Серафим-Востриков – он что, всего лишь вытягивал бабки с этой гламурной сучки Ольги?

– Вытягивать-то он вытягивал, – покачал головой Петрухин. – Так же как и с иных прочих. Но есть там один любопытный момент. Который очень уж красиво укладывается в выстраиваемый нами пазл.

– Что за момент? – насторожился Виктор Альбертович…

Флэш-бэк

Идет третий час общения инспектора Петрухина с магом Серафимом. В данный момент они сидят за кухонным столом друг напротив друга, разделенные початой бутылкой виски, двумя стаканами и тарелками с нехитрой, на быструю руку наструганной снедью.

Давно и плотно «забратавшиеся» собеседники уже изрядно захмелели. А давно и плотно «забратавшиеся» Купцов с Яной уже изрядно измучились. Дожидаючись возвращения коллеги из глубокого вражеского тыла.

– Знаешь, брателло, а ведь я поначалу решил, что ты работаешь в связке с Глинской.

– Не понял. Обоснуй обоснование?

– Обана… Обосна… но-новываю. Типа, она, Глинская, поставляет тебе клиенток из своего окружения.

– А какое у нее окружение?

– Навроде мадам Нарышкиной. Короче, из Клуба первых жен.

– Как-как ты сказал? А чё? Витиевато! Я бы даже сказал – вычурно… Нет, брателло, это ты маху дал. У меня здесь, – Серафим достает из заднего кармана записную книжку и сотрясает ею прокуренный воздух, – знаешь, сколько таких вот идиоток Глинских? А принцип «сарафанного радио» никто не отменял. Так что мне посредники без надобности. Тем более такие.

Произнося последнюю фразу, Серафим мрачнеет.

Что не ускользает от внимания, даром что вдатого, Петрухина.

– А «такие» – это какие?

Маг задумывается…

– Понимаешь, эта Глинская… Короче, сука она!

– А чё? Витиевато сказал.

– У меня сложилось впечатление, что на самом деле ей абсолютно по фигу здоровье ее мужика. Кстати, ему, по ходу, действительно скоро – кранты.

– Погоди, я не понял? А зачем же тогда она к тебе и ты к ним… ходите? Смысел тратить такие деньжищи?

– Вот и я все думаю: в самом деле – зачем? Ходит регулярно, словно бы повинность отбывает. Но при этом порой так зыркнет, что…

– Что?

– Ощущение – словно бы она меня насквозь видит. Смотрит, и в глубине души глумится. Дескать, давай-давай мели, Емеля…

– Даже так?

– Даже и не так. И еще! Мне оно, конечно, ехало-болело, что там мои клиентки в сумочках носят.

– И что же они носят?

– Хм… возможно, я нарушаю некую корпоративную этику…

– Да хорош уже телиться! Телись! Бр-р, в смысле – колись!

– Короче, только тебе! Как бывший опер бывшему оперу.

– Могила!

– Цыц! К ночи – не поминай!

– Пардон.

– Короче, один раз эта сучка Глинская полезла в сумочку за деньгами и свистанула упаковку таблеток. Лекарство это – наркота лютая.

– Ты это точно знаешь?

Серафим посмотрел на Петрухина печальными, словно бы временно протрезвевшими глазами:

– Когда у меня мать от рака угасала, я куда только не обращался, чтоб такие обезболивающие достать. Но! Даже мне, с моими бэховскими корочками… Только в стационаре, под строжайшим надзором и сугубо в гомеопатических дозах. Вот я и меркую… На хрена этой Глинской такие штуки, и где она их брала? Хотя… За ихние бабки – луну с неба достанешь…

* * *

– Выходит, Федька всё? На ладан дышит? Только за счет наркоты и держится? – мрачно умозаключил Брюнет.

– А у этой Ольги что? Соответствующее медицинское образование? – спросил Купцов. – Я это к тому, что обычно на такой стадии больных помещают в хосписы.

– Образование у нее культурологическое. То бишь – никакое. А что касается ладана… – Петрухин криво ухмыльнулся. – Учитывая, что госпожа Глинская беременна – всем бы нам такой. Ладан.

– Чего-чего? Да не может такого быть! Бред! Федька уже полгода как – и не ходячий, и не… хм… стоячий!

– Так, может, ребенок не от мужа? – рассудил Леонид.

– Во-от! Наконец-то забрезжила хоть какая-то здравая мысль!

– Сдается мне, Виктор, что он хочет нас обидеть?

– Да кто вас, красивых, обидит – дня не проживет… И еще одно! Помните фразу Вострикова, что наркотик сей следует давать «сугубо в гомеопатических дозах»? Так вот я специально справлялся у людей сведущих, и они рассказали, что, если пичкать им человека в микродозах, процесс угасания может растянуться на год. А то и на два.

– Ты хочешь сказать, что она его… что Глинская его не лечит, а травит?

– Наркотики не лечат – всего лишь снимают болевые ощущения. Но, думается мне, глагол «травит» в данном контексте абсолютно уместен.

– Вот тварь! – взбешенно вскинулся Виктор Альбертович. – Да я ее! Да я собственными руками эту стерву…

– Реакция предсказуемая. Отчасти – правильная. Но – непродуктивная.

– А ты что предлагаешь? Встретиться с ней и сказать, что так делать нехорошо? – ощетинился Брюнет. «Внутрях» у которого сейчас все буквально клокотало.

– Если бы в квартире Глинских нашли эти самые наркотики, сыскался бы и железный предлог для предметного разговора.

– По таким косвенным данным санкцию на обыск никто не подпишет, – выказал свое сомнение Купцов. – Да еще и не факт, что она хранит их дома.

– Согласен. Не факт. Значит, для начала надо зайти к Глинским самостоятельно и самим провести первичный осмотр.

– И как ты, Димка, себе это представляешь?

– Пока не знаю.

– Зато я знаю! – громыхнул Виктор Альбертович и протянул руку за мобильником. – …Алло, Настя? Привет, это Виктор. Да… Слушай, нам нужна твоя помощь. Вернее, помощь вашей домработницы. Той, которая Лариса Васильевна… Да… Вопрос жизни и смерти Федора…

* * *

Тем же, по-прежнему праздничным, вечером решальщики, получив на этот раз подкрепление в образе и подобии самого «Хозяина Всея Магистрали», сидели в микроавтобусе, терпеливо дожидаясь сигнала-отмашки от домработницы Глинских.

– Сегодня у Ольги традиционный фитнес, – объяснил Брюнет и посмотрел на часы. – Так что минут через десять должна свалить из дома.

– Так ведь праздник же?

– А красивые тостов не соблюдают.

– Ну, насчет красоты там еще можно поспорить, – не согласился Петрухин. – На мой взгляд, малость худосочна.

– Зато титьки какие! У-у-у! – немедля парировал Виктор Альбертович.

– И от кого я слышу подобные речи? От почтенного Главы почтенного семейства Голубкини! Ужо я настучу Алине.

– Я тебе настучу! По дыне!

– А в каком фитнес-центре занимается Глинская? – вернул разговор в рабочее русло Купцов.

– Лариса Васильевна точно не знает. Где-то на Казанской.

– Значит, времени у нас – вагон и маленькая вагонетка, – резюмировал Дмитрий. – Кстати, Витя, когда будешь общаться со стариком Глинским, невзначай поинтересуйся: составлено ли у него завещание, кому отходят квартира, бизнес и прочие радости жизни.

– Уже.

– Что «уже»?

– Поинтересовался. Так сложилось, что мы с Федором пользуемся услугами одного нотариуса.

– Но ведь сообщать такие сведения постороннему лицу – это… это грубейшее нарушение всех юридических норм?!

– Леонид Николаевич! – закатил глаза Брюнет. – Я тебя умоляю!

– И что же сказано в завещании Глинского?

– Первой жене, Насте, отписана их старая квартира в Лигово. Все остальное отходит Ольге. Даже с учетом неважнецкого состояния бизнеса общая цифирь может составлять порядка четырех миллионов баксов.

– Оп-па! Вот это я понимаю! – восхищенно протянул Петрухин.

После чего достал портмоне, приоткрыл его и зашептал:

– «Здравствуй, царь медяной, серебряный и золотой. Здравствуй и живи при мне, при моем кошеле. Ключ, замок, язык. Аминь, аминь, аминь».

Коллеги по приватному сыску посмотрели на Дмитрия, мягко говоря, с удивлением.

– Борисыч, ты это чего? Перетрудился малость?

– Не, похоже, у него просто крышняк поехал, – предложил свою версию Купцов. – От озвученной тобой суммы. Нолики закатились за ролики.

– Дикие люди! Это же заговор на деньги, из книжки Серафима! Ну, и чего вы на меня вылупились? Я, может, тоже хочу. Четыре миллиона…

В следующий момент на кармане Брюнета заголосила трубка: это домработница Глинских маякнула о том, что хозяйка отчалила из квартиры.

Накачивать титьки…

* * *

По мере того как «вагон времени» потихонечку удалялся в известном направлении, а искомые наркотики («красненькие такие», по словам Серафима, «капсулки») отыскиваться категорически не желали, Петрухин, коему принадлежало авторство идеи, все больше мрачнел лицом.

В данный момент решальщики отрабатывали кухню. А именно: Купцов, в предусмотрительно надетых платяных перчатках, педантично ковырялся в коробке с лекарствами, хранившейся в настенном шкафчике, а Дмитрий, застыв в позе «руки в брюки», в бесконечный по счету раз обводил внимательным взглядом помещение. Размышляя, где бы персонально он – сугубо теоретически – взялся оборудовать невеликий тайничок? За действиями решальщиков тревожно наблюдала сидящая здесь же, в уголочке, домработница Глинских.

– …Ни намека, – констатировал Купцов, отставляя коробку. – Всё не то. В смысле – пусто. Слушай, Димк, а может, Вострикову все-таки померещилось? И напрасно мы… извини за тавтологию… «напраслину» на Ольгу возводим?

– Не уверен. Бэхи – они ребята и пытливые, и глазастые. Лариса Васильевна!

– Да-да? – с готовностью отозвалась домработница.

– Не подскажете: где еще в доме могут храниться лекарства?

– Может, в квартире имеется что-то вроде сейфа? – предложил варианты Леонид. – Несгораемого шкафчика? Тайничка?

– Сейф есть. В кабинете Федора Николаевича. Но, как вы понимаете, он давно им не пользуется.

– А ключи от сейфа только у него? Или, может?..

– Не скажу. Не знаю.

– Да какая разница? Только или не только? – раздраженно сказал Петрухин. – Главное, что их нет у нас. Или ты обладаешь навыками «медвежатника»?

Леонид молча вздохнул, аккуратно сложил «всё не то» обратно в коробку и вознамерился вернуть ее на прежнее место.

– Погодите! – наблюдая за ним, выпалила вдруг Лариса Васильевна.

– Что такое?

– Несколько недель назад я вошла на кухню и увидела, как Ольга Валерьевна то ли достает, то ли прячет какой-то пузырек. Она не знала, что я нахожусь в квартире, и, как мне показалось, была очень недовольна тем, что я… что я это заметила…

Флэш-бэк

Ольга возвращается домой, заглядывает в спальню к мужу – тот («хвала богам!») спит. Она осторожно забирает с тумбочки трубку радиотелефона и проходит с ней на кухню.

Здесь она тянется к настенному шкафчику, достает коробку с лекарствами. Затем, встав на цыпочки, шарит рукой где-то в одной ей ведомой глубине и на ощупь достает некий пузырек.

Глинская надевает резиновые перчатки, берется за пузырек.

И в этот момент на кухню неожиданно заходит Лариса Васильевна. Она – в рабочем халате, с пустым тазом и тряпкой в руках.

– О, господи! – вскрикивает Ольга и прячет пузырек под крышкой коробки. – Лариса Васильевна! Что вы здесь делаете? Где вы были?

– Я? Окно мыла. В кабинете Федора Николаевича. Вы же мне сами вчера приказали.

– Ах да… Ну так что, вы закончили?

– Закончила.

– Хорошо. Сегодня можете быть свободны.

Домработница пытается пройти к раковине, чтобы убрать таз и тряпку, однако Ольга раздраженно прикрикивает:

– Я сказала – идите! Я сама здесь все уберу.

Лариса Васильевна недоуменно пожимает плечами и покорно выходит.

Глинская настороженно прислушивается к звукам, доносящимся из прихожей. Наконец щелкают замки, хлопает входная дверь, и в квартире снова устанавливается привычная тишина.

Ольга облегченно выдыхает, берется за пузырек…

* * *

– Где она могла хранить этот пузырек?

– Я не знаю. Но когда я вошла, была распахнута створка именно этого шкафчика. Собственно потому и вспомнила.

– Так, Купчина, ну-ка брысь!

– А тебе не кажется, что «пузырек» и таблетки все-таки немного разные вещи?

– Мне кажется, что пузырек – это лучше, чем вообще ничего.

Петрухин с ногами забрался на стол и принялся рыться в шкафчике.

– Ты поаккуратнее там шуруй. Чтобы хозяйка ничего не заподозрила.

– Не учи ученого!.. О! Есть контакт!

Дмитрий спрыгнул на пол и торжественно продемонстрировал напарнику трофей.

– Нуте-с, что тут у нас?.. Никаких ярлыков, наклеек и прочих опознавательных знаков. Жидкость бесцветная. Запах… Щас заценим!

– Отставить! – неожиданно прикрикнул на приятеля Купцов.

– Ты чего орешь?

– А того! Мало ли что она могла туда накапать?

– Хм… Тоже верно. Лариса Васильевна, у вас не найдется схожей пустой тары? Мы с товарищем намереваемся позаимствовать буквально пару-тройку капель этого… хм… зелья.

– Да-да… Я сейчас принесу.

Домработница торопливо прошла в комнаты.

– Как думаешь, это очередные проделки мага Серафима?

– Судя по всему – нет. По крайней мере, за пузырек он мне ничего не говорил. Но в любом случае есть смысл отдать это дело на экспертизу нашему приятелю. Ну, чего стоишь, глазами хлопаешь? Звони Малинину и договаривайся о встрече.

– Восемь часов вечера, да еще и праздничного дня, – напомнил Купцов.

– И чего?

– Представляешь, в каком он сейчас состоянии?

– Ты не анализируй – ты звони!..

* * *

По завершении уголовно-наказуемого деяния, выразившегося в «несанкционированном вмешательстве в частную жизнь» путем проведения несанкционированного же обыска, потенциальные уголовные элементы (3 шт.) выдвинулись в направлении центра города.

Погодка к вечеру нарисовалась из разряда «займи-выпей-сиди-дома»: дождь лупил такой, что видавшие виды «дворники» старины-«фердинанда» с ним просто не справлялись – жалистливо скрипели и с каждым «ванька-встанька»-движением оставляли на стекле грязевые полосы.

Сидевший на руле Петрухин тихонечко матерился и мечтал сейчас только об одном: поскорее закончить все дела и нырнуть под одеяло к Наташке…

– …Вы сейчас куда, мужики? – покончив с записями в ежедневнике, поинтересовался Брюнет.

– В лабораторию. Повезло, у нас знакомый криминалист нынче вечером трезвым оказался. Что случается всего два раза в месяц.

– А почему два?

– Потому что, согласно служебного графика, у него с периодичностью два раза в месяц имеют место быть суточные дежурства, – объяснил Петрухин.

– Понятно.

– Так что Малинин пообещал оперативно провести анализ содержимого пузырька и утром доложиться. Если, конечно, на вызов не выдернут. И – не за спасибо, разумеется.

– Намек понял, – усмехнулся Виктор Альбертович. – Тогда меня по дороге возле «Альфонса» выгрузите… – Брюнет сунул руку во внутренний карман и чертыхнулся. – Тьфу ты! Леонид Николаич, будь любезен – одолжи свой телефончик. Мне надо домой, благоверной позвонить.

– Дожили, – не отрывая взгляда от дороги, откомментировал Петрухин. – Если уж у господина директора деньги на мобиле кончились, подчиненным ничего хорошего ждать не приходится.

– Я свою трубку Федору оставил. Прикиньте – эта стерва отобрала у него мобильник, а домашним радиотелефоном разрешает пользоваться только в строго определенные часы. То-то я до него никак дозвониться не мог.

– А чем мотивировала?

– Типа, чтобы Федька не перетруждался рабочими разговорами. И всё такое… А то, что без его контроля там последнее растащат (если уже не растащили!), это ей в голову не пришло. На какие шиши станет фитнес и белых магов оплачивать? Идиотка!

– Все-таки правильно в народе говорят: «Бабьи умы разоряют домы», – согласно кивнул Дмитрий.

– Кстати, за «растащить». – Виктор Альбертович безжалостно вырвал листок из ежедневника и переадресовал Купцову. – В ближайшие дни соберите мне все что можно вот по этому деятелю.

– «Лощилин Петр Алексеевич». А кто это?

– Партнер Глинского по бизнесу.

– А он здесь каким боком?

– Потом, позднее, расскажу. А пока – просто соберите информацию…

Санкт-Петербург, 5 ноября, пт.

– Не спеши, родная. Иначе я так долго не выдержу, – хрипло попросил Петрухин и попытался высвободиться из лона подруги.

В ответ Наташа еще сильнее стиснула горячие влажные бедра.

– Ну и не выдерживай. Я… хочу… Очень-очень этого хочу.

Ее схожие с конвульсиями движения делались все резче, и Дмитрий почувствовал, что до разрядки остались какие-то секунды. Они оба уже почти добрались до порога Оргазма, как вдруг вместо такового из темноты материализовался Облом.

Заявив о себе особо мерзкими в эти секунды трелями мобильника.

– Не-ет… Не отвечай… Потом… О-о-о-о… – застонала Натаха, пытаясь удержать любимого в себе.

Но обломавшийся сам и обломавший других «любимый» все-таки «выскользнул из», а потом и вовсе «соскользнул» с обжигающего женского тела на пол. Где мазнул взглядом подсвеченные на дисплейчике цифры «01–15» и буквы «МАЛИНИН», грязно выругался и…

…и ответил на звонок:

– Осмелюсь спросить: а ничего, что сейчас второй час ночи?

– Да мне насрать, какой там час! – ворвалось в ответ рычание.

ТАКОГО Малининского тембра ему еще ни разу не доводилось слышать.

ТАКОЙ голос мог означать только одно: случилось нечто из ряда вон выходящее. Посему – сон, равно как и эрекцию, у Петрухина будто рукой сняло.

(Хм… как-то двусмысленно звучит, про руку и эрекцию? Нет?)

– Что-то случилось, Семен?

– Случилось, бля!.. Слышьте, вы, уроды моральные! Где вы ЭТО взяли?!!

– Чего взяли?

– Пузырек этот, будь он неладен?!

– А что такое?

– Такое! Предупреждать же, бля, надо!.. Вот уроды, прости господи!.. А если бы я вот прямо тут и сейчас, не отходя, так сказать, от микроскопа, кони двинул?!!

– Семен! Кончай уже крыльями хлопать и «бляхами» сыпать! Ты можешь толком объяснить – что там в пузырьке?

– Тебе как – на пальцах разжевать или формулу озвучить?

– Прямо сейчас на пальцах. А формулу потом Купцову покажешь. У него как раз знакомая училка по химии имеется.

– Да если училка узнает про эту формулу, за ней на следующую ночь НКВД приедет! В черном воронке!

– Да ты скажешь, наконец, в чем дело?! – рявкнул окончательно потерявший терпение Петрухин.

– Древнее дело об убийстве банкира Кивелиди помнишь?

– Ну, что-то такое припоминаю. Кажется, ему трубку телефонную какой-то дрянью смазали. И он, когда разговоры вел, типа, постепенно травился. Так?

– В общих чертах – так. Короче, в вашем пузырьке находится самопальное отравляющее вещество, по структуре своей близкое к яду, которым смазывали трубку Кивелиди.

– Ох, ё-ё-ё… – потрясенно выдохнул Дмитрий.

И тут же, следом, его осенило:

– Мать моя женщина! Трубка! Она сама приносила ему телефон!

– Что? Не слышу?

– Да это я так, мысли вслух.

– Ты лучше озвучь мне вслух: где вы с Купцовым раздобыли эту хрень? Которая входит в состав классического арсенала ГРУ!

– Я расскажу, Семен. Обязательно расскажу. Только не сейчас. Мне сейчас… Короче, мне надо подумать. И вообще – тут нетелефонный, сам понимаешь, разговор… Только ты пока об этом никому, ладно? Очень тебя прошу!

– Ты что, за идиота меня держишь? Я что, сам себе враг?.. Ладно, всё. Завтра, вернее – уже сегодня, после дежурства я тебя сразу наберу. И не вздумай отключить трубку – из-под земли достану!..

* * *

– Что-то случилось, Митя? – озабоченно спросила «полуразобранная» Наталья, после того как Петрухин, завершив разговор, продолжил неподвижное сидение на полу.

В неглиже, но с мобильником сейчас он более всего напоминал некоего ушедшего в астрал и транс индуистского аскета.

Вот только лотоса для довершения образа не хватало.

– Нет-нет, все нормально.

– В таком разе, может быть, ты все-таки вернешься к исполнению супружеских обязанностей? Между прочим, мы закончили на самом интересном месте. Вернее, как раз таки – не закончили.

– Да-да, сейчас, – растерянно подтвердил Петрухин, поднимаясь. – Я только выкурю одну сигарету и сделаю один звоночек. Ладно?

– Ну, если тебе ЭТО интересней, то – пожалуйста, – как бы оскорбилась Наташа.

– Прости, родная! Я очень быстро.

С этими словами Дмитрий, в чем есть (то бишь – без ничего), прошел на кухню. Где и в самом деле – сперва закурил, а затем решительно набрал номер Брюнета:

– …Витя, это я… Да погоди ты! Я в курсе «сколько времени?»… Немедленно, вот прямо сейчас звони Пономаренке. Уговаривай его как хочешь. Сули что можешь. Но! Он максимально оперативно должен выбить ордер на обыск в квартире Глинских… Да… Для скорости пусть проведет это по окраске «терроризм»… Что?.. Да будет ему терроризм! Гарантирую!.. Витя, извини, конечно, за нарушение субординации, но – ты что, совсем дурак? Ты хочешь, чтобы старик Глинский протянул еще хотя бы пару месяцев?.. Вот тогда звони и не раздумывай! Всё!..

Петрухин сбросил звонок, подошел к окну и продолжил нервно курить в открытую форточку.

Хорошо еще, что света на кухне зажигать не стал.

Иначе случайный ночной прохожий, подними он глаза на Петрухинские окна, вполне мог принять «магистрального» инспектора за извращенца-эксгибициониста…

Санкт-Петербург, 6 ноября, сб.

Помнится, как-то мы уже говорили, что обыск – процедура довольно утомительная. Помимо того, она еще и довольно неприятная. Потому как подавляющее большинство людей, все ж таки, душевно здоровы, а следовательно, не испытывают удовольствия от – в прямом смысле «копания» – в чужом белье.

Полковник Пономаренко, понятно, что безо всякого желания, но отозвался на просьбу Брюнета, и в течение суток все необходимые бумаги и подписи были подготовлены и собраны. Кстати, это было не так трудно, как на первый взгляд может показаться рядовому обывателю. Ибо сама процедура обыска нашими законами по сути дела практически никак не регламентирована. Основания там достаточно размыты и чаще всего «наличия достаточных данных полагать, что…» оказывается исчерпывающе достаточно.

Обыск в квартире Глинских начался ровно в десять часов утра.

Начался он на кухне и начался с недолгой, знакомой любому оперативнику процедуры:

– Ольга Валерьевна! – казенным тоном запустил от зубов отскакивающее оперативник № 1.– Перед тем как приступить к осмотру, предлагаю вам добровольно выдать вещи и предметы, оборот которых запрещен действующим российским законодательством.

– Что? – непонимающе подняла голову Глинская.

Которая все это время в полной растерянности сидела на карельской березы табурете и нервно кусала опухшие губы.

– Оружие, детская порнография, поддельные документы и тому подобное в доме имеются?

– Нет. Конечно же нет.

– Наркотики? Запрещенные к обороту химические вещества?

– Что? А-а-а… э-э-э… Нет…

В сопровождении сержанта в форме на знакомую кухню прошли решальщики – оба два.

– Товарищ капитан! Вот понятые.

– Соседи? – уточнил/сыграл оперативник.

«Сыграл» – потому что был прекрасно осведомлен о действующем статусе вошедших.

– Никак нет, соседи наотрез отказались. Вот, двух сознательных мужиков во дворе перехватил.

– Сознательные – это хорошо, – подтвердил зашагнувший следом оперативник № 2, относивший бланк постановления на ознакомление неходячему хозяину квартиры. – Ну что ж, начнем, пожалуй?

– Ага. Давайте как раз с кухни и начнем. Раз уж, как поет бард, «все мы здесь сегодня собрались», – подтвердил оперативник № 1, вопросительно посмотрел на Петрухина, и тот в ответ «пометил взглядом» интересующий шкафчик.

Дежурно и исключительно проформы ради оперативники сперва пошарились в холодильнике, заглянули во внутренности диванчика и кухонного шкафа-пенала. Когда же оперативник № 1, забравшись на стол, как это давеча делал Петрухин, потянулся к шкафчику, Глинская ощутимо напряглась, а глаза ее – и без того огромные – расширились от ужаса.

– Ольга Валерьевна, поясните нам, пожалуйста, что хранится в этом пузырьке?

– Я… я не знаю… Это… это не мое!

– Как же так? Кухня ваша, а пузырек чужой?

– Я… Это… Это, наверное, нашей домработницы… – сбивчиво заговорила Глинская. – Понимаете, у нас есть домработница… И она… она… здесь часто бывает… Понимаете?

– Понимаю. Господа понятые, вам хорошо видно? – Решальщики дружно закивали. – Так, Леша, оформляй изъятие. А по завершении осмотра сразу дуй в лабораторию.

– Само собой.

Немного оправившись от первоначального шока, Ольга решила попробовать сменить тактику:

– Послушайте! Я же вам русским языком сказала, что эта вещь – не моя! Возможно, она вообще осталась здесь от прежней… хм… жены Федора Николаевича.

– Очень может быть, – примирительно сказал оперативник № 2.– Да вы успокойтесь, не нервничайте так! Мы во всем разберемся.

– Ничего себе «успокойтесь»! Вы ведете себя так… словно я… словно бы… И вообще – я требую, чтобы сюда немедленно доставили моего адвоката!

– Даже так?!

– Именно так!

– Ну что ж, отчего не уважить. Тем более такую красивую женщину. Лёша, обеспечь даму телефончиком!

– Секундочку, – понимающе отозвался оперативник № 2.

Он вышел из кухни, а через несколько секунд возвратился с трубкой радиотелефона. Которую нес крайне осторожно, держа за антенну самыми кончиками пальцев.

– Вот, пожалуйста. – Он протянул Глинской трубку. – Звоните своему адвокату.

– …НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ!..

Ольга отшатнулась от опера, словно черт от ладана, закрыла лицо ладонями и в мгновенно накатившем приливе отчаянной жалости к самой себе зарыдала.

Петрухин брезгливо поморщился.

А вот Купцову в эту секунду отчего-то сделалось невыносимо жаль этих красивых, с тонкими кистями, девичьих рук, на которые должны будут нацепить тяжелые, уродливые и отнюдь не золотые браслеты…

* * *

Тем же вечером в офис «Магистрали», как бы на огонек, заехал собственною персоною полковник Пономаренко.

Был он в форме и в отличном настроении.

С удовольствием согласился на «по чуть-чуть» и, развалившись в гостевом кресле, с таким эмоциональным задором делился последними новостями, словно бы он лично провернул всю эту многоходовку со сживанием со свету господина Глинского.

– Вы оказались правы: Глинская действительно беременна. Естественно, не от мужа.

– А от кого? – поинтересовался Брюнет.

– От своего хахеля – некоего Кирилла Марычева.

– Что за фрукт?

– Одноклассник. Типа, первая любовь. После школы они лет семь не виделись, и тут вдруг…

– Былые чуйства вспыхнули с прежней силой? – понимающе кивнул Петрухин. – Оно и понятно: любовь зла – полюбишь и козла. Особливо когда свой законный козел – стар и немощен.

– Марычев – он по образованию химик. После института год отслужил в войсках химзащиты, где и настропалился на кустарном производстве всякой ядовитой дряни.

– То бишь идея с телефонной трубкой его?

– Его. Вернее, позаимствована Марычевым с интернет-форума военных химиков. К слову, мы уже вынесли представление на закрытие этого портала.

– И все-таки, мужики, я так и не понял за наркоту? Все-таки были у Глинской эти лекарства или нет?

– Наркота была. В микроскопических дозах Глинская пичкала ею супруга на протяжении почти десяти месяцев, – подтвердил Пономаренко. – А таблетки ей поставлял бизнес-партнер мужа – некто Лощилин. Мы его уже опросили. Он клянется и божится, что доставал эти лекарства исключительно по доброте душевной, дабы облегчить страдания друга.

– Брехня, – вынес краткое авторитетное заключение Брюнет.

– То есть?

– Виктор Альбертович хочет сказать, что у Лощилина имелись свои резоны желать смерти Глинского, – «расшифровал» ремарку босса Купцов.

– Именно. Федька в течение года готовил сделку по продаже контрольного пакета скандинавам. Буквально на днях таковая состоялась. Вот только деньги осели на банковском счете, который заблаговременно открыл Лощилин.

– Ни фига себе! – выдохнул потрясенное Пономаренко. – Так это же в корне меняет дело!

– Ясень пень! – усмехнулся Петрухин и сунул в руки полковнику невеликую папку. – Вот, Никита Федорович, забирай. Нам теперь это уже не понадобится.

– Что это?

– Досье на Лощилина.

– Хм… Лихо работаете, мужики! Как говорится, «снимаю фуражку».

– Не мы одни. Глинская, надо признать, тоже лихо потрудилась. Кстати, неплохо придумано с этими таблетками. Если просто удушить во сне подушкой, могли бы возникнуть вопросы. А так – постепенное, но верное угасание. М-да… Это ж какое терпение надо иметь?

– Потому что было за ради чего. Терпеть, – мрачно сказал Брюнет. – Только непонятно: зачем ей в таком разе понадобились услуги химика? Надоело ждать?

– Элементарно, Витя! Глинская случайно залетела от этого Кирилла. Если бы Федор Николаевич узнал о ее беременности, согласись, вполне мог и осерчать? А осерчав, переписать завещание. Вот, по-видимому, они и решили – того, ускориться.

– Именно так всё и было, – важно подтвердил Никита Федорович, с видимым сожалением отставляя пустой бокал и поднимаясь. – Ну, как говорится, «спасибо этому дому – поеду к другому». Извините, мужики, но мне пора в Главк. К руководству. Докладываться о раскрытии.

– Доклад – это святое, – согласился Брюнет. – Не смеем задерживать. И – спасибо тебе…

– Брось, Виктор. Какие могут быть «спасибы» промеж старых друзей? – решительно возразил Пономаренко и позволил себе «шуткануть»: – Так что, ежели снова понадобится кого-то обыскать, обращайтесь. В любое время. Потому как дружба – понятие круглосуточное.