Текст книги "Оленные люди"

В это время экипаж вертолета по лесенке спустился на землю. Их было трое. Дюжий якут, посветлев лицом, поздоровался с ними за руку.

– Спасибо, ребята.

– Да не за что. Мы выполнили вашу заявку, – коротко ответил командир вертолета, высокий русский парень.

Дюжий якут кому-то молча кивнул головой. Из «тойоты» выскочил юркий смуглый якут, быстро подошел к начальнику и сунул тому тугой пакет.

– Это ваше честно заработанное, – дюжий протянул пакет командиру. – На троих, как договаривались.

Командир вертолета степенно взял пакет и с деловым видом запихнул в портфель.

– Спасибо. Надо будет, звоните. Мой сотовый у вас.

Тем временем в микроавтобус перетащили все мешки из вертолета. Юркий якут недоуменно копался в мешках:

– Я вижу тут панты, камусы и всякое другое барахло. Зачем все это надо было тащить? Какие-то куртки, торбаза… Кому они нужны, Игорь?

– Заткнись, Джулус. Привезли, значит, надо, – прервал его рыжебородый.

– А эта свежатина откуда? – холодно спросил дюжий якут.

– Это баранина. Когда возвращались, в горах штук шесть повалили. Мы вам сегодня же вечером привезем.

– Все остальное сдайте Джулусу. Он с вами рассчитается за работу. А теперь быстро в автобус и уматывайте отсюда. В объезд города прямо на базу. Правда, пантов маловато, – криво усмехнулся дюжий.

– И на этом спасибо. Выкручивались, как могли.

– Не забудьте поменять номерной знак вертолета…

5

Отакчан всю ночь бодрствовал. В полночь развел костер для согрева. Мог бы чаю попить, но у него с собой ничего не было. У него ведь и в мыслях не было вчера, что поедет на ночное дежурство. Все произошло спонтанно из-за неожиданного прилета вертолета. На ночную пастьбу должны были поехать Айчима с женой. К вечеру стадо никто не пригнал к стоянке. Может быть, Айчима думал, что Отакчан пригонит оленей. А у старика дурное настроение перевесило. Он не хотел, чтобы пастухи оленей зря потревожили. Ясное дело, приобретенную водку они распили за вечер. Они еще надеются, что рыжебородый вновь прилетит. Надеясь на это, еще займутся срезкой пантов. Отакчан стадо в этот вечер к палаткам не пригонит, даст оленям свободно попастись. Так гораздо лучше и для оленей, и для него.

Зато всю ночь по своему обыкновению думал обо всем на свете. Ночью стадо угомонилось и прилегло на ночную жвачку. Обворожительная тишина нависла над сумрачными горными кряжами, окутанными дымчатой завесой, лесными массивами и игриво журчащими ручейками. Казалось, будто сама земля радуется такому безмятежному покою. Отакчан и сам постепенно успокоился. Теперь его мысли текли свободно, как легкие облака, неторопливо плывущие на запад. Отакчан поднял глаза на небо: «Облака чуют приближение утренней зари, потому спасаются». Подумав так, он вновь вспомнил про вчерашнюю кровавую бойню. Настроение вмиг омрачилось. Вчера, после того как улетел вертолет-разбойник, он объехал подбитых браконьерами оленей. Их было голов двенадцать. У всех рога отрублены, вместо камусов голые ноги… Отакчан ни к одной туше не притронулся. Интуитивно понимал, что такое разбойное нападение нельзя оставлять просто так. В действиях вчерашних пришельцев улавливались по-настоящему волчьи повадки. Такой наблюдательности он научился в заключении. Там он многое повидал. Однажды произошло убийство. Заключенные повздорили между собой. Одного пырнули ножом. Смотрящие никого к трупу не подпустили, пока те, кому следовало, не подписали акт и не изолировали от всех того, кто нанес удар ножом. Заключенные между собой переговаривались, что если нет нужды скрыть убийство, лучше близко не подходи, а то тебя самого могут окрутить, мол, лучше подальше от греха…

К утру Отакчан собрал дэлмичэ и неспешно погнал к палаткам. Оленей он, как раньше бывало, не подгонял. Знал, что они сами найдут тропу, ведущую к людям. Олени по привычке лавиной потянулись по склонам сопок, постепенно спускаясь к долине. Ему показалось, что олени ведут себя как-то вяло. Обычно в такую рань они радовались новому дню, потому легкой рысцой устремлялись к отдаленным палаткам. В это утро они не резвились, как обычно. Подавленное состояние оленей незаметно передалось и оленеводу. А может быть и наоборот. Олени – чуткие животные, легко улавливающие настроение человека. Это понятно само собой.

Отакчан вчера вечером сразу заметил, как изменилось поведение стада. От шума, рокота лопастей вертолета, громовых выстрелов олени будто обезумели. Старику стоило больших усилий, чтобы успокоить стадо. Он до хрипоты говорил ласковые слова, объезжая оленей. Ни разу не крикнул на них. До оленей, видно, дошло теплое отношение человека…

«Что будет дальше? Как быть с подстреленными оленями? Какие меры предпринять и к кому обратиться за помощью?» Отакчан сам себе задавал вопросы и не находил ответа на них. Корил себя тем, что неграмотен и что у него маленькая голова, потому весь запутался в мыслях.

«Гаврила, поганая собака, не знает пока, что натворили его новые друзья. И Айчима не знает, сколько голов оленей ни за что ни про что потерял без возврата. Вот они, бедные олени, лежат бездыханные. Среди них первым пал от рук бандитов мой верный передовой олень. Если бы была простая пропажа или откол оленей, то было бы другое дело. В таком случае всегда остается хоть какая-то надежда на то, что олени отыщутся. Пока неизвестно, сколько подранков осталось и сколько из них выживут или погибнут. Надо их сначала найти, живых или мертвых. Каждый олень – наша опора, наша последняя надежда на черный день. За каждого оленя мы в ответе. Все они в чьем-то подотчете, чья-то собственность и чья-то радость. Нужно их отыскать. А пока стадо надо пригнать к палаткам. Я расскажу пастухам обо всем увиденном. Посоветуемся. Затем все приедем сюда, осмотрим местность. Составим акт. Потом однако поищем подранков. А дальше как поступим, обмозгуем сообща вместе. Я покуда не знаю, что предпринять. Однако Айчима с Виктором сообразят. От Гаврилы толку мало», – думал Отакчан. Он не замечал, как легко, играючи шагал под ним верховой олень, ловя ноздрями терпкий, кисловато-сладкий дым костра. Стадо-дэлмичэ тоже подбодрилось, когда вдали забелели палатки.

«Интересно, люди проснулись или еще спят? Как прошли у них вечер и ночь? Обошлось ли без драки?» – старик почувствовал, как засосало под лопатками. Это сердечко тревожится. Оно ведь такое же старое, изношенное, как сам хозяин. Отакчан благодарно подумал о своем сердце: «Благодарен тебе, сердце, за твою верность. Ни разу не подкачало за долгую жизнь. Придет время, мы оба успокоимся. А пока еще поживем. Не торопись, друг, умолкнуть. Дай мне еще малость времени, чтобы выпутаться из этого кошмара. Дай мне самую малость – возможность взглянуть в лицо тому бандиту, который поднял ружье на безвинных моих оленей…»

* * *

Бездонное синее небо, словно купол, упирается в пики окружающих сопок. Солнце, будто радуясь, обнимает своими золотыми лучами все окружающее.

Приближение дэлмичэ доносится еще издали. Шумное дыхание оленей напоминает морской прибой. Лес рогов мерно колыхается над массой разношерстных оленей. Дэлмичэ само устремилось к желанному явтаку – стоянке.

Из палаток навстречу дэлмичэ никто не вышел. Возле кострища никто не копошится. Кругом тихо. А обычно в это время золотистое пламя костра весело пляшет, дымок легкой синевой висит над речкой. А сейчас кругом тихо, будто все вымерли. До Отакчана дошло, что пастухи спят до сих пор. Не обращая на это внимания, он подъехал к своей палатке. Спешился. Не торопясь, снял с учага седло. Зашел в палатку. Жаркая волна воздуха обдала его. Солнечное тепло щедро обогрело палатку. Старик снял с головы изношенный картуз, тыльной стороной обтер вспотевшее лицо. Глаза наткнулись на старый закопченный чайник. В один миг почувствовал, как сильно его замучила жажда. Несколько суетясь, схватил чайник. Слегка взболтнул и услышал, как всплеснулась вода. Значит, кипяченая вода еще есть. Захотелось попить холодной воды из чайника, но сдержался. «Куда торопишься, старик? Потерпи малость», – усмехнулся над собой. Выйдя из палатки, по своей тропе пошел к речке. Берег пологий. Спустился на камни, подошел к воде. Остатки воды выплеснул из чайника на галечные камни. Нагнувшись, зачерпнул студеной воды. Вернулся по той же тропке и подошел к костру. Сухой хворост быстро загорелся. Повесил чайник над костром. Выпрямился, оглянулся на соседние палатки и подал голос: «Есть кто живой? Пора просыпаться однако». Никто не отозвался. Он понял, что накануне вечером пастухи хорошенько поддали. Никто не знает, когда улеглись спать. Может быть, под утро. Всю ночь, видно, гудели. Старик снял куртку. Держа ее в руках, подошел к нарте и сел. Пошарил в кармане куртки, вынул трубку, набил ее табаком, чиркнул спичкой и закурил. Глубоко затянулся табачным дымом, слегка подержал в горле, наслаждаясь, и выпустил через нос тонкие струи дыма. От удовольствия даже крякнул. Посмотрел на синеющие вдали горы и почувствовал, как у него теплеет внутри. Вспомнил молодые годы. В это самое время, солнечное безмятежное утро, он любил поохотиться на уямканов. Выезжал, когда загорались первые утренние зори. Покуда солнечные лучи золотили горные склоны и верхушки леса, он уже поднимался на горы. Это самое удобное время для охоты. Ему часто сопутствовала удача. Без особых усилий подкрадывался к мирно дремавшим уямканам и подстреливал одного-двух. Возвращался домой рано, с добычей. Хорошее было то время. Он был молодым, сильным и выносливым. Сейчас он с легкой ностальгией предается приятным воспоминаниям. Между тем чайник засвистел горячим паром. Отакчан встал и засеменил к костру. Снял чайник. Вернулся вновь в палатку. Принес с собой кружку, ломоть лепешки, сахар в стеклянной банке, выцветший лоскуток темной ткани и мешочек, где хранится заварочный чай. Прежде всего степенно бросил в костер немного чая. «И ты, видно, соскучился по мне. Прими, мой костер, скромный дар. Подсоби всем нам, чем можешь», – мысленно обратился к Духу Огня. Этого неписаного закона он придерживается всю жизнь. Открыл крышку чайника, бросил в кипяток щепотку чая и повесил чайник на краю шеста над костром. Пускай заварится как следует. Чайник, словно живой, радостно зашумел. Он и вправду живой, когда-то радуется, когда-то тоскливо молчит. Развернул лоскуток ткани. Это у него что-то вроде стола. Разложил на нем чашку, чайную ложку, лепешку. Пошел вновь к речке. Там, под обрывом, где вода поглубже, он спрятал полулитровую бутылку с молоком. Вернулся к костру.

Снял чайник и налил густого чаю в кружку. Чайной ложкой хотел было зачерпнуть из стеклянной банки сахару, но передумал. Вместо этого из бутылки в кружку налил молока. Разломал на куски лепешку. Сунул в рот потухшую трубку и пососал. Только после этого поднес к потрескавшимся губам кружку с чаем. Горячий чай обжег все внутри, но Отакчан не обратил на это внимания, весь предавшись сладости крепко заваренного чая, которая, словно бальзам, прошлась по груди и желудку. От удовольствия он даже на миг закрыл глаза. Старик жажду привык утолять мелкими глотками, растягивая миг наслаждения. Жажда тогда быстро проходит. Для него это целый ритуал. Крепкий свежий чай с молоком очень помогает здоровью. Старик в это верит. Нет ничего слаще, чем оленье молоко. Оно жирное, питательное, имеет целебные свойства. Попив крепкий чай с оленьим молоком, человек в другой еде особо не нуждается.

* * *

Первой появилась жена Айчимы Танмак. Она зажмурилась от яркого света. Ладонью прикрывая глаза от ослепительно ярких солнечных лучей, она внимательно стала всматриваться в дэлмичэ. Солнце уже взошло высоко. Олени, изнывая от жары, теснились друг к другу.

Танмак с кожаными поводьями медленно пошла к оленям. Осторожно вошла в круг дэлмичэ. Здесь было душно. Ее всю обдало резким оленьим духом. Это ободрило женщину. Она с удовольствием втянула в нос знакомый запах, идущий от дэлмичэ. Поймала себя на мысли, что думает про Айчиму, про то, что иногда от него исходит такой же дух, когда он нетерпеливо поджимает ее под себя… Слабо улыбнулась, пытаясь отряхнуться от навязчивых мыслей… Походя между оленями, поймала с десяток дойных важенок. Так же степенно, как вошла, выпуталась из оленьего столпотворения. Важенок привязала к тальникам. Пускай постоят, когда вымя наполнится молоком, подоит. Затем разожгла костер. Из алюминиевого ведра налила в чайник холодной воды и повесила над костром. Время от времени тайком поглядывала в сторону палатки Отакчана, желая узнать, чем он в данное время занят, хотя знать об этом ей было ровным счетом ни к чему. Она больше от смущения так поступает. Ее гложет стыд за вчерашнее унижение перед пришельцами. Она понимала, что старик один повел себя вчера достойно. И более того он, молодец какой, позаботился об оленях.

Между тем сам Отакчан потерял покой. Всю ночь не смыкал глаз, мог бы поспать сейчас. Но какой сон, когда беда случилась с оленями. Ждет-не дождется, покуда проснутся эти лодыри. Надо же посоветоваться, как быть дальше. Поехать хотя бы к подстреленным оленям. Но они-то ничего не знают. Не стал же кричать с самого начала Отакчан, будя сонливых пастухов. Подумав так, старик напрямик пошел к походной палатке Виктора. Еще на расстоянии услышал, как сильно храпит парень. Подойдя вплотную к палатке, старик для виду громко крякнул в надежде, что парень проснется. Но Виктор по-прежнему храпел. Тогда Отакчан негромко подал голос:

– Виктор, сынок, проснись. Уже полдень… Слышишь, Виктор?..

В походной палатке храп стих, уловилось шевеление. Вслед раздался голос:

– Абага, ади час одни?[31]31
  Абага, ади час одни? – Сколько времени, дед?


[Закрыть]

– Подымайся, сынок. Говорю же, уже полдень, – сказав так, старик пошел к себе.

Знает, что Виктор не лежебока, сейчас поднимется.

Из полога палатки показалась кудлатая голова Виктора. Хлопая глазами, всматривается вокруг. Увидев стадо оленей, резко выкатился из палатки. «Кто дэлмичэ пригнал-то? Айчима, что ли? Неужели он? Ведь вчера вечером он сильно опьянел. Или Байбал нашел в себе силы, чтобы пойти к оленям? Но он тоже на четвереньках ползал. Или Танмак? Нет, она без Айчимы ни шагу не сделает. Тогда олени сами пришли? Выходит так, – ошарашенно гадал Виктор, то протирая глаза, то потряхивая тяжелой головой. – Не выдержал вчера. Прямо скажу – без слов сдался водке. Стыд-то какой, а?» Еще раз потряс головой и пошел к речке. Нагнулся и долго мыл голову студеной водой. Специально не вытерся полотенцем. Пусть высохнет само собой. «Нет, чтобы припасти водки и пить по-людски. У нас все не так. Что за дурная привычка непременно тут же выпить все до дна?» – ругал он себя. С речки пошел к палатке Отакчана. Старик без слов налил ему в кружку чай. Парень избегал его взгляда. Хотя дед молчит, в душе осуждает. Виктор это понимал.

– Ну, как вчерашний вечер провели? – под конец вкрадчиво спросил Отакчан после того, как Виктор одним духом опорожнил кружку чая.

Тот вновь молча протянул кружку. Отакчан тоже молча налил чаю.

– Все опьянели. Что тут добавить? – Виктор отвернулся в сторону. – Знаю, дед, что ты хочешь сказать. Виноват я.

– Я не о том. Хотя потом все равно придется вернуться к этому разговору, – Отакчан набил трубку табаком, прикурил горящим кончиком тонкого хвороста.

Виктор молчал. Он не знал, что ответить деду. Тот глубоко затянулся. Потом посмотрел на Виктора.

– Сходил бы за Айчимой.

– Хорошо, дед, – парень поднялся и пошел к палатке Айчимы.

Вскоре подошел Айчима. Его лицо выглядело помятым и тусклым. Молча сел.

– Спасибо, дед, что выручил, – виноватым голосом произнес Айчима слова благодарности.

Дед молча пропустил мимо ушей слова бригадира.

– Как олени, дед? Все ли на месте? – спросил Айчима.

– Плохи дела, Айчима.

– Почему так говоришь? – Айчима, словно ища поддержки, растерянно взглянул на Виктора.

Парень молча пожал плечами.

– На дэлмичэ волчья стая напала, – невозмутимо молвил Отакчан.

– Да что ты говоришь?! – Айчима вдруг тонко завопил.

– Какая-такая стая, дед? Ведь давненько и следов-то волчьих не видели, – Виктор удивленно вытаращил глаза.

– Пока двенадцать оленей растерзали. Это пока то, что сам своими глазами увидел. Сейчас нам всем нужно туда поехать. Осмотрим всю местность и составим акт, – Отакчан сказал это тоном, не допускавшим никаких возражений.

* * *

Втроем верхом на оленях объехали пастбищные угодья, ожидая наткнуться на новый травеж. До определенного времени оба верили в нападение волчьей стаи.

– Поехали к моему негусуту[32]32
  Негусут – передовой в упряжке олень.


[Закрыть]. Он, бедный, лежит отдельно, – тоскливым голосом предложил Отакчан.

Нарочно не рассказал, как невольно стал свидетелем дикой расправы над оленями. Ему хотелось, чтобы Айчима сам убедился во всем этом. Но он почему-то близко не подходил к задранным, как он думал, оленям. Теперь подъехали к негусуту Отакчана. К комолой голове и голым ногам прилипло несметное количество мух. Они издавали жуткий гул.

Оленеводы спешились.

– Кто отрубил рога-то?! И камусы содрал?! – первым подал удивленный голос Виктор.

Он сел на корточки возле мертвого оленя и уставился на жужжащих мух. А Айчима, увидев все это, потерял дар речи.

– Волк первым делом распарывает живот жертвы, – Виктор продолжал рассуждать. – А ты, дед, говоришь о каких-то волках.

Отакчан отмалчивался, лишь в глазах на миг блеснул огонек и тут же погас. «Пусть сами догадаются, потом поговорим. Теперь-то куда торопиться?..» – думал он про себя.

– Нет, дед, это не волки! – воскликнул Виктор.

– А кто же, если не волки? – Отакчан сунул в рот трубку и чиркнул спичкой.

– Это браконьеры! Однозначно браконьеры! – засуетился Виктор.

– Нет, тут шастала волчья стая, – невозмутимо возразил старик.

Айчима выглядел сумрачным и растерянным. С потухшими глазами продолжал молчать. Он теперь не был похож на того горделивого Айчиму, который позволял себе потешаться над стариком.

– Какие волки, дед?! Рога-то вырубили или топором или острым ножом. Теперь посмотри, как аккуратно стянули камусы, – запальчиво стал говорить Виктор.

В это время подъехал запоздавший Байбал.

– Лежебока ты, Байбал, любишь долго спать. Смотри, как бы все дэлмичэ не проспал, – недовольно пробормотал Отакчан.

Байбал, чувствуя правоту старика, виновато кивал головой.

– Что будем делать? – под конец подал голос поникший Айчима.

– Сначала нужно разобраться с волчьей стаей, – за всех ответил Отакчан. Его не узнать, нежданная невозмутимость удивляла Айчиму.

– О какой стае талдычишь, дед? – теперь изумился Айчима.

– Неужели до вас не доходит, что все это дело рук вчерашних ваших новых друзей с вертолетом?! Вот она дикая стая и есть! – выпалил наконец Отакчан.

Все трое недоуменно переглянулись.

– При чем тут вертолет?! – вновь воскликнул Айчима.

– Да при том, что, улетая от вас, при мне из карабина подбили всех этих оленей. Я – живой свидетель, – у Отакчана глаза ожили, и теперь в них, казалось, полыхал огонь.

– Неужели все это правда? – у Виктора от удивления глаза вот-вот вылезут из орбит.

– Вот вам и загадка волчьей стаи. Они хуже, гораздо хуже, чем даже волчья стая, – словно отрезал, резко бросил Отакчан.

– Ладно. Надо обмозговать все это. Я еще толком не разобрался. Голова кругом идет, – весь вспотевший Айчима, судя по всему, понял всю серьезность так внезапно возникшей ситуации.

– Составьте акт для начала, – предложил Отакчан. – Это пригодится.

– А может, обойдемся без акта? – неуверенно спросил Айчима, глядя на Отакчана. Он выглядел, как промокший старый чамак.

– Не то говоришь, Айчима. Тут обязательно нужен акт, – глаза старика упрямо уставились на Айчиму.

– Ты же, дед, все уши нам прожужжал про волчью стаю. Так и составим акт, что случился набег волков и они затравили оленей, – Айчима решил настоять на этом.

– Вчерашние торгаши водкой – это и есть волчья стая. Как вы этого не понимаете? Или хотите обмануть себя и других? Как это непохоже на честного эвена.

– Пожалуй, дед прав, Айчима. Надо акт составить, – Виктор неожиданно встал на сторону Отакчана.

– А ты как думаешь, Байбал? – Айчима повернулся к сникшему Байбалу. Тот не ожидал прямого вопроса, потому не сразу нашелся с ответом.

– Чего молчишь?

– Я… согласен с Виктором.

– Ну составим акт, а куда потом его денем? Вы подумали об этом? К тому же где найдем этот вертолет? Тут еще возникает новый вопрос. Может быть, это другой вертолет прилетал, а не тот, который садился у нас? – Айчима не хотел составлять акт. Какой резон связываться с милицией и прокуратурой?

– Тот самый вертолет! Я же видел! – вскричал Отакчан.

– А где доказательства? – Айчима уже взял себя в руки.

– А чего доказывать, когда вы все свидетели? – Отакчан всех троих обвел ошеломленным взглядом.

– Никто из нас не видел, как стреляли в оленей, и кто стрелял, тоже не знаем, – отпарировал Айчима.

– Айчима, не будем спорить с дедом. Мы сами виноваты. Такую кашу заварили. Без органов дознания и следствия не обойтись. А пока останки оленей не трогаем, оставляем так, как есть, – голос Виктора прозвучал твердо и уверенно.

– Чего мы спорим? Лучше делом займемся, – засуетился Отакчан.

– Каким еще делом, дед? – Айчима удивленно уставился на старика.

«Вот неугомонный. Сколько проблем навязал нам. Все они как трудные загадки. Их не разгадать и не решить. Еще о каком-то деле заговорил», – тревожные мысли завертелись в голове Айчимы.

– Разведем вокруг останков оленей костры, – Отакчан невозмутим.

– А это еще зачем? – крупное лицо Айчимы то ли от выпитого вчера, то ли от жарких лучей солнца выглядело пунцово-багровым.

– Защитим останки от всякого зверья. На тухлый смрад вот-вот потянутся и росомахи, и лисы, и сам абага-медведь.

– К чему все это, дед? – Айчима недоуменно развел руками и оглянулся.

– Может, не надо этого делать, абага? – голос у Виктора тих.

Один Байбал отмалчивался. Весь его вид говорил, что ему все равно: делайте, мол, что хотите, мое дело маленькое.

– Нам лучше заняться разделкой подбитых оленей, – быстро заговорил Айчима.

Его подбодрили слова Виктора. Этот парень башковитый, не то что этот балбес Байбал.

– А что потом будем делать с такой грудой мяса? – Отакчан, судя по всему, раздосадован предложением бригадира.

– Пока не протухнет, будем питаться им. Часть пустим на просушку. Получится отличная сорча[33]33
  Сорча – копченое мясо.


[Закрыть], – с легкой готовностью, будто на расстоянии прочитал мысли старика, парировал Айчима.

– Пожалуй, Айчима дельно говорит, – заговорил Виктор, закуривая сигарету.

– А ты, Байбал, чего молчишь? – Айчима повернул голову к понуро сидящему Байбалу.

Тот вздрогнул и захлопал глазами, будто все еще не очнулся от ночного пьяного угара.

– Говори, Байбал. Тут важно мнение каждого, не отмалчивайся, – Айчима заговорил запальчиво, испытывая некоторую неприязнь к пассивному оленеводу.

– Я согласен с тобой, Айчима, – пробормотал Байбал и снова опустил сонные глаза.

– Молодец. Спасибо хоть на этом, – глаза Айчимы заиграли бодрым блеском.

– Ты что, голоден, Байбал?! – Отакчан резко повернулся к оленеводу.

– Зря ты споришь, дед. Мы коллективно решили так: сейчас снимаем шкуры, разделываем туши. Нельзя, чтобы добро просто так пропало. А твой костер зачем нам сейчас? Еще нечаянно пожар заполыхает от твоего костра.

– Ну, допустим, поступим так, как ты предлагаешь. Все мясо потом ты спишешь на нас, а счетовод сдерет с нас кожу с мясом. Вы об этом-то подумали? – Отакчан говорил эти слова, обращаясь в основном к Виктору. Видно, чувствовал, что только он, Виктор, поймет его правильно.

– Это другой вопрос. Нам надо заняться сейчас ими, – Айчима кивнул головой на останки.

– Нельзя этого делать, Айчима. Как ты этого не понимаешь? – заволновался Отакчан.

– А что ты предлагаешь, старик? – Айчима обращался к Отакчану в зависимости от настроения. Когда у него настроение хорошее, Отакчан для него дед, а когда оно портится, Отакчан – старик.

– Совершено преступление. Бандиты надругались над нашими оленями. Надо составить акт. А останки оставляем, не дотрагиваясь до них. Это же вещественное доказательство. А то, что ты предлагаешь, Айчима, это сокрытие бандитов. Коли поступим так, как ты говоришь, мы сами станем соучастниками, собутыльниками тех самых бандитов. Разделаем туши, потом доказывать-то нечего будет и нечем. Вот это обидно.

– Хочешь сказать, что улик никаких не будет. Так, да? – Айчима раздраженно вскинул глаза на Отакчана.

Он поймал себя на том, что в эти минуты почти ненавидит старика. В другое время тоже испытывал к старику двоякое чувство: с одной стороны, отдавал должное за глубокое знание повадок, натуры оленей и за на удивление нежное, бережное отношение к ним, а с другой, в душе раздражался из-за того, что у старика знаний гораздо больше, чем у него самого. Вот и сегодня жалкий старик один спорит с ним, хотя, честно говоря, неплохо рассуждает. Одно плохо, старик вдруг заартачится и дело дойдет до милиции. Он, Айчима сам, и все остальные покажутся как сообщники. А такого поворота событий ни в коем случае нельзя допустить.

– Вот именно. Прямые улики потеряем, – голос у Отакчана уверенный.

– Ты сидел в тюрьме, потому уголовное дело знаешь, – ехидно засмеялся в ответ Айчима.

Но вдруг прервал свой смех и обеспокоенно оглянулся на парней. Те молчали.

Виктор взглянул на часы и воскликнул:

– О, скоро наступит время связи с поселком. Нельзя опаздывать. Поеду-ка я, а вы тут сами решайте вопросы. Закончу радиосвязь, вернусь.

Не успел Айчима что-то сказать, как Виктор уже показал спину. Проворно сев на верхового оленя, парень погнал его в сторону палаток…