Текст книги "Шенгенская история"

Глава 18. Париж

Если заткнуть уши музыкой и включить в смартфоне песенку про зонтик Рианны, то никаких неприятных ощущений легкий зимний парижский дождик не принесет. Зонтик не нужен. Его ведь надо нести над собой. А у Барби и так руки заняты – одной рукой толкать коляску с чужим ребенком неудобно. К тому же к поручню коляски привязан поводок с сенбернаром. Кличка у собаки совсем человеческая и, к тому же, сверхфранцузская – Франсуа. И хозяева французы – Сюзанн и Режис. Правда, Режиса Барбора видела только один раз. Когда его жена Сюзанн завела Барбору в коридор их квартирки на рю де ля Вилетт. Завела и сразу познакомила и с мужем, и с их собакой. Сказала, что Франсуа – спокойный и никуда ее во время прогулок тянуть не будет. И бояться его не надо, хоть он и большой.

– А почему вы объявление на английском написали? Я думала, что вы тоже иностранцы! – удивилась тогда Барби, поняв, что перед ней настоящие французы, хоть и отлично говорящие по-английски.

Сюзанна усмехнулась, услышав вопрос.

– Мы писали по-французски, и к нам одна за другой пришли по объявлению три старушки, живущие по соседству. Болтливые и одинокие, и у каждой дома своя маленькая собачонка. Франсуа на них произвел сильное впечатление. Одна при виде сенбернара даже за сердце схватилась! Хорошо хоть доктора не пришлось вызывать. Поэтому решили нанять кого-нибудь из мигрантов. Мигранты всегда моложе и работы не боятся!

Да, Сюзанн именно так и сказала тогда про мигрантов. Барбора, припомнив разговор, улыбнулась и немного замедлила шаг. Остановилась у поляны, на которой уже несколько раз видела группу, занимающуюся йогой под руководством миниатюрной китаянки. В этот раз йогов в парке Бут Шомон не было. Наверное, из-за дождика. Однако погода явно не мешала десяткам, если не сотням прогуливавшимся по аллеям старичков и старушек с собаками и без. Погода не мешала и десяткам юных мамаш толкать впереди себя коляски с младенцами точно так, как толкала свою Барбора.

«Может, и они никакие не мамаши?» – подумала она.

И продолжила путь. Увидела слева от аллеи явно искусственную горку над искусственным озером. А на его поверхности – море уток.

Сенбернар степенно шел справа, словно охранял коляску со спящим малышом. Пес оказался столь послушным и разумным, что в какой-то момент Барбора и сама представила себя хозяйкой такой же большой и покладистой собаки, только в будущем, когда у них будет своя квартира и свой собственный малыш!

Дождик усилился, и Барбора поневоле зашагала быстрее. Она шагала к выходу из парка. Уже выйдя за металлическую ограду, остановилась. Дома, выходившие на парк, уже зажгли свои глаза-окна. Уличные фонари отражались в мокром асфальте тротуаров. И стеклянные двери углового кафе, открываясь и закрываясь, игрались со светом ближайшего фонаря. До возвращения малыша родителям оставалось около часа. До возвращения собаки хозяевам – чуть меньше. Можно будет сначала отдать собаку, потом ребенка. Малыш сейчас проснется и захнычет. На этот случай его уже ждет бутылочка с молочной смесью.

Зайдя в кафе, Барбора сразу прошла к столику у окна. Отодвинула очутившуюся на пути деревянную вешалку с красным пальто, чтобы втиснуть между ней и столом коляску. Сенбернар спокойно улегся на пол. Бармен вышел из-за стойки.

– Мадам? – спросил он.

Барбора вытащила из ушей наушники и сунула их в карман куртки к смартфону. Попросила коньяка и очень вовремя кашлянула. Бармен одобрительно кивнул.

Малыш захныкал. Словно почувствовал, что сейчас его точно услышат.

Пришлось поднять его аккуратно из коляски. Теплый синий комбинезончик, закрытый на молнию, скрывал малыша почти целиком. Она вынула его из комбинезона. Заглянула в сонное раскрасневшееся личико.

– Ну что, Валид? Кушать хочет? – спросила, укладывая на коленях так, чтобы его головка легла на внутренний изгиб локтя. Дала ему бутылочку со смесью.

Пригубила коньяк, принесенный барменом, и первый маленький глоток как бы вернул ее, Барбору, себе самой. Мысли и обрывки прошлых разговоров отошли на второй план. А на первом осталась она сама в теплом и уютном кафе. А ведь только что ей было холодно и сыро. Только что она отодвигала вешалку с красным пальто, принадлежащим, видимо, женщине с короткой старомодной стрижкой, сидящей через столик от нее. Перед женщиной – бокал вина и пепельница. В руке сигарета. А разве в европейских кафе можно курить? Барбора усмехнулась, чувствуя, как расслабилась из-за самой малости коньяка. На женщине – красный свитер. А волосы, кажется, покрашенные. Седые, покрашенные в такой пепельный цвет, который словно подсказывает, что они под краской все равно седые.

Бармен выскочил из-за стойки к двери, открыл, впуская внутрь еще одну коляску! Ее толкала худенькая кучерявая брюнетка в фиолетовой стеганой куртке с капюшоном. Вместе с коляской и брюнеткой в кафе забежала коричневая такса, тоже одетая в фиолетовую телогрейку на молнии. Телогрейка была из того же материала, что и куртка хозяйки. Брюнетка оглянулась по сторонам, остановив свой остренький взгляд на Барборе, а потом, сдвинув с дороги два стула, подкатила коляску к соседнему с Барборой столику. Кивнула улыбчиво Барборе, сняла курточку и, переступив через сенбернара, повесила ее на деревянный рог вешалки. Осталась в синей шерстяной кофточке, застегнутой на крупные пуговицы.

– Il fait froid[9]9
  Холодно! (фр.).


[Закрыть], – сказала она Барборе, еще раз улыбнувшись.

– Pas Français, – Барбора развела руками. – English!

– Холодно, – молодая женщина легко перешла на английский. – Здесь всегда зимой паршиво и дождь каждый день!

Барбора кивнула.

Брюнетка весело крикнула что-то бармену, и тот через минуту принес ей чашечку кофе и стакан лимонада с мятным сиропом. Мятный аромат дотянулся до носа Барборы и она, словно защищаясь от него, инстинктивно подняла ко рту бокал с коньяком.

– Вы из Англии? – спросила брюнетка, снова обернувшись к Барборе.

– Нет. Из Литвы. А вы?

– Я отсюда, из Бельвиля. Родилась в Алжире, но выросла тут.

Брюнетку звали Айша и она то и дело посматривала на лежащую возле своих ног таксу в фиолетовой телогрейке. Такса махала хвостиком, не сводя глаз с сенбернара. Сенбернар, разлегшийся перед коляской Валида, тоже смотрел на таксу, но как-то лениво и безразлично.

Пустая пластмассовая бутылочка из-под молочной смеси выпала из ручек малыша, стукнулась о деревянный пол и подкатилась к морде сенбернара. Валид снова заснул, и Барбора опустила его в коляску.

– Сколько ему? – спросила Айша.

– Семь месяцев.

– Моему только четыре. – Она с любовью оглянулась на свою коляску. – Вы сюда с мужем приехали?

Барбора кивнула.

– Он работу нашел?

– Он – клоун. – На лице Барборы сама по себе возникла ироническая усмешка.

– Мой тоже клоун! – критически произнесла брюнетка. – Предлагали ему хорошую работу в универмаге, а он в таксисты полез. Теперь его ни днем дома нет, ни ночью!

– Нет, мой действительно клоун, – Барбора поспешила исправить двусмысленность. – Актер-любитель. Он в Вильнюсе в рекламных акциях работал, а тут пока только на улице… А на улице много не соберешь. Вот если б он французский выучил!

– Настоящий клоун? – кругленькие глазки Айши загорелись искренним любопытством. – Он ходит на «Марше де клун»?

– Куда? – переспросила Барбора. – На рынок клоунов?

– Ну да, – закивала Айша. – Мне рассказывали, что, когда их много, они очень смешные!

– А где этот рынок?

– Где-то на рю де Севр, возле университетской больницы!

– Рю де Севр, – повторила Барби, стараясь запомнить название улицы.

Оглянулась на бармена, попросила кофе.

За окнами кафе откуда ни возьмись засветило солнце. Не яркое и, видимо, уставшее от повседневной борьбы с облаками, не дававшими ему досвечивать до земли и людей.

Они обе – Айша и Барби – обернулись, заметив попавшие внутрь кафе лучи. Айша достала горсть мелочи и выложила мелкими монетками возле чашечки оплату за кофе.

– Извините, а это ваш ребенок? – осторожно спросила Барби, кивнув на коляску.

– Ага, – на ходу бросила Айша, снимая с вешалки свою фиолетову куртку.

– И собака ваша?

– Конечно, – кучерявая брюнетка рассмеялась. – А это что, не ваша собака? – кивнула она на сенбернара.

Барби отрицательно мотнула головой.

– Еще увидимся, – приветливо проговорила Айша и, развернув коляску с проспавшим весь их с Барборой разговор малышом, покатила ее к двери. Такса побежала следом, провожаемая немного удивленным взглядом сенбернара, все еще лежавшего на полу и опустившего большую и добродушную морду мимо лап на правую сторону.

– Рю де Севр, – еще раз повторила Барбора и тоже принялась отсчитывать вытащенную из кармана куртки мелочь.

Глава 19. Лондон

Странная эта штука – гарь от сгоревших бумаг. Точнее ее запах. Почему он так въедается в одежду, в волосы? Почему его невозможно смыть с первого раза?

Клаудиюс не спал уже полночи. Хотя Ингрида, жаловавшаяся на запах гари, который он принес с собой, уже давно заснула.

Конечно, жаль, что они так и не доехали прошлым вечером до Марюса. Но впереди – жизнь. И не просто жизнь, а жизнь лондонская. В которой надо быть «flexible», то есть гибким. Настолько гибким, чтобы при появлении возможности заработка легко отменять планы. Ведь какие планы без заработка?

Ингрида спала, повернувшись лицом к окну. Ее голова лежала ровно посередине маленькой подушки. Клаудиюс полюбовался, насколько спокойно ее лицо. Осторожно слез с кровати. Вышел на кухню.

Тут урчал холодильник, тикали часы, что-то едва слышимо жужжало. Эту кухню даже самый отъявленный романтик никогда бы не смог назвать уютной. Но другой кухни пока не было. Да и эта была, по большому счету, не их кухня, а кухня английской коммуналки. Ее надо было просто пережить. Но для этого опять же необходим заработок. Желательно постоянный. И тогда можно будет сначала оплачивать маленький уют, а потом, если все будет хорошо, то и бόльший!

Клаудиюс еще раз помыл голову, пытаясь отмыться от неприятного запаха гари. Вспомнил запах отцовской автомастерской и запах отца, который перекочевал из мастерской в их квартиру и прижился в ней. Мама иногда жаловалась на этот «аромат» бензина и моторного масла. Иногда отправляла его в душ. Но запах никуда не девался, и чаще всего она его просто не замечала. Точнее, замечала его, только когда хотела заметить, когда надо было найти причину для своего недовольства. Конечно, со своей работы никаких ярких запахов она принести не могла. Какие запахи в больнице, где она трудилась старшей медсестрой? Запах накрахмаленного белого халата? Запах валерьянки? Запах лекарств и нашатырного спирта? Нет, она все эти ароматы оставляла на рабочем месте. Как ей это удавалось, Клаудиюс до сих пор понять не мог. Разве бывает работа, которая не передает работающему свои запахи? А если б ему пришлось сжигать бумаги каждый день? И за это очень хорошо платили? Что бы тогда сказала Ингрида?

Клаудиюс вздохнул и окинул грустным взглядом кухоньку. Тут для них, конечно, не хватало места. Их пространство измерялось шагами, и ни одна линия их пространства не превышала трех-четырех шагов. Четыре шага – это длина их комнаты. Хотя, если захотеть, то можно растянуть эти два с половиной метра на шагов восемь. Но зачем? Реальность ему известна. Эта реальность некомфортна и временна, но срок ее временности зависит только от него самого! Надо меньше спать и старательнее искать нормальную работу! Но он ведь и сейчас не спит. И думает именно об этом! Клаудиюс успокоился. Нет, он не ленив, он не тормоз, он думает о будущем, пока любимая спит и, возможно, видит это прекрасное будущее в цветном английском сне?

В коридоре скрипнула дверь. Потом шаг. Потом тишина, словно шагнувший прислушался. Клаудиюс замер. Снова шаг или два нарушили относительное ночное беззвучие. И Клаудиюс понял, что из своей комнаты вышли соседи.

Щелкнул замок квартирной двери. И Клаудиюс пригнул голову. Ведь из квартирной двери ты сразу попадаешь в колодец перед их полуподвалом. И дальше уже поднимаешься по железной лестнице как раз мимо кухонного окна вверх, на уровень тротуара.

Еще один щелчок входной двери, и за кухонным окошком проплыли два силуэта. У парня на плечах рюкзак, а у девушки в руке – спортивная сумка. Они поднимались по лестнице почти бесшумно. Клаудиюс завороженно проводил их взглядом. Куда они? Зачем?

Пару минут спустя он вышел из кухоньки в коридор. Остановился перед дверью в комнату соседей. Увидел оставленный в замочной скважине ключ. Потянул дверь на себя – она поддалась.

Комнатка за дверью напоминала их временную спальню. Также одна кровать, два стула, небольшой квадрат зеркала на стене. На ковролине пола – пустые жестянки из-под пива. И рядом упаковка четырех полных жестянок пива, скованных пластиком.

– Значит, вернутся, – Клаудиюс усмехнулся, вспомнив, как решил, провожая их взглядом, что они тайно покидают свое жилище.

Когда Клаудиюс проснулся, в нос ему ударил запах кофе. Он спал на краю кровати, и голова его почти свисала с края подушки. Может, именно поэтому Ингрида поставила кружку кофе прямо на пол под его изголовье.

Он попытался глотнуть кофе не поднимая головы, и тут же обжег губы. Чертыхнулся от души. В комнату на его голос вернулась Ингрида в домашнем халатике.

– О! Обновка! – удивился он.

– Ага, – кивнула Ингрида. – Тут рядом магазинчик, в котором можно за пару фунтов с ног до головы одеться!

– Секонд-хэнд из Европы?

– Благотворительность из Англии. Кстати, халатик был новенький, с биркой! За полтора фунта!

– Покажешь магазинчик после завтрака, – Клаудиюс поднялся, натянул джинсы и свитер. – Я как раз вчера денег заработал.

– Тогда готовь завтрак! Наши яйца справа, соседские слева! – скомандовала девушка.

Когда уминали яичницу, сидя за кухонным столиком, по железной лестнице за окном спустилась Таня.

– Вы мне сейчас сто двадцать фунтов за следующую неделю можете дать? – спросила она, заглянув на кухню.

Клаудиюс отрицательно мотнул головой. Таня перевела взгляд на Ингриду, но Ингрида словно и не обратила на нее внимания. Вилкой она «ощипывала» правильной солнечной формы желток, освобождая его от белка.

– Через пару дней, – пообещал Клаудиюс.

Татьяна вздохнула и закрыла за собой дверь. Но через минуту снова появилась на кухне.

– А эти, соседи ваши? Вы их не видели? – спросила несколько озабоченно.

– Вроде ночью шумели, – ответил Клаудиюс.

– Они мне за неделю задолжали, – сказала она.

– Да придут они, вон и продукты их в холодильнике, и пиво у них есть, – уже не поднимая головы, произнес Клаудиюс.

Таня заглянула в холодильник.

– Их еда слева, – подсказала Ингрида.

– Да тут одни яйца! – выдохнула Татьяна.

Глава 20. Пиенагалис. Возле Аникщяя

Большая черная сумка на молнии весила, должно быть, килограмм тридцать, если не больше. Еще в Аникщяе Рената удивилась, как тяжело было Витасу ее нести от автобуса до машины и как качнулся ее маленький «фиат», когда Витас почти уронил ее в багажник.

Пока ехали, Рената перебрала в голове все возможные подарки, способные столько весить, но никакой вразумительной подсказки от своего воображения не получила. Самым тяжелым подарком в ее мыслях могла быть только какая-нибудь китайская ваза, но, с другой стороны, вазы ведь делают из фарфора, а фарфор легкий. То есть ваза вполне могла быть большой, но такой тяжелой? Это вряд ли. Кухонная техника? Комбайн с электрической мясорубкой? Тоже не мог быть таким тяжелым, да и не был Витас настолько сельским парнем, чтобы дарить своей возлюбленной на Рождество кухонные принадлежности!

Любопытство ускоряло ритм сердца, и Рената на ходу посматривала на Витаса, ожидая, что он все-таки раскроет тайну подарка до того, как откроет замок-молнию на сумке.

Но Витас только улыбался хитро и молчал, посматривая на заснеженное полотно земли по обе стороны дороги и на взявший в тиски эту дорогу зимний лес.

На замерзшей гравийке Рената сбавила скорость, и машина плавно закачалась.

Снова, как кораблик к пристани, медленно уткнулся красный «фиат» передними колесами в конец колеи, остановившись под боковой деревянной стеной амбара.

Тропинка вела прямо от машины к порогу дома. Протоптанная не из-за машины, конечно, а потому, что по этой тропинке ходил каждый день по несколько раз Йонас к Барсасу или в абмар, или в погреб, что находился за амбаром.

Доски порога жалобно скрипнули, когда Витас опустил на них тяжелую сумку. Вдвоем занесли они сумку на половину Ренаты.

– Таких тяжелых подарков я никогда в жизни не получала! – призналась Рената, посмотрев на ладонь левой руки с красной вдавленной полосой от ручки сумки. – Это что, стройматериалы?

– Нет, кое-что пооригинальнее! Но если тебе не понравится, то подарим твоему деду! Ему точно подойдет! Хотя я для него бутылку «Жальгириса» привез… В общем, выбирай, что хочешь? Кота в мешке или бутылку «Жальгириса»?

– Кота в мешке, – Рената развела руками.

– Тогда получай! – Он наклонился, бжикнул молнией замка, раскрывая сумку, оттянул ее края, чтобы Рената могла заглянуть внутрь.

– Что это? – удивилась девушка, разглядывая странный прибор военно-зеленого цвета, размером со швейную машинку.

– Это «черный ящик», – пояснил наконец Витас. – Для самолетов.

Лицо Ренаты выразило недоумение. Она посмотрела в глаза Витасу странным, разочарованным взглядом.

– Откуда он у тебя? – спросила после паузы.

– В девяностом отцу на радиозаводе вместо зарплаты за год семь штук дали, обещали потом обратно выкупить, но Союз развалился и они остались у нас… Я думал, тебе будет интересно! Он ведь новенький!

Рената вдруг рассмеялась, не сводя глаз с Витаса. Сначала тихо, потом громче.

– Ты чего? – Витас, казалось, обиделся.

– У меня нет самолета, – сквозь смех выкрикнула она. – И у деда тоже нет!

В комнате, заполненной звонким смехом Ренаты, Витас вдруг почувствовал себя дураком, полным дураком.

Открылась дверь из коридора и в проеме появилось удивленное лицо деда Йонаса.

– Что это тут у вас? – спросил он. – Так смеетесь, будто телевизор смотрите!

– Это она смеется, а не я! – принялся оправдываться Витас. – Здравствуйте, с Рождеством!

И тут же суетливо парень полез в открытую сумку и вытащил картонную коробку с бальзамом «Жальгирис». Подошел с ней к старику, вручил.

– О-о! – закивал дед Йонас, тоже улыбаясь приветливо и радостно. – Хорошая вещь! Жаль только, что мне его только каплями принимать можно! Но ничего, буду себе в чай капать! Так надолго хватит!

Рената наконец успокоилась, но тень только что звучавшего смеха на ее лице осталась.

– Так это он тебя рассмешил? – обратил на нее свой взгляд дед Йонас.

– Ага, подарком! – прыснула она. – Посмотри, может, лучше его тебе отдать? – она кивнула на стоящую на полу сумку.

Йонас подошел, наклонился над открытой сумкой.

– Что-то военное? – спросил и обернулся к Витасу.

– Ну почти, – неохотно стал объяснять Витас. – «Черный ящик» для самолетов, мой отец их на Каунасском радиозаводе в советское время делал. Но его ведь можно по-разному использовать! В нем магнитофон очень качественный, теперь таких не делают! И аккумулятор мощнейший!

– Это он мне на Рождество подарил, – произнесла Рената и снова хихикнула.

– Оригинально, – закивал дед Йонас. – Это, что ли, тот завод, что «Шилялисы» выпускал?

– Да, и телевизоры, и радиоприемники!

– Странные все-таки люди в Каунасе живут, – проговорил словно сам себе Йонас, не посмотрев на Витаса. – Что-то у них в голове по-другому устроено!

– Ничего не по-другому! – упрямо заявил Витас.

– Ладно, – Йонас махнул рукой, словно предложил к своим собственным словам серьезно не относиться. – Пойдем ко мне, я вам «Жальгириса» в чай накапаю. И себе тоже! – предложил он.

Когда перешли на дедову половину дома, Рената стала серьезной, как камень. Словно вся веселость на ее половине осталась, вместе с открытой сумкой, в которой остался лежать необычный рождественский подарок.

Витас и старик уселись за круглый столик. А внучка Йонаса занялась чаем.

К чаю дед попросил достать из верхнего шкафчика старинного буфета большие красные в белый горошек чашки – те самые, из которых они на Рождество чай пили.

Йонас щедро налил в чай Витасу бальзама, себе чуть-чуть, да и Ренате только пару капель.

– Вот ты скажи, ты ведь в Каунасе родился? – спросил он, глядя на Витаса.

– Ну да, – ответил тот.

– А знаешь, как раньше говорили: «В Вильнюсе добрые люди живут, а в Каунасе – злые»?

– Слышал, – признался Витас. – Но это же в Вильнюсе говорили так, а не в Каунасе.

– Наверное, – старик закивал и пригубил чаю. – А почему у вас так чертей любят?

– Почему любят? – не понял Витас.

– Ну, единственный музей чертей на всю Литву почему-то в Каунасе, а единственный музей ангелов на всю Литву почему-то у нас, в Аникщяе? – хитро проговорил Йонас и перевел взгляд на Ренату, словно она и была одним из ангелов.

Витас пожал плечами.

– Это, наверное, коммунисты в советское время Музей чертей основали специально, чтобы люди про Каунас плохо думали, – предположил Витас и посмотрел виновато в глаза Йонасу. Парень был явно смущен и не понимал, к чему старик клонит.

– Ну ты загнул, – Йонас усмехнулся. – Коммунисты чертей придумали?! Надо же такое сказать?! Черти на несколько тысяч лет древнее коммунистов! А литовские черти древнее других чертей!

– Тогда не знаю, – признался Витас. – Я чертями не интересовался и в церковь не хожу… Кстати, мой папа на радиозаводе в церкви работал, – вспомнил он, и глаза его загорелись. – Там у них самый секретный цех в недостроенном костеле был, поэтому и радиозавод называли «Святым радиозаводом».

– Во как! – искренне удивился дед Йонас. – Интересно! Может, и зря я никогда в жизни в Каунас не ездил?

– Может, и зря, у нас красиво! – убедительно закивал Витас.

А Рената с усмешкой на губах только и переводила взгляд то с деда на Витаса, то с Витаса на деда, слушая их разговор и пытаясь угадать, к чему Йонас клонит. Сначала было испугалась, что дедушка хочет как-то унизить или обидеть Витаса, но быстро поняла, что мысли Йонаса в другом направлении работают. Да и в чувстве юмора старику никто отказать не смог бы, так что оставалось Ренате только слушать, куда и к чему приведет разговор двух мужчин за дважды крепким чаем.

– У нас тоже красиво, – закивал дед и снова перевел взгляд на внучку. – А ты ему наши красоты показывала? К Пунтукасу возила? На Маяк Счастья?

– Не было времени, – призналась Рената. – Он же всегда, – бросила взгляд на Витаса, – только на денек приезжает!

– Ну, это ваше дело, как вы своим временем распоряжаетесь! – Старик махнул рукой и повернулся лицом к окну.

– Деда, а может, заберешь к себе этот военный подарок? – предложила вдруг Рената.

– Нет, пускай пока у тебя побудет! Я тут ни с кем не разговариваю, только молчу и думаю. А мое молчание и мысли он не запишет!

– Ну тогда можно в амбар отнести! Он у вас большой! – недовольным голосом предложил Витас.

– В амбар не надо, – твердо сказал Йонас. – Там и так столько всего лежит! Как ни зайду, обязательно обо что-то споткнусь!

Витас посмотрел на деда напряженно.

– А вы не будете против, если я к Ренате перееду? – выпалил на одном выдохе.

Дед растерялся.

– Знаешь, – сказал после паузы, глядя Витасу в глаза. – Вы – взрослые люди. Нравится вам быть вместе – будьте вместе! Если Рената тебя позовет сюда, переезжай!..

Он еще раз посмотрел на Ренату, вдруг ставшую серьезной и немного озабоченной.

– …а если не позовет, то сам понимаешь, – закончил дед. – А если переедешь, то и мне будет с кем про «черные ящики» и про Каунас поговорить! Женщинам такие темы не интересны!

– Ты что, с ума сошел? – шепотом набросилась на Витаса Рената, когда вернулись они на ее половину дома. – Может, сначала надо у меня спрашивать разрешения?

Витас опустил голову и молчал, как пьяница под укорами жены.

– Или у вас там в Каунасе действительно все чокнутые? – продолжала возбужденно шептать Рената. – Ты же не к деду переезжать собрался?!

– Извини, – Витас оторвал взгляд от пола. Посмотрел в глаза Ренате. – Это все из-за этого чертова «черного ящика»! Может, и правда, что у нас не так, как везде… Недаром один Каунас «черные ящики» на весь Советский Союз делал!

– Перестань чепуху нести! – Рената тяжело вздохнула, сделала шаг к Витасу, обняла его. – Поехали, я тебе наших ангелов покажу! Может, они твою голову от глупостей почистят!

Витас обнял Ренату. Прижал к себе и, уткнувшись носом в ее висок, прошептал: – Извини! Я сегодня – дурак!

– Хорошо, извиняю! – прошептала в ответ Рената. – А теперь – к ангелам!