Текст книги "Шенгенская история"

Андрей Юрьевич Курков
Шенгенская история
Литовский роман

© А. Ю. Курков, 2016

© Л. П. Вировец, художественное оформление, 2016

Автор выражает искреннюю благодарность за помощь и содействие при написании этого романа:

Гражине Мартинайтене, Альгирдасу Кумже, Томе Кумжене,

Аудрюсу Сяурусявичусу, Пятрасу Вайтекунасу, Руте Маликенайте, Виргиниюсу Троле, Йонасу Басалыкосу, Лаурасу Лучюнасу,

Владасу Лучюнасу, Сигуте Лучюнене, Ромуалдасу Баура, Игорю Майстренко, Рамунасу Вишняускасу,

Франсуа Деверу, Николь из Лилля, Колетт Дебле, Марку Саньолу, Мишелю Сигалла,

Светлане Азаровой, Сташеку Новаку, Марюсу Януконису, Ингриде, Асте, Элизабет Шарп, Римантасу, Кястутису Масальскису,

Андрюсу,

добрым жителям английского графства Кент, особенно Майку и Джаки Шарп,

Эрику Ле Бруну, Людовику Пасковяку, Шарлю Делькуру.

Шенгенская история
Литовский роман

Памяти Марцелиюса Мартинайтиса, великого литовского поэта

Глава 1. Шештокай. 20 декабря 2007 года

Земля не слепая, она свои глаза даже на ночь не закрывает. Смотрит огромными зрачками – океанами, морями и озерами – в темноту, в небо! Все видит и все отражает. И только никто не знает точно: сохраняет ли она увиденное в памяти. И если сохраняет, то как? И где ее память спрятана? Может, из-за вот таких безответных вопросов человек часто считает себя глазами земли и пытается сохранить увиденное, пересказать его, записать и спрятать в архивы. И так человек пытается писать историю земли, хотя на самом деле пишет всего лишь историю, увиденную своими собственными глазами.

Человек привык доверять своим глазам, своим ушам, своей памяти.

Но одно дело человеческий взгляд, а другое – взгляд земли, бездонный и бесконечный. В нем легко утонуть и мыслями, и телом. В нем – в этих океанах, морях, и озерах – уже утонули миллионы людей. И тех, кто пытался писать историю земли, на самом деле записывая лишь свою собственную историю, и тех, кто не пытался.

Есть одно большое различие между взглядом земли и взглядом человека. Земля всегда смотрит вверх, в небо, а человек – вокруг себя, иногда вдаль, иногда в небо, когда чувствует на себе чей-то взгляд, падающий оттуда. Земля смотрит в небо всегда. Земле безразлично все, кроме того, что сверху, над ней. А над ней всегда оно – то синее, то черное, то серое. А еще иногда солнце, иногда облака, иногда мигающий огонек авиалайнера или сверкающая, движущаяся среди звезд точка засланного людьми, сделанного ими из блестящего металла космического шпиона с обобщающим названием «Спутник». Эти «спутники» – единственная попытка человечества развернуть свой взгляд вниз, на землю. Наверное, первые ученые мечтали, чтобы взгляд земли и «взгляд» спутника когда-нибудь встретились. И чтобы спутник сфотографировал реакцию земли на эту шутку умных людей. Первые ученые уже умерли. А следующие забыли или не знали о замысле первых. Следующие пытались с помощью спутников разглядеть все тропинки в лесах и все корабли, особенно военные, на морях. И не было для них более серьезного препятствия в своем разглядывании земли, чем тяжелые, груженные снегом облака, спешащие укрыть землю белоснежной шубой, чтобы могла она перезимовать в тепле.

Вот и в этот раз спутнику, пролетавшему над Восточной Литвой, ничего не удалось рассмотреть. Он даже не заметил, как красиво на землю, уже месяц, как покрытую снегом, падает новый снег.

20 декабря 2007 года, около полуночи, тучи, освободившись от снега, очистили небо над лесом возле городка Аникщяй. Улетели на «дозаправку». И лес, отягощенный новым снегом на лапах елок и кронах сосен, перестал шуметь, затих и прислушался. Над заснеженными кронами высоких стройных сосен на единственном в этом лесу холме мигал красный огонек маяка. Таким же красным миганием сверху, из-под насупленного декабрьского неба, ему отвечал летящий самолет. Чужой самолет, который не с этой земли взлетел и не на эту землю опустится.

Земля, питавшая корни этого леса, была не настолько мала, чтобы не нашлось места для взлетной полосы. Но и не настолько велика, чтобы загрузить собственными жителями свои же самолеты. Нельзя же обязать каждого литовца раз в месяц покупать себе авиабилеты и куда-нибудь улетать. Нельзя и опасно. Да и зачем, если есть море, речки, озера, если есть лодки и корабли? И даже высокий маяк с красным огоньком посреди Аникщяйского леса и в трехстах километрах от морского побережья! Есть и железная дорога, и даже узкоколейка есть, по которой из Аникщяя до Паневежиса можно доехать. Есть все, чтобы чувствовать себя свободным и из-за этого чувства отказаться от спешки. Свободные люди никуда не спешат. Поэтому и опоздать не могут. Не спешат и чаще смотрят себе под ноги. А значит, и спотыкаются реже.

20-го декабря 2007 года без четверти полночь к шлагбауму возле села Шештокай, что затерялось где-то между Кальварией и Лаждияем на самом краю литовской земли, далеко от Аникщяйского леса, неспешно подошел старик. Подошел уверенной, но по особому шаткой походкой. Подошел и остановился шагах в пяти, прямо на дороге, которую этот шлагбаум своей полосатой стрелой перегораживал.

В домике, покрашенном в зеленый цвет, что стоял слева, горело два окна. Домашний, слегка приглушенный свет падал из них на заснеженную дорогу. И даже полосатый шлагбаум поблескивал, ловя на себе рикошет этого оконного света, ударявшегося сначала о снег, а затем разбрасывавшего свои желтые брызги по ближайшим к окнам окрестностям.

Дверь скрипнула. Вышел на деревянный порог пограничник без шинели. Задрал голову вверх, посмотрел на лампочку, висевшую под козырьком. Потянулся к ней двумя руками. «Видать, замерзла!» – подумал. И, схватившись левой рукой за патрон, а правой – за лампочку, покрутил ее туда-сюда. И вспыхнула лампочка, разбуженная руками пограничника. А тот, явно собою довольный, улыбнулся, вдохнул морозный воздух и выдохнул его пáром. С полминуты он старательно делал вид, что не замечает старика, которого внезапный свет загоревшейся лампочки заставил прижмуриться и оглянуться. Но потом пограничнику стало неудобно и он обратил на постороннего свой взгляд и кивнул. Старик, наблюдавший за пограничником, кивнул в ответ и, достав из кармана короткого серого пальто с поднятым воротником старомодные карманные часы, открыл крышку циферблата. Без восьми полночь.

– Может, зайдете? – спросил вежливо пограничник.

– Может, и зайду, – ответил старик, но с места не сдвинулся.

– Да заходите же, – повторил свое приглашение служивый. – У нас и чаек есть, и кое-что покрепче!

– Что же это? – удивился вслух старик. – Вы всех подряд готовы к себе приглашать? Да и разве разрешено пить на границе?

– Сегодня можно, – вздохнул пограничник. – Сегодня такой день, что можно.

Он открыл дверь, зашел в домик и оглянулся. Старик поднялся по трем ступенькам, аккуратно занося над каждой не сгибавшуюся в колене правую ногу, заканчивавшуюся не тяжелым ботинком, как левая, а резиновым каблуком, прибитым к деревянной лодыжке.

В большой комнате пограничной заставы пахло корицей и гвоздикой. На маленькой электроплитке пускал из носика пар синий эмалированный чайник. На подоконнике между двух вазонов со старыми алоэ стояла приземистая, не выше этих вазонов, бутылка «Жальгириса». Рядом – маленькие стопки. А на стене над письменным столом висел портрет президента Адамкуса.

Старик перевел взгляд с президента на трех пограничников. Покачал головой.

– Кто ж так границу охраняет? – в недоумении спросил он.

– Мы закрываемся, – грустным, бесцветным голосом пояснил незнакомый офицер и развел руками, показывая, что больше он ничего сделать не может.

– Границу закрываете? – переспросил старик.

– Наоборот. Открываем. А пограничный пункт закрываем, – сказал второй пограничник.

– И куда вас переводят?

– Кого куда, – вздохнул третий. – А я, наверное, уеду за нее, за границу, – он бросил не очень-то радостный взгляд в окно.

– Да, наверное, есть такие страны, в которых не хватает пограничников, – задумчиво произнес старик после недолгой паузы. – Но эти страны или больные, или большие… Или и то и другое!

Глава 2. Хутор Пиенагалис. Возле Аникщяя

Дед Йонас, зайдя в дом с двумя ведрами, полными чистого бархатного снега, остановился на резиновом коврике.

Свет коридорной лампочки отражался в лужицах, расползшихся вокруг выставленных под стеной в свободном полупорядке ботинок и сапожек. Из пары мужских коричневых ботинок торчали все еще скрученные судорогой мороза шнурки.

Старый Йонас опустил ведра перед собой. Поднял веник, лежавший тут же, у двери, обмел им снежок со своих сапог и сразу переобулся в серые фетровые тапочки большего, чем надо, размера. В них можно было скользить по полу, не поднимая ног. И дед Йонас, подхватив ведра со снегом, «проскользнул» по коридору до первой двери по левой стороне, деревянной и многажды крашенной разными цветами, из-за чего у всех гостей этого уютного хуторского домика возникало впечатление, что такие двери могут вести только в другой, параллельный мир. Если присмотреться к ним, то сколы краски в разных местах выдавали их красное, белое и даже синее прошлое. Хотя последний раз дед закрасил их благородной зеленой краской, не яркой, матовой. Все остальное в коридоре было «обновленным» по требованию внучки Ренаты, жившей на собственной половине дома, за совершенно обычной, но тоже добротной, не покрашенной деревянной дверью по правую сторону коридора. За ее дверью звенел смех, слышались молодые голоса.

Дед Йонас, вернулся в коридор со шваброй. Вытер пол вокруг. Усмехнулся, сообразив по обуви, что за овальным столом в гостиной у Ренаты собралось в этот вечер шестеро, включая ее саму. Собрались три пары. А значит, будут мечтать. Что они там празднуют?! До Нового года еще десять дней! Могли бы и подождать.

* * *

– Нам нужна шляпа! Пойди попроси у деда! – Витас уставился озорным и одновременно требовательным взглядом на Ренату.

– Он шляп не носит! Ну ладно!

Рената постучала в зеленые двери.

– Деда, можно? – крикнула и потянула за ручку.

Заглянула. Дед Йонас сидел в кресле под окном. Над головой у него светилась лампочка торшера. На носу были очки в костяной оправе странного, почти янтарного цвета. В руках – книга.

– Можно у тебя кастрюлю взять?

– Бери! А что варить будешь?

– Будущее, – отшутилась Рената и прошла в его кухоньку, в которой сковородки, кастрюли и прочие емкости и приспособления для приготовления пищи висели рядами до самого потолка, зацепленные за длинные и загнутые кверху гвозди, вбитые в бревна стены. Они словно украшали небольшое и чуть приземистое оконце, которое совершенно не было похоже на другие окна в их доме.

Это оконце чуть-чуть смахивало на средневековую бойницу, словно тот, кто задумал этот дом, считал кухоньку последним бастионом. Или же размер окна говорил о нежелании хозяина, чтобы его могли со двора наблюдать за трапезой?

Рената сняла с гвоздя большую кастрюлю и унесла к себе.

Дед Йонас отложил книжку на широкий подлокотник кресла, поднялся и тоже заглянул в свою кухню, где под окошком на деревянном полу в двух ведрах таял снег.

Старик смотрел на этот уже потемневший от домашнего тепла снег, готовящийся стать водой, которая потом превратится в чай. Смотрел и пытался «прочитать» вкус завтрака на своем языке. А язык «молчал», как настоящий, верный присяге солдат вражеской армии, взятый в плен. Он не выдавал ни единого намека на вкус. Он, язык, и так был негодным и относительно вкуса еды «подслеповатым». Конечно, это из-за старости. Ничего от языка не добившись, Йонас подошел к умывальнику и все понял: он сегодня не завтракал! Ведь если б завтракал, то обязательно помыл бы за собой тарелку и теперь она сушилась бы на железной решетке как раз на уровне его глаз. А даже если бы и не помыл, то лежала бы она, тарелка, в раковине умывальника!

– Странно, а голода нет! – прошептал старик.

Он оглянулся на холодильник, перевел взгляд на корзинку с картошкой, стоящую под крепким дубовым столом. Взгляд сам перескочил на венский стул, хрупкий, тонкий, но уже лет семьдесят, а то и больше живущий в их доме. Откуда он взялся?

Йонас присел на него, уперся локтями в столешницу.

И вспомнил, как на этом стуле сидел осенью сорокового года прошлого века советский офицер и выписывал ему, Йонасу, тогда еще подростку, какую-то бумагу, по которой его должны были сразу забрать в Красную армию. А потом этот офицер выспрашивал долго дорогу до Биржая. И Йонас, с трудом понимавший по-русски, рисовал ему план тропинки через лес к большаку, который должен был бы вывести этого офицера к другой дороге, ведущей именно туда, куда тому было надо. А потом стул пропал. Мать затащила его на чердак, чтобы никто из чужих больше не садился за их старый стол. Сами они, когда садились есть, приносили сюда две доски и клали их на табуретки по обе стороны стола. Вспомнил Йонас, как потом еще пару раз приходили к ним советские, но долго не задерживались. «Что это у вас за беднота такая! Даже сесть негде! – сказал однажды один из них удивленно. – А дом большой! Наверное, в нем раньше барин жил!»

«Да, жил барин, да мы его прогнали!» – ответил тому офицеру отец Йонаса Витас. «Правильно сделали!» – одобрил офицер и ушел, так и не объяснив цель своего прихода. А когда ушел он, отец Йонаса Витас усмехнулся. Ведь дом-то его отец построил. Узнай об этом офицер, может, и прогнал бы он Витаса вместе с женой и сыном из дома куда-нибудь в Сибирь. Но этого не случилось.

* * *

– Ну что, кастрюлю к бою! – с улыбкой на веснушчатом лице заявил рыжий Андрюс и, обведя всех заговорщицким взглядом, протянул руку и схватил за горлышко бутылку бальзама «Три девятки». – Проверим свою удачу?

Рюмки наполнились напитком янтарного цвета.

Рената раздала ручки и листочки бумаги, вырванные из карманного блокнотика. Каждый написал что-то на своем листике, свернул его и бросил в кастрюлю.

– Вот теперь можно! – Андрюс аккуратно взялся за ножку своей рюмки. – За удачу!

Собравшиеся за столом «коснулись» друг друга взглядами и пригубили вязкий, крепкий бальзам.

– Я первая! – заявила Ингрида и тут же вытащила из кастрюли свернутую бумажку. Опустила ее возле себя на стол, не разворачивая.

Потом уже вытащили по фанту и Клаудиюс, и Витас с Ренатой, и Андрюс, и Барбора.

В гостиной внезапно стало тихо. Только часы на стенке – шуточные, подаренные Ренате друзьями шесть лет назад на совершеннолетие, в которых стрелки двигались на пустом циферблате, а цифры, словно сорвавшиеся со своих мест, «лежали» внизу скопом друг на друге, – только эти часы своим тиканием не давали тишине возможности стать абсолютной. Но и гости, хоть и затаили дыхание, но долго так усидеть не могли, и поэтому мгновение комнатного затишья было кратким, но оно успело придать моменту волнительной торжественности.

Бумажки зашуршали. Кто-то облегченно вздохнул. Кажется, Андрюс.

– Класс! – восторженно прошептала Барбора.

Рената обернулась к сидевшему рядом Витасу и, усмехаясь, покачала игриво головой.

– Это, – она показала пальцем на свой развернутый фант, – твой город! А мой – у тебя! Отдай!

Остальные со смешливым удивлением в глазах смотрели, как Рената и Витас обменялись фантами.

– А вы что, разные написали? – Барбора подалась вперед, пытаясь рассмотреть, что же там было написано на их фантах.

– Разные, но они рядом! – ответила Рената. – Неважно! Важно, что удача нам улыбнулась! Я даже не верила!

– Это же не мгновенная лотерея! – махнул рукой рыжий Андрюс. – Ну и если бы даже я вытащил чужую мечту?! Мне она не нужна! Мне нужна своя! Я бы ее вернул. В обмен на мою, конечно!

– На нашу! – поправила его Барбора. – А вам, – она посмотрела на Ренату и Витаса, – наверное, еще рано ехать! Рената хочет в Венецию, а он – в Рим! Вы еще не «синхронизировались», как мы, – она оглянулась на Андрюса.

Барбора взяла его фант, потом свой, подняла их так, чтобы всем было видно. На обоих разными почерками было написано одно и то же слово «Париж».

– Увидеть Париж и умереть! – пропела игриво Ингрида.

– Умирать не обязательно, – Барбора бросила на нее самоуверенный, немножко высокомерный взгляд. – А вот приехать, увидеть и победить – это да! И климат там, кстати, намного лучше, чем в вашей любимой Англии!

– А мы не в Англию, – миролюбиво ответил за свою подругу Клаудиюс. – Мы в Лондон! А в Лондоне погода зависит от того, сколько у тебя на банковском счете денег!

– Ой, думаю, что наш гусь уже готов! – воскликнула Рената, действительно вовремя вспомнив об оставленном в духовке гусе. – Я сейчас!

Она вышла в кухню. Открыла дверцу духового шкафа из чуть потемневшего огнеупорного стекла, заглянула внутрь. Теплая, вкусная, ароматная волна остановила ее мысли. И уже не думала Рената о Барборе, так любящей вступать в споры по пустякам. Не думала и о своих с Витасом спорах о цели и смысле их воображаемого путешествия. Да ведь и не важен город, в который ты хочешь попасть! Важно понимать, что само путешествие – это и есть жизнь. Да ведь и путешествие не заканчивается, когда ты попадаешь в город своей мечты и становишься его счастливым жителем!

Рената натянула толстые кухонные рукавички, вытащила из духовки противень с гусятницей, опустила его на плиту. Гусь был без сомнения готов! На дне духовки стоял закрытый чугунный котелок с ведераями.

– Надо бы твоего деда к нам позвать! – предложил Андрюс, глядя на аппетитную запеченную птицу.

– Конечно, – закивала Рената, – обязательно!

Рюмки снова наполнились бальзамом, и стало их теперь на одну больше – для деда Йонаса.

В воздух комнаты, уже заполненный ароматом запеченного гуся, влился новый теплый тминный аромат – ведераев. И взгляды друзей сразу уставились на только что появившийся на столе чугунок с картофельными колбасками.

Дед Йонас, зайдя, сразу уселся на свободное место. Вытащил свои очки из кармана домашнего, мешковатого пиджака. Водрузил на нос и наклонился вперед, решив более тщательно рассмотреть главное блюдо ужина.

– У кого-то день рождения? – он обвел друзей внучки взглядом.

– Нет, деда, – Рената усмехнулась. – Если б ты смотрел телевизор, ты бы…

– Я бы стал дураком! – перебил внучку дед Йонас. – А так как мне уже поздно становиться дураком, то лучше уж я продолжу книжки читать!

– Сегодня в полночь Литва накроется Шенгеном! – дружелюбно произнес Клаудиюс, уставившись деду прямо в глаза, увеличенные линзами его очков в костяной оправе.

– Чем? – переспросил задумчиво Йонас, бросив взгляд на потолок комнаты.

– Безграничное пространство общей Европы, – пояснил Клаудиюс. И тут же себя поправил: – Точнее беспограничное.

– А-а. А я здесь спрячусь, – спокойно произнес дед Йонас. – Меня не накроет. Вы как хотите…

– Но отметить же это надо! – Витас поднял свою рюмку.

Гусь оказался намного актуальнее Шенгенского пространства. Его нежный вкус вызвал у собравшихся куда больше слов, общепонятных и положительных. Дед Йонас за столом решил не задерживаться. Съел кусок гусиного мяса, нахвалил внучку за роскошный ужин, попрощался и ушел к себе, забыв под салфеткой очки.

Ровно в полночь друзья выпили еще по рюмке – за начало новой эры.

А еще через десять минут в гостиную заглянул дед Йонас, уже в теплой фланелевой пижаме синего цвета.

– Я тут очки забыл, – сказал он, – а без них я не засыпаю…

– А вы что, в очках спите? – рассмеялся рыжий Андрюс, уже немного охмелевший.

– Конечно, – Йонас нашел свою пропажу и опустил в карман пижамы. – У меня зрение слабое. Без очков даже сон хорошо посмотреть не могу – расплывается. А в очках – все видно, малейшие детали! И слышно, кстати, намного лучше, когда они на носу!

– Ну, он у тебя и странный, – прошептал Андрюс, когда дверь за старым Йонасом закрылась.

Рената пожала плечами.

– Старость украшает человека причудами, – выдохнула она легко и улыбнулась собственным словам.

– Старость украшает человека причудами? – повторила Барбора. – Ха! Интересно! А если просто взять и остаться красивой и в старости? Тогда и причуды никакие не нужны!

– Стараться остаться красивой в старости – это тоже причуда! – присоединился к разговору Клаудиюс.

Барбора захотела было по привычке вступить с ним в спор, но тут Витас стал убирать со стола грязные тарелки. Рената взялась ему помогать. Ингрида вскочила, взяла в руки блюдо с остатками запеченного гуся. Барбора только бросила на Клаудиюса колкий взгляд и стала собирать вилки и ножи.

«Ну почему Ингриде так не повезло?» – подумала она ехидно, занося вилки и ножи на кухню.