Текст книги "Шенгенская история"

Глава 37. Лейпциг. Земля Заксен

Наклонился Кукутис к своей деревянной правой ноге, штанину широкую поднял и вытащил железную фляжечку с вензелем Витаса, посмотрел на вензель, кивнул ему уважительно! «Спасибо, Витас!» – сказал и глоток сделал. Полилось бренди с густым, нежно щипающим горло вкусом вниз, в те части тела, через которые алкоголь в кровь попадает.

И на губах остался густой приятный вкус темно-коричневого цвета. Потому что у каждого яркого вкуса яркий цвет есть. Иногда он совпадает с цветом напитка или еды, иногда нет.

«Вот у морковки вкус серебристо-белый, а сама она красная, – размышлял неспешно Кукутис, все еще смакуя бренди на языке. – А у черной редьки, если ее хорошо через терку протереть, вкус сердито-желтый, наглый. А вот у шампанского почему-то вкус совершенно бесцветный».

Наверное, поэтому Кукутис шампанское не любил. Не то что хороший французский коньяк! Особенно тот, как его… В бутылке, похожей на графин…

– Was wollen Sie Herr? – как команда офицера прозвучала немецкая речь над головой Кукутиса. И все мысли и воспоминания, только что баловавшие его, спрятались. Будто испугались.

Поднял Кукутис голову, посмотрел на строгого и пожилого официанта, на его офицерскую выправку, прочитываемую в плечах и в том, как он свой костюм носил и голову держал.

– Чего я хочу? – сам себе перевел Кукутис вопрос на литовский.

Оглянулся по сторонам. Понял, что в пивную кнайпу зашел и за крайний столик в углу у огромного камина присел. Увидел, что другие клиенты пиво пьют и сосиски с горячей кислой капустой едят. Остановил взгляд на жующих губах ближайшего к нему немецкого бюргера, прилично одетого и забывшего изменить выражение лица на «не рабочее».

– Sauerkraut[11]11
  Кислую капусту (нем.).


[Закрыть], – четко произнес Кукутис, тоже сделав излишне серьезное лицо. – Und Bier![12]12
  И пиво! (нем.)


[Закрыть]

– Und Wuersthen?[13]13
  А сосиски? (нем.)


[Закрыть] – слегка обиженно спросил официант.

– Ja, Ja, – закивал Кукутис. – Zwei oder drei! Mit Senf![14]14
  Две или три! С горчицей! (нем.)


[Закрыть]

Пожилой официант важно улыбнулся.

– Ja woll, – сказал. – Naturlich, mit Senf![15]15
  Так точно… Конечно, с горчицей! (нем.)


[Закрыть]

И ушел.

Сытым вышел Кукутис из немецкой пивной кнайпы. Вышел и на улице остановился, оглянулся на двери, из которых вышел, на вывеску над ними. Странно, что зашел он сюда, а теперь не мог вспомнить как? То есть вышел, как вошел. Только ведь человек сначала видит, куда его тянет, а потом заходит. А тут совсем наоборот получилось. Вышел и только оглянувшись, понял: откуда. Над зеленой дверью, большую часть которой занимал квадрат затемненного стекла, основательными черными буквами, явно через трафарет поверх бледно-салатового фона, намазано было слово «Leipzig», а выше на таком же фоне тоже под трафарет на две строчки разбитое название пивной кнайпы – «Tatort»[16]16
  «Место преступления» (нем.).


[Закрыть]. И справа от него несколькими черными линиями загадочное мужское лицо в шляпе.

– Место преступления? – задумался вслух Кукутис и стал очень серьезным. Он осмотрел этот срезанный угол четырехэтажного массивного серого дома, эркер второго этажа, нависающий над порогом и дверью кнайпы, под которым легко спрятаться от дождя, даже если заведение закрыто!

Попробовал Кукутис припомнить знаменитые убийства, которые на историю Европы повлияли. Первым перед глазами принц Фердинанд, как живой, возник. В Сараево. Прямо на улице Франца Йосифа, где его и убил один студент! Вторым – российский министр Столыпин, расстрелянный в оперном театре другим студентом. Третьим – имперский протектор Богемии и Моравии Рихард Гейдрих, убитый в Праге в 1942 году чехом и словаком. (Вот почему возникла после войны на некоторое время Чехословакия! – промелькнула у Кукутиса мысль-откровение. – Чехам и словакам врагов легче сообща убивать!)

– Лейпциг, Лейпциг, – повторил он негромко, вылавливая из своей памяти на это название, как на крючок, какое-нибудь знаменитое убийство, тут произошедшее. Но ничего из памяти не вылавливалось.

Кукутис облизал губы, поднял воротник своего серого пальто и вернулся в кнайпу.

Внутри он сразу поймал на себе взгляд строгого пожилого официанта и направился к нему довольно решительной походкой. Не сгибавшаяся деревянная нога эту походку делала угрожающей, если не атакующей.

– Was wollen Sie?[17]17
  Что вы желаете? (нем.)


[Закрыть] – прозвучал снова знакомый уже Кукутису вопрос.

– Ich will wissen, – твердо заявил он. – Wer war hier umgebracht?[18]18
  Я хочу знать, кого здесь убили? (нем.)


[Закрыть]

Несгибаемый официант опустил взгляд на выглядывающую из-под правой штанины деревянную ногу, потом поднял его и уставился в глаза странному посетителю.

– Здесь снимали кино про убийство, – сказал он со странным сожалением в голосе. – Про сериал «Tatort» слышали?

Кукутис отрицательно мотнул головой.

Лицо официанта изменилось. Он улыбнулся и протянул одноногому старику руку.

– Первый раз встречаю человека, не знающего этот сериал, – неожиданное восхищение, услышанное Кукутисом в голосе официанта, совершенно изменило его представление об этом человеке с военной выправкой. – Значит, вы сюда случайно зашли!

– Да, если я куда-то захожу, то чаще всего случайно, – подтвердил Кукутис догадку официанта.

– Садитесь на ваше место, – официант учтиво указал рукой на столик, за которым Кукутис недавно пил пиво и ел сосиски с горячей кислой капустой. – Я вас угощу другими сосисками! И другим пивом!

Кукутис вернулся к своему столику у огромного камина, снял пальто и накинул его на спинку соседнего стула.

Официант поставил перед ним стеклянную кружку пива, заигравшего янтарным цветом. Жидкий янтарь пива загипнотизировал Кукутиса. О родине напомнил. Словно всё вокруг стало вдруг янтарным, всё вокруг стало Литвой.

«Как хорошо не знать чего-то ненужного, но известного всем», – подумал Кукутис и заметил, как сквозь воображаемый янтарный туман к нему с подносом в руках идет стройный, почти военный официант с лицом человека, осененного молнией добрых новостей. Над подносом поднимался пар.

Глава 38. Париж

– Нам опять надо начинать все сначала! – Барбора попыталась выдать свое раздражение за деловитость, но Андрюса медлительная четкость и непривычная размеренность ее речи не обманули. Да и с чего бы ей, любившей говорить быстро и спорить, вдруг подчеркнуто заговорить в противоположной, холодной манере.

– Что случилось? – спросил он взволнованно, снимая куртку.

– Я заплатила за квартиру, и у нас осталось тринадцать евро, – выдохнула она уже с более знакомой интонацией. – Так жить неправильно.

– У нас семьдесят три евро, – Андрюс показал ей заработанные сегодня купюры. – Так что не вижу повода для пессимизма. Может, пойдем к вьетнамцам?

Барбора отрицательно мотнула головой. Посмотрела на него с сожалением. Опустила взгляд на пол.

– Мы все равно как-то неправильно живем, – произнесла уже совершенно обычным голосом. – Надо как-то по-другому…

Ее растерянный взгляд снова коснулся его глаз.

– Мы все проедаем. Я заплатила за квартиру, и у нас почти ничего не осталось. А еще придут счета за воду, за электричество…

– Но тут, наверное, так и живут. И работают, чтобы просто жить.

– Это как жизнь на лезвии ножа, – в ее голосе послышались слезы. – Мы ничего не отложили на будущее. Все проели по твоим китайским и вьетнамским забегаловкам!

Андрюс смутился. Ему казалось, что Барби смотрит на него с любовью, но ее слова расходились с интонацией взгляда. Слова были наполнены раздражением.

– Ты хочешь экономить? Давай! – с готовностью произнес Андрюс. – Я буду готовить! Я же умею!

– Извини! Я просто испугалась, когда отдала хозяйке деньги. Она такая милая пришла с коробкой печенья, – Барбора обернулась и бросила взгляд на столик, на котором и лежала упомянутая коробка. – Но я боюсь. И еще… Мне кажется, что я беременна.

Андрюс вздрогнул от неожиданной новости, но тут же сделал шаг к Барборе и обнял ее.

– Не беспокойся! – зашептал ей. – Мы не пропадем! Я уже тут как дома, в Париже. Знаю, как заработать, знаю, в каких супермаркетах продукты дешевле. Ты просто нервничаешь! Не надо.

Барбора тоже прижалась к нему.

– Хорошо, что ты у меня есть, – прошептала. – Я больше не буду. Это что-то нашло. Наверное, усталость. Усталость, сырость… Эта коляска…

– Откажись от коляски, выгуливай только собаку! Тебе же собака нравится?

– Нет, – прошептала Барбора. – Тогда у нас не хватит денег на квартиру.

– Хватит! Я буду стараться! Куплю себе настоящий клоунский костюм, тогда точно стану больше зарабатывать.

– А сколько он стоит?

– По интернету такие за пятьдесят евро продают, и ботинки клоунские еще пятьдесят…

– Это дорого.

– Нет, я не сейчас куплю. Потом, когда заработаю побольше… Ты голодная?

Она кивнула.

– Я сейчас что-нибудь приготовлю!

– У нас ничего нет! Только масло, молоко и яйца.

– Это на завтрак! Сделаю омлет. Я сейчас, только в «Франпри» сбегаю, и назад! Ужин будет – пальчики оближешь!

Андрюс накинул куртку и поспешил в соседний супермаркет.

Глава 39. Пиенагалис. Возле Аникщяя

В пятницу вечером дед Йонас бросил пить до следующего Рождества. Так и сказал: «Все, это последняя рюмка!»

Они сидели за его круглым столиком втроем. Витас как раз открыл новую бутылку бальзама. Рената пила чай. Сама она в этот вечер присела к ним, чтобы мужчины не увлекались. Витас накануне засиделся у Йонаса до часа ночи. Рената несколько раз подходила к двери деда, прислушивалась, думая, что они разговаривают. Но за зеленой, много раз крашенной дверью царствовала тишина. А значит, они просто сидели и время от времени выпивали по рюмке.

– Деда, – сказала Рената, – у тебя черты лица сглаживаются.

– Как это? – удивился Йонас.

– Наверное, из-за того, что пьешь! Ты ведь раньше почти не пил!

Старый Йонас поднялся из-за стола, подошел к зеркальной дверце старого шкафа, посмотрел на себя.

– Да, ты права, – сказал он, вернувшись. – Надо что-то делать. С таким лицом и в гробу будет как-то неудобно лежать!

– Опять ты за свое! – не выдержала Рената. – Еще раз про гроб вспомнишь, я тебе два привезу на выбор и пусть у тебя посреди комнаты стоят, чтобы ты спотыкался!

Витас обернулся, уставился испуганно на Ренату. Даже на него она так еще ни разу не нападала!

– Ну извини! – заговорил Йонас негромко. – Мне-то уже не так плохо, как неделю назад! Это правда! Спасибо Витасу, – он бросил на парня благодарный взгляд. – Отвлекал, как мог!

– И чем мог! – добавила Рената, но голос ее уже не звучал так сердито. – А помнишь, как ты мне в детстве повторял: «Йонасы не умирают! Йонасы не умирают!»

Дед закивал.

– Да, не умирают, – сказал он, но как-то не очень уверенно, задумчиво.

Взял в руку наполненную Витасом рюмку.

– Все! Эта вот – последняя! До Рождества больше ни капли! – пообещал и пригубил.

Они просидели еще часа полтора. Почти без разговоров. И так за столом в этой тишине уютно было. Дед «растягивал» свою последнюю рюмку. Бальзама в ней, казалось, после каждого пригубливания меньше не становилось. Витас наливал себе до края и выпивал одним глотком.

Когда вернулись на свою половину, Витас тут же за компьютер сел, а Рената в спальню отправилась. Как только легла, так сразу и заснула, словно тоже пила «Три девятки». Через полчаса и Витас забрался под одеяло. Залез, хотел было разбудить Ренату и что-то рассказать ей, но, увидев, как сладко она спит, сдержался. Долго лежал на спине, глядя в потолок и иногда кося взглядом на ее лицо, проверяя: а не проснулась ли она случайно.

– Хорошие новости! – сказал он хвастливо за утренним кофе. – Я хотел тебе еще вчера сказать, но ты уже заснула!!!

– И какие? – спросила Рената с ехидцей.

– Ты меня всерьез не воспринимаешь! – пожаловался Витас. – А вчера еще и на деда своего накричала! Помнишь?

– Конечно, помню! А как с вами еще разговаривать, чтобы вы вели себя нормально? Так какие новости?

– Я кое-что продал на двадцать тысяч долларов! Через интернет! – радостно заявил он и уставился в глаза Ренате, ожидая увидеть ее реакцию.

– Кое-что? – переспросила она. – Квартиру, что ли?

– Ты что, с ума сошла! – выпалил он на одном дыхании. – В квартире уже квартиранты живут! Нет. «Черные ящики»! У нас же еще семь штук в Каунасе от отца осталось.

Рената смотрела на Витаса и будто бы не знала, как реагировать.

– Ты что, недовольна? – осторожно спросил Витас.

– Почему? Нет! Довольна, – произнесла Рената. – А кто у тебя их купил?

– Еще не купил, но купит! Один американец! Он написал, что только что купил в Пренай семь самолетов! И «ящики» тоже заберет.

– А что, в Пренай есть аэропорт? – с сомнением в голосе спросила Рената.

– Аэродром, точнее аэроклуб. Ну там маленькие самолеты точно есть, я по интернету проверил! Но теперь мне надо в Каунас ехать, чтобы отдать ему «ящики» и забрать деньги! Мы теперь богатые!!!!

Слово «богатые» наконец вызвало у Ренаты улыбку, и Витас успокоился.

– Может, ты ему и наш «черный ящик» отвезешь? – она кивнула на сумку под стенкой слева от шкафа, от которой тянулся к розетке старый кабель с тканевой оплёткой.

– Нет, я только семь выставлял в интернет, те, которые дома!

– Жаль, – выдохнула Рената.

К вечеру отвезла Витаса на автовокзал. Перед тем, как домой возвращаться, закупила продукты. Вернувшись, сварила спагетти, размешала с зеленым итальянским песто и, не предупреждая, принесла готовый ужин деду. Тот – хочешь не хочешь – подношение принял. И сидели они вдвоем, ели неспешно.

– А чего ты так поздно в город ездила? – спросил Йонас.

Рассказала Рената деду новости про какого-то сумасшедшего американца, который по Литве старые самолеты скупает и «черные ящики» к ним на онлайн-аукционах ищет.

Замотал головой старый Йонас, выразил свое удивление.

– С этим Каунасом точно что-то не так! Витас мне рассказал, что у отца в цеху были такие высокие премии за перевыполнение плана, что они этих ящиков на десять лет вперед собрали. Поэтому и осталось их столько, когда Союз рухнул.

– А может, это не Каунасу, а Литве их делать доверили? Потому, что у нас к смерти отношение особое, не такое, как у других! – игриво предположила внучка.

– Ну вот, теперь ты сама про смерть заговорила! – Усмехнулся дед.

– Ой, извини! Больше не буду!

Вернувшись на свою половину, Рената заметила, что ноутбук Витас включенным оставил. Присела к нему, нажала на «энтер», чтобы заставку убрать. На мониторе появилась знакомая уже страничка онлайн-аукциона с фотографиями каких-то приборов. Рассмотрела Рената непонятные приборы, подняла взгляд вверх странички и увидела окошко поиска товаров. Навела курсор, кликнула. Руки сами к клавиатуре потянулись. Ударили пальцами по буквам на кнопках, и в окошке поиска товаров появилась надпись «Щенок овчарки. Аникщяй».

Секунд через двадцать на экране появился вертикальный ряд с фотографиями симпатичных щенков. Под каждой – название породы и адрес продавца. Один щенок продавался прямо в центре Аникщяя, почти напротив костела Святого Матаса. Ренате даже показалось, что знает она этот дом, в котором щенка овчарки продают. Кликнула на щенка – фотография увеличилась и рядом стартовая цена появилась – 400 литов!

«Недешево!» – подумала и тут же усмехнулась, вспомнив, за сколько у Витаса его «черные ящики» покупают. За двадцать тысяч долларов!

Вспомнила Рената и все, что знала об аукционах, но все эти воспоминания оказались эпизодами из художественных фильмов. Сама она никогда ни на одном аукционе и не бывала. Зато знала по фильмам, что добавлять надо по чуть-чуть. И написала в окошке под стартовой ценой – четыреста пять литов. А ниже заполнила анкетку, вставив в нее и свое имя, и электронку, и номер мобильного. Потом нажала на виртуальную кнопочку с надписью «Готово», и анкетка исчезла, а фотография щенка осталась.

– Ну, теперь посмотрим, что будет дальше! – прошептала сама себе, укладываясь спать.

А следующим утром, часов в девять, зазвонил мобильный. И женский голос, звонкий и свежий, поинтересовался у Ренаты, не она ли хочет купить щенка.

– Да, я! – ответила Рената, зевая.

– Можете сегодня приехать, я весь день дома буду, – сообщила продавщица щенка.

Опустила Рената телефон на стол и поняла, что денег у нее на щенка не хватит. Пошла к деду.

– Ты мне можешь триста литов одолжить? – спросила, открыв дверь, но не заходя в комнату.

Дед сначала вздрогнул, словно внучка его врасплох застала. Опустил на столик исписанный ручкой листок бумаги, снял очки.

– Да, конечно! Я тебе сейчас занесу! – сказал он и стал сворачивать листок, а потом засунул его в почтовый конверт.

Рената закрыла за собой дверь и остановилась в коридоре. Захотелось вернуться к деду и спросить: чье это письмо он только что читал? Почтальон ведь к ним недавно приезжал на своем оранжевом велосипеде – десятого января он Йонасу пенсию привез. Может, и не только пенсию?

Справилась Рената со своим любопытством и не стала больше деда беспокоить. А минут через десять он сам постучал в ее двери, принес триста литов.

Над Аникщяем светило солнце, яркое и холодное. Дом, в котором продавали щенка овчарки, Рената нашла быстро.

Владелицу звонкого голоса звали Сауле. Она, стройная блондинка лет тридцати, встретившая Ренату в спортивном костюме, сразу повела гостью в дом, оставила ее на пару минут на просторной кухне, а потом вернулась со щенком, неся его почти на вытянутых руках, так как он тянулся своими лапами и длинным языком к ее лицу.

– Вот, посмотрите! Правда он лапочка? – радостно произнесла хозяйка дома.

Рената взяла щенка на руки. По его холодной шерсти поняла, что он только что резвился на улице, наверное, во дворе.

– А как его зовут? – подняла она взгляд на хозяйку дома.

– Гуглас.

– Гуглас? – Рената улыбнулась. – Это в честь Google?

– Да, – Сауле закивала. – У него нюх отличный! Я ему дала на днях носок мужа понюхать, а потом этот носок в багажнике машины закрыла. Так он сначала дом обыскал, а потом на двор выскочил и как начнет на машину лаять! Как раз со стороны багажника! Все, что захотите, найти может!!! Как Google!

– Гуглас, Гугласик, – зашептала нежно Рената, подняв щенка повыше и поднеся его к лицу.

Гуглас извернулся, и Рената почувствовала на своем носу мокрое тепло его языка.

– Вот хитрец! – воскликнула.

Расплатилась с хозяйкой. Согласилась принять от нее на время теплую корзинку с крышкой – для перевозки щенка.

– Когда будете снова в Аникщяе – завезете! – сказала на прощанье Сауле.

Дед Йонас, получив на руки живой подарок, потерял дар речи. Уселся на стул, положил щенка на колени, принялся гладить.

– Ишь, какой вертлявый! – наконец вымолвил и улыбнулся.

И вдруг взгляд его грустным стал, поднял он глаза на стоящую рядом внучку.

– Я ведь его не переживу, – произнес совсем другим, хмурым тоном. – Да и не хотелось бы. А что с ним потом? С кем он останется?

– Ты об этом не думай! – попросила деда Рената. – Одного его тут никто не оставит!

Старый Йонас вроде бы успокоился, но глаза его остались грустными и задумчивыми. Снова стал щенка гладить.

– Гуглас, – повторил. – Такой клички я еще не слыхал!

Рената хотела было объяснить деду, откуда эта кличка взялась, да не стала. Как объяснить про Google человеку, который никогда перед компьютером не сидел? Да никак!

Глава 40. Сейнт Джорджез Хиллз. Графство Суррей

Неожиданный ночной снегопад подарил Ингриде и Клаудиюсу сказочное утро. Из окошка уютной маленькой спальни они не могли налюбоваться искрящимся на солнце белым снежным полотном, на фоне которого подстриженная и подправленная Клаудиюсом аллея туй, ведущая к особняку, была похожа на две шеренги стройных солдат в зеленых шинелях и высоких белых папахах.

– Обалдеть! Жаль, что сегодня не Рождество! – вырвалось у Клаудиюса.

– Жаль, что сегодня не воскресенье! – Ингрида усмехнулась.

Включив электрочайник, Клаудиюс глянул на термометр. Уже несколько дней температура в домике не поднималась выше семнадцати градусов тепла, и ничего! Ингрида на холод не жаловалась. Да и ему самому теперь по утрам просыпалось легче.

Он присел за столик. Уткнулся взглядом в стеклянную вазу, в которой аккуратными шариками лежали спелые турецкие гранаты. Ингрида вчера ездила за покупками. Она, конечно, права! Если б сегодня было воскресенье, можно было бы весь день просидеть в домике, можно было бы приготовить что-нибудь вкусненькое и устроить вечером ужин при свечах. Но до воскресенья еще четыре дня! Долежит ли до него снег? Вряд ли! Да и следующее воскресенье будет наверняка суетным и шумным. А сегодня вторник. Сегодня надо начать готовить особняк к приезду гостей, о которых Артур предупредил прошлым вечером по скайпу. Пять человек, друзья господина Кравеца, приедут в пятницу и пробудут до понедельника. В четверг заедет кэйтеринговая фирма, продукты они привезут с собой. И это хорошо. Но Ингриде и Клаудиюсу предстоит навести в доме порядок, подготовить комнату для прислуги на первом этаже возле кухни и пять комнат для гостей на третьем этаже, проветрить их, застелить кровати. Работы много, но в такое утро спешить не хочется.

Клаудиюс открыл настежь окошко и один за другим выкинул на снег все пять турецких гранатов. Красными шариками они украсили снежный покров.

Закипел чайник.

– Посмотри в окно! – попросил Клаудиюс Ингриду, поднявшись на второй этаж.

К полудню солнце победило снег. Турецкие гранаты снова украшали стол. А Ингрида с Клаудиюсом выкатили из кладовки на первом этаже особняка желтую бочку гигантского пылесоса и принялись наводить в доме господина Кравеца чистоту. Убедившись, что Клаудиюс в состоянии самостоятельно управляться с «боевой» пылесосной машиной, Ингрида отправилась на третий этаж, чтобы осмотреть спальни.

Она уже пару раз поднималась по этой поскрипывающей под ногами изящной деревянной лестнице с резными перилами. Темное, с легчайшим намеком на спрятанную под матовым лаком красноту, старинное дерево вызывало сейчас у Ингриды тихий восторг. А поначалу ей показалось странным, что в доме, где от парадного холла на второй этаж поднимается помпезная мраморная лестница, где высота потолков и первого, и второго этажей заставляет задирать голову, чтобы получше рассмотреть лепнину вокруг старинных массивных люстр, лестница на третий этаж сделана из дерева и при этом находится в странном месте, не являясь продолжением мраморной лестницы от парадного холла, и потолок третьего этажа совсем не такой высокий. Нет, конечно, в этом есть логика! Если на третьем этаже расположены спальни, значит, там должно быть уютно. А уют и помпезность – вещи не совместимые. Никто еще, наверное, не видел в своей жизни того, что можно было бы назвать «помпезным уютом»! Ингрида улыбнулась от этой мысли. Она стояла на предпоследней ступеньке деревянной лестницы, держась левой рукой за перила и словно ощущая тепло этого дерева. Она смотрела на старинные карты, висящие в рамках с правой стороны, на стене над деревянными панелями из такого же темного дерева, как и сама лестница. «Старинные карты» как бы тоже поднимались вверх по этим поскрипывающим под ногами ступенькам. И на всех картах то одна, то в составе Европы была изображена Великобритания, страна, в которую им с Клаудиюсом так хотелось и так легко удалось въехать и в которой они мечтали прижиться и стать счастливыми.

Основательность особняка, этих лестниц: и мраморной, и деревянной, этих бесшумно открывающихся тяжелых дубовых дверей будто бы подчеркивала основательность и надежность самой жизни. Это ощущение нравилось Ингриде. Настолько нравилось, что, переживая и задерживая его в своих мыслях, она начинала чувствовать себя здесь хозяйкой. Но только себя. Клаудиюс словно появился здесь позже и только по ее желанию и с ее разрешения. Клаудиюс появился как садовник и садовником оставался.

Каждая спальня на этом этаже имела свой цвет и свой стиль. Их роднили только одинаковые двери, из-за которых можно было легко перепутать спальни, если бы только не бронзовые таблички с женскими именами: «Элизабет», «Корнелия», «Марго», «Жаклин», «Розмари», «Ханна»…

Она прошла вдоль коридора, читая имена на табличках и надеясь дойти до таблички с именем «Ингрида». Но последняя спальня носила другое имя – «Беатрис». Напротив нее за маленькой дверью в просторной кладовке лежало чистое постельное белье. Ничего белого. Простыни и пододеяльники изумрудного, бордового, синего и всех других возможных цветов и их оттенков. Приятные, нежные на ощупь.

В спальне «Элизабет» – зеленая обивка стен над деревянными панелями и такие же зеленые гардины. Ингрида вытащила из открытого шкафа комплект белья изумрудного цвета. Вернулась к «Элизабет». Опустив белье на кровать, присела к изящному туалетному столику и посмотрелась в зеркало. Снова ощутила себя здесь хозяйкой. Не спальни, а всего дома. Эта спальня предназначена для гостей, а не для хозяйки. Спальню хозяев она видела. Она – единственная по другую от лестницы сторону коридора. Большая, с кроватью, накрытой балдахином, с двумя накроватными столиками для завтраков из красного дерева, лежащими, как им и положено, на кровати по центру.

Ингрида представила себя на той кровати. Под спиной две большие подушки, чтобы удобно было полусидеть, на ногах поверх одеяла этот маленький прямоугольный поднос-столик, к нижней части которого присоединен неглубокий, неплотно набитый чем-то, похожим на горох, мешочек. И благодаря этой «подушке» поднос очень легко выравнивать. А на нем кофейник из серебра, такая же сахарница, тарелка с горячими булочками, фарфоровая кофейная чашка на блюдце. И запах кофе…

Ингрида застилала спальню «Розмари», когда из коридора ее окликнул Клаудиюс.

– А не слишком ли мы долго работаем? – спросил он, хитровато улыбаясь.

Потом заглянул внутрь.

– Ничего себе! – вырвалось у Клаудиюса. – Живут же люди!

– Не живут, – успокоила его восторг Ингрида. – Когда-то жили! А теперь, видишь, вся эта красота принадлежит случайному человеку. А пользоваться ею будут его друзья!..

– Ну, пользоваться ею могут не только его друзья! – возразил Клаудиюс. Обнял Ингриду и поцеловал ее в губы. – Мы тоже имеем право!

– И кто нам дал такое право? – ехидно поинтересовалась Ингрида.

– Ну, например, я!

– Ну, если ты такой добрый! – Ингрида тоже обняла Клаудиюса, поцеловала его.

– А какая спальня тебе больше всего понравилась?

– «Беатрис», – ответила девушка.

– Покажи!

Они зашли в последнюю спальню, напоминавшую огромную темно-синюю шкатулку. Даже потолок здесь окрашен был в голубой цвет и на нем особой оранжево-желтой краской в правильном небесном порядке изображены были планеты и звезды.

– Я ее еще не застелила, – Ингрида кивнула на кровать с балдахиновой надстройкой, по краям которой вниз, но не до самой кровати, опускались сужающие мир спящих атласные синие крылья, так же как и потолок, украшенные звездами и планетами.

– Давай помогу! – предложил Клаудиюс.

Они застелили кровать вдвоем. Легко и быстро. На синюю в звездах простыню опустилось одеяло в синем в звездах пододеяльнике. Две большие и удивительно мягкие подушки заняли место в изголовье широкой кровати.

– Вот, – сказала Ингрида, сделав шаг к окну, любуясь этой кроватью с балдахином, как необыкновенным произведением искусства.

– Давай, ты сегодня будешь Беатрис, а я… – Клаудиюс замолк, оборвал свою мысль, задумался.

– А тебя не будет, – Ингрида усмехнулась. – Если я Беатрис, то это просто моя спальня. Моя и только моя. Там, на двери, нет другого имени…

– И что, ни одного мужского имени? – с сомнением спросил растерявшийся из-за услышанного Клаудиюс.

– Ни одного! Спальни передаются только по женской линии, – пошутила Ингрида, смягчив голос, добавив в него сахара. – И только хозяйки спален решают: кого в них впускать, а кого нет.

– Но Беатрис меня впустит? – Клаудиюс снова оживился.

– Если ты ее хорошо попросишь!

– А как ей нравится, чтобы ее просили?

– Обычно просящий должен стать на колени, с любовью посмотреть на Беатрис и десять минут теплым шепотом признаваться ей в своих чувствах.

Клаудиюс опустился на колени и обратил к Ингриде свой взгляд, наполненный, правда, больше просьбой пожалеть, чем любовью.

– Ну, – Ингрида сама перешла на шепот, – шепчи погромче!

– Десять минут?

– Влюбленные часов не наблюдают, – ответила Ингрида, опустилась на пол, села напротив Клаудиюса в позе человека, готового превратиться в сам слух.

Клаудиюс придвинулся к ней, обнял, уткнулся носом в ее висок и зашептал прямо в маленькое округлое ушко, то и дело дотрагиваясь губами до серебряной сережки с маленьким ромбиком аметиста. Зашептал: «Милая, любимая, нежная, строгая».

– Пойди занавесь окна! – наслушавшись теплого шепота, нежно проговорила Ингрида.

Клаудиюс бросил взгляд на окна спальни. За ними уже угас день, предвечерняя серость готовилась стать темнотой.

– Там уже вечер! – прошептал он.

– Все равно занавесь! Я не хочу, чтобы чужой вечер заглядывал в наш!

Клаудиюс нехотя поднялся с колен.

Их ночь со вторника на среду оказалась удивительно долгой и нежной. Только один раз около десяти вечера он сходил в их маленький домик из красного кирпича за чаем и гранатами. И послушно «посидел» в скайпе, пока заваривался чай. Но ни Артур, ни сам господин Кравец в этот вечер общаться с ними не захотели. Словно чувствовали, что могут оказаться «третьими лишними».