Текст книги "Шенгенская история"

Глава 43. Аникщяй

Витас вышел из междугороднего автобуса счастливый и радостный. Обнял ожидавшую его на платформе автовокзала Ренату, прижал крепко к груди, поцеловал в щеку.

– Все, теперь точно можно сказать, что отец мой не зря жизнь прожил! – сказал он с гордостью. – Стартовый капитал есть! Это дело надо отметить! И первый тост – за сумасшедшую Америку!

– Отметим! – Строго и с любовью во взгляде ответила Рената, освобождаясь потихоньку от его объятий. – Но только чаем! Поехали в кафе! И сладкого к чаю возьмем!

Витас послушно отпустил ее.

– Иногда мне кажется, что ты меня лет на десять старше! – сказал он, не убирая с лица все еще радостную улыбку.

Взгляд Ренаты, острый, как иголка, уколол Витаса прямо в глаза.

– Я плохо выгляжу? – спросила она напряженно.

– Нет, – Витас отмахнулся от ее слов и взгляда рукой. – Просто ты разговариваешь со мной иногда так, как старшая сестра с братом или мать с сыном!

Рената все равно достала из сумочки круглое зеркальце, посмотрелась.

– Не ври, у меня синяки под глазами. Наверное, не выспалась!

В кафе на Баранаускаса негромко играл джаз. Их столик оказался свободным и Витас поспешно прошел к нему и повесил куртку на спинку стула. Оглянулся на прилавок, заметил за спиной девушки бутылки с ликером и вином.

– Ты чай или кофе? – спросила Рената.

– Ага, – он кивнул. – Американо. И коньячка, чуть-чуть! Чтобы согреться!

Рената спорить не стала, но сама от коньяка отказалась. Поэтому Витасу чокаться после повторения тоста «За сумасшедшую Америку» оказалось не с кем. Но он нашел выход и нежно чокнулся с носом Ренаты, прежде чем она разгадала его замысел.

– Давай думать, – зашептал он. – Смотри, мы с такими деньгами даже магазинчик можем тут открыть! Главное понять, чем торговать? Ты же продавщицей работала?

– Да! – Рената вдруг обрадовалась. Вспомнила, как легко и спокойно ей работалось в уютном магазинчике одежды, вспомнила, сколько книг там прочитала! Но тут же редко к ним заходили покупатели, и задумалась. А потом еще припомнилось, что последний раз, когда она мимо этого магазинчика проезжала на машине, стоял он уже закрытый с большой бумажной наклейкой «Продается» на витрине.

Вздохнула.

– Может, лучше в Паневежисе что-нибудь открыть? – подумала вслух. – Там и людей больше, и денег!

– Не беспокойся! Я про ведение бизнеса уже книг пять прочитал! Мы свою нишу найдем! – поспешил приподнять ее упавшее настроение Витас.

Снег опять посыпался с неба. Вместе с сумерками. Точнее – сумерки опускаться начали, а за ними следом полетел вниз снег, словно подстелиться под них хотел. Чтобы мягко было им, сумеркам, на землю ложиться.

Дворники сбивали снежинки с лобового стекла «фиата», но за отброшенными в стороны снежинками летели тысячи других, и фары, красившие белое в желтый, едва выхватывали в этом воздушном бело-желтом море дорогу. И это при том, что ехали они пока по асфальту!

На пороге дома Витас задержался, сбивая веником налипший к бокам ботинок снег. Занесли рюкзак и сумку в комнату. Витас две пачки стодолларовых купюр с гордостью на стол бросил: подкинул чуть вверх, и упали они на полированную столешницу, как будто с неба, как подарок!

– Ну что, – его голос зазвучал решительно и бодро. – У нас есть рынок в тысяч пятнадцать потенциальных клиентов! Надо придумать, что мы можем им предложить.

– Давай придумывай! А я пока ужином займусь! – сказала Рената.

– О! – воскликнул он весело. – Может, и им ужин предложить?

Витас остался в комнате один. Взял со стола две пачки долларов, подержал в ладонях, снова опустил, но теперь одну поверх другой положил. Лицо стало задумчивым.

В коридоре скрипнули двери. Послышались шаги Йонаса и еще какой-то живой шум, похожий на повизгивание.

Витас выглянул в коридор. Дед как раз сапоги натягивал, а у его ног крутился щенок овчарки.

– Вау! – вырвалось у Витаса. – Откуда он у вас?

– Внучка подарила! – Йонас обернулся. – У меня чуть сердце не остановилось вчера! Заходит и протягивает мне этого Гугласа! А он такой непоседа!

– Гуглас? – пораженно повторил Витас.

– Да, я тоже удивился! Надо же придумать собаку компьютером назвать!

– Нет, – поспешил успокоить деда Витас. – Это не название компьютера! Так поисковая платформа называется, там где все что-нибудь ищут!

– Ищейка по-старому?

– Да!

– Значит, могли и просто Искателем или Ищейкой назвать? – рассудительно произнес дед.

– Нет, Гуглас лучше! – не согласился Витас. – Ищейка – это как-то старомодно. А Искатель – это вообще непонятно!

– Ну ладно, пошли, Гуглас, на двор! Будешь свою территорию изучать! – Старый Йонас открыл дверь на порог и оглянулся, подгоняя щенка взглядом.

Гуглас выкатился на порог, как футбольный мячик. Выкатился и остановился, задрав мордочку вверх.

– А ты чем думала, когда деду щенка покупала? – спросил Витас Ренату за ужином.

Рената посмотрела на него удивленно.

– Сердцем думала, – сказала.

– А надо бы головой, – выдохнул Витас.

Она хотела было вступиться за свое решение, рот открыла, чтобы объяснить ему понятно и подробно, что такое собака для деда Йонаса, уже пережившего своих семерых псов и ожидающего смерти. Но что он поймет, если у него самого до сих пор ни одной собаки не было?

Ели молча. Витас жевал и посматривал осторожно на хмурую, избегающую его взгляда Ренату.

– Ты извини, но что нам потом с ним делать? – шепотом спросил он.

– С кем? С Гугласом? – Она наконец посмотрела в глаза Витасу. – А что с ним надо делать? Кормить и следить, чтобы он здоровым был! То же самое, что надо делать с мужчиной, даже когда он чем-то недоволен!

Витас хмыкнул и молчание снова воцарилось над овальным столом. Две пачки стодолларовых банкнот лежали теперь на подоконнике, и казалось, никого больше не радовали и не интересовали.

Глава 44. Сейнт Джорджез Хиллз. Графство Суррей

Фургон кэйтеринговой кампании засигналил перед закрытыми воротами в четверг ровно в девять ноль-ноль.

Клаудиюс открыл глаза и оторвал голову от подушки, Ингриды рядом не было. За окном длилось светлое сухое утро. К тому же в этот момент оно было безоблачным и безветренным. Солнце, невидимое в окне, добавляло дню приятной желтизны. А малейший ветер, если б он присутствовал, вызывал бы странное гудение: видимо, когда устанавливали окна спальни, где-то с внешней сторону возле рамы осталась незаделанная щель или углубление, и эта ловушка или препятствие становились при малейшем дуновении ветерка почти естественным «духовым инструментом», таким же, каким становятся листья деревьев, на которых ветру играть привычнее и естественнее.

Из фургона, когда он по указанию Клаудиюса подъехал к заднему, «кухонному», въезду в усадьбу, два китайца долго выносили коробки с бокалами, тарелками, упаковки бумажных полотенец и салфеток.

Клаудиюс, следивший за переносом всего этого добра на кухню, поинтересовался: чем будет угощать гостей кэйтеринговая компания? Он как-то сразу решил, что китайцы будут кормить китайской едой. Труженики компании спокойно ответили, что заказаны итальянский ужин, французский завтрак, немецкий обед и испанская паэлья на ужин субботы.

– А завтрак в воскресенье? – спросил Клаудиюс.

– Мы сворачиваемся в субботу вечером. Но можете быть уверены, что еды останется с запасом! – ответил один из китайцев.

Они уехали, сообщив, что приедут на следующее утро к десяти.

После позднего завтрака Клаудиюс с Ингридой вернулись в особняк, протерли влажными тряпками перила и бортики деревянных настенных панелей. Обошли все коридоры. Нельзя сказать, что после их уборки особняк преобразился, ожил. Он и так содержался в хорошем состоянии. Видимо, их предшественник больше и старательнее занимался чистотой в доме, чем порядком в саду.

И вот уже на следующий день, в пятницу, когда на кухне особняка был слышен рабочий шум, а мужские и женские голоса живо и, как казалось, весело переговаривались на китайском, к воротам подъехали два одинаковых черных «лэнд-ровера». Клаудиюс открыл ворота, и машины, словно их водители бывали здесь уже не раз, покатили по подъездной дорожке прямо к парадному входу в особняк.

– Do you speak Russian?[21]21
  Вы говорите по-русски? (англ.)


[Закрыть] – спросил подбежавшего Клаудиюса пожилой мужчина с фигурой спортсмена и головой дирижера оркестра. Последнее впечатление диктовалось, конечно, густой седой шевелюрой, зачесанной назад. Вместе с тем мягкие и мелкие черты лица не гармонировали ни с подтянутой фигурой, ни с дикой, «решительной» прической.

– Говорю, – ответил Клаудиюс.

– О! Наш человек! – обрадовался седой и оглянулся на вышедших из «лэнд-роверов» трех мужчин помоложе и брюнетку средних лет в высоких коричневых сапожках с декоративными шпорами, в джинсах и лисьей шубке.

– Ну что, показывай! Веди в дом! – приятельски похлопал седой Клаудиюса по плечу.

Приехавшие мужчины достали из багажников дорожные сумки. Все как на подбор кожаные. Брюнетка бодрым шагом подошла к багажнику второй машины. Тут в Клаудиюсе проснулся джентльмен и он бросился к раскрывшейся задней дверце «лэнд-ровера», вежливо перехватил из рук женщины ее сумку – довольно объемную, но не кожаную, а из плотной ткани, чем-то напоминающей облагороженный, разве что, брезент, ткани.

Она легко отпустила ручки сумки, передоверяя ее Клаудиюсу, ярко, по-американски улыбнулась.

– Спасибо! – выдохнула и устремилась к парадному входу следом за приветливым носильщиком.

Он, поднимавшийся первым по мраморной лестнице, слышал восторг гостей, краем глаза видел, как они жадно осматриваются по сторонам, «пожирают» глазами картины на стенах, ниши с вазами и статуэтками, светильники и люстры.

– Вот здесь спальни, в каждой есть ванная, – Клаудиюс остановился у первой двери с надписью «Элизабет».

– Это моя! – радостно заявил седой. – Мою первую жену как раз звали Елизавета!!! Встречаемся внизу через час!

Дверь за самым старшим и, пожалуй, самым колоритным из гостей, закрылась.

– А какая спальня самая лучшая? – шепотом спросила Клаудиюса брюнетка, вложив свои слова прямо ему в ухо. К словам добавился аромат дорогих духов.

– Последняя, «Беатрис», – прошептал ей в ответ Клаудиюс и тут же заметил, как стоящие рядом трое мужчин смотрят на него с ухмылками.

– Давайте сначала поселим девушку! – обернулась к ним брюнетка.

Клаудиюс проводил ее до синей в звездах и планетах спальни, занес сумку. Когда вернулся в коридор, понял, что остальные гости сами разобрались, где кому ночевать. Коридор был пуст.

Клаудиюс снова заглянул в спальню «Беатрис».

– Я буду в саду за домом работать, – вкрадчиво сообщил он. – Если что-то надо, то спрашивайте, не стесняйтесь!

– А кем вы будете там работать? – так же вкрадчиво, с улыбкой спросила брюнетка.

– Садовником.

– Хорошо, работайте! – разрешила она.

Небо, с утра радовавшее своей чистой, не от мира сего голубизной, к трем часам пополудни покрылось белыми пятнышками облаков, подгоняемых верхним ветром, плывущих в сторону Лондона, на восток. Внизу, в саду, ветра не было. Клаудиюс щелкал садовыми ножницами, отсекая у кустов лабиринта лишнюю боковую поросль. Веточки, хоть и казались тонкими, но сопротивлялись ножницам, как могли. Садовник-новичок быстро ощутил усталость в руках. Опустив инструмент на землю, прошелся сам внутри лабиринта, рассматривая его проплешины. Поработав еще с полчаса, вернулся в домик, где, к своему удивлению, застал Ингриду за ноутбуком.

– Тебе привет от Ренаты и Витаса! – она обернулась. – Их замело снегом! Сидят на своем хуторе!

– Передай им тоже привет! Чай будешь?

– Буду! – согласилась Ингрида. – Я им фотки нашего имения послала. И сада, и особняка, и нашего домика! Пускай завидуют, домоседы!

– Как гости? Поселились? – спросила она за чаем.

– Да, четыре мужика и дама!

– Как-то непривычно, что мы тут не одни, – вздохнула.

– Они ведь до воскресенья! А потом все по-старому!

– Все по-старому? – задумчиво повторила Ингрида. – Ага.

Мысли о Ренате и Витасе, засыпанных снегом у себя на хуторе в Аникщяйском лесу, каким-то странным образом подняли настроение. И работа у Клаудиюса заспорилась, и не казалась теперь физически трудной. Хотя веточки вечнозеленого кустарника по-прежнему сопротивлялись садовым ножницам, но мало-помалу живым стенкам лабиринта возвращалась правильная геометрическая форма. Пусть пока только с одной стороны. Но когда первая стенка станет ровной, он возьмется и за вторую.

Клаудиюс бросил взгляд на окна особняка. Вдруг подумалось, что кто-нибудь из гостей может сейчас за ним наблюдать. И он выровнял спину, движения рук стали более отточенными, профессиональными. Щелчки ножниц приобрели ритм.

Минут через двадцать рабочий запал опять пропал. Клаудиюс опустил массивные ножницы на землю. Проверил время на мониторе мобильника – пятый час. Надо бы заглянуть к гостям. Узнать, все ли в порядке.

Словно откликнувшись на его мысли, из-за угла дома вышла и направилась к нему по садовой дорожке брюнетка в лисьей шубке.

– Кажется, вас китайцы искали! – сообщила она.

– Я сейчас пойду узнаю! – засуетился Клаудиюс.

– Не спешите! Подождут! – она отмахнулась от упомянутых китайцев театральным жестом руки. – Кстати, меня зовут Анжела. Лучше покажите мне сад! А то мои мужчины сели о делах разговаривать, до меня им почему-то дела нет!

Вдвоем они прошлись по аллеям и дорожкам, вышли к главным воротам, где брюнетка с интересом рассмотрела двухэтажный кирпичный домик.

– Такой миленький и маленький! – всплеснула она ладошками в умилении. Посмотрела на домик ласково, как на котенка.

– Да, мы тут живем! – ответил Клаудиюс и заметил в окне первого этажа выглядывающую во двор Ингриду.

– А это ваша жена? – спросила Анжела.

– Да.

– Как зовут?

– Ингрида, или просто Ида.

– Симпатичная! А вы сами откуда?

– Из Литвы.

– А, из Прибалтики! Хорошо вам! Страны у вас маленькие, людей мало, имена красивые… Что ж вам дома-то не сидится? – в голосе Анжелы искренне прозвучала задумчивая обеспокоенность.

– Ну, нам же визы не нужны. А пока молодой – хочется поездить, заработать.

– Счастье не за горами, как написано на набережной в Перми, – вздохнула она. – Оно скорее за бугром!!!

Анжела помахала рукой Ингриде. Та кивнула.

– Пойдемте, не будем вашу жену нервировать! – брюнетка взяла Клаудиюса под руку и кивнула в сторону особняка. – Вы ее любите?

– Конечно.

– Это хорошо. Мне нравятся люди, способные на любовь! А здесь всегда такой ветер?

Клаудиюс оглянулся по сторонам, остановил взгляд на неподвижных верхушках аллейных туй.

– Нет, там, – Анжела показала рукой на небо, по которому по-прежнему на восток, в сторону Лондона, летели белые пятна облаков.

– Да, часто, – закивал молодой садовник. – Но он чаще высоко над землей дует, чем тут, внизу!

Перед ужином гости решили проехаться по окрестностям.

– А вы не заблудитесь? – заволновался Клаудиюс, глядя на седого, когда тот садился за руль джипа. – Ужин ведь в восемь подадут!

– Не бойся, – успокоил его седой. – Мы это место в Джи-Пи-Эс забили!

Закрыв за машинами ворота, Клаудиюс прошел по темной туевой аллее к особняку. Заглянул на кухню. Четверо китайцев – двое мужчин и две женщины – трудились слаженно и сосредоточенно. Четыре блюда с «antipasti» уже ожидали на подсобном столике выноса из кухни. Один китаец колдовал над зеленым салатом. Справа от доски, над которой он руками рвал маленькие листочки, стояли в ряд несколько бутылок с оливковыми маслами и уксусами.

В какой-то момент он поднял вопросительный взгляд на Клаудиюса.

– Извините, – заговорил садовник. – Я просто хотел спросить… Мне сказали только одну комнату для прислуги приготовить, а вас четверо…

– А мы здесь не ночуем, – ответил на хорошем английском китайский специалист по салатам. – Мы тут рядом живем, в Волтоне. Мы приезжаем, работаем и уезжаем.

Клаудиюс поднялся на второй этаж, в трапезную, где Ингрида еще раз вытирала пыль зеленой тряпочкой.

– Китайцы здесь не ночуют, – сказал он. – Тогда кому нужна эта комната для прислуги?

Ингрида достала мобильник, набрала номер пакистанца Ахмеда и протянула телефон Клаудиюсу.

– Спроси его!

– А я что, не сказал?! – удивился пакистанец. – Значит, забыл! Извините! Это для вас. Когда гости в доме, вы должны ночевать там же. На всякий случай. Вдруг им что-то понадобится ночью!

– Для нас? – переспросила Ингрида и хмыкнула. – Там же только кровать и тумбочка!

Клаудиюс вдруг понял, что он еще не видел эту комнату для прислуги. Но желания увидеть ее не возникло. Настроение чуть омрачилось пониманием того, что на время пребывания в особняке гостей они с Ингридой должны играть роль прислуги. Но тут же в голове выстроился ряд родственных «прислуге» слов: услуга, обслуга, заслуга… И на глуповатую улыбку, вызванную этой лексической игрой, обратила внимание Ингрида.

– Ты о чем думаешь? – спросила она.

– Да так, какое-то странное настроение, – признался Клаудиюс. – Прислуживать некому – гости совершенно нормальные! А в таком доме действительно нужны слуги или, как минимум, дворецкий!

Он оглянулся по сторонам, одновременно удивляясь, как естественно смотрятся расставленные вокруг длинного стола пуленепробиваемые кресла. Так же естественно смотрелся портрет господина Кравеца, заменивший судью в белом парике.

– Знаешь, что меня больше всего удивляет? – Ингрида тоже осмотрелась. – Тут нет ни одного телевизора! Ты заметил, что в спальнях вообще ничего нет! Даже электрочайника!

– А зачем здесь телевизор, если его некому смотреть? – Клаудиюс пожал плечами.

Глава 45. Париж

На третий день пребывания в больнице голова Андрюса перестала болеть. Он лежал на металлической кровати с загипсованной левой ногой, закрепленной тросиком на кронштейне в подвешенном состоянии.

В этой палате лежали только загипсованные. Ближайший сосед справа, бородатый и патлатый, то и дело кашлял и крутил головой, но не для того, чтобы осмотреться, а словно пытаясь высвободить шею из слишком тесного воротника. Его постоянные движения и звуки раздражали Андрюса. Присмотревшись, он, однако, увидел, что действительно и верхняя часть груди, выглядывавшая из-под серого одеяла, и частично шея были словно скованы гипсовой конструкцией.

Перед обедом в палату с маленьким чемоданчиком зашла худенькая стройная мулатка в форменной голубой рубашке и таких же выглаженных штанах. Придвинула стул к кровати бородатого соседа. Открыла на коленях чемоданчик. Вытащила легкую зеленую накидку, подоткнула ее прямо под подбородок пациента, верхние края накидки подтянула вверх. И принялась обстригать бороду.

Это зрелище развлекло и отвлекло Андрюса. Он забыл о поломанной ноге, о головной боли, от которой никогда раньше в своей жизни не страдал. Он смотрел, как эта проворная и быстрорукая девушка, закончив с бородой, принялась за голову соседа справа. Его волосы казались вымытыми, но расчесать их полностью мулатке в голубой больничной униформе не удавалось. И она просто обстригала каждый колтун, в который упиралась ее большая длиннозубая расческа.

– Ну как вы? – Прозвучал вопрос на английском с другой стороны кровати Андрюса.

Андрюс обернулся. Рядом с ним, тоже на стульчике, сидел мужчина-врач в снежно-белом халате. В руках держал ручку и пластиковый планшет с клипсой сверху, удерживающей на планшете какой-то формуляр. «Как это я его не заметил?» – удивился Андрюс.

– Вам, я надеюсь, уже лучше? – спросил он.

Андрюс скривил губы в некое подобие горькой усмешки. Он знал, как выглядит, знал, что синяки еще покрывают лицо, что зашитая верхняя губа опухла еще больше и выпирает так, словно хочет перекрыть ноздри. Знал, что ссадина на виске стала иссиня-багровой. Знал, что любая попытка напрячь мышцы в правой ноге заканчивались резкой болью выше колена. И, зная это, он терялся в поисках правильного ответа на вопрос доктора. Но глаза доктора почти светились добротой. Огорчать его правдивым ответом не хотелось.

– Так себе, – после паузы произнес Андрюс.

– Понятно, – закивал доктор. – Все-таки это больше, чем просто стресс организма. Сотрясение мозга, ушибы лица, ушибы грудной клетки, ребер, трещина большой берцовой кости… Но все это лечится! А теперь давайте к формальностям, – он указал взглядом на планшет с формуляром. – Как вас зовут?

– Андрюс Янушавичюс.

Доктор записал имя, показал его больному.

– Там «йот» после «р».

Доктор исправил. Попросил повторить фамилию и, услышав ее снова, огорченно замотал головой.

– Вы сами можете написать? – спросил.

Передал ручку, поднес планшет так, чтобы Андрюсу было удобно. Показал, куда вписывать фамилию.

– А вот здесь адрес, – указал пальцем следующую графу.

– В Литве или в Париже?

– А где вы живете?

– Сейчас в Париже.

– Пишите парижский. Дальше – год рождения.

– Тысяча девятьсот восемьдесят пятый, – прошептал себе по-литовски Андрюс, заполняя формуляр дальше.

– У вас какая медицинская страховка?

– Никакой, – ответил пациент.

– Ага, – закивал задумчиво доктор. Помолчал секунда двадцать, размышляя. – Хорошо, тогда я вам не задавал этот вопрос и вы мне на него не отвечали. Может, записать вас бездомным? Таким, как ваш товарищ по палате? – Он кивнул на уже подстриженного соседа, мирно посапывающего во сне.

Андрюс пожал плечами. Растерянность на его побитом лице смотрелась, как глубокая скорбь.

– Не переживайте, – проговорил доктор. – Кто-то сможет вас забрать домой на такси?

– Когда?

– Можно завтра.

– Так скоро?

– Все, что надо было, мы сделали. Теперь только вопрос времени, когда сойдут синяки, когда ушибы перестанут болеть. Ну и на ногу две недели не стоит становиться. Костыль для передвижения по квартире можете купить в любой аптеке.

– Хорошо, – выдохнул Андрюс, не зная, радоваться этой неожиданной новости или наоборот.

Доктор ушел, и Андрюс сразу достал из тумбочки мобильник. И увидел несколько пропущенных звонков от Поля и один от Барборы. Набрал Барбору. Договорились, что она приедет завтра к обеду, и они отсюда возьмут такси на Бельвиль. Потом набрал Поля.

– Ты почему не приходишь? И на звонки не отвечаешь! – спросил мальчик вместо приветствия.

– Потому, что теперь я больной! – ответил Андрюс. – В той же больнице, только в отделении для взрослых.

– А что с тобой случилось?

– Побили.

– Сильно?

– Не знаю. Первый раз в жизни побили. Не с чем сравнивать. Наверное, сильно. Ведь ногами били!

– А кто тебя бил?

– Клоуны, – выдохнул Андрюс, горько улыбнулся и сразу почувствовал, как заболел шов на верхней губе.

Вспомнились лица братьев-албанцев, серые лица с серым выражением. Ни разу он не помнил, чтобы они улыбались и ни разу не видел, чтобы их кто-то забирал из кафе на работу. «Кто им вообще сказал, что они клоуны?» – Мысленно возмутился он.

– А у меня сейчас папа. Давай он тебя проведает! Ты в какой палате?

Ганнибал зашел в палату с бананом в руке. Банан опустил на тумбочку у кровати Андрюса.

– Тут в больнице хорошее кафе, и не дорогое, – сказал он. – Но выбор фруктов никакой!

Андрюс кивнул, рассматривая его элегантное, без всякого сомнения, дорогое пальто. Взгляд его привлекла лейбочка с итальянским названием фирмы, пришитая к правому рукаву. Он вспомнил костюм от Хуго Босса с похожей неотрезанной лейбочкой и тоже на рукаве. И вспомнил, как рассказывал об этом Барби, и она ответила на его удивление одним словом «Африка!»

– Кто это тебя так? – папа Поля выглядел действительно встревоженным. Наклонившись поближе к лежавшему, он рассматривал его побитое лицо.

– Албанцы. Тоже клоуны из кафе, – Андрюс кивнул в сторону окна, словно именно там находилось упомянутое кафе. – Наверное, из-за конкуренции…

– Вот суки иммигрантские! Fuck them! – выругался громко элегантный посетитель.

На соседней кровати закашлялся подстриженный бездомный. Его взгляд, наполненный то ли удивлением, то ли возмущением, был прикован к дипломату из Камеруна. Папа Поля это заметил.

– Do you speak English? – Ганнибал осторожно сделал шаг к подстриженному пациенту.

– Нет, он не говорит, – ответил за бездомного Андрюс. – Я уже спрашивал. Я, кстати, тоже иммигрант…

– Нет, – Ганнибал хитро улыбнулся. – Ты у себя дома, в Европе. Я в интернете посмотрел про Литву… Симпатичная страна. Жаль, что у вас нет посольства Камеруна! Вот если б было, то мог бы попасть в ваш Вильняс.

– Вильнюс, – поправил его Андрюс.

– Хочешь, этим албанцам ноги поломают? – спросил вдруг папа Поля, посмотрев на подвешенную загипсованную ногу лежавшего.

Вопрос застал Андрюса врасплох. Он не знал, что ответить. В голове никак не укладывался дипломатический статус Ганнибала, его дорогая одежда и предложение поломать албанцам ноги.

– Бесплатно, конечно, – добавил он. – Это дело чести. Из-за них страдает мой сын, из-за них он лишен возможности с тобой общаться. Поль плакал, когда ты пропал.

– Не надо, – медленно и вяло проговорил наконец Андрюс, но интонация выдала его неуверенность в сказанном.

– У нас тут дружная камерунская диаспора и когда одного из наших белые… – Ганнибал не договорил. Помолчал. Поменял тему. – Ты же, когда на ноги встанешь, к Полю будешь ходить?

– Конечно! – выдохнул Андрюс с облегчением, обрадовавшись, что братья-албанцы перестали быть темой их разговора.

После минутной паузы Ганнибал поднялся. Пообещал зайти завтра.

– Завтра меня уже выпишут, – сообщил Андрюс. – Но я постараюсь приехать к Полю как можно скорее. А пока буду ему звонить. Могу звонить несколько раз в день.

– Возьми! – Ганнибал протянул ему двадцать евро. – За звонки! Хорошая идея. Поль любит по телефону говорить! Медсестра, конечно, жалуется. Говорит, что руки устают телефон возле его уха держать!

В палате после его ухода наступила тишина. Успокоительная, стерильная. Но длилась она недолго.

– Bloody hell! – прохрипел вдруг на английском подстриженный бездомный.

Андрюс вздрогнул. Обернулся.

– Так вы говорите по-английски? – вырвалось у него.

– Да, твою мать, говорю! Почему я не должен говорить, если я из Шотландии?!

Сосед по палате сцепил зубы и негромко завыл, чуть-чуть наклоняя голову то к правому плечу, то к левому. Он снова пытался высвободить шею из воротника гипсового корсета.

– А как вы сюда попали? – спросил Андрюс и тут же спохватился, понимая, что вопрос получился двусмысленный. – В Париж, – уточнил он.

– Сбежал, – прохрипел бездомный, перестав двигать головой. – Я фермером был. Взял кредит. Расплатиться не смог. Ферму забрал банк и на аукцион выставил. Какой-то исландец за гроши ее купил. У меня еще было около тысячи фунтов. Я сюда. Фунты ушли через два месяца. Работы не было. Тут очень легко стать бездомным, – он тяжело вздохнул и снова сцепил зубы, только в этот раз беззвучно. Видимо, гипсовый корсет не позволял безболезненно вдохнуть полной грудью. – Зато лечат бесплатно, – добавил после паузы.