Текст книги "Не надо пофигизма"

Глава шестнадцатая
Сексуальное и домашнее насилие

Несправедливость достигается двумя способами: или насилием, или обманом.

Цицерон Марк Туллий

Честно говоря, я терпеть не могу слово «жертва», у него слишком много неадекватных преступлению коннотаций. Когда мы слышим слово «жертва», мы автоматически вспоминаем о том, что можно «принести себя в жертву», «пожертвовать собой» и т. д. и т. п., даже Христа вспоминаем.

То есть в саму суть этого слова заложен какой-то активный компонент, предполагающий, что «жертва» согласна с тем, что её сделали жертвой. Но это же полная ерунда. Никто из «жертв» преступления не собирался быть «жертвой» преступления и не знал, что ею окажется.

Поэтому я предлагаю использовать гениальную юридическую формулировку – потерпевший. Преступник находится в активном залоге, потерпевший – в пассивном: на него напали, его ограбили, его изнасиловали.

Чрезмерная власть всегда порождает жестокость. Это верно по отношению к деспотам, солдатам и любовникам.

Этьен Рей

К сожалению, большинство женщин, подвергшихся насилию, рассуждают иначе: мол, я сама виновата, я что-то сама не так сделала, спровоцировала, а если бы поступила иначе, то со мной бы ничего не случилось. Насильник – ангел, а «жертва» – провоцирующий демон, грешная соблазнительница. Ну чушь же!

Нет никакой возможности знать, что привлекло внимание конкретного преступника, на что он отреагировал, а потому как бы мы могли модифицировать своё поведение, чтобы никого им не «спровоцировать»?

Для женщин, кажется, вообще один-единственный выход есть – сидеть в углу собственного дома в парандже и со шваброй в руках, чтобы бить наотмашь всякого, кто окажется в зоне досягаемости. Ну глупость же.

Можно понять женщину, которая старается скрыть факт сексуального насилия. Но у женщины, пережившей насилие, часто возникают проблемы, связанные с интимной сферой. И если её мужчина не в курсе того, что произошло, это часто вызывает серьёзные проблемы в сексуальных отношениях пары.

Такой же риск существует и в случае, если домогательства были в детстве. Поведение нынешнего партнёра – его какие-то движения, слова, смех, какая-то поза – способно по системе ассоциаций напомнить поведение насильника и вызвать у человека патологические психологические реакции – агрессию, страх, нервное напряжение.

Разумеется, если партнёр не в курсе того, что стало действительным поводом для столь выраженной негативной эмоциональной реакции, он сделает неправильные выводы, приняв происходящее на свой счёт. А сам он, понятное дело, о причинах этого поведения догадаться не может.

Поэтому если женщина (или мужчина, что тоже бывает, хотя и не так часто, но, как правило, переносится ещё тяжелее) отказывается говорить о своих проблемах с партнёром, то всё будет только хуже. Напряжение вполне может вылиться в конфликты и последующий разрыв с любимым человеком.

Убеждён, что чем честнее мы будем с нашими партнёрами, тем – во всех смыслах и сферах – лучше будет наша жизнь. Большинство проблем можно преодолеть совместными усилиями – психологической поддержкой, заботой.

Впрочем, в подобных ситуациях начинать нужно с профессиональной психологической (сексологической) помощи, а затем уже думать о том, как эту поддержку и заботу правильно проявить.

Насилие нельзя регулировать и употреблять только до известного предела. Если только допустить насилие – оно всегда перейдёт границы, которые мы хотели бы установить для него.

Лев Толстой

Сексуальное насилие возможно и в семье, и не только по отношению к детям, но и в отношении женщины. То, что два человека состоят в браке, ещё не означает, что мужчина не может травмировать женщину при «выплате супружеского долга».

Но конечно, куда чаще случается так называемое «бытовое насилие». Абсолютно уверен, что здесь не может быть другого подхода: насилия в семье быть не должно.

Важно понять – если факт насилия хотя бы единожды сходит мужчине с рук, то дальше, скорее всего, его уже будет не остановить, это будет происходить постоянно. Такой вариант поведения, такой способ «убеждения» становится легитимным.

Не давая мужчине отпора и не «вынося сор из избы», женщина этой невнятностью своей позиции в некотором смысле одобряет поведение мужчины, даёт ему право вести себя с ней таким образом.

Многие женщины в ответ на это, уверен, мне скажут: «Конечно, вам хорошо рассуждать, доктор! Но это мой муж! Что с ним сделаешь?! Мне потом ещё с ним жить…»

Тут мне возразить нечего: если это кого-то устраивает – то пожалуйста, если вам хочется, чтобы вас по гроб жизни колотили и за человека не считали, – то ради бога.

Я думаю, что хуже, чем жестокость сердца, может быть лишь одно качество – мягкость мозгов.

Теодор Рузвельт

Но если это ваше желание, то как можно сетовать и жаловаться? Если женщина хочет мужа «на любых условиях», он будет у неё на тех условиях, которые ему удобны.

В конце концов, это вопрос цены – если так дорог человеку статус замужней женщины, то что тут скажешь? Ничего не скажешь.

Общество обязано встать на защиту женщины, подвергающейся насилию в семье, но нельзя снять с неё полную ответственность за происходящее. Потому что если подобное случается три раза на дню, значит, всё не так однозначно: женщина покупает брак за такую цену.

Страх и унижение – всего лишь стоимость этого брака. И не надо оправдывать свой выбор попытками «сохранить семью» и странными надеждами на то, что супруг вдруг одумается. Почему, в связи с чем это должно произойти? Господь ему явится, как апостолу Павлу по дороге в Дамаск?

Прощение лишь подкрепляет деструктивное поведение партнёра, а отсутствие прощения без решительных действий со стороны женщины – ещё и провоцирует его на «продолжение банкета». Что может сказать участковый такому мужу, если жена сама забирает заявление из полиции?

Развод лучше, чем брак, похожий на войну.

Джон Готтман

Понятно, что принять решение о разводе, о расставании сложнее, чем «терпеть»: женщина рискует остаться без дома, без финансового обеспечения. Но проблема в том, что женщины терпят насилие со стороны мужа даже в тех случаях, когда сами обеспечивают семью.

Так что подобные оправдания – мне негде и не на что жить – недорого стоят. Да и если так – насколько ты слаб и не функционален, – то почему кто-то должен с тобой считаться? Если ты сам себя не уважаешь, то как можно рассчитывать на уважение со стороны другого человека?

Мы с мужем развелись по религиозным мотивам. Я не разделяла его убеждения, что он – Бог.

Вера Фостер

Мы можем искать какие угодно объяснения своим страхам, но от этого они не становятся более осмысленными. Оправдать можно что угодно, любую свою эмоцию и любую свою глупость. Но какой толк в этом оправдании, если мы не делаем выводы и не пытаемся настроить себя максимально эффективным образом?

Страх не может защитить нас от опасности. Страх – это всего лишь привычка бояться. Если человек привык бояться в определённое время и в определённых обстоятельствах, то как избавиться от привычки? Ответ прост: не подкреплять её, не воспроизводить этот страх раз за разом.

Живушие в комнате ужасов боятся выйти из неё.

Аркадий Давидович

Допустим, наступает определённый час, когда человек обычно находится в панике – например, страх перед возвращением мужа с работы. Что ж, самое время спросить себя: имеет ли смысл бояться, поможет ли это смятенное состояние духа справиться с ситуацией? А если поможет – то чем?

Когда человек понимает, что страх не прибавляет ему безопасности, то интенсивность тревоги естественным образом снижается. Да, дискомфорт ещё не уходит, но это уже и не прежняя паника, лишающая человека всякого здравомыслия и возможности действовать осмысленно.

Теперь время задать себе следующий список вопросов…

Разве от страха вокруг меня вырастут защитные стены? Ответ отрицательный. Разве мой страх способен отпугнуть преступника? Нет. Разве мой страх делает меня сильнее? Нет. Разве мой страх способен предотвратить непредвиденное? Нет, нет и ещё раз нет.

И когда вы таким образом сами себя возвращаете в реальность из мира драматичных фантазий, ваш страх постепенно сходит на нет.

Разумеется, испуг при виде вооружённых «холодным и горячим» оружием людей в тёмном переулке – это не признак тяжёлого невроза. Но не выходить из дома из-за мысли, что там вокруг батальонами ходят бандиты, – это, конечно, серьёзный перебор.

Наши страхи на девяносто процентов относятся к тому, что никогда не случится.

Маргарет Тэтчер

То есть дело в действительности не в том, реальна угроза или нет. Проблема в отношении человека к ситуации: если он считает свой страх оправданным, то он ничего не будет делать со своим страхом – напротив, он станет всячески, пусть и неосознанно, его подпитывать.

В результате сам этот страх и превращает человека в ту самую «жертву», о чём я писал в начале главы: человек, движимый лишь страхом, принимает на себя роль «жертвы», соглашается и дальше играть в эту игру – в эти ужасные «кошки-мышки».

Соглашаясь с ролью «жертвы», человек приносит себя в жертву обстоятельствам. Если же он не готов и не собирается чувствовать себя таким образом, у него появляется возможность для манёвра: теперь он может и сам воспрепятствовать агрессии, и использовать другие ресурсы для самозащиты и восстановления справедливости.

В мире есть и будет насилие, этого риска нельзя избежать полностью. Но именно страх человека перед агрессором превращает его в жертву, и сразу после этого начинается соответствующая игра, те самые «кошки-мышки».

Насилие – последнее убежище некомпетентности.

Айзек Азимов

Про борьбу со страхом мы поговорим чуть дальше. Здесь же пока важно понять, что инструменты борьбы со страхом, являясь универсальными для всех людей, помогут далеко не всем. И не потому, что инструменты плохи, а потому что, пока человек не изменит своё сознание, не выйдет из роли «жертвы», он ничего не сможет сделать со своим страхом.

Глава семнадцатая
Страх за близких

Отдели смятение от его причины, смотри на само дело – и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха.

Сенека

У нового времени свои неврозы. В квартире, где я жил с родителями в далёкие восьмидесятые, не было телефона. На всю лестничную площадку был один аппарат. И никто не дёргался, пытаясь каждую минуту выяснить, кто и где из родственников находится.

Если хочешь ничего не бояться, помни, что бояться можно всего.

Сенека

А теперь появился повод для всеобщей истерики: «Почему ты не позвонил?! У тебя же есть мобильный телефон!»

На самом деле у телефона может сесть батарейка, он может зависнуть, его можно где-то забыть, потерять, отключить звук на киносеансе и забыть включить. Вообще, всё что угодно могло произойти…с телефоном. Почему мы думаем, что что-то случилось с человеком? Люди и в самом деле чаще гибнут, отключаются и теряются, чем телефоны?

Почему мы игнорируем эти очевидные вещи? И правда ли сила тревожности, которую мы испытываем за близких, адекватна опасностям современной жизни? Почему нам кажется, что «в любую секунду может что-то чрезвычайное произойти»? Что это за паранойя?

Почему страх так настойчиво шепчет родным: «Звони до потери сознания! Вдруг что-то случилось?!» Конечно, куда логичнее было бы сложить руки в замок и объявить: «Не буду звонить, потому что это невротическое поведение». Но некоторым это сложно – почему?

Давайте приглядимся… Вот вы, будучи «в тревоге за близких», набираете заветный номер телефона, и на том конце вам отвечают: «Всё в порядке!» Что вы испытаете в этот момент? Удовольствие! Как здорово – все живы-здоровы. То есть мы тут только что в своих фантазиях похоронили, а они живы-здоровы. Это же счастье-то какое!

Получается, сначала у человека невротическая тревога, а затем – удовольствие. И что делает с ним это удовольствие?.. Правильно, оно подкрепляет его невротическую тревогу, а человек, таким образом, постепенно формирует у себя специфический невроз.

Это сакраментальное – «А вдруг что-то случилось?!» – на самом деле лишь способ манипуляции. Это демонстрация заботы, которая, конечно, отнюдь таковой не является, потому что:

а) она предмету этой заботы не нужна,

б) она служит только тому, чтобы душенька самого «заботящегося» была спокойна.

В чём смысл оповещать каждый раз родственников и друзей, что ты не умер? Не позвонил, не отметился, повинность не выполнил – значит что? Мёртв! Так что будь любезен звонить и предупреждать.

Нет ничего глупее желания всегда быть умнее всех.

Франсуа де Ларошфуко

Как будто нельзя позвонить и сразу после этого умереть. Вот Хемингуэй, например, культурно с женой попрощался: «Спокойной ночи, – сказал, – мой котёнок!» – а через десять минут покончил с собой. Так что, теперь вообще постоянно друг друга «на проводе» держать?

Да, речь на самом деле идёт о постыдном удовольствии: сначала придумать себе ужас – прямо-таки всех похоронить в своём воображении, а дозвонившись, облегчённо вздохнуть: «Боже милостивый, спасибо Тебе!»

Позвонили, успокоились, и можно с чистой совестью веселиться до тех пор, пока снова не взбредёт в голову «ужасный ужас» и желание услышать в трубке голос милый… И тогда она снова бросится тыкать в смартфон, чтобы получать дармовое удовольствие.

И как же трудно таким паникёрам признать, что своими звонками они вовсе не оказывают близким никакой реальной помощи. Они абонента своим звонком спасти намериваются, или как? А если с человеком действительно что-то страшное случилось, он же не возьмёт трубку. И что дальше?

Многих вы видели, кто тут же, не получив обратной связи, сразу бросается разыскивать «погибшего»? Думаю, ни одного. А если видели, то все уже, наверное, в курсе, что он давно лечится в ПНД, и без существенного эффекта, судя по всему.

По логике же, не ответили тебе на вызов – надо сразу же срочно и МЧС на уши ставить, чтобы они поехали, посмотрели: не сидит ли твой близкий в туалете, не моется ли он в душе (без телефона, разумеется), не занимается ли сексом, например, не спит ли, потому что устал.

Учитывая глупость большинства людей, широко распространенная точка зрения будет скорее глупа, чем разумна.

Бертран Рассел

Сочинять целое кино про то, как все твои родственники лежат в морге, – это, конечно, захватывающее занятие. Но мы что, все на вулкане живём? Или у наших родных ярко выраженные суицидальные наклонности?

Плохие новости всегда находят нас сами. Если что-то случится, можете быть уверены, нам сообщат.

Толпы маньяков бегают в головах у нервных родственников, а не по улицам. И если этот фильм ужасов крутится в голове у человека помимо его воли, то это галлюцинации, ему необходимо лечиться в психиатрической клинике. Если же он сам себе этот бред сочиняет, то нужно просто перестать заниматься этой ерундой.

Если человек и правда волнуется за своих близких, можно же это, наверное, в практическую плоскость перевести? Зачем просто воздух сотрясать – ребёнка можно в хорошую школу отдать, охрану нанять, медицинскую страховку родителям купить – много есть вариантов.

Только вот денег на них обычно нет. То есть на то, чтобы терроризировать близких, у всех сил почему-то хватает, а на то, чтобы заработать и реально защитить их, – нет? Есть некоторая в этом непоследовательность, на мой взгляд.

Но другие способы «защиты» используются вовсю! Мне, например, приходилось слышать такой совет: если ты боишься за своего ребёнка, что он где-то потеряется, например, по дороге из института домой, то надо обязательно представить его себе благополучно шагающим по улице – внимание! – поскольку мысли материальны…

Нет, дорогие друзья, если бы мысли были материальны, на наших улицах лежали бы горы трупов.

Конечно, помогать ребёнку «силой мысли» – это красивый ход, но, по правде сказать, не только малоэффективный, но ещё и нечестный, потому что это никакая не помощь. Многие родители считают, что они хорошие, если беспокоятся за своих детей. Но иногда хочется спросить:

– А что вашим детям с того, что вы о них беспокоитесь?

Тут нам, естественно, возразят:

– Мы пытаемся их защитить!

Но я бы всё-таки уточнил:

– Их защищает то, что вы о них беспокоитесь, или то, что они не ходят по улицам поздно ночью?

Вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки.

Сенека

Оказывается, что последнее, а беспокойство, напротив, только разрушает отношения. Что думает подросток, которому предъявляют претензии по поводу его позднего возвращения?

Он же не специально сидел в подъезде, чтобы прийти поздно. У него, по всей видимости, были какие-то дела, развлечения или проблемы личного свойства, возможно, он просто не хотел идти домой, чтобы подольше не видеть своих родителей.

Люди пугают других, чтобы не бояться самим.

Тит Ливий

Истерика же последних означает, что ему не доверяют, что на его интересы плюют, что его считают идиотом. Поскольку такая постановка вопроса его не устраивает, он считает, что идиоты как раз его родители.

Ну и как он будет относиться к родительским инструкциям, советам, наставлениям и предупреждениям, если держит своих «инструкторов» за умственно отсталых?

Да и сама формулировка, форма претензий – какова? Когда ребёнок возвращается, его встречает драма: «Как ты мог?! Где ты шлялся? Я тебя уже похоронила!»

Негативные эмоции зашкаливают, а в связи с чем? Он же не в морге! Ему-то очевидно это, как белый день. А вот то, что родственники таким, прямо скажем, странным образом пытаются продемонстрировать ему, насколько он им дорог, – это как раз ему совершенно непонятно.

Конечно, эту мысль до ребёнка можно донести, но это сложнее. И большинство родителей выбирают лёгкий путь – просто волнуются: «Я беспокоюсь, значит, я хороший родитель. Посмотрите, как я прекрасен!» Но это сомнительная позиция.

Я ничего так не боюсь, как испуганных людей.

Роберт Фрост

В конечном счёте, подобные «страхи за близких» – это ведь ещё и способ снять с себя ответственность за происходящее. Ведь, что бы ни случилось, подобный паникёр всегда прав: «Я же говорил!», «Я же предупреждала!», «Мы знали, чем это закончится!»

Прекрасные тексты. Просто красота!

Ребёнок в больнице со множественными переломами, потому что родители достали его своими извечными нотациями и эмоциональным шантажом, в результате чего он – просто из чувства нормального юношеского протеста – сделал всё, что ему запрещается.

А ему – «Я же говорил!», «Я же предупреждала!».

Конечно, дорогие, вы, как всегда, правы. Можно купить себе медаль. Но ещё лучше – не мелочась – сразу большой деревянный крест и прибить себя к нему гвоздями. Чтобы уж ни у кого не было сомнений, кто сакральная, искупительная жертва в этой великой пьесе погорелого театра! Долгие, продолжительные эксперименты.

Родитель трясётся за ребёнка и думает, что он таким образом приносит ему пользу. А у ребёнка формируется лишь стойкое чувство отвращения ко всему, что связано с родителями.

Вполне возможно, что своим волнением родители хотят сказать своему ребёнку: «Видишь, как мы о тебе заботимся? Цени это!» Однако ребёнок в такой ситуации слышит только то, что его папа и мама заботятся исключительно о себе и о своём спокойствии.

Он вполне осознаёт, что его родители борются за свой священный покой, ограничивая его жизнь и выливая параллельно на него свои отрицательные эмоции.

Страх и надежда могут убедить человека в чем угодно.

Люк Вовенарг

Всё выглядит так, что будь их воля, то они бы вообще своё чадо никуда не пускали, купив собственное спокойствие (сомнительное, впрочем, в данном случае) ценой его личной жизни. Ну, так себе картинка глазами ребёнка, правда?

Можно, конечно, понять родителей, которые были вынуждены постоянно тревожиться из-за своего ребёнка. Например, если он постоянно болел и у родителя сформировалась привычка за него бояться.

Но даже это не является оправданием того, что вы травмируете уже вполне взрослого человека своим страхом. Он совершенно не виноват, что вас на этом пункте заклинило.

На свете есть вещи похуже смерти. Вам когда-нибудь случалось провести вечер в обществе страхового агента?

Вуди Аллен

Поэтому задача остаётся той же: вы должны вывести свой страх на поверхность, осмыслить его, понять его причины. Необходимо признать, что просто опасно упорствовать в своих страхах, потому что в результате вы только травмируете своих детей.

И нужно отучать себя от этой привычки. Скажем, для начала позвонить ребёнку не 25, а 24 раза в день. Ну, право, небо из-за этого не упадёт на землю! Да, непросто. А что поделаешь?.. С небольшого ручейка начинается река, ну а дружба начинается с улыбки.