Текст книги "Паническая атака. Избавиться раз и навсегда!"

Случай из психотерапевтической практики
«Между „хочу“ и „надо“»

Моей пациентке Светлане 37 лет, она училась в своё время на инженера, но, как говорится, не сложилось: сначала родился сын, потом у мужа появилась работа в дальнем зарубежье, куда пришлось ехать, но вот интересной работы для неё не нашлось.

Сейчас Светлана живёт в России, но снова не трудится. Не потому, правда, что нет для неё работы, а потому, что она «не может» работать. Характер у неё сильный, даже в чём-то стервозный (был таким, по крайней мере, до «болезни»), но поскольку сама она человек хороший, этого и незаметно.

Светлана обратилась ко мне с жалобами на приступы сердцебиения, затруднённого дыхания, повышения артериального давления (до 140/90 мм ртутного столба), выраженной слабости, потливости и прочими, сопровождающимися чувством страха.

Всё это безобразие возникло у неё четыре года назад на фоне «полного благополучия». Домашняя ситуация и вправду выглядела идеальной: любимый муж, серьёзный и ответственный сын, хорошее материальное положение…

К моменту нашей встречи её «вегетососудистая дистония» достигла крайней степени выраженности. В течение полугода Светлана не покидала квартиру и не могла находиться в ней одна.

Светлана рассказала мне о своей «болезни». Я её внимательно выслушал, а потом спросил:

– А как с психологическим состоянием?

– Да какое там психологическое состояние! – ответила мне Светлана. – Разве с таким здоровьем будешь с головой дружить?! Конечно, плохо.

И вот классический пример подмены причины следствием… Светлана действительно была уверена в том, что её плохое психологическое состояние было обусловлено тревогой за здоровье. Хотя, как мы потом выяснили, эта тревога была уже вторичной. А вот в основе её невроза лежал полноценный – хороший такой, откормленный – внутренний конфликт между «хочу» и «должна».

Что же мы обнаружили?

Мы обнаружили следующее: в течение последних четырёх с половиной лет муж Светланы «на фоне больших нагрузок на работе и усталости» перестал проявлять к ней сексуальный интерес, мотивируя это развившейся у него импотенцией.

Поначалу Светлана предпринимала попытки лечить мужа у врачей и знахарей, однако лечение он всячески саботировал. Светлана раздражалась, хотя эти свои эмоциональные реакции старательно сдерживала. А как же, ведь она «достаточно хорошо воспитана»!

Вместе с тем Светлана была молодой и привлекательной женщиной, после возвращения из-за границы «думала, что жизнь только начинается».

Финансовое положение семьи позволяло ей не работать, но роль домохозяйки её не устраивала: «Вот, ухаживаю за двумя мужиками! Старший целый день на работе, а у младшего одни девицы на уме. А что поделаешь?.. Я бы пошла работать, да все связи уже утрачены, и профессия у меня неподходящая».

Неудивительно, что первый вегетативный приступ возник у Светланы, раздражённой своим положением «домохозяйки», в продуктовом магазине. Приступ сопровождался страхом, ей показалось, что она сейчас потеряет сознание или даже умрёт.

«Кое-как на подкашивающихся ногах» она вышла из магазина и поначалу боялась ходить именно в этот конкретный магазин, но потом этот страх распространился на все общественные места.

Из-за психического напряжения, вызванного внутренним конфликтом, и из-за страха смерти, пережитого Светланой в том злосчастном продуктовом магазине, у неё стали возникать разнообразные вегетативные приступы. Причём сразу со стороны как сердечно-сосудистой, так и желудочно-кишечной, а также мочеполовой систем.

Житейские драмы идут без репетиций.

Эмиль Кроткий

Она обследовалась у многих врачей, в том числе у кардиолога, который не объяснил Светлане природу её состояния, отвечал уклончиво и просил «не беспокоиться».

Всё это очень насторожило Светлану, которая вспомнила свою подругу, умершую внезапно «от сердца» в возрасте 38 лет, «хотя и обследовалась у врачей».

Этот кардиолог рекомендовал также принимать аспаркам и рибоксин, а в моменты приступов – валидол, который принимала бабушка Светланы «перед смертью».

Результативность этого лечения, как мы уже можем догадываться, была нулевой, что, разумеется, перепугало Светлану ещё больше. В итоге из всей «палитры» вегетативной симптоматики у неё закрепились только те расстройства, которые можно было именовать «сердечным приступом».

Страх за собственное здоровье и жизнь нарастал у Светланы от врача к врачу, которых она прошла множество: гастроэнтерологов, пульмонологов и пр.

В своей «сердечной патологии» Светлана убедилась окончательно после того, как из всего, что было написано в заключении по одной из её электрокардиограмм, она смогла прочитать лишь драматичное, по её мнению, слово – «микарда» (по всей видимости, «миокарда») и не менее пугающее – «блокада» (по всей видимости, речь шла о «неполной блокаде правой ножки пучка Гисса»).

Что это за «блокада» такая, мы уже с вами знаем, а «миокард» – это латинское название сердечной мышцы, упоминание которой в заключении к любой электрокардиограмме вполне естественно. Но Светлана не была в курсе этого, спросить правильно не сумела и ещё больше запаниковала.

Но вернёмся к психологическому состоянию Светланы. В процессе наших занятий выяснилось, что на уровне сознания (здравого рассуждения) она с сочувствием и пониманием относилась к «болезни» мужа. Однако продолжала ощущать выраженный дискомфорт и неудовлетворённость своим положением «приживалки», будучи нереализованной как женщина.

В дальнейшем эта подавленная сексуальная потребность привела к чувству раздражения, которое потом сменилось на чувство тревоги. И вот «сердечный приступ», который одним махом решил множество проблем:

• во-первых, с избытком восстанавливал «статус-кво» Светланы в отношениях с «больным» мужем (теперь она тоже болела, причём «гораздо сильнее»);

• во-вторых, её «болезнь» привела к снижению интенсивности сексуальной потребности Светланы («Мне сейчас не до этого», – говорила она мне во время обсуждения этой темы);

• в-третьих, статус «больной», положение человека, неспособного выйти из дома, «лишали» Светлану возможности думать о том, чтобы искать удовлетворения своей сексуальной потребности «на стороне» (а также этому всячески препятствовали её принципы, сформированные ещё в детстве);

• наконец, «болезнь» Светланы служила ей поводом привязать к себе мужа, над которым она потеряла ощущение «сексуальной власти».

Такие или подобные им задачи и решает обычно любой невротический симптом. По сути, он освободил Светлану от тех проблем, которым она не могла найти рационального объяснения или какого-то их адекватного решения.

Сознание говорило Светлане: «Ты не должна сердиться на мужа за его сексуальную несостоятельность. Он в этом не виноват!» А подсознание отвечало: «Но я хочу!»

Сознание убеждало Светлану: «Ты не должна изменять своему мужу! В жизни главное – человеческие отношения, а не секс!» А подсознание настаивало на своём: «Хочу, и баста!»

«А если я болею, если у меня смертельная болезнь? – предложило вдруг сознание Светланы её подсознанию. – Может быть, тогда секс отменяется?» «Ладно, – согласилось подсознание, – болезнь так болезнь». А потом обеспокоилось: «Болезнь?! Действительно?! Смертельная?! Какой ужас!» – и дальше пошло-поехало, спелись…

Кроме того, сознание Светланы требовало от неё вести активный образ жизни, выйти на работу, чувствовать себя самостоятельной. Но подсознание всячески этому сопротивлялось. Наше подсознание любит всё привычное, понятное, а новшества для него – настоящая катастрофа, оно сразу же начинает и паниковать, и протестовать.

Плюс к этому работа – это же ещё и возможность кого-то встретить, может быть даже испытать чувства, влюбиться… Ведь хочется, а нельзя.

Так что подсознание нашло оправдание своей консервативной политике: «Ты не можешь работать, – сказало оно Светлане, – потому что ты больна». Снова сознание и подсознание Светланы сошлись и опять так некстати…

Вегетативные приступы сделали за Светлану то, что она не могла сделать сама: они стали той проблемой, которая примирила враждующие стороны – её «культурное» сознание и «бескультурное» подсознание. А потому оба они взялись за выстраивание идеологии болезни: «Я больна! У меня серьёзная болезнь! Мою болезнь не могут найти врачи! Со мной может что-то случиться!» и т. п.

Комедия – это трагедия плюс время.

Кэрол Бёрнетт

Во всём этом безобразии сознанию Светланы принадлежит решающая роль. А вот её подсознание «отличилось» на другом фронте: оно принялось за формирование у Светланы привычки тревожиться, бояться и «выдавать на-гора» вегетативные приступы, которые сама Светлана, разумеется, считала «сердечными».

Что ж, всё это помогло Светлане длительное время сохранять «хорошую мину при дурной игре», но и только. Ведь «побочных эффектов» оказалось выше крыши.

Светлана фактически превратилась в инвалида, неспособного ни покинуть свою квартиру, ни оставаться в ней «без сопровождения». Она оказалась полностью поглощена своей «болезнью» и не заметила очень серьёзных перемен, случившихся в её жизни, пока она занималась своим здоровьем.

Случилось же следующее: её муж то ли каким-то чудесным образом «вылечился» от своей импотенции, то ли и не страдал ею никогда, но, так или иначе, завёл себе молодую пассию и стал жить на две семьи.

Сын вырос и, утомлённый бесконечными придирками матери, а также её требованиями постоянного присутствия – кто-то же должен быть рядом с «умирающей», – умудрился жениться в 18 лет и ушёл в новую семью.

В результате Светлана обнаружила себя в роли старухи из сказки Пушкина, с «разбитым корытом».

Внимание, вопрос: того ли боялась Светлана последние четыре года? Оттуда ли пришла опасность: откуда ждали и где она изначально и находилась? Второй вариант: начались проблемы в личной жизни, в ней же они и расцвели бурным цветом.

И всегда так происходит: мы начинаем потворствовать своему неврозу, а он лишь усугубляет нашу ситуацию. Мы отдаём свои мысли и чаяния «симптому», а надо было бы разобраться с тем, что происходит в глубине нашего подсознания – что там за «чертенята», и как с ними договориться.

Хочешь не хочешь, когда-то наличие фактической проблемы всё равно придётся осознать. Наступит время, и тебе всё равно придётся решать те жизненные задачи, которые жизнь перед тобой ставит. Не было бы только слишком поздно…

Никуда не денешься, мы должны находить согласие между собственным сознанием и подсознанием:

• между «хочу», которое нужно принять и не пытаться делать вид, что, мол, его не существует;

• и своим «надо», которое зачастую оказывается лишь слепым следованием своим предубеждениям.

Так или иначе, нам со Светланой сначала предстояло пройти полный курс психотерапии. Мы должны были избавиться от её неоправданного страха за своё здоровье, которое было у неё, конечно, не хуже, чем у других.

Потом мы занимались «угашением патологического вегетативного условного рефлекса» – разучали её организм реагировать на нейтральные стимулы (улицу, магазин, собственную квартиру) вегетативными приступами.

И только после того как эти задачи были решены, Светлана сама поняла природу своего состояния. Пришлось пережить, конечно, неприятное ощущение раздражения на саму себя. Но это быстро прошло, и появились силы отстраивать свою жизнь фактически заново.

Светлана справилась с этой задачей весьма успешно. Мы встретились с ней примерно через год. Она пришла ко мне по поводу своих отношений с новым кавалером, который появился у неё после того, как она вышла работу… Неплохой итог для панических атак, должен вам сказать!

Но ещё раз подчёркиваю, для этого Светлане понадобилось мужество принять реальность такой, какой она была в действительности, а не такой, какой ее хотел видеть её невротический симптом.

Первый вариант панических атак грозит нам в том случае, если у нас есть неосознанный психологический конфликт между «хочу» и «надо».

Если какие-то наши внутренние потребности не удовлетворены, фрустрированы, наш организм испытывает выраженное напряжение, которое и проявляется соответствующими вегетативными симптомами.

Однако мы, как правило, не осознаем истинных причин этого дискомфорта. Мы расцениваем эти симптомы как признаки тяжёлой телесной патологии.

Дальше мы начинаем искать подтверждение собственным опасениям. А кто ищет, тот, как известно, всегда найдёт…

И только устранение этого внутреннего конфликта позволит нам навсегда забыть о своих «приступах».

ВТОРАЯ ПРИЧИНА: невидимые изменения

Вторая причина, почему у нас могут возникнуть панические атаки, – это если нам приходится серьёзно, зачастую кардинально, менять свою жизнь. Говоря научным языком – когда происходит нарушение жизненного динамического стереотипа.

Если жизнь меняется, то как это воспринимать сидящему в нашей подкорке инстинкту самосохранения? Уверенности это, как вы понимаете, не прибавляет: «Я не могу жить так, как я привык жить прежде, просто нет возможности» – ну ужас же.

Для психики любые перемены – серьёзный стресс, сопровождаемый, понятное дело, выраженным внутренним напряжением. Здесь, как, впрочем, и в первом случае, мы сталкиваемся с проблемой осознания…

К серьёзным изменениям жизненного стереотипа могут приводить и позитивные, с точки зрения сознания, события: свадьба, окончание института, переезд в другой город, куда давно хотел, новая должность.

Поскольку сами эти изменения оцениваются человеком как положительные, то возникающие на этом фоне вегетативные проявления он не может отнести на счёт естественной стрессовой реакции. Какой тут стресс?!

Обычно мы думаем, что стресс – это всегда что-то негативное: развод, гибель близкого, потеря работы или денег. Однако стресс вызывают любые существенные изменения жизни, ведь подслеповатому инстинкту самосохранения непонятно, к добру они или к худу… А потому лучше на всякий случай насторожиться: как бы дело ни обернулось, всё равно надо сначала это проверить, убедиться, понять, что тебе это «новое» ничем ужасным не угрожает. Бережёного, как известно, бог бережёт.

Вот инстинкт самосохранения и мобилизует организм. И в любом случае психическая энергия потребуется и на исследование этого «нового». Потребуется она и для того, чтобы новый опыт получить, новые нейронные связи простроить.

В общем, внутренняя логика у всех этих процессов есть. Другое дело, когда мы, оказавшись в подобной ситуации, думаем о ситуации, а не о дискуссии, которая происходит параллельно с этим на уровне нашего подсознания.

Есть и ещё один нюанс: мы привыкли думать о стрессе как о краткосрочном событии: экзаменационная сессия, ссора и т. д.

Мы вряд ли удивимся «выпрыгивающему из груди сердцу», если нас остановит работник ГАИ за двукратное превышение скорости. Но если оно начинает свои прыжки, как нам кажется, «ни с того ни с сего», нас это действительно пугает. Однако по-настоящему серьёзному стрессу подвергается наша психика вовсе не на спринтерских дистанциях, а на дальнем забеге: переезд в другую страну, отъезд повзрослевшего ребёнка в другой город, существенное изменение материального положения, необходимость поменять профессию или сферу занятости.

• Человек, как правило, не видит ничего ужасного в том, что он, например, сыграл свадьбу. Но это событие может сильно изменить его жизнь: формирование новых социальных ролей, изменение круга общения, взаимные требования супругов и т. д.

• Его вряд ли насторожит тот факт, что он получил новую, престижную работу или, например, ушёл с той работы, которая его не устраивала. Но любые такие перемены потребует от него больших ресурсов на адаптацию к новой жизненной ситуации.

• Наконец, он вряд ли расстроится, переехав на другую квартиру и в загородный дом. Он будет сконцентрирован на ремонте, бытовых задачах, освоении новой среды, даже не замечая, что его жизнь изменилась в тысяче разных мелочей.

Все подобные «приятные хлопоты» требуют существенной перестройки нашего психического аппарата – существующих в нашем мозге нейронных связей:

• одни нейронные комплексы оказываются «безработными», потому что уже нельзя жить как прежде;

• а другие привычки нам уже необходимы, но ещё не выработались, не имеют поддержки в виде устойчивой нейронной связи.

Возникающее в такой ситуации перенапряжение психики имеет последствия: могут появиться раздражительность, беспокойство, неоправданная суетливость, а на телесном уровне начинает шалить вегетатика.

Вегетативные реакции, которые сопровождают такие стрессы и адаптацию, с биологической точки зрения вполне естественны. Если надо «обживаться» в новых условиях, то потребуется мобилизация всего организма – сердца, сосудов, лёгких и даже кишечника.

Но страх, который может вызвать подобная непонятная «весточка» от сердца или желудочно-кишечного тракта (напоминающая человеку несведущему «чёрную метку»), способна спровоцировать паническую атаку, сопровождающуюся страхом за здоровье.

Если вы катитесь по инерции – значит, вы катитесь под гору.

Лестер Боулс Пирсон

Если перефразировать знаменитую поговорку, то можно в этом случае сказать и так: «То, что сознанию хорошо, подсознанию – смерть».

Если же речь идёт и вовсе о негативных переменах в жизни человека – например, гибель близкого, утрата работы, распад семьи и т. п., – то тут ситуация адаптации усложняется ещё и негативным эмоциональным фоном, зачастую переосмыслением всей своей жизни.

Пока мы переживаем своё горе, сживаемся с новой для себя жизненной ситуацией, возникающее в нас нервно-психическое напряжение расходуется на вполне понятные нашему сознанию цели. Нас не удивляет внутреннее напряжение, когда наша жизнь летит кубарем под горку.

Но как только беда, с точки зрения нашего сознания, вроде как уже миновала, нами принято решение «жить дальше», да и сама жизнь постепенно налаживается, то же самое напряжение покажется нам чем-то странным. И мы вполне можем приписать соответствующие вегатативные симптомы какой-то загадочной болезни. То есть всё вроде бы приходит в норму (пусть и в какую-то новую норму), субъективно кажется, что худшее позади, но вот организм ещё продолжает работу по адаптации к изменённым обстоятельствам жизни. Психике всё ещё нужна внутренняя мобилизация, что неизменно сопровождается вегетативными реакциями; и тут сердцебиение, повышение артериального давления, ощущение затруднённого дыхания попадают в наше поле зрение.

Заметив это, сознание, конечно, настораживается (оно после пережитых травм вообще будет склонно настораживаться, где надо и где не надо): «А почему у меня сердце так стучит? А что с моим дыханием?» – и, наконец: «А не заболел ли я?!» И классическая паническая атака.

Дальше всё развивается по классической, уже хорошо знакомой нам схеме:

• я запоминаю те обстоятельства, в которых впервые прочувствовал свой физический дискомфорт, и начинаю избегать их, желая предотвратить его повторение;

• но от этого мне становится ещё страшнее, и вот уже я подозреваю у себя какое-то тяжёлое заболевание, а условный рефлекс начинает срабатывать регулярно, подтверждая мои опасения;

• врачи не дают каких-то внятных, понятных мне объяснений, что тревожит и расстраивает меня ещё больше.

Короче говоря, дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку… и пошло-поехало! Встретимся у психотерапевта лет через пять.

Случай из психотерапевтической практики
«Начинаем новую жизнь!»

Сейчас я расскажу историю Катерины, которая продемонстрирует, как панические атаки возникают у человека, оказавшегося в ловушке этого, второго типа невротизации.

Катерина обратилась ко мне за помощью, когда ей исполнилось 58 лет. Она уже несколько лет как вышла на пенсию, и сейчас её беспокоили приступы слабости, загрудинных болей, колебания артериального давления, обморочные состояния и головокружение. Все эти симптомы мучили Катерину уже на протяжении полутора лет.

Всю свою сознательную жизнь Катерина прожила в «городе газовщиков» за полярным кругом, где работала учительницей младших классов. Личная жизнь у неё сначала не складывалась. Только к 30 годам она вышла замуж, но детей они с супругом так и не смогли завести. При этом ещё муж, который был на несколько лет старше Катерины, рано умер от инфаркта, сделав её 45-летней вдовой.

Достигнув пенсионного возраста, Катерина получила жилплощадь в Ленинградской области, неподалеку от единственной своей родственницы – двоюродной тётки, – куда и переехала, рассчитывая на «счастливую старость».

Новое место жительства Катерине понравилось – зелено, свежий воздух, но смущало отсутствие знакомых и отсутствие привычных занятий.

Примерно через два месяца после переезда Катерины на новое место муж её двоюродной тётки слёг с инсультом. Сначала за больным ухаживала в основном его жена, а Катерина ей только помогала. Но вскоре слегла и тётка. Так что теперь Катерине приходилось каждый день мотаться за 40 км в однокомнатную квартиру своих родственников – готовить, убирать и т. п.

Так продолжалось около девяти месяцев. Катерина очень уставала, пыталась госпитализировать стариков, но врачи отказывали, говорили, что им делать в больнице нечего.

На этом фоне и у самой Катерины начали возникать незначительные колебания артериального давления, приступы слабости, которым она, впрочем, никакого значения не придавала. Настроение было «никаким», эпизодами ей было себя так жалко, что хотелось плакать.

По прошествии этих девяти месяцев муж тетки умер, и Катерина переехала к ней. «Её одну теперь не оставишь, – рассказывала мне Катерина, – а я и дома не обжилась-то ещё, там ещё и ремонт не докончен, всё побросала…»

В течение последующих четырёх месяцев Катерина жила на новом месте: «Тётка ничего не соображала уже… Грешным делом, думала, когда её бог возьмёт наконец», – призналась мне Катерина.

Нет чувства более разрушительного, чем страх, потому что первым делом он поражает разум, а потом выводит из строя и сердце, и рассудок.

Антуан Ривароль

На последнем месяце жизни тётушку Катерины всё-таки госпитализировали, хотя, по словам племянницы, «ничем не лечили». Катерина продолжала за ней ухаживать «и насмотрелась там, как люди страдают, – и сердечные, и те, что с головой лежат, ходить не могут».

После похорон Катерина вступила во владение имуществом, доставшимся ей от родственников, и вернулась домой. «Надо было сразу ту квартиру продать, – говорила Катерина, – но уже сил никаких не было. Вроде и освободилась, а тоска на сердце появилась. Плакала целыми днями».

Непосредственно через неделю-полторы после возвращения домой Катерина, дело было вечером, почувствовала сильный приступ загрудинной боли («как раскалённой иглой пронзило») и вызвала бригаду скорой помощи, которая добиралась до неё более двух часов. Всё это время Катерина чувствовала себя ужасно и думала, что вот-вот умрёт, так и не дождавшись медиков. Но вердикт врачей скорой помощи поверг Катерину в растерянность.

Сняв ЭКГ, те сказали, что, мол, ничего серьёзного у неё нет, но если она хочет, то её могут госпитализировать. Катерина, вспоминая ужасные больничные условия, отказалась и решила, что «будет умирать дома».

Впрочем, умереть ей в течение полутора лет так и не удалось. Хотя приступы загрудинных болей, полуобморочного состояния, колебания артериального давления, которое Катерина сама себе постоянно измеряла, продолжались всё это время.

Всякий раз такой приступ, как по команде, начинался в вечернее время: Катерина переживала острое чувство страха смерти, представляла себе, что умрёт, а её найдут только через несколько дней «по запаху, когда труп станет разлагаться». Родственников-то у неё нет, знакомых тоже нет – некому будет её искать, «никто не спохватится».

Сон у Катерины нарушился, причём эти нарушения характеризовались не только трудностью засыпания, но и стандартным пробуждением в 3 часа ночи. Катерина просыпалась, как от внутреннего толчка, с сердцебиением и чувством тревоги. Даже корвалол, бывший сначала спасительным средством, теперь перестал помогать. В этом состоянии Катерина отправлялась на кухню, готовила себе какую-нибудь еду, ела, после чего тревога прекращалась и она могла, наконец, уснуть.

Визиты Катерины к врачам были безрезультатны. Её просили успокоиться и не нервничать, говорили, что все показатели у неё в пределах «возрастной нормы», из чего Катерина, конечно, делала вывод, что врачи просто хотят от неё «отвязаться».

Депрессия у Катерины только нарастала, и наконец после очередной рекомендации врача обратиться за психологической помощью она согласилась взять направление в Клинику неврозов им. академика И. П. Павлова.

Впрочем, по её словам, ничего хорошего от этой госпитализации она не ждала. «Хотят сдать меня в психушку, а у меня не голова, а сердце», – заявила она мне на первой же нашей встрече.

Вот, в общих чертах, история Катерины. Достаточно типичная и, конечно, вызывающая большое сочувствие. Формально говоря, ситуацию Катерины, конечно, не назовёшь трагической: она переехала на новое место жительства, «в тёплые края», в отдельную квартиру. Казалось бы, живи и радуйся!

Но привыкнуть к новой жизни непросто: психика вынуждена перестраиваться, а организм – перенапрягаться.

И тут ещё одно к одному, сплошные несчастья: болезнь родственников (которые, в сущности, были для Катерины малознакомыми людьми), необходимость их обслуживать, сложности, связанные с медицинской помощью.

Если на своём пути вы натыкаетесь на всё подряд, то, возможно, вы на полосе встречного движения.

Томас Борстелманн

Разумеется, всё это выбило организм Катерины из колеи, появились симптомы его «дистонии». Всё это вполне естественные реакции, и говорить о болезни нельзя, но нарушение каких-то функций регуляции организма приводит к сбоям и дискомфорту.

При этом в голове Катерины страхов, связанных со здоровьем, было предостаточно. Она вспоминала скоропостижную смерть своего мужа, наблюдала, как медленно, фактически у неё на руках, один за другим умерли два человека. Кроме прочего, она насмотрелась в больницах «всяческих ужасов». И всё это, безусловно, создало в ней психологическую настроенность, прямо скажем, далёкую от оптимистичной.

Плюс, конечно, Катерина не могла не думать о том, что с ней-то будет, когда она состарится, кто за ней будет ухаживать? Это тоже сильно пугало: «Страшно было об этом думать», – признавалась мне потом Катерина.

Когда «всё закончилось», Катерина, во-первых, столкнулась с очередным кризисом адаптации к новой жизни, а во-вторых, внимание Катерины, занятое прежде родственниками, теперь обратилось к симптомам её собственного физического недомогания.

Заметив эти симптомы, растревоженное пугающими образами болезни воображение Катерины нарисовало ей ужасные картины. Перепугавшись ещё больше прежнего, она бросилась к врачам, а те проявили свойственную им в подобных ситуациях сдержанность. И закрутилось…

Что нам оставалось? Мы начали со страхов Катерины, избавляясь от них самым категорическим образом. Потом прояснили для себя все этапы развития её невроза и убедились в том, что это именно невроз, а никакое не «сердечное заболевание», от которого «мрут» немедленно. И уже после этого нам предстояло разработать для Катерины план её «вживания в новую жизнь». Ей предстояло привыкнуть к своей новой жизни, обжиться в ней.

В конечном счёте важны не годы в вашей жизни, а жизнь в ваших годах.

Авраам Линкольн

Мы встретились по прошествии трёх лет. Несмотря на развитие гипертонической болезни с доброкачественным течением, обусловленной возрастом, сама Катерина оценивала своё состояние как хорошее.

Прежние приступы больше её не преследовали, не было признаков тревожно-депрессивного расстройства, нормализовался сон. Сейчас Катерина работает в детском саду нянечкой, подружилась с несколькими сверстницами, с которыми у неё «культурная программа».

Но так ли развивалась бы ситуация, если бы Катерина вовремя не «взялась за голову»? Скорее всего, нет. Длительное переживание тревоги в таком возрасте неизбежно привело бы к тяжёлой соматизации и утрате работоспособности.

Вот такая история… Впрочем, в подобной ситуации может оказаться любой из нас, ведь перемены, как ни крути, явление в нашей жизни обычное. Организм неизбежно перенапрягается, а потому велик риск появления тех или иных симптомов вегетативного дисбаланса.

В сущности, в этом нет ничего ужасного, но всегда можно минимизировать ущерб, вызываемый жизненными переменами. Важно просто понимать, что если жизнь меняется, то это стресс для организма, а потому, возможно, у нас и возникнут соответствующие симптомы.

Главное – правильно эти проявления вегетативной бури встретить, создать в себе правильный внутренний настрой. Да, неприятно, но не опасно и с медицинской точки зрения абсолютно нормально, и когда мы адаптируемся к новым жизненным обстоятельствам, всё само собой наладится.

Конечно, велико искушение «забраться в болезнь», вместо того чтобы заниматься обустройством своей новой жизни.

В конце концов, куда приятнее себя жалеть, чем утруждать. Но такая тактика создаст лишь временное ощущение «ясности», потому что дальше проблемы будут только нарастать, причём как снежный ком.

Переключившись на «проблемы здоровья», мы вроде бы решаем остальные – нам теперь не до них, а потому вроде бы их и нет. Но ведь это только иллюзия… С течением времени, пока мы будем «разбираться со своим здоровьем», те проблемы, которые мы забросили, станут лишь больше.

Рано или поздно, нам всё равно придётся обратиться к своей фактической жизни, её действительным обстоятельствам и разбираться с ними. Так зачем это откладывать? Страусиная политика, прямо скажем, не лучшее решение. И да, невроз – это такой «страусиный рефлекс», но если мы знаем, что за нами такое водится, то всегда можно и поднять голову.

Вторая причина, по которой мы можем оказаться в ловушке панических атак, связана с ситуациями, когда нам приходится круто менять свою жизнь.

Привыкнуть к новой жизни непросто, да и для нашего организма это полноценный стресс. Разумеется, мы не всегда можем правильно среагировать на его проявления, адекватно оценить возникающие симптомы вегетативного дисбаланса.

С другой стороны, обеспокоенность своим «ухудшившимся состоянием здоровья» позволяет нам временно отвлечься от забот, связанных с задачами адаптации к новым жизненным обстоятельствам. И на какой-то миг от этого нам даже становится легче.

Но, зафиксировавшись на своих симптомах, мы получаем к уже существующей проблеме ещё одну – невроз. Если же мы этого не сделаем, а правильно оценим происходящее с нами, то мы сможем направить свою тревогу в конструктивное русло.

В конце концов, тревога – это просто психическая энергия, которая выдаётся нам нашим мозгом, чтобы мы не сидели сиднем, когда всё вокруг меняется, а адаптировались к изменениям, вырабатывали у себя новые навыки, привычки, новое понимание.