Текст книги "Челтенхэм"

Был я там с Харрисом и Роганом, и прилетели мы на Цитадель забрать для отдела материалы и технику, не помню что, ни о каких подвигах никто и думать не думал. А Харрис в это время гонялся за неким Каледоном – я тоже о нем по разным делам слышал, – были у них давние счеты, еще до Института, вроде бы подставил этот Каледон где-то бывших харрисовских ребят, и вышло десять трупов. Харрис на этом просто подвинулся. Расписываемся мы в бумажках у тамошнего начальника Бейли, и вдруг этот Бейли говорит: здесь твой Каледон, держит контрабанду в Зоне за Складами. Поддержал полицейский полицейского. Харрис взвился, и я понял, что удерживать его без толку, да и не стоит – свихнется.

У Бейли, от его цитадельской жизни, тоже мозги съехали набекрень. Штука в том, что все эти истории о Зоне на Складах – чистейшей воды сказка, или, вернее сказать, суеверие, вот с такой бородой. Я не верил, и никто не верил. Мало что пригородилось какому-то кладовщику, или там лифт зачудил. Бывает. Ведь такую дичь представить невозможно – на Станции Совета, под боком правительства – Зона Предтечей!

С другой стороны, без таких сказок не было бы нашего ремесла. Сколько раз бывало такое, что контрабандисты и прочая криминальная публика находили такие ходы-проходы, что ученые мужи только ахали. Там ведь тоже есть народ с большой догадкой и специалисты экстра-класса, вспомним хотя бы Пиредру. Криминальный гений. Я и подумал – а вдруг? Чем черт не шутит?

Тут Дин сел, сбросил плащ и привалился к холодной стене.

– Это была моя первая ошибка. Впопыхах – как в такое поверишь? – мы не взяли с собой тяжелого оборудования – только оружие и стандартное снаряжение. Я нарушил закон. Как идиот, по легкомыслию. И то сказать, хороши бы мы были в коридорах Президиума с нашими вьюками и пушками. А ведь чувствовал – идет волна удачи, подхватило. Боялся сглазить, что ли? Бес попутал.

Короче, мы проскочили. Есть там Зона. Думаю, все дело в харрисовской упертости – мчался он как бык, такая жажда справедливости в нем горела. Самого прохода я даже не почувствовал – был там закуток между вторым шлюзом и лифтом, двадцать раз я потом в нем бывал – и ничего, а тут ахнуть не успели – и уже Зона. Словом, вышла плюшка хуже, чем у любого «чайника».

Место это – классический «терминал», полный аналог того, что на Санктуме, мы все его видели – только больше раз в двадцать. Разница лишь в том, что здесь работали две конвейерные линии – как я когда-то и предполагал, вверх-вниз ездят контейнеры. На Санктуме все неподвижно, тут все крутится. Что, откуда – разобрать невозможно. Вот когда я взвыл, что ни одного маркера под рукой нет!

Тут я совершил вторую ошибку, уж и вовсе непростительную – несчастный был день. Не пойми с какой радости я вдруг решил, что если тут все нараспашку, то у Каледона эта Зона под контролем, все схвачено, а самое главное – то, о чем мы мечтали: пульт управления всей этой механикой, командный пункт – и, помню, еще восхитился: надо же как устроился контрабандюга, под самым носом Совета, да в таком месте, куда никакая полиция век не сунется, золотое дно! Надо срочно брать его живым, сейчас начнется новая эпоха!

И побежали мы, дураки, ловить этого Каледона. Охрана там была стандартная: обычные «железные дровосеки» и пара тяжелых мехов. Проблем с ними не возникло, разве что сыграли второсортные «твины»: почти по всей площадке поднимались и опускались пазлы-квадраты – там они использовались как стеллажи для предтечевских ящиков-саркофагов (кстати, ни одного вскрыть так и не удалось); и Роган утверждает, что у последнего пандуса, по которому мы потом и понеслись хватать Каледона, эти пазлы встали стеной и так нас подперли вплотную к тем здоровенным дроидам, что драться с ними пришлось едва ли не в рукопашную. А я помню, что без всякой запарки на эти стеллажи взгромоздился и тех шкафов без хлопот уложил. И никто нас никуда не поджимал. Харрис же до того озверел, что никаких деталей вообще не помнил, только что палил без остановки до посинения. Так что – раздвоение по всем правилам.

Дальше все полетело и вовсе кувырком. В командную клетушку, сплошь в броне, мы и впрямь забрались, и Каледона там нашли, но никакого пульта там не было, и даже намека на него. По Каледону же еще до нас кто-то так прошелся, что это чудо, как он вообще был жив. Ничего мы от него не добились, и тут я совершил последнюю глупость: подошел к последней двери и сдуру ее открыл. Понадеялся на свое бесконечное везение, как мальчишка. Но у везения на тот момент терпение, видно, лопнуло: выкинуло нас на Внешний Обод едва ли не к наружному шлюзу, и на этом Зона закрылась. Так и остались мы ни с чем, и все из-за моего идиотизма.

Единственное, что мне удалось, кроме идентификации, это вынести горсть спектролитовой крошки от одной из тамошних стеклянных перегородок – кто-то ее расхлопал еще до нашего прихода. За эти осколки «Кибертроникс ДжетТех» до сих пор выплачивает мне пенсию, так что до смерти могу жить безбедно. Были у меня разные соображения, но тогда уже начинался Траверс, и до Пяти Углов я так и не добрался. Да. О многих местах я могу такое сказать. Такие дела, Слоняра, ты это хотел от меня услышать?

– Зачем я приходил, ты сам поймешь, да только не сейчас, – ответил Слон и растаял.

Наутро Диноэл, сверившись с показаниями универсальных часов, продолжил труд. Тележка на четырех подшипниковых обоймах, которые он не поленился отдельно привезти, слетала по наклонному коридору на альпинистской веревке, пропущенной через стандартный карабин, – длины хватало как раз до порога, и каменные обрезки вылетали в пропасть. В глубине скалы наметилась келья с узенькой скважиной окошка, в которое с головокружительной высоты можно было видеть, как медведь приходит принять ванну в провале горячего источника. Рядом с амбразурой разместилась финальная изюминка всей фортификационной системы – гнездо радиальных каналов с взрывчаткой, так называемый «ерш», он же «полсотка» – весьма популярная смесь эксплозиума с ультранитом; с чистым ультранитом работать откровенно страшно, эксплозиум же сам по себе неплох и точен, но берет неглубоко. В самом крайнем случае из стены над водопадом наружу взрывом вышибало сквозной каменный грибок, и дальше – только и видели строптивого пещерника. Кроме того, установка «зонтиком» позволяла выпрыгнуть одновременно со взрывом, не боясь быть задетым осколками, и исчезнуть максимально эффектным образом.

К визиту непрошеных гостей он был готов с самого начала и привычно держал под рукой все необходимое для встречи. Культа из оружия Диноэл никогда не делал, нехотя мирясь с этой частью оборудования как с горько-необходимым инструментом для преодоления наиболее идиотских затруднений в самом безнадежном, экстремальном случае. По этой причине он ни в какие технические тонкости не вникал, во все времена оставаясь верным поклонником «Сэйбра» (прозванного, и не зря, «чемоданом»), раз и навсегда покоренный его мощью, гениально втиснутой в компактные габариты, восхитительной балансировкой и той укладистостью, с которой он садился в плечо и руку. Кстати, популярности прозвища поспособствовал довольно шумный (особенно с глушителем) затвор винтовки – выстрел звучал так, будто с багажной полки свалился чемодан со столовыми приборами. Дин даже сохранял первозданный черно-бело-серый камуфляж «городская зима». На «Сэйбре» у Диноэла так же несменяемо сидел «найтфорсовский» комбинированный, осмеянный крутыми профессионалами, оптико-голографический прицел со встроенным компьютером. Компьютер варварски использовался для единственной опции – отсканировать движение глаза и передвижения прицельной марки, сообразить, что именно стрелок считает целью, и произвести коррекцию в отношении этого объекта с учетом расстояния, силы ветра, упреждения и прочего, так, чтобы красная точка, бегающая по черно-бело-зеленоватому полю голограммы пейзажа, указывала пуле самую верную дорогу.

Нет слов, самоварная труба универсального прицела, ненамного меньшая, чем сама винтовка, создавала оружию довольно курьезный, едва ли не квадратный силуэт, но Дин не обращал внимания на насмешки. Ему гораздо важнее было знать, что неуклюжая оптико-электронная громадина, совместно с разгонной рельсой в пять усилителей (смотревшимися на схеме как пять бронежилетов, висящих в ряд на одной вешалке, и дававшими всю мыслимо возможную настильность траектории), избавляла от тоскливо-зубрильной снайперской математики с ее милами, дотами, поправками, упреждениями, да и вообще какой бы то ни было необходимости регулировать прицел, установив его раз и навсегда. Вдобавок, хотя даже самая убогая программа все того же плаща предлагала ему на выбор патроны противокибернетические, дезинтегрирующие, с криозарядом, бронебойные, зажигательные и еще черт знает какие, Диноэл со старорежимным упрямством заказывал себе привычные «суперинферно», смутно помня, что в них достаточно каких-то там оболочек, вольфрама и урана, чтобы прошибить барьеры физические, кинетические и еще незнамо какие. Он оставался приверженцем древней истины, что главная деталь оружия – это голова его владельца.

Да, огнестрельное оружие доказало свою необычайную живучесть, и хотя утратило монополию и резко сузило экологическую нишу – потягайся-ка со скорчером на приличной дистанции, да еще в открытом космосе, – тем не менее успешно сосуществовало с оружием электронным, лазерным, пучковым и еще бог знает каким. Даже пресловутая латунная гильза, кончину которой предрекали еще многие столетия назад, дотянула до трансгалактических времен. Причин тому было несколько.

Во-первых, как выяснилось, человека вовсе не обязательно прожигать потоком электронов, пучком лучей или еще чем-то фантастических мощностей. Крохотный кусочек металла, пробивающий человеческое тело в любом месте – та самая пуля, которую путем разных технических ухищрений сделали точнее, быстрее – короче, менее дурой, по выражению древнего воителя, – вполне успешно справлялась с задачей. К тому же длина ствола к тому времени изрядно подсократилась – «умная» пуля не нуждалась в столь длительном наставлении перед дальней дорогой. Батарейка, вставленная в квантовый генератор, должна поджарить неприятельского солдата на расстоянии и в укрытии, но другая такая же батарейка в любом из многочисленных защитных устройств этого же солдата успешно спасала, на любую технологию немедленно находилась контртехнология, и лавинообразный рост стоимости обеих ни к какому выигрышу не приводил.

Это уже вторая причина. Электроника оказалась чертовски уязвимой. Выходила совершеннейшая чепуха: нейтрализовать и заблокировать каскадные цепи скорчера было намного проще, чем остановить дурацкую стальную пружину, гоняющую стальной же затвор по рельсам ствольной коробки.

Третье, и немаловажное обстоятельство – это стоимость и доступность. Какие бы чудеса ни творила техника, цена огнестрельного и электронного оружия несопоставима. Для производства все тех же скорчеров необходим по меньшей мере завод, в кустарно-полевой кухне искусственных кристаллов при всем желании не вырастишь, их надо откуда-то доставлять, а это в военных условиях бывает проблематично. С другой стороны, производство пулемета любой сложности и в промышленных масштабах можно наладить в самой дремучей тьмутаракани буквально с нуля, имея под рукой самую что ни на есть первобытную мастерскую. Утвержденный веками принцип «дешево и сердито» по-прежнему торжествовал в военном деле.

Он лежал на базальтовой скамье, оборудование едва слышно шелестело в стилистике «ветер в саду» – то-то взвоет, если в округе появится кто-то посторонний. Вообще, такое уединение Дин мог выносить очень недолго – по причине тут же нарастающей депрессии и кошмаров, – ведь он исчез, его не было, ни малейшего контакта с миром людей, а это подозрительно похоже на смерть. Ну, может, и не совсем смерть, но как-то очень неуютно. Однако временами совершенно необходимо.

Дин всем своим существом осознавал тот факт, что все триумфы и прорывы современных технологий вызывали бы у Предтечей разве что рассеянную улыбку, что в сравнении с ними теперешняя цивилизация подобна землеройке, неожиданно уткнувшейся носом в колесо пятисоттонного карьерного самосвала. А может быть, и не землеройке. Может быть, чему-то еще меньше и примитивнее – сколько бы самые премудрые комиссии ни заседали вокруг самого премудрого компьютера. Словом, если у Предтечей были основания скрыть от человечества заветные двери своих Баз, то ищите, ребята, не ищите – век не найдете, нет у вас инструментов для таких поисков, и не скоро будут. Правда, к счастью или к несчастью, у этой проблемы имелся любопытный нюанс – пустяк, но сегодня для Диноэла он приобретал решающее значение.

Как это ни удивительно, но творцы Вселенной, исходя из чего-то, чего нашим умом все равно не охватить, все же принимали в расчет появление человечества. И исходя из каких-то опять-таки непостижимых целей, для отдельных избранных из числа людей некоторые подходы к сокровенным знаниям были приоткрыты, Предтечи назначили немногочисленную когорту привратников и ключников у врат своих тайн. Король Англии Ричард, по мнению Диноэла, как раз и был одним из таких посвященных, и, надо заметить, своим допуском к неким откровениям он широко пользовался и даже торговал – именно обещанием неизвестного могущества он купил благосклонность и без того могущественного Кромвеля (занятная деталь: ни Кромвель, ни его бесноватый вождь и предшественник Шарквист даже не пытались заменить Ричарда на своего, стимфальского ставленника). Причем угодил Ричард им до такой степени (о чем с сарказмом отзывался в разговоре с Диноэлом директор Айвен Тью), что в самый драматичный момент своей жизни, бежав из разгромленного и захваченного врагом Стимфала, Кромвель, пройдя сквозь все заслоны союзнических флотов, помчался не скрываться и спасать жизнь, а за советом к Ричарду, и лишь после беседы с ним тихо-мирно сдался на милость победителей.

Ныне хитроумный англичанин, скорее всего, за ту же цену приобрел себе нового покровителя – Джона Доу, человека, тоже облеченного властью и, несомненно, тоже метящего очень высоко. Что ж, на сей раз феодальный политик с берегов Твидла, профессор и завкафедрой Стэнфордского университета, добился цели, к которой шел столько десятилетий, – кольцо власти ненавистных оккупантов распалось, и скоро он сможет поворачивать историю британской державы как заблагорассудится, без оглядки на блюстителей научных закономерностей. К слову сказать, на тернистом пути к вожделенному призу, еще со времен регентства своего отца, Ричард тоже отнюдь не пренебрегал контрабандной поддержкой древнего космического разума. Диноэлу были прекрасно известны все подробности его восшествия на престол и последующего правления – в конце концов, он и сам был одной из таких подробностей – и ясно отдавал себе отчет, что никакими талантами (как бы ни был одарен от природы Ричард), никакими счастливыми обстоятельствами карьеры герцога Глостерского не объяснить. Его политическая прозорливость не просто граничила с ясновидением, но беззастенчиво с ним смешивалась, его полководческий дар, хотя бы и с учетом запрещенных инопланетных технологий, не вмещался не только в рамки воображения, но и элементарной человеческой логики – другими словами, ту черту, которая отделяет везение от чуда, Ричард легко и непринужденно переступал множество раз.

На этом месте мысли Диноэла свернули в привычное пессимистическое русло. Никаких надежд, что именно сейчас вдруг, по какому-то наитию, Ричард надумает поделиться своей самой сокровенной тайной. Время уговоров миновало, он в двух шагах от свершения заветной мечты – с какой стати ему откровенничать с внезапно подоспевшим представителем постылой земной администрации? Признаемся честно: если это и шанс, то шанс, мягко выражаясь, неважный. Гнилой, прямо скажем, и чтобы начать с него какую-нибудь импровизацию, нужна не просто удача, а невообразимая, небывалая удача, невероятное стечение обстоятельств. Возможно ли такое? Да, возможно, и в этом крылся второй интригующий нюанс истории с Базой.

Отдохнув денек после вырезки убежища, Дин, по-прежнему сверяясь с расписанием прохождения спутника, начал выходить на пробежки. Мышечное чувство сразу же заявило, что собрать изрядно растерянную на Траверсе форму будет непросто. Диноэл бежал враскачку, среди валунов, по тому, что с трудом можно было назвать тропинкой, нырял то вправо, то влево, уходил в кувырки и перекаты, прыгал и падал так, чтобы прежде, чем мать сыра земля без всякого дружелюбия хлопнет по боку каменистой ладонью, успеть прицелиться из «клинта» в развилку на сосне или белый натек на скале. «Безумие, – думал он, – я сошел с ума, я сознательно иду навстречу провалу».

Фокус в том, что однажды, практически на глазах у самого Диноэла, три человека, которых очень трудно заподозрить в посвященности в какие-либо инопланетно-мистические практики, воспользовались Базой, и воспользовались очень успешно, по крайней мере, у Дина были все основания так думать. Еще в далеком тридцать шестом, неподалеку отсюда, в горах на англо-шотландской границе, Дину случилось очень плотно взять в оборот все того же Рамиреса Пиредру, гангстера и виртуоза cante jondo фламенко на гитаре. Напарником Диноэла тогда оказался старший инспектор Бартон из отдела по борьбе с организованной преступностью, зануда с патологическим отсутствием чувства юмора, не приведи господи еще раз с таким работать, но с бульдожьей хваткой, и во всяких встречных-поперечных перепалках-перестрелках со сдвигом в сторону рукопашной человек незаменимый. Рамиресу составляли компанию его каталонский дружок Дикки Барселона, про которого Дин в ту пору знал лишь то, что он псих, наркоман и знаменитый хакер, и корнуольско-бернисдельский авторитет Гуго Сталбридж, более известный как Звонарь – лесной атаман, тратерская смесь Робин Гуда и Стеньки Разина. Барселона отродясь не держал в руках ничего опаснее шариковой ручки, у Звонаря, несмотря на вошедшие в легенду физическую силу и непревзойденное совершенство в обращении с шестифутовым луком, пик мастерства во владении современным оружием был еще далеко впереди, так что у зажатых в угол братьев-разбойников были все шансы угодить под перекрестный допрос объединенных сил правопорядка. Бандитам очень этого не хотелось, и вот тогда Рамирес выкинул свой очередной головоломный трюк, иначе как чертовщиной который назвать нельзя: вся троица, пройдя, как полагал Диноэл, через двери Базы, исчезла с Тратеры и непостижимым образом очутилась на Земле без применения каких бы то ни было технических средств.

Вышло так, что подступиться к подробностям этой истории Диноэл смог очень и очень не скоро. Военные дороги увели его далеко от Тратеры, да и последующая коловерть мало способствовала развитию исследовательской карьеры. Нет, думал Дин, вранье, вранье, надо было выкроить время, в конце концов, бросить все, переключиться на главное… Но как угадать, что в жизни главное, в чем смысл, ради чего плюнуть на все остальное? Не всегда он был таким старым и мудрым… Все мы подобны Винни Пуху, которого головой по ступенькам судьбы тащит невидимый Кристофер Робин. Тумк-тумк-тумк. Немногим удается сосредоточиться и что-то понять, прежде чем тумкнешь в последний раз.

Короче, к началу пятидесятых, когда Диноэл вновь приступил к поискам, Рамиреса, зачинщика всей истории, уже не было в живых – Кромвель из своей каторжной норы приказал избавиться от не в меру догадливого и чересчур осведомленного авантюриста. Гуго Звонарь пропал неведомо куда еще во время войны, и лишь Дикки Барселона, переживший своих куда более молодых товарищей, коротал деньки в элитном сумасшедшем доме. Ладно, пусть так, решил Диноэл, все же лучше, чем ничего – однако и на этом пути поджидал изрядный сюрприз. Обкуренный полусумасшедший хакер оказался гениальной личностью, причем эпохального масштаба, элементарный запрос открыл Дину удивительные вещи. Например, выяснилось, что все разработки последних поколений киборгов построены исключительно на идеях Барселоны. Его открытия, как утверждалось, совершенно стерли границу между человеческим и искусственным разумом, а самому человеческому разуму Барселона даровал окончательное бессмертие в биоэлектронной форме. Он настолько опередил время, что даже сегодня наберется едва ли полтора десятка ученых во всем мире, способных проникнуть в глубину его построений, современные технологии пока что не в силах воплотить его замыслы, и когда его записи (а пишет он непрерывно, в каких-то особенных тетрадях, и занимается этими текстами специальная группа научных сотрудников, фактически целый институт) будут расшифрованы, во Вселенной наступит эра Барселоны. И так далее и тому подобное. Что и вовсе изумило Диноэла, так это даты – выходила полная чепуха, важнейшую часть своих открытий гений и отец современной нейрокибернетики совершил еще до того, как бойко заскакал под контактерскими пулями по тратерским чащобам. «Ничего себе, – подумал Дин, – вот была бы петрушка, если бы я там его вгорячах пристрелил…» Что ж, уголовный душок всегда оставался неотъемлемой частью противоречивой натуры безалаберного светоча науки – прямое следствие того неутешительного факта, что первыми невероятные способности трудного подростка оценили и приспособили к делу не университетские умы, а бандиты.

К тому времени титан, достигший возраста более чем преклонного, пребывал в невменяемом состоянии, что, как утверждали, вовсе не мешало его творчеству: никого не узнавал и ни с кем не говорил, и тем не менее время от времени сбегал из-под надзора, часто прихватив им собственноручно собранное оборудование, необычайно искусно скрывался и скитался неизвестно где, обнаруживаясь порой в самых неожиданных краях. Вся эта информация мало обнадеживала, но выхода у Диноэла не оставалось.

Никакой лечебницы, палат и решеток. Порто-де-Вальдемосса – одна из красивейших бухт Средиземноморья, в двух шагах – если уж быть совсем точным, в двух гребках – от той мятежной столицы, которая по феодальному обычаю подарила своему психопатичному сыну собственное имя, над каньоном, обрывающимся к морю, была построена прелестная вилла с несколько необычным названием «Сады Трианона». Ограда, правда, вполне солидная, внутри полно персонала, охраны и видеокамер. Дину пришлось потратить более суток и десяти тысяч собственных денег, чтобы предстоящий разговор был зафиксирован как можно в меньшей степени. Однако, увы, усилия оказались напрасными, разговора как такового не состоялось.

Престарелый патриарх, великий сводник нейрона и конденсатора, сидел в шезлонге на лужайке возле бассейна и любовался морским пейзажем. Обстановка сильно напоминала заказной мальчишник в борделе, поскольку вокруг порхало множество девиц недвусмысленного предназначения – некоторые в белых халатах, а некоторые и без. За прошедшие полтора десятка лет Дикки заметно растолстел, обрюзг, отек, приобрел пельменеобразные мешки под глазами и галошеподобную нижнюю губу. Знакомые Диноэлу жидкие космы до плеч уцелели, но их странный светло-рыжеватый оттенок ныне густо разбеливала седина. Вообще внешность мастера биоэлектронной ячейки изрядно смахивала на эскиз грима графа Дракулы из фильма класса «В».

На появление гостя Барселона никак не отреагировал, но Дин, заглянув в его нарочито бессмысленные карие глаза с белесыми ресницами, мог бы поклясться, что старый мошенник его узнал. Дальше начались мучения. Диноэл спрашивал, рассказывал, напоминал, показывал фотографии – все без толку. Дикки рассеянно смотрел вдаль, иногда не то стонал, не то мычал, пошевеливал пальцами, время от времени на колени к нему плюхалась очередная пышнотелая красотка, он то сгонял ее, то нет – и все в этом роде. Лишь однажды, услыхав имя короля Ричарда, Барселона сморщился, изображая несогласие, и пропел нечто наподобие частушки:

 
Мы с Пиредрой горой
За республику!
Наш девиз боевой —
Резать публику!
 

Еще Диноэл удостоился чести увидеть одну из тех самых знаменитых тетрадей, ее сафьяновый переплет навел контактера на мысль о сапогах все того же Дракулы, Дикки открыл ее и в самом деле старинной шариковой ручкой вписал какие-то каракули. Начинало походить на плохой любительский спектакль, и Дин, через какое-то время поняв, что ничего не добьется, встал и сказал:

– Знаешь, Дикки, ты всегда был обормотом, но злодеем не был никогда. Если до Базы доберусь не я, а какой-то сукин сын, то плохо придется всем, может быть, даже очень плохо, и виноват в этом будешь в том числе и ты.

С этим Диноэл уже повернулся, чтобы уходить, и вот тут, под занавес, Барселона разыграл нежданный номер. Он вдруг выпрямился, подчеркивая серьезность момента, лихо воспроизвел международный спецназовский жест, означающий «гляди в оба», затем положил правую руку себе на затылок и оттопырил над головой три пальца. После примерно пятисекундного удержания этой позиции Дикки руку опустил, вновь упал в шезлонг и отвернулся, всем видом показывая, что разговор окончен.

Диноэл помедлил еще несколько мгновений и зашагал прочь. Интуиция четко подсказывала, что в итоге его речи возымели эффект и ему был дан какой-то ключ, но ключ от чего? Что имел в виду гениальный шизофреник? Неведомо. Барселоны уже несколько лет, как нет в живых, и ныне дать ответ может разве что сама База. Но – замкнутый круг! – где же ее искать?

Но все же была в этом мутном море безысходности более чем жалкая соломинка – единственный аргумент, кроме слабой надежды, который Дин мог противопоставить несокрушимой позиции Джона Доу. Соломинка называлась Челтенхэм – остров в нижнем течении Твидла, скалистый треугольник под черными балконами стен Тимберлейка заполненной водами главной реки страны гигантской горной впадины, в двух шагах от шотландской границы, на крутом повороте к Корнуоллу, к Бристолю, к свирепому Бискайскому заливу. Своих догадок по поводу Челтенхэма Диноэл никому и никогда не высказывал, и в основном оттого, что даже самый доброжелательный слушатель счел бы их смехотворными, но что же делать, если ничего другого за все прошедшие годы в голову не пришло?

Когда в довоенном двадцать четвертом Кромвеля сбили над Тратерой (странная, к слову сказать, вышла авария, но что не странно в этой темной истории?), он упал прямиком на можжевельники тимберлейкских берегов, где его тут же встретил юный и прекрасный Ричард Глостерский (одно из длинной череды удивительных совпадений в жизни будущего короля Англии) – Ричарду только-только стукнуло шестнадцать, но своим двуручным мечом мальчик уже в ту пору владел так, что запросто убивал взрослых дядей – и тут же увез на Челтенхэм, которого до самого отбытия с Тратеры Кромвель не покидал. Именно там, на острове, Ричард и продемонстрировал влиятельному генералу нечто такое, чем навсегда завоевал его расположение, и не только его. В скором времени на Челтенхэм самолично пожаловал верховный лидер Стимфальской Империи Эл Шарквист, и дальше на Ричарда, в обход тогдашних международных санкций, утвержденных СиАй, полился такой поток благодеяний, что впору только руками развести.

Но все-таки самое главное то, что ты видел собственными глазами. Тогда, в мае тридцать шестого, после вынужденного вояжа под парусом вокруг Европы, Рамирес Пиредра, Гуго Звонарь и Дикки Барселона в буквальном смысле слова приплыли в руки Диноэла и инспектора Бартона, но в последнюю минуту удача отвернулась от Дина. Произошел обидный до невозможности курьез: под хорошим ветром со стороны Аквитании преступная троица проскочила устье Солуэя и неожиданно высадилась на восточном, шотландском берегу, под самыми стенами Дандреннанского аббатства. А Диноэл, себе на беду, желая максимально сократить друзьям путь в гавань правосудия, тоже переправился через реку и поджидал всю компанию на противоположной, английской стороне, возле Карлайла. Некстати потребовавшаяся переправа разрушила красивый план, Рамирес не упустил самой судьбой предоставленный шанс, и началась погоня – сначала вверх по Солуэю, до волока, потом на запад – то по ухабам Эдинбургского тракта, то по буреломам горной тайги; неистощимая изобретательность бывалого лесовика Звонаря, мастера всевозможных партизанских сюрпризов, как коса на камень, нашла на экстрасенсорное чутье Диноэла. Выиграл контактер: они с Бартоном счастливо миновали все звонаревские растяжки, заостренные колья и самострелы. В итоге загнанный Рамирес со товарищи, перебравшись через Алурский перевал, оказался прижат к бездонным ледяным водам Тимберлейка и поневоле решился на отчаянный шаг: захватив самого что ни на есть поэтического вида утлый рыбацкий челн, поплыл к Челтенхэмской скале, надеясь то ли на чудо, то ли вообще неизвестно на что.

В армейский бинокль Дин отчетливо видел всех троих: Звонарь с мрачным упорством греб, раз за разом далеко откидываясь назад, мокрая прядь прилипла ко лбу над нахмуренными бровями – разбойник явно не ждал ничего доброго от визита в самое логово жестокосердного короля-чернокнижника, с крутым нравом которого он был знаком не понаслышке; неунывающий Рамирес, зная, что за ним наблюдают, строил глумливые рожи – ведал, жиган каталонский, что нужен живым, и потому стрелять Диноэл не станет; Барселона меланхолично окунал пальцы в воду и безразлично поглядывал по сторонам – Дин смекнул, что хакер не то пьян, не то обкурен. Как ему такое удалось в походно-боевых условиях, понять было трудно, но одна из граней гениальности знаменитого нейрокибернетика как раз и заключалась в непревзойденной способности добывать или даже создавать одуряющие смеси всех видов из практически любых подручных средств. Диноэл, чувствуя, что зловредная добыча, неуловимый противник, за которым он неустанно гонялся половину своей сознательной жизни, вновь ускользает, осатанел совершенно. Они с Бартоном вихрем домчались до торчавшей на сваях менее чем в километре от них Избы Голландца, наплевав на все запреты и инструкции, молниеносно распечатали контактерский схрон, и уже через пять минут хондовский мотор с воем нес их в надувной лодке по глади озера мимо замшелых валунов, белые полосы на которых выдавали знакомство с приливами и отливами. И вот, когда с топотом и хрустом, словно два распаленных мустанга, они уже бежали вверх по галечному пляжу Ежиного Носа на Челтенхэме, Дин на краткий миг вдруг уловил (и Бартон тоже потом признавал – было, было что-то) не то гул, не то дрожь земли. И тотчас жар охотничьего азарта в душе угас, уступив место тоскливой злобе. Как всегда, с трудом переводя свои ощущения на человеческий язык, Диноэл махнул рукой Бартону: