Текст книги "Солнце на дороге"

Часть третья

Ворон Вук восседал на столе, поклевывая кусочки мяса, рассыпанные перед ним Станом.

Антошин никак не мог отделаться от ощущения, будто птица участвует в разговоре, то есть что она явно имеет свою точку зрения по поводу всего, о чем говорят люди.

Самое обидное было, что Вук явно понимал, о чем говорили Стан и Малко, лучше, чем полковник, который не мог разобраться: то ли эти двое бредят, то ли они просто рассказывают друг другу сказки.

Малко вздохнул:

– Давай начнем еще раз… Всем известно, что молодильные яблоки растут на острове Буяне, точнее, росли, потому что острова Буяна больше нет. Правильно?

Вук поднял свои внимательные глаза и поглядел на Малко. Полковник готов был поклясться – поглядел с сожалением.

Антошин ничего не понимал: «Что за остров со странным названием Буян? Почему его больше нет? И главное, если нет его, так к чему тогда и вспоминать-то?»

Стан улыбнулся:

– Правильно, да не совсем. Остров Буян и столица его, великая Аркона, были предательски атакованы королем викингов Вольдемаром. Викинги – народ сильный, но неразумный и злой. Они начали грабить остров, убивать невинных людей.

– Я ничего не знал об этом… – удивился Малко.

Стан продолжил:

– И тогда Сварог решил опустить Буян на дно морское и сделал это…

«Боги решили и опустили остров на дно! – ухмыльнулся про себя Антошин. И тут же сам себя успокоил: – Всякое бывает в этом древнем краю, всякое. Ешь себе утреннюю кашу и слушай».

– Вот видишь! – даже как будто обрадовался Малко. – Видишь! Если остров утонул, то ведь и яблоки погрузились в пучину вместе с ним!

Полковник не особо удивился, если бы старец предложил им в поисках яблок опуститься на дно морское.

Но все оказалось проще и одновременно невероятней.

– Разве ты не знаешь, что остров Буян иногда всплывает? – удивленно спросил Стан.

Малко ответил:

– Я слышал об этом. Но забыл.

«Милое дело, – подумал Антошин. – Остров у них, видите ли, иногда всплывает».

– Всплывает, – словно услышав мысли Антошина, повторил Стан. – Как напоминание о великом острове и великом городе, который никто и никогда не сможет уничтожить до конца! Так и народ наш можно грабить, убивать, даже топить, но уничтожить ни у кого не получится. Никогда.

«Я родился в стране, где метафоры обретают жизнь». – Антошин изо всех сил старался относиться серьезно к услышанному.

Малко вскочил и заметался по комнате:

– Как же я мог забыть! Конечно, все так просто: надо прийти на то место, где всплывает остров Буян, и, когда он всплывет, найти там яблоки… – Малко остановился. – Стан, а ты знаешь, когда всплывает остров?

Старик ответил печально:

– Этого не знает никто. Вы придете на берег моря и будете ждать. Час – значит, час. День – значит, день. Вечность – значит, вечность. Но однажды остров всплывет, и вы попадете на него, найдете молодильные яблоки, и тогда тайна бессмертия откроется вам.

Перспектива ждать вечно на берегу моря, покуда всплывет неясно-символический остров Буян, Антошину не понравилась.

И он решил вступить в разговор:

– Малко, но ведь ты сам говорил: ведьмы всё знают. Баба Яга опять же… Я, правда, думал, что это всё сказки, но, если надо, готов и с Бабой Ягой встретиться. Но ждать вечность… А вдруг моей жизни на это не хватит? К этим вашим ведьмам надо идти.

Вук, в возмущении замахав крыльями, вылетел из комнаты.

Старик взорвался от негодования:

– Какие ведьмы?! Что они ведают, эти ведьмы? Вот скажи мне, Инородец, ты видел когда-нибудь Бабу Ягу?

– Бог миловал.

– Ну! Она вообще уже ничего не помнит и не знает. С Бабушкой Банной познакомился?

– При чем тут это? – возмутился Антошин, которому совсем не хотелось вспоминать вчерашний ужас в бане.

– «При чем тут это, при чем тут это»! – недовольно повторил старик. – Банная Бабушка могла бы быть дочкой Бабы Яги – вот при чем! Ведьмы много чего знают, но много чего и позабыли уже, особенно те, которые старые… – Стан помолчал немного, чтобы успокоиться. – Почему ты веришь ведьмам, которых и не видел никогда, а не мне?

«Действительно, почему? – спросил себя Антошин и не нашел ответа. – Если здесь в бане живут бабушки, то почему бы острову иногда не всплывать?»

– Стан знает, – уверенно произнес Малко. – У него есть знания.

Старик поднялся, перекрыв своей длинной фигурой свет из окна, и произнес твердо:

– Короче, решено! До моря здесь не так далеко – несколько дней ходу всего. Будем надеяться на Сварога. Если он помогает вам, то поднимет остров из пучины.

Антошин спросил:

– А если не помогает?

Стан с удивлением посмотрел на Антошина и произнес:

– Если боги не помогают, то никакой цели достичь невозможно. Неужели ты этого не понимаешь?

– Ждать вечность – это очень долго… – вздохнул Малко.

– Долго, – согласился Стан. – Ну а ежели вдруг я вас не дождусь, Вук найдет вас. Если увидите Вука, знайте: моя душа вселилась в него. Она побудет в нем, пока я навсегда не уйду в Вырий.

– А как же это Вук нас найдет? – удивился Антошин. – Если мы даже сами не знаем, где будем…

Стан открыл было рот – объяснить, но потом махнул рукой и выдохнул, едва скрывая презрение, одно только слово:

– Инородец!

Это прозвучало почти как оскорбление.

Но Антошин не обиделся: постепенно он привыкал к тому, что не может понять древние законы этого времени.

Стан направился к двери. Малко пошел за ним.

Поплелся и полковник, с печалью признаваясь самому себе, что у него снова нет выбора.

Хотя, если вдуматься, идти на берег незнамо какого моря, чтобы ждать, покуда всплывет незнамо какой остров, а потом незнамо где искать незнамо как выглядящие молодильные яблоки, содержащие незнамо какую тайну бессмертия, чтобы потом незнамо что с этими яблоками делать, – задача, скажем мягко, нестандартная.

Но, судя по всему, по-другому здесь не будет.

Антошин вышел на крыльцо и остановился, пораженный.

Вся деревня пришла в движение. Казалось, все жители одновременно выходили из своих домов. А поскольку не скрипящих и не стучащих дверей здесь не было вовсе, то скрип и стук звучали отовсюду.

– Что случилось? – удивился Антошин.

Малко улыбнулся:

– Как это – что случилось? Мы же уходим на остров Буян. Люди пришли нас собрать в дорогу, проводить.

– А откуда они знают, что мы уходим?

– Инородец… – вздохнул Стан. – Неужели ты и вправду не знаешь, что в любой деревне о событии узнаю́т еще до того, как оно произошло? Коли бы так не было, мы б и выжить не смогли.

Антошин ничего не понял, но времени разбираться не оставалось: со всех сторон к нему подходили незнакомые люди, крепко обнимали, желали удачи, и каждый обязательно приносил какой-нибудь гостинец.

Все пространство перед избой Стана было заполнено людьми.

Стан вынес из дома мешок и аккуратно складывал в него подарки: краюхи хлеба, яйца, деревянные жбаны с вином, куски мяса…

Мешок заполнился довольно быстро. Стан вынес второй.

Люди всё подходили и подходили. Лица всех светились добротой и участием.

Мужчины, женщины, совсем маленькие дети говорили с Антошиным так, словно он был для них дорогой человек и им всем хотелось сказать ему перед трудным походом ласковые слова.

Люди по-доброму заглядывали ему в глаза, пожимали руки. Полковник не мог избавиться от ощущения, что делают они все это совершенно искренне, хотя и видят его впервые.

Вот и второй мешок заполнился. Стан перевязал его и молча всем поклонился.

Люди тоже поклонились старику.

Поклонился и Малко:

– Спасибо вам, люди добрые! Слово человеческое охраняет в пути лучше любого меча. Пожелания людские дают крылья. А без крыльев овраги на дороге никак не преодолеть…

«Эх, мальчишка! Пацан совсем, а как красиво говорит! – подумал Антошин. – Вообще, здесь все такие слова находят! Почему, пока человечество было молодым, оно умело говорить красиво, а как подросло, красота из слов исчезла, только смысл остался, да и тот чаще всего противный?»

– Спасибо, люди! – только и смог выговорить Антошин. – Спасибо вам за вашу душевную доброту!

Толпа, никогда не видевшая говорящего инородца, напряглась, прислушиваясь, что он еще скажет.

Но полковник не умел ораторствовать, тем более перед такой толпой. Поэтому он только несколько раз поклонился.

И каждый раз толпа молча кланялась в ответ.

– Инородец… – услышал Антошин из толпы мужской голос. Сказано было не пренебрежительно, а скорей с уважением. – Инородец… Слов наших не ведает, немой человек. Не много совсем сказать смог.

– Зато кланяется. Уважает, значит! – улыбнулась женщина.

Антошин снова поклонился.

Толпа сняла шапки и опустила головы.

Тогда Антошин ударил поклон опять.

И толпа…

Это могло бы продолжаться вечно, но Стан мягко взял Антошина за локоть и увлек в дом.

Старик предложил:

– Присядем перед дорожкой.

Антошин и Малко послушно присели. Минуту, пожалуй, сидели молча.

И вдруг Стан начал говорить, сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей:

– «Еду я из поля в поле, в зеленые луга, в дальние места, по утренним и вечерним зо́рям; умываюсь ледяною росою, утираюсь, облекаюсь облаками, опоясываюсь чистыми звездами…»

Малко старательно повторял за Станом:

– «Еду я из поля в поле…»

Антошин попытался было тоже повторить, но не вышло: не успевал он за словами старика.

Слова эти были красивые, явно важные и значительные, хотя и странные, конечно.

– «Еду я во чистом поле, а во чистом поле растет одолень-трава. Одолень-трава! Не я тебя поливал, не я тебя породил; породила тебя мать сыра земля, поливали тебя девки простоволосые, бабы-самокрутки…»

Антошин усмехнулся про себя: «Бабы-самокрутки… Это еще что такое? Что за пошлость такая среди красивых, волшебных слов?»

А слова кружили по избе. Казалось, они падают и вновь взлетают, падают – и взлетают… Но не растворяются в воздухе, как иные слова – незначительные, а парят, будто птицы.

И даже чернокрылый Вук сидел молча, словно вслушиваясь в то, что говорит его хозяин.

– «Одолень-трава! Одолей ты злых людей, лихо бы на нас не думали, скверного не мыслили, отгони ты чародея, ябедника. Одолень-трава! Одолей мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса темные, пеньки и колоды. Иду я с тобою, одолень-трава, к окияну-морю, к острову Буяну. Спрячу я тебя, одолень-трава, у ретиво́го сердца во всем пути, во всей дороженьке».

Закончив говорить, Стан и Малко опять замолчали, но оставались сидеть.

Посидели молча, слушая тишину, вслушиваясь в себя, и только после этого поднялись.

Малко поклонился на четыре угла избы. Может, с домом так прощался, а возможно, просил у дома помощи в дороге. У кого еще и просить-то помощи, отправляясь в путь, как не у дома? Пусть чужая изба, не родная, но ведь, как никто, людей знает, понимает и охраняет. И тепло хранит человеческое.

Антошин встал и тоже поклонился на четыре угла. На всякий случай.

Когда подходили к лесу, Антошин оглянулся.

Вся деревня смотрела им вслед. Впереди стоял Стан с Вуком на плече, словно полководец небольшого войска.

Увидев, что инородец обернулся, все начали махать Антошину руками, а Вук – крыльями.

Антошин и Малко поклонились людям и вошли в лес.

«Странное дело, – думал Антошин. – Меня никогда никто так не провожал. Сколько раз я уходил на войну или просто на опасное задание… В лучшем случае – чокнуться, выпить, какие-то слова обязательные, ничего не значащие, услышать. Но это в лучшем случае, а так… Почему-то кажется, что после подобных проводов идти легче. Странно. Что-то, видимо, эти люди знают, о чем мы, их умные, продвинутые потомки, позабыли…»

Антошин тронул Малко за плечо:

– Слушай, а я вот не понял: что вы, ну, со Станом, говорили про каких-то баб-самокруток? Что это значит?

Малко, погруженный в свои мысли, ответил лениво:

– Это те, кто замуж вышел без благословения родителей. Сами накрутили, в общем, потому и самокрутки…

«Женщины-самокрутки… Сами накрутили! – усмехнулся про себя Антошин. – И тут все не просто так, и тут – логика. Удивительные все-таки у меня были предки».

Все шло как-то подозрительно правильно. Днем двигались, ночью спали. Приключений не происходило никаких, и это, конечно, настораживало.

Антошин знал твердо: когда жизнь идет спокойно – это верный признак того, что она готовится к прыжку. Причем наверняка очень неприятному.

Немного смущало полковника, что Малко хоть и шел уверенно, однако не очень хорошо представлял, где конкретно находится море-океан. Но Антошин решил, что Малко, видимо, поступает так, как учил Боровой, – меньше слушает себя и больше – дорогу. Шагает по ней. Вот и всё.

Дорога умней человека. Важная, конечно, премудрость, в жизни пригодится.

Однако…

Если, как сказал Стан, даже боги ошибаются, то дорога тем более имеет право на ошибку.

В тот вечер ничто не предвещало неприятностей. Да и вообще, у неприятностей, в сущности, есть только один предвестник – спокойствие.

Малко шел впереди, но вдруг резко остановился, принюхиваясь, словно дикий зверь.

Антошин тоже понюхал воздух. Запахов было множество, однако ничего подозрительного полковник не учуял.

Малко поднял руку, показывая, что дальше идти нельзя.

Антошин осторожно подошел к Малко, отодвинул ветки, заглянул туда, куда показывал парень.

На поляне у костра сидел человек с повязкой на глазах. Он зевнул, обнажив почти беззубый рот. На шее у человека болталось ожерелье из волчьих клыков.

Так и есть! Он! Как его зовут-то? Тутай вроде. Тот самый, кого полковник ослепил огнем.

А где этот? Главный… Как его? Азамат? И сколько их вообще, этих обров, поблизости?

Что за вопросы? При чем тут это всё? Отступить бы тихонечко, ветки закрыть, как занавес, и отойти, не нарываться, не связываться.

Так нет же! Стоят вдвоем, дым от костра нюхают, вглядываются в этого Тутая, будто не веря, что встретили старого знакомого, будь он неладен!

Азамат не был зверем. Но ходить умел так же бесшумно. И столь же внезапно нападать.

Он возник словно из-под земли.

Реакция никогда не подводила Антошина. Он успел отбить первый удар Азамата.

Азамат напал вновь.

А где же Малко? Почему не помогает?

– Малко! – крикнул полковник.

Но мальчишка и не собирался драться, он… убегал! Позорно и нагло улепетывал с поля боя. Он даже свой мешок с провизией бросил, чтобы не мешал убегать. Полковнику показалось, что мальчишка вынул что-то из мешка – и наутек!

Его спина мелькнула между деревьями и исчезла.

Антошин не верил, что Малко мог предать его. Нет! Он явно что-то задумал. Но что? Что он взял с собой из мешка? Зачем?

Лишние это были мысли, лишние. Впрочем, во время драки любые ненужные мысли отвлекают.

Антошин не заметил, как сзади подбежал Тутай и плашмя ударил полковника мечом по голове.

Мир закружился перед глазами и исчез.

Антошин хорошо знал это состояние, когда приходить в себя не хочется, потому что понимаешь: действительность ничем хорошим тебя не обрадует.

Действительность возникала постепенно, как из тумана. Она и вправду была отвратительна.

Антошин был привязан к огромному дереву. Два обра сидели неподалеку перед костром, доедая похлебку, которая не пахла, а воняла мерзко и отвратительно.

– Очнулся! – усмехнулся Азамат. – Человек, прикидывающийся богом… Или Лешим… Не важно… Богом прикинуться нельзя! Неужели ты этого не понимаешь?

Тутай плошкой зачерпнул кипящее варево, встал, подошел к полковнику, плеснул в лицо кипятком.

Антошин успел отвернуться, но горячие капли упали на шею, обожгли кожу. Слезы непроизвольно выступили на глазах.

Тутай расхохотался.

– Больно! – В восторге он катался по траве, приговаривая: – Больно! Больно!

Новая порция кипящего варева вылилась полковнику за воротник.

Азамат остановил его:

– Погоди! Не порти его! Он нам еще пригодится. Целенький.

Полковник вспомнил, что сделали эти изверги с родителями Малко, и отчетливо понял, что его ждет впереди.

Надежда была только на Малко. Но где он?

«А вдруг все-таки убежал? – Антошину ужасно не хотелось верить в это. – Испугался этих обров-зверей и умчался… Ребенок все-таки… Ребенок…»

Почему-то успокаивала Антошина мысль о том, что, убегая, Малко что-то вынул из мешка. Не мог он это случайно сделать…

Азамат подошел к полковнику, повернул лицо Антошина к себе.

Антошин внимательно посмотрел в глаза этого человека. Глаза как глаза – ничего звериного. Злые глаза победителя.

– Ты сам нашел меня, – тихо произнес Азамат. – Я сказал: не вернусь, покуда не найду своих обидчиков. Правильно, Тутай?

– Ну! – хмыкнул Тутай.

– Ну вот. А тут ты сам к нам пришел. Это хорошо! Очень хорошо! А может быть, мальчишка специально тебя на нас вывел, как думаешь? Ишь ты, как он исчез-то быстро.

Азамат сверкнул зубами.

«Зачем бы Малко так делать? – мучительно размышлял полковник. – Чтобы самому найти молодильные яблоки? Бред. Специально заманивать меня к разбойникам, чтобы они меня убили? Ерунда. Сговориться с людьми, которые убили твоих родителей? Не может такого быть! Не может! Даже здесь, где свои законы, своя мораль и своя логика, человек не может сговариваться с теми, кто убил отца его и мать.

Этот парень не может быть предателем. Не может, и всё!»

Азамат снова повернул к себе лицо Антошина.

– О чем думаешь? – Глаза Азамата горели восторгом. – О предательстве? А чего о нем думать? Среди людей оно есть. А среди зверей не бывает. В этом-то все и дело.

Тутай обнажил в улыбке свои гнилые зубы и процедил:

– Волк волка никогда не предаст.

– Ты сам нашел меня. Ты сам нашел свою смерть. Зверь может не попасть в ловушку, поставленную человеком. Но человек непременно попадает в ловушку, которую ему поставил зверь. Непременно! – Азамат плюнул Антошину в лицо.

Жирный, мерзкий плевок повис у Антошина на щеке, а полковник не мог его вытереть. Плевок медленно сползал вниз, пока не упал в траву, оставив на щеке мокрый гадкий след, словно прикоснулся кто-то чужой и отвратительный.

Первым желанием, конечно, было плюнуть в ответ. Но это выглядело бы уж слишком пародийно, и Антошин сдержался.

Азамат усмехнулся:

– Я понял, кто ты такой! Никакой ты не бог и даже не Леший… Ты инородец, зачем-то пришедший к нам. Ну и зачем ты пришел? И почему говоришь? Откуда язык наш знаешь?

«А почему, собственно, Малко не мог сговориться с обрами? – вдруг подумал Антошин. – Это же все-таки действительно совсем иной мир, в котором работают другие, непонятные мне законы. Может быть, все, кто здесь живет, только и думают о том, как бы попасть побыстрее в этот самый Вырий? А тут пришли обры, помогли – вот и славно. Мучали его родителей? А может быть, у них в Вырии за предсмертные муки какой-нибудь особый приз положен, какое-нибудь особенное счастье? Я не удивлюсь, если Малко предал меня, искренне желая мне добра, радуясь тому, что я помучаюсь-помучаюсь, да и попаду в Вырий. Странная, конечно, история. Впрочем, что тут не странно, в этой древней Руси?»

Азамат сломал длинную ветку. Она просвистела перед лицом полковника. Вжик! – туда, вжик! – сюда.

– Что-то ты знаешь, инородец, интересное. – В глазах Азамата уже не читалось ничего, кроме всесокрушающей злобы. – Что-то такое, что мне очень пригодится. Очень.

Первые два раза Азамат словно прицеливался, на третий решил ударить веткой по лицу инородца.

Антошин сумел уклониться – удар пришелся по затылку.

Тутай катался по траве, держась за живот от смеха. Он хохотал так, будто перед ним выступал лучший клоун мира.

«А может, наоборот, Малко меня совсем не любит? С чего, собственно говоря, я решил, что он ко мне хорошо относится?» – пытался думать Антошин, уклоняясь от удара.

Полковник знал: когда ты абсолютно беспомощен против врага, надо постараться спрятаться в свои мысли – больше некуда. Спрятаться хотя бы от паники…

Вжик! – просвистел прут. Антошин наклонил голову. Но Азамат ударил снизу – попал в лоб. Неприятно. Но терпеть можно. И можно продолжать свои невеселые размышления.

«Итак, Малко не верит мне. А почему, собственно, он мне должен верить? Вот и сговорился с этими людьми. Например, ночью, пока я спал, они обо всем договорились. Может такое быть? Почему нет… Потому что как-то не очень в это верится. Не верится – и всё тут. Логика – да, есть. А чувства другое подсказывают».

Вжик! – прут просвистел мимо.

Азамат промахивался специально: он издевался.

«Малко сказал им: мол, я вам приведу этого человека, а вы узнаете у него, что он ищет на нашей земле. Про молодильные яблоки Малко им, конечно, не рассказал, иначе бы обры его не отпустили и выведали у него все. Малко сказал им: мол, попытайте инородца, узнаете что-нибудь интересное… А сам, может быть, стоит сейчас за деревьями и наблюдает, как издевается надо мной злобный Азамат».

Вжик! На этот раз обр попал по шее. Удар был сильным. Антошин почувствовал запах собственной крови. Боль он научился не ощущать. А вот запах… От него никуда не денешься.

То, что Малко предатель, казалось вполне логичным. И, собственно говоря, не было никаких причин так не думать.

Никаких. Кроме одной: поверить в это полковник Николай Васильевич Антошин не мог. Вопреки всему, что происходило с ним. Вопреки логике. Просто не мог, и всё. Чувства не позволяли.

– Как делить-то будем? – радостно спросил Тутай. – Мне – сердце, тебе – печень? Так, что ли?

– Так, так… – Азамат снова замахнулся прутом. – Тебе еще его глаза достанутся. Ты же хочешь его глаза?

Тутай повернул к полковнику свое искалеченное лицо и произнес вожделенно:

– Очень хочу. Человек, который решился ослепить зверя, ослепнет сам!

Небо темнело медленно, но неотвратимо. Это, к сожалению, казалось символичным: темнеет небо – темнеет жизнь, исчезла синева неба – исчезла жизнь.

Куда же смотрит Тот, кто разговаривал с полковником? Разговаривал же с ним Кто-то? Разговаривал! Ну и куда Он подевался?

Почему Бога всегда надо звать? Почему Он сам не может вмешаться? Он же видит, что происходит. Ну неужели же нельзя прийти на помощь?

Азамат стегнул Антошина прутом еще пару раз и вернулся к костру.

К полковнику подошел Тутай. Радостно улыбаясь, он поправил свой ремень с красивой пряжкой. Потом слегка ударил полковника по животу, по шее, по ногам, будто оценивая. Мускулы потрогал, шею. Произнес удовлетворенно:

– Крепкий мужик! У него, должно быть, большое сердце, здоровое, вкусное. – И расхохотался.

Азамат согласился:

– И печень, наверное, не маленькая.

Антошина обсуждали, словно блюдо на ужин. С полковником разные случались приключения. В передрягах приходилось бывать всяких. Но вот блюдом на ужин он не был еще никогда. И надо сказать, это был совсем не тот опыт, который хотелось приобретать.