Текст книги "Пятый кодекс"

– Не-е-е-ет! – вскричал Отто Ран, которого подхватили под руки те, кем он только что командовал. – Вы не имеете права! Я хочу, чтобы меня судил суд! Рогов, скажи им!..

Но его уже никто не слушал.

Так торжественно, на жертвенном алтаре заканчивалась долгая жизнь старого нациста, бегавшего от правосудия почти целый век. И никакие суды мира не наказали бы Отто Рана справедливее.

– Как ты меня нашла, Иза… Исабель-кетцаль? – тихо спросил Андрей девушку.

– Скажи спасибо ему, – ответила жрица, кивнув на Калуцкого.

– Что, не сидится дома, бача? – Андрей посмотрел на старого товарища.

– Я тоже люблю тропики, шурави.

Крепкие мужские объятия вызвали у индейцев удивление. У них так не принято.

– А как ты узнал, старый чёрт? – смеялся Андрей.

– Думаешь, у тебя у одного тайны? – ответил погрузневший от постоянного сидения в кресле Макс Калуцкий. – Надо же было косточки размять.

Да, у Калуцкого, как и у Рогова, были свои тайны, как и у племени майя, которые оно берегло испокон веков.

Андрей решил оставить эти тайны на дне озера Исабаль. Был эксклюзив, было открытие. Но иногда справедливость выше всех открытий мира, и, думается, доктор Изотов поступил бы точно так же.

Эпилог

Это была их последняя ночь. Ночь журналиста и девочки-сироты из Польши, которая оказалась наследницей великого рода майя. Под утро они лежали рядом, смотря на гаснувшие звёзды и слушая трещотки ночных насекомых. Поднималась заря.

– Оставайся с нами, Эндрю. Будешь нашим курандеро, – нарушила молчание Изабелла.

– «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королём», – задумчиво процитировал Рогов слова из мультика далёкого детства. Это было похоже на сказку. Эта ли девчонка два месяца назад просилась в его экспедицию в Варшаве? Эта ли страстная женщина одарила его своей любовью, которую теперь вряд ли забудешь? – Смелые мальчики становятся мужчинами, смелые девочки становятся жрицами, – почти прошептал Рогов. – Ты расстроилась? Тебе нельзя плакать, ты же Верховная жрица. За слёзы Верховную жрицу могут просто сожрать, – не удержался Андрей от иронии.

Изабелла улыбнулась сквозь слёзы. Это были слёзы прощания, слёзы, которые Великие майя больше не увидят никогда.

На обратном пути Рогов и Калуцкий заехали в Мериду, столицу штата Юкатан. И вот в этом загазованном промышленном центре, не очень напоминающем туристический рай, в кафе к ним подошёл скромный и, судя по одежде, небогатый мексиканец и обратился к Андрею:

– Извините, я слышал, вы – учёный?

– Почти, – ответил Андрей иронично. – Вот сейчас поем – и буду ещё учёнее.

– Извините, что прервал ваш обед, но я хотел показать вам один документ.

«Сейчас опять покажет писульку и потребует денег. Интересно, сколько тут стоят липовые кодексы?» – подумал Андрей.

Мужчина бережно достал из-за пазухи пёстрый фарфоровый футляр, открыл его, достал оттуда кусок почти истлевшего пергамента и раскрыл перед журналистом.

– Этот документ достался мне от моего дедушки, который дожил до ста восьми лет, а он, в свою очередь, получил его от своего отца… – скромно сказал местный житель.

Но Андрей его не слышал. Он замер. «Неужели? Неужели ещё один… кодекс?» Пергамент действительно мог быть настоящим. Казалось, он вот-вот рассыплется в руках. Иероглифы на нём были подлинные. Точно такие же, как в маленьком дневнике профессора Изотова, который когда-то пионер Андрюша Рогов впервые увидел в ленинградской хрущёвке в начале восьмидесятых.

Журналист почувствовал энергетику тех времён, когда Мексика ещё была далека от своей беды, а племя майя процветало и, имея письменность, фиксировало всё, что видит вокруг…

У Андрея задрожали руки, что с журналистом бывало нечасто.

– Сколько вы хотите за него?

– Что вы, мистер? – удивился мексиканец. – Это моя память и… гордость. История… А разве можно продать свою историю? Я просто принёс вам показать… поделиться…

И тут Рогов понял: письменность, как и народ, можно уничтожить, но нельзя победить. Не важно, сколько пройдёт лет и родится поколений, всё равно где-нибудь среди живущих, от деда к внуку, от отца к сыну, будут передаваться кодексы: шестой, седьмой, восьмой… Это неизбежно, как сама жизнь, сквозь любые преграды.

Так считал и первый учитель Андрея, профессор Изотов, записав на обложке старого дневника:

 
Наш жребий – жить! Судьба, завидуй!
Опять нам бедствия готовь.
Венком для нас обоих свиты
Свобода, радость и любовь…
 

(Ю. Изотов, 1941 г.)