Текст книги "Социология права"

Глава 2
Социальные функции права: право и экономика

1. Правовой дуализм и направления его преодоления. 2. Институт собственности и практика его функционирования в экономике переходного периода. 3.Власть и собственность в правовом регулировании земельных отношений. 4. Механизмы создания нового права: проекты и их реализация. 5. Эффективность правовых реформ: модернизация и ретрадиционализация.

В данной главе предметом исследования становится соотношение правовой нормы и социальной реальности в условиях экономических преобразований. Центральными проблемами во многих странах, вставших на путь формирования рыночной экономики, являются: создание единой системы правовых норм и правил игры, соответствующих задачам экономической реформы; взаимодействие уровней правового регулирования, отраслей права; выявление пробелов и противоречий в правовом регулировании и возможностей их устранения, использование для этого судебной практики. В целом, предстоит преодолеть разрыв правовой нормы и реальности.

Социальные функции права проявляются в этой ситуации особенно отчетливо: речь идет о преодолении разрыва ценностей традиционного правового дуализма, который сформировался исторически в виде противостоящих друг другу двух правовых систем, которые в настоящее время определяют конфликт старого правосознания и нового позитивного права; формировании института собственности в его аутентичном (частноправовом) понимании; разрешении связанных с этим конфликтов по линии отношений власти и собственности (что очень хорошо иллюстрируется принятием нового земельного законодательства), наконец, механизмах разработки, принятия и реализации нового законодательства (что предполагает анализ как позитивного, так и негативного исторического опыта проектов и их реализации).

При рассмотрении этих вопросов в данной главе в сферу нашего внимания попадают прежде всего те параметры законодательного проектирования, которые имели общественный резонанс – отношений собственности, земли и недр, экологии и важнейших естественных ресурсов, экономической конкуренции и банкротства, защиты прав российского и иностранного бизнеса, а также новых проблем, связанных, например, с развитием информационных технологий. Они позволяют, с одной стороны, судить о том, каким образом принятие новых законов влияет на изменение социального поведения участников рыночной экономики, а, с другой стороны, выявить дисфункциональные аспекты этого поведения.

1. Правовой дуализм и направления его преодоления

Проблема правового дуализма в России. Специфика правовой системы России часто определяется понятием правового дуализма. Им обозначается традиционное сосуществование двух правовых систем – позитивного права (все больше находившего выражение в рецепции норм западного происхождения) и обычного (в основном проявившегося в рецепции норм неписаного крестьянского права), которое лишь частично было отражено в действующем законодательстве, но составляло реальную основу правового самосознания подавляющей части населения страны. Поэтому проблема кодификации гражданского права стала одной из центральных в пореформенной России второй половины XIX – начала XX в. В дискуссиях по этой проблеме участвовали крупнейшие теоретики права и цивилисты – К.Н. Анненков, А.Х. Гольмстен, С.И. Зарудный, К.Д. Кавелин, Н.М. Коркунов, Д.И. Мейер, К.И. Малышев, С.А. Муромцев, С.В. Пахман, Л.И. Петражицкий, И.А. Покровский, В.И. Сергеевич, Г.Ф. Шершеневич, выдвинувшие различные теоретические концепции системы кодификации (1). На основе сопоставления двух типов права раскрывается конфликт старого и нового права и выясняются причины и параметры кризиса легитимности той концепции земельной собственности, которая была зафиксирована в позитивном праве (Своде законов гражданских). В центре внимания – попытка преодоления правового дуализма, связанная с модернизацией правовой системы страны, рационализацией и модернизацией традиционных норм российского поземельного права, которая нашла выражение в проекте Гражданского Уложения Российской империи. Особое внимание уделено проблеме правового регулирования традиционных форм земельной собственности в новых условиях, а также переходных форм собственности, владения и пользования землей. Такая постановка вопроса позволяет по-новому интерпретировать научные дискуссии рассматриваемого периода, в частности, смысл использования ряда категорий римского и западного права для выражения сложной реальности поземельных отношений пореформенной России.

Трудности кодификации гражданского права. Русские гражданские законы не были однородны по составу, включая несколько систем гражданского законодательства: Свод законов гражданских (т. X, ч. 1); Гражданский кодекс царства Польского; Свод гражданских узаконений губерний Прибалтийских; Законы, действующие в Бессарабской губернии; Гражданские законы Великого княжества Финляндского. Постепенное развитие частного права отражалось в количественном росте статей и последовательных изданиях Свода законов гражданских (2). Такой экстенсивный путь развития законодательства приводил к искусственному соединению законодательных положений, возникших в разное время и отражавших «следы разных эпох и разных укладов общественной жизни». С этим связано появление идеи кодификации гражданского права в рамках единого уложения, различные стратегии кодификации (3).

Центральной проблемой в этом контексте стал анализ Свода законов Российской империи, сделавшегося в пореформенный период предметом всесторонней критики за его несоответствие рациональным принципам кодификации. Одна группа юристов (Таганцев и Цитович, Лозина-Лозинский) полагала, что Свод может рассматриваться как своеобразный аналог кодекса западного типа и должен быть признан законом (4). Другие исследователи (Г. Тельберг) считали Свод законов промежуточным этапом в истории русской кодификации, который был задуман Сперанским как среднее звено между простым собранием законов (Полное собрание законов Российской империи) и созданием окончательного кодекса гражданского права (в стиле кодекса Наполеона) (5). Эти исследователи показали, что Сперанский, ставя своей формальной задачей простую систематизацию русского права, в Своде существенно модернизировал его (6). Наконец, третья группа исследователей полагала, что Свод представлял собой не кодификацию в собственном смысле как переработку самого содержания законодательства с целью придать ему внутреннее единство и цельность, а скорее инкорпорацию, поскольку не отменял действия старых законов. Этот тезис в наиболее четкой форме получил обоснование в трудах Н.М. Коркунова, доказывавшего, что Свод законов есть простое сведение исторически накопившегося законодательного материала, систематизированного только внешним образом. В специальных работах по проблемам кодификации русского права Н.М. Коркунов шел еще дальше, говоря, что Свод не может быть признан даже инкорпорацией, так как классические инкорпорации (подобно Дигестам и кодексу Юстиниана) имели целью создать целостные, законченные и неизменные сборники, содержание которых не могло меняться после их составления и издания путем включения новых законодательных актов (составивших особый сборник – Новеллы). Поэтому при создании этих сборников их составители, отбирая законы и те или иные тексты юристов, руководствовались содержательными параметрами, отнюдь не всегда отдавая предпочтение позднейшим законам перед более ранними. Напротив, российский Свод, подчеркивал Н.М. Коркунов, был задуман и составлен «не как законченный сборник, а как текущее собрание законов в их постепенном развитии», как «постоянная, неизменная форма всего текущего законодательства»; его составители «строго держались чисто механического порядка предпочтения всегда позднейших законов», которые должны были кристаллизоваться в «этой, раз навсегда установленной, форме» (7). В результате Коркуновым был выдвинут парадоксальный тезис – он отрицал, что Свод законов имеет характер закона. Отсюда следовал вывод о необходимости кодификации русского гражданского права. Чтобы «применить выводы западных теорий к выяснению нашего законодательства, – заключал он, – необходимо, чтобы наш законодательный материал получил хотя бы приблизительно такую же внешнюю систематическую обработку, какой представляется нам право западных держав» (8).

Проект кодификации гражданского кодекса и его западные источники. Концепция кодификации гражданского права в России опиралась как на западные модели, так и на национальную традицию, восходящую к Уложенным комиссиям XVIII – начала XIX вв., а также на опыт разработки Свода законов Российской империи (9).

Наиболее значительная попытка практического осуществления этой задачи была предпринята с созданием в 1882 г. Комиссии по составлению Гражданского Уложения. За период ее деятельности до 1905 г. были подготовлены и изданы Положения общие (124 статьи); Семейственное право (626 статей); Вотчинное право (590 статей); Наследственное право (227 статей) и Обязательства (1 106 статей), а также 12 томов объяснительных записок. Всего в редакции проекта насчитывается 2 640 статей (10). Работа Комиссии шла неровно: в 1899 г. появилась пятая книга проекта и лишь затем, в 1902–1903 гг. – остальные четыре (11). Длительная работа Комиссии, практически завершившаяся к началу первой русской революции, не имела никаких практических последствий для российского законодательства, а ее проекты были признаны либеральной общественностью весьма консервативными для новой эпохи. Тем не менее Комиссия, в работе которой принимали участие лучшие специалисты, сконцентрировала чрезвычайно значительный информационный и аналитический материал, который представляет собой уникальную совокупность источников для сравнительно-правовых исследований.

В ходе подготовки проекта Гражданского Уложения была проделана значительная работа по выявлению, переводу и комментированию всех основных западных кодексов гражданского права. В результате мы имеем целый комплекс гражданских кодексов, фиксирующих ситуацию на рубеже XIX–XX вв. Эти кодексы представляют интерес для нашего исследования по следующим параметрам: во-первых, они регламентируют институты частного права в различных национальных системах, во-вторых, их переводы дают представление о трактовке этих норм русскими юристами, в-третьих, они позволяют (как в случае совпадения, так и различий) понять, на какие иностранные нормы и в каком объеме опирались русские кодификаторы при составлении проекта Гражданского Уложения.

Весь массив законодательства, с которым работала Комиссия, можно подразделить на несколько основных групп: законодательство, соответствующее французской кодификационной модели (кодекс Наполеона 1804 г. и возникшее на его основе направление кодификации); законодательство, построенное по германской модели (Австрийское гражданское уложение 1811 г., Германское гражданское уложение 1896 г. и основанная на нем традиция); кодификация, представляющая собой в известной мере синтез двух предыдущих моделей (швейцарский опыт кодификации); поиск синтеза континентальной (французской) и англосаксонской моделей – законодательство англосаксонской модели (кодекс Калифорнии 1873 г.); законодательство западных российских губерний – Финляндии, Польши, Прибалтики, Бессарабии и, наконец, собственно российское законодательство.

Кодекс Наполеона и французская модель кодификации в Европе и России. К первой категории относятся классические кодексы гражданского права, возникшие в результате Французской революции или под непосредственным воздействием ее идей. Их общая особенность – стремление закрепить принципы частного права, возникшие на основе рационалистической интерпретации естественного права, и максимально использовать нормы римского права. Общей моделью стал кодекс Наполеона 1804 г. (12). Развитие гражданского права Франции революционного периода может быть схематически представлено в виде параллельного существования и конфликта двух подходов – философского и юридического. Первый подход, связанный с идеями Руссо и Мабли, выводил законы из абстрактных принципов философии естественного права и понимал их как выражение свободной воли. Единство гражданского права, отмечал Ф. Саньяк, требовало социальной и политической революции: установления равенства всех перед законом, слияния всех провинций и областей Франции в единое национальное целое. Учредительное Собрание осуществило эту огромную задачу в принципе уже в 1789 г. (13). Рассматриваемый подход, реализовавшийся с 1789 до 1795 г., означал приоритет философского начала над юридическим, способствовал революционным преобразованиям традиционного гражданского права по таким направлениям, как отношения собственности (уничтожение старого феодального и создание нового земельного порядка), права человека и гражданина, нормы о браке и семье, строившиеся на основе принципов свободы и равенства. Другой, юридический подход, теоретически связанный с идеями Монтескье, стал преобладающим позднее, в период с 1795 по 1800 г. Этот подход противостоял руссоистской идее разрушения права во имя нравственности, выдвигая в качестве основного инструмента социальных преобразований не революцию, а реформирование позитивного права. Соответственно, приоритетное внимание уделялось не спонтанным проявлениям народной воли, а трудоемкой процедуре изучения «духа права» и его преобразования путем направленной рациональной кодификации. Синтез этих двух направлений был осуществлен в кодексе Наполеона 1804 г., давшем юридическое выражение новым философским принципам и новой реальности, пришедшей в результате революции. Торжество римского права как антитезы праву феодальному достигает в нем апогея (14).

Столетие кодекса Наполеона, фактически совпавшее с завершением работы Комиссии по составлению Гражданского Уложения и началом русской революции, позволило как французским, так и русским юристам показать историческое значение его принципов для формирования гражданского общества. В работе известного французского юриста Р. Салейля, изданной в России в 1905 г., эта общая идея была выражена наиболее четко. Р. Салейль писал, что благодаря философским принципам кодекса 1804 г. возникла «такая концепция понятия индивидуальной свободы, что, какие бы политические и социальные системы ни готовило нам будущее, в них всегда будет заключаться тот minimum свободы, который мы считаем неприкосновенным и бесспорным для положения индивида в этом мире, – в них всегда будет сохранена та доля индивидуальной справедливости, которую человеческий разум и коллективное сознание должны будут охранять, что бы ни случилось, и которая не должна никогда уступать никаким государственным соображениям, никакому высшему коллективному интересу». В то же время для реализации этих принципов оказывалась необходимой развитая инфраструктура судебной власти: нотариусы и ходатаи по делам, формулирующие в юридических актах волю сторон; стряпчие, которые, начиная процесс, устанавливают правовые пункты, подлежащие рассмотрению суда; надежный и знающий дело адвокат, сильный своими традициями, гордый своим красноречием и способный заставить судью исследовать новую концепцию; магистратура, преданная своей профессии, проникнутая сознанием своих обязанностей и своего высокого назначения, недоверчивая к чистым абстракциям, всегда заботящаяся о потребностях практики и способная умело примирить уважение к тексту закона со своей ролью посредника между частными и общественными интересами – вот, по словам Салейля и его русских единомышленников, «главные составные части системы» (15).

Кодекс закрепил принцип равенства всех перед законом и дал подробную характеристику гражданских прав, включая право собственности, способов их приобретения и утраты. Чрезвычайно логична структура кодекса, состоящего из трех книг – «О лицах», «Об имуществах и различных видоизменениях собственности» и «О различных способах, которыми приобретается собственность». Эта структура, выражавшая единство замысла и концепции гражданского права, оказала влияние на кодификацию всех стран романского права и существенно повлияла на кодификационный процесс в России. Тезис о влиянии кодекса Наполеона на проекты Сперанского получил широкое распространение и был сформулирован еще Н.М. Карамзиным: «В самом деле, – писал он, – издаются две книжки под именем проекта Уложения. Что ж находим? Перевод Наполеонова кодекса» (16). Сперанский, правда, отвергал это обвинение, объявляя его «ложью или незнанием» того, что «в источнике своем, т. е. в Римском праве, все уложения всегда будут сходны» (17), однако едва ли ему удалось убедить в этом царя и последующую историографию (18). Влияние французского кодекса было очень значительно в мире на протяжении всего XIX в. Оно стало моделью для гражданских кодексов Нидерландов (1 октября 1838 г.); Италии (25 июня 1865 г.); Румынии (4 декабря 1864 г.); Португалии (1 июля 1867 г.) и Испании (1888 г., новая редакция от 24 июля 1889 г. подверглась влиянию еще и итальянского кодекса), а за пределами Европы – Египта (1883 г.). Особенно сильным было влияние кодекса Наполеона в государствах Центральной и Южной Америки и Вест– Индии, куда его принципы проникали через испанский гражданский кодекс. Для русских юристов кодекс Наполеона был привлекателен тем, что, по словам Н.Л. Дювернуа, выражал «исторические стремления нации к единству и цельности, к сосредоточению всех политических функций в новообразованных учреждениях, к возможно полному обоснованию права частного и публичного, к торжеству норм общих над партикуляризмами, к уравнению всех французов в их гражданской правоспособности» (19).

К группе кодексов, испытавших влияние принципов и норм французского права и оказавших, в свою очередь, влияние на российское право, могут быть отнесены Испанское и Португальское гражданские уложения (20) и Гражданское Уложение Итальянского королевства, обнародованное за подписью Виктора Эммануила 25 июня 1865 г. (21). Система итальянского Уложения воспроизводила, в принципе, французскую систему кодекса Наполеона, логика которой основана на том, что предмет гражданского права составляют лица, имущества и способы приобретения и передачи имуществ от одного лица другому. Как отмечал сенатор С.И. Зарудный во введении к русскому переводу итальянского Уложения, «в сущности такая же система, с некоторыми только видоизменениями, принята и в изложении наших гражданских законов». Этим объясняется особый интерес в России именно к итальянскому Уложению, перевод которого был осуществлен практически сразу после его принятия в Италии (25 июня 1865 г.) и как раз в момент оживления дискуссии о реформировании российского гражданского законодательства (1869 г.), а также попытка Зарудного сопоставить нормы нового Итальянского кодекса с соответствующими нормами Гражданских законов России. Источниками итальянского Уложения являлись кодекс Наполеона, предшествующее Сардинское Уложение 1837 г. и Австрийское Уложение 1811 г. Но основным, первоначальным источником итальянского кодекса было римское право. Кодекс 1865 г. представлял собой новое слово в кодификации гражданского права по сравнению с кодексом Наполеона (22). Рассматривая различные виды договоров найма, итальянское Уложение выделяло специфические формы найма рабочей силы, которые в русском переводе определены как «половничество» (итальянские эквиваленты «половника» – mezzainolo, mezzadro, massaro или colono) – «обработка земли с условием раздела прибыли с хозяином». Договор, заключенный на таких основаниях (mezzadria, masseria или colonia), переводится как «аренда исполу, половничество, исполовье» (ст. 1647). С. Зарудный отмечает, что в России такая форма найма (половничество) «сохраняется в Вологодской губернии» (закреплено в ст. 703–740 и 840–860 Законов о состоянии – т. IX Свода законов). В наши дни, когда отмечается 200-летие кодекса Наполеона, очевидно значение созданной им традиции для реформирования гражданского права в постсоветский период, проявившееся, в частности, в типологическом сходстве дискуссий по российскому Гражданскому или Земельному кодексу с теми, которые имели место в предреволюционный период (23).

Германская модель кодификации. Вторая группа кодификаций представлена кодексами, принятыми позднее кодексов первой группы и основанными на другой – германско-австрийской – правовой традиции. Это, прежде всего, Общее гражданское уложение Австрийской империи 1811 г. (24), которое можно назвать памятником Просвещенного абсолютизма. Оно составлено в духе эпохи Просвещения и испытало влияние идей естественного и римского права (25). Проблема дуализма норм римского и нового происхождения, как и в других кодексах, решалась путем обращения к естественному праву, что, однако, сопровождалось многочисленными разъяснениями и оговорками, ограничивающими применение соответствующих норм. Это было связано с сохранением традиционных аграрных отношений и форм сословной зависимости, близких к крепостному праву, и, наконец, с трудностью интеграции регионального права в общеимперское.

Австрийское Уложение не затрагивало и сословные привилегии в отношении охоты, лесов, торговли, слуг, а также «отношения между помещиками и крестьянами», которые регулировались не законом, а «политическими предписаниями» (26). Возможность интерпретации этих норм в гуманистическом и просветительском духе теоретически могла быть реализована через предоставление судьям права при определенных условиях восполнять пробелы в законе на основе принципов естественного права (§ 7), однако фактически она была трудно реализуема из-за ограниченной независимости судов и практики дворцовых декретов. Это позволило современным исследователям определить австрийское Уложение как компромисс, который с формально-юридической точки зрения в известной степени опережал свое время, но социальные основания которого были пересмотрены после революции 1848 г., приведшей к отмене крепостной зависимости (27).

Гражданское Уложение Германской империи 1898 г. было разработано и вступило в действие как раз в период работы в России Комиссии по составлению Гражданского Уложения (28). В условиях объединения Германии и создания единой империи кодификаторы стремились сочетать идею национального государства с идеей правового государства, не принимая в расчет известной противоположности этих целей (29). Дискуссии о Германском Уложении стали важным стимулом для осуществления кодификационных работ в России, как и в ряде других стран Центральной и Восточной Европы. Особенностями этой категории кодификаций является то, что они испытали доминирующее влияние исторической школы права (длительное время отвергавшей необходимость единого кодекса для Германии), а также ее более позднее возникновение и чрезвычайно абстрактная форма выражения (что объяснялось стремлением согласовать противоречивые нормы римского и национального права) (30). Влияние германской модели гражданского кодекса на рубеже XIX–XX вв. было довольно значительно (например, Японское гражданское Уложение 1898 г. полностью основано на этой модели). В России отношение к германскому кодексу было более сдержанным. Его недостаток усматривался в том, что он, в отличие от французского, не произвел радикальной реформы гражданского права, но стремился объединить разные области правоотношений путем введения абстрактных норм (31) и в результате сохранил остатки средневековых отношений, в частности в сфере земской компетенции. Один из активных участников составления германского кодекса профессор Л. Эннекцерус подчеркивал, что этот подход опирался на представление о кодификации как системном взгляде на право в виде предельно абстрактных, поднимающихся над рутиной единичного, формализованных (имеющих «всеопределяющую форму») и логически взаимосвязанных правовых норм, институтов и правоотношений, таких, например, как собственность, купля-продажа, заем (32). Эти качества Гражданского Уложения Германской империи констатировались как немецкими, так и русскими авторами, которые, однако, понимали и причины их возникновения, возможно, имея в виду сходные проблемы российской кодификации (33).

Следует отметить, что составители русского проекта Гражданского Уложения внимательно изучали и использовали также такие более традиционные правовые своды германских земель, как Прусское земское право, Баварское и Саксонское гражданские уложения (34).

Поиск синтеза французской и германской моделей (кодификационная модель Швейцарии). В качестве своеобразной попытки синтеза двух правовых традиций в работе Комиссии может рассматриваться третья категория источников, представленная обращением русских кодификаторов к Гражданскому Уложению Цюрихского кантона, вступившему в силу в 1856 г. (35). Оно представляет собой оригинальный синтез норм французского и германского права, причем учитывает правовую специфику немецкой части Швейцарии. Этот кодекс был фактически авторским произведением и отразил теоретические воззрения его составителя – известного ученого правоведа И.К. Блунчли. Выступив против юриспруденции «старческой римско-германской империи», поток которой «тихо катил свои мутные волны в необозримых грудах актов и контроверз», Блунчли считал, что она не способна отыскать «возвышенные идеи», «какие-либо общие основные начала, ясные руководящие идеи». Последние были найдены исторической школой права, появление которой определяется как «событие, составляющее эпоху в истории германской науки» (36). Гражданское Уложение Цюрихского кантона было разработано под влиянием германской исторической школы права и пандектистики, однако его автор хорошо знал опыт цюрихского частного права. Этот кодекс, по словам современных исследователей, впоследствии оказал наиболее существенное влияние на общенациональный швейцарский кодекс. Будучи тесно связан с местной правовой традицией, он эффективно инкорпорирует ее в систему общего права (Gemeines Rechf). Кроме того, Уложение написано ясным и общепонятным языком. Другие кантоны Швейцарии использовали цюрихский образец при создании собственных кодексов. Именно синтез различных правовых традиций в Гражданском Уложении Цюрихского кантона, а также популярность его автора в европейском ученом мире сделали этот образец кодификации важным ориентиром для русских кодификаторов.

Законодательство Центральной и Восточной Европы дополнялось анализом гражданских уложений Балканских стран – Румынии, Сербии и даже Черногории, которые также стремились совместить классические правовые традиции кодификации с сохранением норм обычного права.

Поиск синтеза континентальной (французской) и англосаксонской моделей (кодификация Калифорнии). Четвертая категория кодексов, проанализированных Комиссией, представляет собой законодательные акты, регулирующие частное право с учетом специфики англосаксонской правовой семьи. Наиболее ценным в этом отношении представлялись Гражданские законы Калифорнии 1873 г., которые могут интерпретироваться как попытка синтеза норм англосаксонского и континентального права (37). Как отмечал К. Малышев, исследователь и публикатор Гражданского Уложения Калифорнии, проект которого был разработан в 1872 г. и вступил в силу 1 января 1873 г., оно в свою очередь являлось почти дословным воспроизведением Нью– Йоркского проекта, составленного по поручению законодательной власти Нью-Йорка особой комиссией и изданного с комментариями в 1865 г. В этих комментариях раскрывались его источники – действовавшие в штате Нью-Йорк законы и судебные решения английских и американских судов, сочинения известных американских юристов (Кента, Стори, Парсонса и др.), цитаты из сочинений английских авторов и новые английские законы времени царствования королевы Виктории, а также статьи французского гражданского и коммерческого кодексов, трактаты Потье о договорах и обязательствах, соответствующие положениям, принятым в общем праве Англии и Северной Америки. По своему содержанию проект охватывал в общей системе совокупность институтов гражданского права, а также (по образцу общего права Англии) нормы коммерческого и морского права. Этот проект не был принят в Нью-Йорке, но оказался принят в Калифорнии (38). В русской публикации Гражданского Уложения Калифорнии были отражены внесенные в него до 1901 г. изменения и дополнения законами этого штата, а также сопоставления со статьями Нью-Йоркского проекта и новыми законами этого штата, изданными в 1903 г. Она была интересна самой попыткой совместить различные правовые установления и реализовать их на практике. Издание гражданских законов Калифорнии в России периода Столыпинских реформ (1906 г.) выглядит вполне закономерным шагом, поскольку в них концепция собственности вообще и на землю в частности представлена предельно четко, а отношения собственности регламентируются до мельчайших подробностей.

Поиск синтеза рациональных моделей и традиционного права: кодификация права в западных губерниях Российской империи. Пятая, особая категория памятников гражданского права, оказавших влияние на русский проект, включала законы Российской империи, регулирующие право ее отдельных, нерусских территорий. К этой категории следует отнести, прежде всего, сборник «Гражданские законы губерний царства Польского» (39); Свод гражданских узаконений губерний Прибалтийских (40); Общее Уложение и дополнительные к нему узаконения Финляндии (41). Существенную роль в процессе кодификации польских законов еще в период Первой республики играло и непосредственное обращение к римскому праву (42). В основу разрабатывавшегося в 1776– 1778 гг. проекта кодекса А. Замойского была положена классическая римская формула personae-res-acîiones, а также принципы естественного и римского права (наряду с австрийским и прусским правом) (43). Это подготовило последующую рецепцию кодекса Наполеона. По сути, гражданские законы губерний царства Польского представляли для Комиссии своеобразную адаптацию Французского гражданского кодекса к условиям Российской империи. В этом качестве они оказали влияние на статьи проекта о вотчинных и иных имущественных правах, а также на семейное право. Гражданские законы губерний царства Польского существенно отличались от российского гражданского законодательства более четкой фиксацией общих гражданских и имущественных прав. Составлявшее их основу Гражданское Уложение 1825 г. испытало значительное влияние кодекса Наполеона, что видно уже из простого сопоставления структуры изложения основных разделов.