Текст книги "Церковные Соборы в позднеантичной Италии (с хрестоматией)"

Таким образом, можно сказать, что омоусианская триадология св. Евсевия Верцелльского как бы подтверждается им экклезиологически, что было весьма нехарактерно для западных богословов IV в. до св. Амвросия Медиоланского, причем выводится из церковного esse. Исповедание веры Евсевия свидетельствует об этом: «Confitemur et credimus sanctam, atque indiuiduam Trinitatem Patrem et Filium et Spiritum Sanctum unum Dominum naturaliter esse unius substantiae, unius naturae, unius quoque maiestatis, atque uirtutis: et Patrem quidem non factum, non creatum, non genitum profitemur. Ipse enim a nullo originem duxit, ex quo et Filius natiuitatem et Spiritus Sanctus processionem accepit. Fons ergo et origo ipse est totius Diuinitatis, ipse quoque Pater essentiae suae, qui de ineffabili substantia Filium ineffabiliter genuit… Ecclesiam Sanctam Catholicam pretio sui sanguinis comparatam cum eo credimus in perpetuum regnaturam… Haec est confessionis nostrae fides exposita, per quam haereticorum dogma perimitur, per quam fidelium corda mundantur…»[306]306
  Euseb. Vercell. De S. Trinitate Confessio, I, 17.


[Закрыть] («Исповедуем и веруем, что Святая и Нераздельная Троица: Отец и Сын и Святой Дух, Единый Господь естественно существует в единой сущности, единой природе, также в едином величии, в едином достоинстве. И мы изъявляем, что Отец не возник, не сотворен, не рожден. Он Сам воистину не вел от кого – либо происхождения, но из Него и Сын принял рождение, а Дух Святой исхождение. Он, следовательно, источник и начало Всего Божества, Он также Отец Своей Сущности, – Он, Который от невыразимой сущности породил невыразимо Сына… Мы верим, что Святая Кафолическая Церковь, устроенная ценой Его Крови, с Ним в вечности будет царствовать… Эта изложенная вера нашего исповедания, через которую разрушается догма еретиков, через которую очищаются сердца верных…»).

Вместе с тем, представленная, условно говоря, евсевианская триадология ставит перед исследователем чрезвычайно важную богословскую проблему. Евсевий, постоянно подчеркивая принцип монархии Отца в рамках отношений Лиц Св. Троицы, утверждал, что Отец – Fons totius Divinitatis, Pater essentiae suae, притом что Он же порождает Сына de ineffabili substantia. С одной стороны очевидно, что он склонен логически различать рождение Сына от essentia – существования, чего не могли помыслить враждебные Евсевию на Медиоланском Соборе омии. В этом триадологическая концепция, выраженная в «Исповедании», целиком поддерживала главную мысль св. Афанасия Александрийского, ибо, по словам В. Н. Лосского, «св. Афанасий Великий утверждал, что рождение Сына есть действие по природе… Впрочем действие по природе не есть действие в собственном смысле этого слова, но оно есть само бытие Бога, ибо Бог по своей природе есть Отец и Сын и Дух Святой»[307]307
  Лосский В. Н. Догматическое богословие. Киев. 1991. C. 279.


[Закрыть]. Однако, каким же образом автор «Исповедания» мыслил Бытие Божие, свидетельствуя о том, что Отец – Pater essentiae suae? Если бы автор проводил различение не только между понятиями creatio и genus, но также между понятиями essentia и substantia, тогда возможно было бы предположить, что под словом substantia он имел ввиду греческую υποστασις, как чаще всего делали западные богословы. Однако, исповедуя, что Trinitatem esse unius substantiae и одновременно утверждая, что Отец – Fons totius Divinitatis, Pater essentiae suae, верцелльский предстоятель или автор «евсевианского Исповедания» мог подпасть под обвинение в модализме, чем злоупотребляли омии. При этом автор «Исповедания» был далек как от признания Единого Бога через савеллианское слияние Лиц Троицы, так и, тем более, от омийского стремления исповедать Единство Божества, подразумевая в качестве Бога только Лицо Отца (именно эти две крайности объединял ввиду их «лживого» происхождения св. Фебадий Агинский[308]308
  Foeb. Lib. c. Ar. 3.


[Закрыть]). Прочтение «Исповедания», приписываемого св. Евсевию Верцелльскому, порождает следующее мнение: вопрос о том, что Отец – Fons totius Divinitatis, был для автора, по всей вероятности, вопросом онтологическим по преимуществу, и в меньшей степени связанным с отношениями Лиц Троицы. Можно заключить из приведенного отрывка «Исповедания», что для него, подобно тому как Церковь существует через Христа, единосущного Отцу, точно также и Отец бытийствует через Себя, а творение через Его существование. В этом автор «Исповедания» логически предвосхитил на страницах своего скупого на рассуждения и богословски сжатого сочинения чрезвычайно сложную средневековую богословскую идею, которая в рамках богословия Фомы Аквинского, по выражению французского философа Э. Жильсона, выявила «экзистенциальную соотнесенность понятия творения», – с Творцом – “Cum Deus sit ipsum esse per suam essentiam, oportet quod esse creatum sit proprius effectus eius” (поскольку Бог есть само бытие по своей сущности, творение [как результат действия] должно быть его собственным следствием)»[309]309
  Жильсон Э. Избранное: Томизм. Введение в философию св. Фомы Аквинского. М., СПб. 2000. Т. I. C. 129.


[Закрыть].

Апологетический метод св. Евсевия Верцелльского, применявшийся им на страницах сочинений, авторство которых не вызывает сомнений, сильно отличается от страстного обвинительного стиля Люцифера Калаританского или пространных размышлений Фебадия Агинского. Евсевианский стиль несет на себе отпечаток взвешенного философского развенчания противников путем логического опровержения их сомнений в процессе беседы, являющей собой столь свойственный античной философии диалог.

Евсевий так доказывает собеседнику Триединство Божества:

«Cur significat principale mandatum Dei: euntes baptizate omnes gentes in nomine Patris et Fili et Spiritus Sancti?

Audi. In hoc admirabile ac regale decretum, in quo omne sacramentum in Deitate Trinitatis uniter continetur, quia dixit: in nomine, euidenter unam Deitatem in Trinitate consistere declarauit, et quod prosecutus est Patris et Fili et Spiritus Sancti, per singula nomina singulas personas inesse distinxit.

Cur unita est Deitas?

Quia nulla inter eos est ambiguitas.

Cur unus est Deus Pater et Filius et Spiritus Sanctus?

Unus ubi dixisti, ad unitum nomen Deitatis tu ipse rettulisti nomina, adaque in personis distinxisti»[310]310
  Euseb. Vercell. De S. Trinitate Confessio I, 9–11.


[Закрыть]

(«Почему важнейшая заповедь Божия изъявляет: “Идя, крестите все народы во Имя Отца и Сына и Святого Духа (Мф. 28:18)[311]311
  Синодальный перевод более точен, чем цитата, приводимая Евсевием Верцелльским: «Итак идите, научите все народы, крестя их во Имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28:18).


[Закрыть]”?

Слушай. В этом удивительном и царском определении, в котором все таинство в Божестве Троицы содержится воедино, так как Он сказал «во Имя», он явственно изъявил, что существует Единое Божество в Троице, и он различил, что бытийствуют через отдельные Имена, отдельные Лица, потому что он продолжил «Отца и Сына и Святого Духа».

Почему Божество соединено?

Ибо между Ними нет никакой двусмысленности.

Почему Бог Отец и Сын и Дух Святой – Один?

Когда ты сказал «Один», ты сам отнес Имена к Одному Имени Божества, а равным образом различил [Их] в лицах»).

При этом для Евсевия исходным понятием остается Единство Божества; именно исходя из единства Божественной Сущности он различал Лица[312]312
  O личности и богословии Евсевия Верцелльского существует подробный комплекс исследований: Eusebio di Vercelli e il suo tempo / (a cura di E. dal Covolo, R. Uglione, G. M. Vian) BSR 133. Roma. 1997.); Pietri Ch, Pietri L. Op. cit. Vol I. P. 692–697.


[Закрыть].

Полной противоположностью Евсевию, обладавшему спокойствием и невозмутимостью аскета и богослова, являлся Люцифер Калаританский, представлявший на Медиоланском Соборе диоцезы острова Сардинии. Он обладал неукротимым, даже страстным нравом церковного полемиста и политика. Неслучайно он, являясь епископом города Каралес на острове Сардиния и будучи митрополитом всего острова[313]313
  Lanzoni F. Op. cit. P. 402.


[Закрыть], менее всего занимался делами своей Церкви, предпочитая им широкомасштабную борьбу с арианством. Именно Люцифер стремился через привлечение Евсевия спасти положение св. Афанасия и никейского исповедания в том безнадежном положении, в каком оказались омоусиане перед Медиоланским Собором. Именно он составил письменные воспоминания о Соборе, обвиняя императора в ереси и провозглашая уже в самом заглавии пламенного обличительного сочинения, что он готов умереть за Сына Божия (Moriendum esse pro Dei Filio).

При этом Люцифер, очевидно, не был богословом по складу своего ума. По словам В. Самуилова, «немногое в его сочинениях относится к выражению догматических убеждений автора»[314]314
  Самуилов В. Указ. соч. C. 148.


[Закрыть]. Во время пребывания в ссылке он не шел ни на какие компромиссы, из-за чего был даже подвергнут истязаниям со стороны тюремщиков, как бы снова переживая то, что еще в начале столетия христиане претерпевали со стороны язычников[315]315
  Pietri Ch, Pietri L. Op. cit. Vol. P. 1324–1327.


[Закрыть]. Наконец, именно он, даже находясь в ссылке в Антиохии, благодаря своей бескомпромиссной позиции, выражавшей никейский, омоусианский максимализм, явился виновником двух церковных расколов: рукоположение Люцифером в 362 г. в епископы Антиохии омоусианина Павлина после падения аномеев, и принадлежавшего к ним Евдоксия Антиохийского на Селевкийском Соборе 359 г. приведет к длительному антиохийскому расколу между некоторыми клириками, верными Павлину, и большинством восточного клира и епископата, поддерживавшим представителя восточных омоусиан Мелетия. Люцифер будет именовать восточных промелетиевски настроенных омоусиан еретиками, вопреки мнению св. Илария Пиктавийского, и этот конфликт будет препятствовать нормализации канонических отношений западных и восточных епископов вплоть до начала V века. Отказ Люцифера в 360 г. принимать в общение кающихся участников Ариминского Собора 359 г., подписавших вероопределение, выражавшее компромисс с балканскими омиями, вызовет недолгий конфликт между ним и папой Либерием, а также св. Иларием Пиктавийским, принимавшими в общение ариминских «отцов», приносивших церковное покаяние. Люцифериане – его последователи, требовали от кающихся епископов публичного покаяния, что могло стать препятствием на пути дальнейшего пребывания их на кафедрах и могло склонить многих из них остаться на стороне ариан[316]316
  Самуилов В. Указ. соч. C. 71; Kölling W. Op. cit. T. II. S. 236.


[Закрыть]. Именно в связи с этой проблемой, возникшей из-за люциферианского ригоризма, блж. Иероним высказывал мысль, неоднозначную с точки зрения прецедентов канонического права: «episcopus aut poenitentiam non agit et sacerdos est, aut si poenitentiam egerit esse episcopus desinit»[317]317
  Hier. Dial. adv. Lucif. 13.


[Закрыть] («епископ либо не приносит покаяние и является священником, либо, если покаялся, перестает быть епископом»). В XVII в. на о. Сардиния была обнаружена весьма краткая надпись, гласившая:

Hic iacet B. M. Luciferus

Arc~epis. Calaritanus

Primarius Sardinie et Corsice

CA. FI. S. RME. Ecclesiae

Qui uixit annis LXXXI k. die XX Mai.

(Здесь лежит блаженной памяти Люцифер

Архиепископ Калаританский

Предстоятель Сардинии и Корсики

Светлейший, святой сын упомянутой Церкви

Который прожил восемьдесят один год, [скончавшись] 12 апреля)

После обнаружения данной надписи среди агиографов Римской Церкви возникла полемика относительно святости Люцифера, закончившаяся декретом папы Иннокентия X, который запрещал подобного рода дискуссии[318]318
  Krüger G. Op. cit. S. 116.


[Закрыть].

Дионисий Медиоланский, преемник епископа Евсторгия, был человеком гораздо более мягким, чем два его сослужителя. Неслучайно он, как уже было сказано, согласился подписать осуждение св. Афанасия на предварительных заседаниях Медиоланского Собора, надеясь, что это позволит после приезда св. Евсевия Верцелльского начать обсуждение богословских проблем. Вместо этих выдающихся и, вместе с тем, очень непохожих между собой архипастырей Констанций выдвинул своих придворных в качестве новых христианских наставников (если следовать мнению св. Афанасия Александрийского, обладавших весьма сомнительными нравственными качествами). В частности, на епископскую кафедру в Милан вместо изгнанного Дионисия Констанций «из Каппадокии послал в Медиолан какого-то Авксентия, бывшего более любителем тяжб, чем христианином… незнающего даже Римского языка»[319]319
  Ath. Hist. Ar. 75.


[Закрыть]. Во время заседаний Медиоланского Собора Констанций также пользовался услугами упоминавшегося епископа Центумцелл Эпиктета «неофита и более юного наглеца»[320]320
  Ibid.


[Закрыть]. Афанасий сообщает также, каким образом постулировались в епископы угодные императору креатуры. В качестве примера он приводит эпизод поставления в епископы императорского приближенного Феликса, будущего антипапу. По словам Афанасия, Констанций, «приготовив же дворец вместо церкви, трех своих евнухов убедил присутствовать там вместо народа, и, в конце концов, заставил трех злых соглядатаев (ибо никто не сказал бы, что они – епископы) поставить-де епископом во дворце некого Феликса, достойного их»[321]321
  Ibid.


[Закрыть].

Нанеся серьезное поражение омоусианству в северной Италии и Галлии, император готовился к «походу на Рим», стремясь утвердить ересь в Римской Церкви. Констанций желал после Медиоланского Собора заставить папу Либерия, единственного оставшегося в Италии ярого поборника омоусианства, отказаться от никейского вероучения. В Риме папа был арестован по приказу Августа и немедленно отправлен в Медиолан. В. Самуилов, ссылаясь на Аммиана Марцеллина, ошибочно указывал, что папа Либерий был арестован в июле-августе 355 г., так как осуществивший арест префект Леонтий вступил в должность 6 июля 355 года[322]322
  Самуилов В. Указ. соч. C. 19.


[Закрыть]. Однако, учитывая то, что Медиоланский Собор осуществлял свою деятельность именно в эти месяцы, логично было бы предположить присутствие на нем Либерия в случае его прибытия в Медиолан в это время. Между тем представляется ясным, что папа отсутствовал на заседаниях Собора и был арестован после его окончания. Вероятно, имея ввиду подобный аргумент, аббат Л. Дюшен полагал, что папа покинул Рим под арестом в конце 355 г., после того как упоминавшимся эдиктом Констанция вся империя была извещена о торжестве омиев на Медиоланском Соборе[323]323
  Le Liber Pontificalis / Ed. L. Duchesne. Paris. 1886. T. I. P. 208.


[Закрыть]. Среди некоторых исследователей конца XX столетия, в частности А. Шастаньоля и Ш. Пьетри, утвердилось мнение, согласно которому Либерий был арестован Леонтием, по словам Ш. Пьетри, «мужественным и энергичным чиновником», и сослан в период между 13 июня 356 г. и 28 апреля 357 года. Данная точка зрения базируется на основании точного определения периода префектуры Леонтия, а также времени приезда Констанция из Медиолана в Рим для утверждения власти антипапы Феликса[324]324
  Chastagnol A. La Préfecture urbaine à Rome sous le Bas-Empire. Paris. 1960. P. 424; Idem. Les Fastes de la Préfecture de Rome au Bas-Empire. Paris. 1960. P. 147; Pietri Ch. Roma Christiana. Recherches sur l’Église de Rome, son organisation, sa politique, son idéologie de Miltiade à Sixte III (311–440). Roma. 1976. T. I. P. 246–247.


[Закрыть]. Как отмечал А. Шастаньоль, «итак, нам кажется, что Леонтий был в вечном городе исполнителем деспотической и нетерпимой политики Констанция в этот решающий момент»[325]325
  Chastagnol A. Loc.cit.


[Закрыть]. После того как папа Либерий оказался доставлен Леонтием в медиоланский дворец Констанция, произошла знаменитая беседа между папой и императором с участием императорских приближенных: упоминавшегося епископа Цетумцелл Эпиктета и евнуха Евсевия – препозита священной опочивальни. Данный коллоквиум был, по-видимому, сразу письменно зафиксирован, ибо его протокол дошел до исследователей в очень подробном виде, будучи представлен Созоменом и Феодоритом[326]326
  Soz. H. E. IV, 11; Theod. H E. II, 16.


[Закрыть]. Изучая данный документ, следует отметить, что подробность указанного протокола подвигла некоторых исследователей к сомнениям относительно его подлинности. Действительно, представляется весьма необычным, чтобы греческие историки донесли подлинный документ, воспроизводящий частную беседу Либерия и Констанция, в то время как нигде не сохранилось документальных протоколов заседаний Медиоланского Собора, описание которых находится только у его участника – Люцифера Калаританского, а также у двух главных омоусиан – свв. Афанасия и Илария. Рассматривая данную проблему, Ш. Пьетри справедливо писал, что представленный Созоменом и Феодоритом эпизод весьма правдоподобен, однако не привносит никаких новых свидетельств, которые могли бы дополнительно пролить свет на историю конфликта между Либерием и Констанцием. Ш. Пьетри задавал вопрос – почему латинские источники единодушно умолчали о некоторых важных с политической точки зрения подробностях, отраженных в рассматриваемом документе, в частности о том, как Констанций перед ссылкой предлагал папе сумму в 500 солидов, и как папа отказался от нее[327]327
  Pietri Ch. Op. cit. T. I. P. 248–249.


[Закрыть]. Как отмечал Ш. Пьетри, движимые сомнениями видные исследователи XX столетия О. Зеек и Х. Лиетцманн, считавший памятник записанным народным преданием, были склонны отрицать аутентичность «мнимого» протокола также ввиду неясности относительно его происхождения[328]328
  Seek O. Geschichte des Untergangs der Antike Welt. Berlin. 1911. T. IV. S. 446; Lietzmann H. Op. cit. T. III. S. 213.


[Закрыть]. Однако другие ученые, а именно П. Баттифоль и Й. Галлер, приписывая составление протокола самому папе Либерию или папе Сирицию, по материалам понтификальной канцелярии, подтверждали его безусловную подлинность[329]329
  Battifol P. La Paix constantienne et le catholicisme. Paris. 1914. P. 478; Haller J. Das Papsttum, Idee und Wirklichkeit. I. Die Grundlagen. Stuttgart. 1959 (1965). S. 365.


[Закрыть].

Как очень точно отметил Ш. Пьетри, «в маленькой драме, сообщенной двумя историками, каждый персонаж играл собственную роль»[330]330
  Pietri Ch. Op. cit. T. I. P. 247.


[Закрыть]. Быть может, не будет преувеличением заметить, что с метаисторической точки зрения на коллоквиуме, представленном Созоменом и Феодоритом, впервые явило себя открытое историческое противостояние первого по чести христианского епископа и христианского императора, противостояние, продлившееся в связи с самыми разными вероучительными и политическими конфликтами более тысячи лет и закончившееся в 1527 г. осуществлением имперскими войсками Карла Лотарингского варварского «Sacco di Roma», окончательно похоронившего все надежды на воплощение идеалов имперского единства христианской веры и христианской политики, которые впервые со всей последовательностью – однако, на шаткой почве арианства – попытался воплотить в IV в. император Констанций.

Анализируя содержание полемики Либерия и Констанция, помещенной Д. Манси как составная часть документов Медиоланского Собора[331]331
  Mansi. T III. P. 293.


[Закрыть], следует отметить, что вначале император – вполне закономерно, с точки зрения постановлений Медиоланского Собора – потребовал от папы письменного согласия с решениями Арелатского Собора 353 г. и недавнего Медиоланского Собора лета 355 г. относительно осуждения св. Афанасия Александрийского. В ответ Либерий указал на неправомочность императорского приговора над Афанасием, совершенного в его отсутствие. Тем самым Либерий отказался признать каноническую правомочность постановлений обоих Соборов, организованных по императорской воле. После этого, отвечая императорским приближенным, Либерий продемонстрировал также каноническую несостоятельность решений Тирского Собора 335 г., обвинившего в различных преступлениях и изгнавшего Афанасия, осуждая тем самым «триумфаторов» Медиоланского Собора – Урсакия и Валента, участвовавших в деятельности Тирского Собора.

Для Либерия существовали два Собора, на которых явилось законное мнение Вселенской Церкви. Во-первых, Никейский Собор 325 г., воспринимавшийся папой в качестве Вселенского, во-вторых, Сердикский Собор 343 г. всех западных епископов, знаменовавший некогда собой торжество судейского авторитета Римской кафедры, полное оправдание Афанасия, а также привлечение к покаянию его главных врагов – Урсакия и Валента, означавшее утверждение омоусианства в качестве единственно истинного выражения православной веры. Как будто Либерий игнорировал всю последующую церковную политику Констанция. После того как Эпиктет Центумцелльский и евнух Евсевий обвинили папу в хвастовстве перед сенаторами (из чего можно заключить о том, что полемика происходила в сенате на вполне официальном уровне), а также в оскорблении императора через сравнение его с вавилонским Навуходоносором, Констанций потребовал от Либерия не только канонического послушания решениям организованных Августом Соборов, но также политической лояльности, сравнив Афанасия Александрийского с узурпаторами власти Сильваном и Магнецием. Отказавшийся выразить послушание папа был обречен на изгнание не только как непокорный еретик, но и как «persona criminalis», поддерживающая государственного преступника. Следствием давления Констанция явилась ссылка упорствовавшего папы на Восток под надзор арианскому епископу Берии Демофилу, а вместо него в Рим приехал уже рукоположенный ранее антипапа Феликс[332]332
  Coll. Auell. I, 2.


[Закрыть].

При исследовании полемики Либерия и Констанция поражают своим интеллектуальным убожеством императорские приближенные. И епископ Эпиктет, пытавшийся показаться красноречивым, говоря о нехватке подвод для возвращения ссыльных епископов-омоусиан, и евнух Евсевий, пытавшийся предлагать Либерию деньги, были не в состоянии представить ни одного богословского аргумента против Либерия. Как замечал по поводу Евсевия Ш. Пьетри, «камергер мог иметь таким образом очень скудную богословскую культуру»[333]333
  Pietri Ch. Op. cit. T. I. P. 247.


[Закрыть]. Вероятно, упомянутая безликость этих людей объясняется тем, что для них действия Констанция коренились в личных властных амбициях императора, которым они самозабвенно служили, не осознавая, что Констанций осуществлял свою политику в рамках реализации собственной идеи императорского правления.

Выше уже рассматривался вопрос о степени личной ответственности Констанция за его действия на Медиоланском Соборе, а также о богословской сущности его антиомоусианского выступления. Если характеризовать то, каким образом Констанций воспринимал идею власти, следует отметить, что немецкий исследователь XIX в. В. Коллинг был склонен оценивать это восприятие Констанцием своего положения в качестве уже оформившегося учения о цезарепапизме[334]334
  Kölling W. Op. cit. T. II. S. 265.


[Закрыть]. Современный исследователь Т. Барнес так пишет о предполагаемом цезарепапизме Констанция: «Ранее многократно допускалось, что Христианская Церковь в царствование Константина и его сыновей была раболепна по отношению к императору»; как уточняет Т. Барнес, в свое время отношения Церкви и государства при Констанции даже сравнивались с отношениями между Церковью и правительством Бисмарка в Германии, однако подобная характеристика является предельным упрощением проблемы[335]335
  Barnes T. D. Op. cit. P. 168; Pietri Ch. La Politique de Constance II: un premier “césaropapisme” ou l’imitatio Constantini. L’Église et l’Empire au IV siècle/ Entretiens Fond. Hardt. 34. Genève. 1989. P. 113–178.


[Закрыть]. Т. Барнес, в частности, подтверждает свои весьма справедливые сомнения в реальности императорского цезарепапизма на основании примера, являемого именно Соборной деятельностью Церкви, совершенно верно указывая на то, что «Соборы собирались как с императорского разрешения или по императорскому приказу, так и без какого-либо обсуждения со стороны императора и его чиновников»[336]336
  Barnes T. D. Op. cit. P. 170.


[Закрыть]. Соборная жизнь Церкви протекала совершенно независимо от государственной стратегии императора, и единственное, что мог сделать Констанций – это силой попытаться заставить церковные Соборы стать полем для реализации его политических идей.

Относительно внутреннего содержания императорского восприятия своего места в религиозной жизни можно сказать, что он по-видимому осознавал себя еще в парадигме традиционного Римского религиозного права. Данное предположение находит свое подтверждение на основании исследований современного итальянского историка П. Каталано, показавшего на основании анализа фрагментов из сочинений Ульпиана «трехчастность» императорских властных, в том числе и судебных функций, в рамках которых Август имел право контролировать все проявления религиозной жизни в Империи, так же как он контролировал повседневную городскую и общественную жизнь[337]337
  Подробнее см. ниже главу о деяниях Римского синода 499 года. Также см. Catalano P. Antichi elementi romani della “sinfonia” di sacerdozio e imperio // IV Centenario dell’istituzione del Patriarcato in Russia. Da Roma alla Terza Roma. Volume speciale per l’anno 1990. Rom. Hard. XXVII. 1991. P. 12.


[Закрыть].

Узнав о постановлениях Медиоланского Собора, св. Иларий Пиктавийский возглавил оппозицию арианству в Галлии. Он собрал антиарианский Собор в Пиктавах (Пуатье), от лица которого составил гневное послание к императору Констацию. Иларий провозглашал: «Catholicus sum, nolo esse haereticus; christianus sum, non arianus: et melius mihi in hoc saeculo mori, quam alicuius priuati potentia dominante castam ueritatis uirginitatem corrumpere. Aequumque debet uideri sanctitati tuae, gloriosissime Auguste, ut qui timent Dominum Deum et diuinum iudicium non polluantur aut contaminentur exsecrandis blasphemiis … ut unusquisque nulla seruitutis necessitate adstrictus, integrum habeat uiuendi arbitrium. Permittat lenitas tua populis, ut quos uoluerint – audiant docentes… non quisquam peruersus aut inuidus maligna loquatur: nulla quidem suspicio est non modo seditionis, sed nec asperae obmurmurationis. Quieta sunt omnia et uerecunda»[338]338
  Hilar. Lib I ad Const. 2, 3.


[Закрыть] («Я кафолик, я не желаю быть еретиком; я христианин, а не арианин и лучше мне умереть в этом веке, чем осквернить целомудренное девство истины под воздействием господствующей силы какого-либо частного человека. И равным образом должно быть очевидно для Твоей Святости, преславнейший Август, что те, кто боится Господа Бога и Божественного Суда, не будут обесчещены или осквернены хулениями, достойными проклятия… что любой <человек>, не скованный принуждением рабства, имеет неприкосновенное право жизни. Пусть разрешит Кротость Твоя народам, чтобы они слушали в качестве поучающих тех, кого пожелают… пусть никто развращенный или завистливый не говорит злое: ведь нет никакого подозрения не только на восстание, но даже на сдержанный ропот. Все является спокойным и смиренным»). Решениями Пиктавийского Собора отлучались от церковного общения омии – Урсакий Сингидунский, Валент Мурсийский и Сатурнин Арелатский[339]339
  Самуилов В. Указ. соч. С. 21–24.


[Закрыть].

Немецкий исследователь В. Коллинг в свое время очень точно определил характер богословия св. Илария: «Как богослов Иларий – совершенно оригинальный ум. Хотя сочинение «De Trinitate» он составил с более чутким вниманием к афанасиевскому методу, однако ему повсюду удавалось достигнуть своеобразия собственного духа. Ведь он часто проявлял по отношению к толкованию никейской триадологии такую неожиданную самостоятельность, такую глубину изобретательности, что из всех он был без сомнения наибольшей величиной на этом богословском направлении для проимператорски настроенных европейцев. Разумеется, сущность в пиктавийском богословии разыскать не трудно. Его стиль неповоротлив, часто загадочно неясен, некоторые, а именно, некогда запавшие идеи, только намечаются, однако, если при чтении Илария оказаться втянутым в работу, то затем можно познать обильное услаждение»[340]340
  Kölling W. Op. cit. T. II. S. 250.


[Закрыть]. Современный православный богослов протопресвитер Б. Бобринской справедливо назвал св. Илария «Афанасием Запада», определяя таким образом сущность его богословия: «Святой Иларий представляет и энергично опровергает положения арианской ереси, касающиеся сотворенной природы Сына и показывает, исходя из Писания, Его Единство с Отцом по сущности, Славе и Действию… Евхаристическое общение выводит для святого Илария в тайну троического Единения, к которому нас заставляет приобщиться Евхаристия, истину которого Она обнаруживает и исповедание которого Она допускает»[341]341
  Bobrinskoy B. Op. cit. P. 230–231, 235–236.


[Закрыть]. Св. Иларий вместе со свв. Евсевием Верцелльским и Фебадием Агинским являют собой, без сомнения, самых крупных богословов Запада до прихода свв. Амвросия и Августина.

Весной 356 г. Сатурнин Арелатский при поддержке Констанция в ответ на Пиктавийский Собор организовал Собор в Биттере (ныне Безьер), на котором был вынужден присутствовать св. Иларий. По словам Ф. Фаррара, «Сатурнин был не таким человеком, чтобы оставить без внимания подобную решительность (Илария – А. М.). Он постарался отравить душу Констанция враждою против Илария, – как инсинуациями касательно его безнравственности, так и обвинениями в политической неблагонадежности»[342]342
  Фаррар Ф. В. Жизнь и труды Святых Отцев и Учителей Церкви. СПб. 1902. Т. I. C. 417.


[Закрыть]. В результате св. Иларий был привлечен на Биттерский Собор в качестве обвиняемого. Деяния данного Собора не сохранились, поэтому только воспоминание самого Илария передает характер указанного события[343]343
  Conciles galois du IV siècle / Ed. J. Gaudemet // SCh 241. Paris. 1977. P. 86.


[Закрыть]. Замысел Сатурнина Иларий назвал «factionem eorum pseudoapostolorum» (восстанием тех лжеапостолов)[344]344
  Hilarii Lib. c. Const. 2.


[Закрыть]. Ввиду того, что проязычески настроенный Юлиан, находившийся тогда в Галлии, восхитившись ораторскими дарованиями Илария, не позволил арианам произвести его арест, сам Иларий и его сторонники смогли вернуться в свои диоцезы, хотя затем были схвачены и сосланы на Восток по приказу Констанция[345]345
  Самуилов В. Указ. соч. C. 24.


[Закрыть]. Вслед за этим событием в августе 356 г. последовала ссылка престарелого поборника православия на Пиренеях Осия Кордубского в Сирмиум под наблюдение арианского епископа Герминия[346]346
  Там же. C. 20–21.


[Закрыть]. Вскоре в Египте императорские эмиссары начали интенсивные поиски св. Афанасия Александрийского.

Медиоланский Собор 355 г. следует признать крайне важным этапом в истории триадологических споров. В результате его деятельности лидеры балканских ариан Урсакий и Валент, используя поддержку императора, сумели добиться удаления с кафедр практически всех своих активных богословских и церковно-политических противников на Западе. Размышляя над тем, как Урсакию и Валенту удалось добиться к 357 г. полной канонической победы на Западе, М. Меслен выразил предположение, согласно которому успех омиев был обусловлен не богословским торжеством, а умелым использованием императорского гнева, направленного против св. Афанасия и всех омоусиан; данное обстоятельство получит свое решающее значение и на Ариминском Соборе через два года. В качестве подтверждения своего мнения Меслен свидетельствовал: «Ни в Арле, ни в Медиолане, ни в Безьере Урсакий и Валент не продиктовали изложения веры. Можно только утверждать, что они тогда отказались исповедывать нечто иное, чем 1 Сирмийскую формулу»[347]347
  Meslin M. Op. cit. P. 273.


[Закрыть]. Однако теперь, после упомянутых Соборов имея в качестве Римского епископа безвольного антипапу Феликса, а в качестве Медиоланского первосвятителя далекого от западных проблем каппадокийца Авксентия, лидеры омийской партии при императоре могли начать путь к осуществлению догматизации арианского учения в масштабе всей Церкви при помощи организации нового, отныне послушного им Вселенского Собора.