Текст книги "Главное управление"

На отделе висели десятки дел. Порой навязанных свыше. К примеру, заместитель генерала, знаток немецкого языка и личный друг шефа берлинской полиции, взяв себе с утра за правило почитывать германскую прессу, наткнулся в ней на статью об убийстве семерых вьетнамцев в их общежитии. Вьетнамцы в Берлине занимались нелегальной продажей сигарет, приходивших в страну контрабандой, и мафиозные разборки на этом поприще были делом обыденным. Но столь массовое и наглое убийство, конечно же, впечатляло. Убийц было двое, но, покидая место бойни, один из них оставил отпечаток пальца. Тут-то нашему заму пришла в голову инициатива: сравнить отпечаток с имеющимися в наших анналах. Мысль здравая: масса вьетнамцев переехала в Германию из бывшего СССР, а здесь в милиции из них побывал едва ли не каждый второй. Отпечаток из Берлина прислали, мы его отработали, и случилась удача: убийцу установили. Но! По соображениям берлинской полиции страну он успел покинуть, уехав на родину, а значит, транзитом минул Россию или еще находился в ней.

У нас свой иностранный отдел, и ему бы этим заниматься. Но среди окружения убитых мелькали некие чеченцы, и дело спихнули к нам. Предстояло провести работу во всех вьетнамских гнездовищах в Москве. Где взять людей и, главное, агентуру? Вьетнамцы замкнутся, и ни угрозы, ни посулы с обетом молчания их не сдвинут. Хорошо, смилостивились коллеги-смежники, взявшись за дело на паритетных началах. Теперь предстояло выбить камеры слежения, установив их во всех вьетнамских общежитиях: мало ли, мелькнет на входе физиономия, которую идентифицирует компьютер?

Помимо этого, на контроле начальства несколько разбоев, три вымогательства, дело о незаконном обороте оружия, но его я спихну в надлежащее подразделение, что еще из горячего? Стычка дагестанских ухарей с измайловскими? Разборки азербайджанских рыночных кланов?

И никакой личной жизни. Хорошо, прилетевшая на днях из Америки Лена навела в квартире порядок, приготовила обед и утешила меня в одиночестве моем и полном служебном забвении себя как мужчины, должного стремиться не только к прекрасному в общем, но и к прекрасному полу в частности.

Лену постиг развод поневоле: ее итальянского супруга, как она и опасалась, застрелили сотоварищи, ныне шла тяжба между вдовой и родственниками погибшего о разделе имущества, но два миллиона страховки, загодя и сметливо ею оформленной, она получила. Некоторая игривость ее повествования в отношении случившейся трагедии заставила меня задуматься о разнообразии мотивов страховочной предусмотрительности, и думы эти неприятно озадачивали. Я сподобился лишь на два вопроса:

– А за что все-таки его… того?

– Да кто же знает эти итальянские расклады?..

– А что насчет поиска убийц?

– Тишина.

Я принес неискренние соболезнования, не очень-то, впрочем, и заботясь правдивостью ее ответов. Я был всецело погружен в события, происходящие на работе, в их поминутно меняющийся калейдоскоп. Ни телевизор, ни столь любимые мной новинки кино я не смотрел, время на сон и работу было расписано по минутам. Да и жизнь вокруг меня затмевала сюжеты любых кинолент, то и дело развертывая коллизии, придумать которые не смог бы самый изощренный сценарный ум. А я, ассоциируя свою персону с персонажами всем известного телесериала, каждодневно чувствовал себя и Штирлицем, и Мюллером одновременно.

Перед концом рабочего дня опера доставили мазурика-осетина, разыскиваемого нами уже полгода за продажу поддельных банковских векселей. Действовал мазурик в составе группы дружков, чье местонахождение требовалось установить.

Мазурик назвался сначала именем, указанным в изъятом у него паспорте, но, когда выяснилось, что паспорт поддельный, сознался в обмане и обозначил свое правдивое наименование. Однако в истинности его я усомнился и, кивнув на задержанного операм, вышел из кабинета, из которого незамедлительно донесся вопль, схожий с тем, когда кошке крепко наступят на хвост.

Я лишь удрученно качнул головой, направляясь из застенка в свои кабинетные покои.

Взопревший Акимов в светлой рубашке, темной от пота, с завернутыми по локти рукавами зашел ко мне через час, утомленно признавшись:

– Весь отдел вот такой… Уже три раза устали его мутузить. А он десятую фамилию называет и точно врет. Упорный. – Взглянул на часы, сообщил: – Вадик повез Диму на свою хату конспиративную, ждут нас там. Чего с осетином делать будем? Надо же оформлять… Витька Корнеев сказал, что все устроит. Но сейчас-то его куда девать?

Я припомнил, что в подвале нашего учреждения стоит в одном из бетонных отсеков тренажер с чугунной платформой, сломанный усилиями наших геркулесов-спецназовцев.

– Там тренажер в подвале, – сказал я. – Знаешь где? Ну вот. Прикуй его на пару часиков, пусть покемарит в темноте, а Корнеев приедет, отвезет его в камеру на Петровку. Меняй рубаху, помчались.

Конспиративная квартира, где временно был поселен мошенник Дима, располагалась в старом московском доме, отличаясь простором трех комнат, высокими потолками, нежилой аккуратностью и скромной мебелью семидесятых годов двадцатого века, словно только что ввезенной сюда из магазина.

Дима пил с Вадиком коньяк на кухне, травил очередной анекдотец, однако, увидев меня, поперхнулся сопутствующим повествованию смешком и принял вид смиренного агнца, пугливо вращая бараньими, навыкате, зенками и вопросительно поднимая брови к белесой коротенькой шевелюрке, словно стекающей с его круглого, как глобус, черепа.

– Сука ты гнусная, – начал я, пнув каблуком в ножку табурета, на котором сука восседала.

Дима поджался в ожидании удара посущественнее, но Акимов, мягко приобняв меня за плечи, потянул обратно к двери, увещевая:

– Погоди, сейчас все проясним, а то сделаешь из человека котлету, я же тебя знаю…

От слов милицейского провокатора, игравшего привычную роль, Дима конвертировался в испуганно сопящий куль.

– Посажу тебя, гада! – запальчиво вещал я, сверкая очами. – И они, – оттолкнул опера, – не помогут!

Губы у Димы затряслись, мелко причмокивая, а с носа сорвалась капля нервного пота.

Наконец наигранные страсти утихомирились, хотя я сидел мрачен, как изваяние демона в заброшенном капище, и последующий разговор комментировал лишь ядовитыми репликами.

– Мы не знаем, сколько средств уйдет на латание дыр, – вещал Акимов. – МУР, прокуратура…

– Прокуратура-то откуда? – сметливо встрепенулся Дима.

– Там уже в курсе, не беспокойся…

– Еще наша контора… – неторопливо вставил Вадим.

– Ребята, но я же сказал: полмиллиона хоть сегодня… – Дима сидел перед нами, как на толчке, смирный и натужно-задумчивый.

– А почему не говорил, что с «чехами» в одной упряжке дела тянул?! – рявкнул я.

– Ну, я даже как-то постеснялся…

– Ага! Ворюга застенчивый!

Дима скорбно поиграл складками обвисших от недоразумений последних дней щек.

– Тут он мне кое-что интересное порассказал, – вновь вклинился в разговор Вадим. – Когда его «чехи» похитили, они отвезли на свою базу в Барвиху. А ведь мы этой базы не знаем.

– В багажнике меня везли, – поторопился добавить Дима услужливо. – С мешком на голове. Ну а в мешке дырка небольшая. Так я когда из багажника… То есть когда меня… Вот. И смотрю так в амбразуру эту, а местность знакомая, я мимо часто проезжал, магазин еще на углу и студия загара. «Зебра» называется, потому хорошо запомнил… Смешно, да? – Он хихикнул привычно, но поддержки не нашел и продолжил виновато: – Ну, когда в подвал вели, троих видел абреков, все с калашами, а потом крышка захлопнулась…

– Что ж ты про калаши-то молчал? – не выдержал я. – Это же целое дело.

– Ну, подумаешь, автоматы…

– Продолжай, – наклонил Вадик свой непреклонный борцовский затылок, переходящий в литую шею.

– И вот начал слышать я голоса, – воздев глаза в потолок, сказал Дима.

– То есть? – на мгновение оторопел Акимов.

– Ну, звуковые волны проходили через края люка…

– Ага…

– Говорили, что приедет их старший, какой-то Иса. Через две недели… О! – ткнул пальцем в висевший на стене календарь. – Уже, значит, через три дня. Ну, я так понял, герыча привезут на базу и надо готовить наличные под расчет.

– Ну! – торжественно выпятил грудь Вадим. – Это Диме многое прощает, коли окажется истиной.

– А что потом было? – спросил я.

– Потом бензопилой грозили…

– Еще о чем они говорили?

– А, да все невнятно… К тому же они то по-своему, то по-русски… Трудно стыкуется. А когда еще с мешком на башке, да в подвале… – И он шмыгнул носом сокрушенно.

– Ну ладно, дальше – наши дела, – подытожил я, вставая с табурета.

Заперев Диму в конспиративном логове ЧК изнутри, вышли на улицу, усевшись ко мне в машину.

– Можем обойтись без расходов, – сказал Вадим. – Всем все понятно? Или пояснить?

Мы с Акимовым молчали. Нам все было ясно. Завтра с утра Акимов оформит официальное заявление Димы, и с ним я пойду к генералу. Аргументы таковы: во-первых, планируется весомая операция, во-вторых, существует агент на перспективу, готовый указать адрес секретной чеченской базы, но агент, увы, погряз в грехах, и дело за малым – звонком Решетова начальнику ГУВД Москвы, дабы тот утихомирил муровцев.

– В крайнем случае посадим дружков Димы, – произнес Акимов. – Если уж нужны жертвы на алтарь. И закроем еще одно дело.

– А их показания? – выразил я сомнение. – Сдадут ведь Диму…

– Какие еще показания?! В тюрьме устроим их как на курорте, срок по минимуму, на зону придут с воровской малявой… Мало? Они еще и приплатить должны!

– Да и приплатят, – поддакнул Вадим.

– Значит, завтра мне в пасть ко льву?

– У тебя должность такая, брат.

На прием к Решетову я попал только к вечеру следующего дня. Генерал выглядел утомленным, мысли его, чувствовалось, витали где-то вне Управления, но по мере моего доклада он постепенно возвращался сознанием к делам насущным, хватко улавливая нюансы ситуаций и расставляя ловушки вопросов.

– И сколько они украли в общей сложности?

– Изрядно.

– Что значит «изрядно»?

– Дело в МУРе, а жулики, пока не припрешь, правды не скажут. А как их припрешь, если дело в МУРе?..

– Он просит гарантий? Ну, дайте их. На словах.

– Я верю, что он действительно пригодится нам в дальнейшем как агент…

Недоверчивый прищур. И хлесткий вопрос:

– И много шерсти с овцы состричь решили?

– Если так будет поставлен вопрос, все пойдет на нужды Управления, товарищ генерал.

– Знаешь, Юра, – он откинулся в кресле, – мой нюх не обманешь, есть тут еще одно дно, есть, чувствую. Чего ты мне извилины мозга шпаклюешь? Или колись, или иди себе… И передашь агента своего нашим экономистам, понял? Они с ним торговаться не станут. Тоже мне, хранитель секретов выискался! И сколько украл, и где у чеченов база – все выложит! Я лично проконтролирую.

– Тут есть нюанс, вы правы, – сказал я, чувствуя, что еще мгновение – и конец всем нашим интригам и Диме заодно. – Его родственник – ответственный офицер МВД.

Решетов рассмеялся: коротко и хрипло, с демоническим торжеством.

– И кто таков?

– Маркелов.

– Из секретариата? Ах, вот как. Ну, – хмыкнул, – теперь конструкция в пазы уместилась, теперь верю. Бойкий мальчонка Маркелов, наслышан. Мастеровой мелких интриг. Далеко не пойдет, но в деловых полканах досидит до седин. Или до плеши. – Усмехнулся словно бы сам над собой. – Да, крепко ты своего кореша Маркелова этим агентом за яйца прижмешь. На всю его оставшуюся жизнь. В поденщине он теперь у тебя. – И, не отрывая от меня, бесстрастно выслушивающего эту нелицеприятную тираду, взора, где вспыхивающая насмешка сменялась ледяным безразличием, снял трубку, сквозь зубы распорядился:

– Люда, с начальником ГУВД соедини…

А мною овладело стылое, безразличное презрение к этаким умопостроениям шефа, составлявшим, вероятно, один из стереотипов его мышления. Мне и в голову не могла прийти столь подлая мыслишка. Вот оно, мусорское сознание, построенное на шантаже, двуличии и выкручивании рук ближнему. Мне невольно вспомнились мои прошлые вертлявые дознаватели и следователи с их каверзами, и всколыхнулась в душе темная, привычная ненависть безответного арестанта к чванливым вертухаям.

Дуализм. Морали и текущего бытия.

Между тем, оперируя небрежными рублеными фразами, Решетов в два счета разрешил все проблемы со своим генеральским собратом. Брякнув трубку на рычаг, подытожил:

– Дело из МУРа заберешь к нам завтра. Дальше химичьте сами. Но, если там группа, кем-то надо пожертвовать. Благотворительность – категорически не наш профиль.

– Само собою…

– А теперь присядь. – Кивнул мне на стул, а сам встал из кресла, подошел к одному из шкафов, раскрыв дверцы секретера, вытащил бутылку американского виски, лед из стоящего внизу холодильника, плеснул желтого кукурузного самогона в рюмки, покрутил в сильных узловатых пальцах хрустальную граненую ножку и выдохнул почти смиренно: – За удачу во всех наших начинаниях, Юра, за удачу…

Ошпарил мне спирт глотку, разлился уютным теплом внутри, но в голову не ударил, каждый нейрон мой был настороже, не позволяя окутать себя успокаивающим алкогольным парком.

Зверь, выразивший благосклонность, в любой момент был способен ощериться вновь, пружиной метнуться к незащищенному горлу расслабленного простака, растроганного коварной его лаской.

– Вопрос у меня к тебе, – произнес он безразличным голосом. – Вопрос такой: а зачем ты здесь?

– Вопрос простой, – сказал я, минуя надлежащую паузу. – Здесь настоящая работа. Здесь я в своей стихии. И если честно, то и не думал, что найду здесь то, чего не хватало в жизни.

– А чего не хватало?

– Большого дела. Азарта. И тех людей, которые сейчас вокруг меня.

– Во как! – не то изумился, не то огорчился он убедительности моего тона. – Значит, карьера не главное, так?

– Она может быстро закончиться, если претендент ей не соответствует, – сказал я. – Предложите мне сейчас место вашего зама, и я откажусь. Почему? Да вы меня завтра же съедите за некомпетентность.

– У нас на Руси в замы как раз берутся те, кто глупее начальников, – парировал он. – С такими спокойнее.

– Глупее, но с набором необходимых навыков, – прокомментировал я. – Чтобы начальнику за двоих не трудиться.

– То есть слабаком в профессии себя считаешь?

– Считаю, что должность начальника отдела – пока мой предел. Это называется разумная самооценка.

– Ну что ж, точно фехтуешь, – сказал он, вновь наполняя рюмки и вылущивая в них из пластикового корытца прозрачные, без мути солей, кубики льда. Водопроводную плебейскую воду тут не использовали, берегли здоровье.

Затем спросил вяло, с тяжело дающейся вежливостью:

– Закуски сообразить? Лимончик там?

– Вкус виски испортим, – отреагировал я.

– Да какой там вкус… Ладно. И позиция твоя мне нравится, коли не врешь, и работа… Во. – Перегнувшись к своему рабочему столу, он вытащил из папки какой-то плотный бланк с шапкой из разноцветья флагов, звезд и умещенной ниже вязью письма. – Благодарность министра внутренних дел Азербайджана. Возьми себе.

– Это за что? – спросил я, недоумевая.

– Да хрен его знает. Каких-то бандитов вы повязали, под чужими личинами скрывавшихся.

Из кутерьмы дел выплыло воспоминание: да, в самом деле, двое боевиков, взявших фамилии своих новых русских жен, растворились было среди населения Москвы, но прошел стучок, нагрянули мои парни по указанным адресам, и отправились затаившиеся было разбойники по месту совершения своих прошлых деяний, на историческую родину.

– Не припоминаешь, что ли? – искренне удивился Решетов.

– Вспомнил, – кивнул я. – Но ведь это так, рабочий эпизод.

– Я поначалу никакого опера в тебе не почувствовал, – поджал он губы. – Вообще странное впечатление сложилось…

– Какое же?

– Не из нашего профсоюза человек, гость залетный… И впервые ошибся. Да и не только я. Месяца не прошло, а в седле ты уместился как влитой в него. И коней гонишь, не загоняешь. Вот и выпьем. Чтобы ты узду чувствовал и стремена. Потому что и сам рабочая лошадь. Дядя-то как? – спросил нейтрально.

Я пожал плечами.

– Нечего сказать? – Вопрос хлопнул, как выстрел, и я сразу понял – ох, не праздный это вопрос, а злонамеренный и давно созревший в коварной его голове.

– Занятой человек… Общаемся редко… – проронил я.

– Да вы вообще не общаетесь! – рассмеялся он мне в лицо. – Ты для него никто, условный родственник, проверено. И выкинули тебя к нам, дабы подальше от сфер отдалить, так понимаю. А то начудишь там чего, а на него – тень… Но это я знаю, другие по-иному мыслят. И ты язык не распускаешь, родство не выпячиваешь, во вранье не усердствуешь. За что хвалю. Так что вывод: опора твоя единственная перед тобой сейчас и находится, уясняешь? Все, – добавил, поморщившись. – Свидание закончено. Свободны, подполковник.

Развернувшись на каблуках из стойки «смирно», я, не оборачиваясь, со служебной папкой под мышкой отправился к двери, ощущая спиной изучающий взор зверюги.

Он мне не верил, точно. Отслеживал мои реакции, затеяв привычное театрализованное действо. А я не верил ни ему, ни действу. Потому пока и выживал в этих стенах. Хотя разоблаченная тайна о моих, а вернее, Юркиных прохладных отношениях с вице-премьером наполняла меня досадой и опаской: если вскрылось это, ведь и подлинная моя персона выявится ненароком… Что тогда?

Бежать, бежать, бежать! Или пронесет?

Ленка домой еще не приехала, но на лестничной площадке, увидев, как я открываю дверь квартиры, встрепенулась заполошно какая-то дама, поспешившая спуститься ко мне вниз по лестнице.

– Простите, а где Юра? – нервно осведомилась она.

– Какой Юра? – ответил я осторожным вопросом.

– Шувалов…

– Он в Америке, – промямлил я, предчувствуя неладное.

– Как?! И когда вернется?

– Он уехал туда жить.

– Жить вообще? – Глаза ее ошарашенно округлились.

– Ну и в частности, наверное, – прибавил я.

На глазах неизвестной особы навернулись слезы. Вдруг я заметил, что она весьма миловидна, со вкусом одета, но вот что-то с фигурой… О, да она же беременна!

Тут же в моей голове выстроилась версия, получившая мгновенное подтверждение: из дальнейших пояснений незваной гостьи следовало, что ее и Юру некогда связывали близкие отношения, должные закончиться законным браком, однако случился разрыв, и влюбленная пара распалась. Сегодня же, по ее убеждению, размолвку предстояло преодолеть ввиду двух непредвиденных обстоятельств: ее сегодняшней непоправимой беременности и вернувшейся любви к виновнику оной.

Этого мне не хватало! То бандиты, то залетевшие дамочки…

Девку, конечно, было откровенно жаль, но все, что я мог для нее сделать, – дать номер телефона несостоявшегося супруга и отправить восвояси с наилучшими пожеланиями. После чего позвонил в Америку, сообщив с нескрываемой злобой новость об очередном визите с очередной претензией.

Хорошо, пострадавшие от инсинуаций Юры приходили за сатисфакцией по его домашнему адресу. А заявись они в Управление?

Меня прохватил горячечный озноб. Я снова ощутил себя беспечным гулякой по краю пропасти.

– Что ж, – отозвался несгибаемый в своей стрессоустойчивости, имеющей нецензурный аналог, Юра. – Пусть рожает. Пренебрежение законами природы не освобождает от уплаты алиментов, и я готов поддержать ее материально. Конечно, когда обрету надлежащую финансовую форму. Телефон ей дал? Ну и ладно. Как служится?

– Не жалуюсь.

– А вот это действительно сюрприз, – сказал он. – Ума не приложу, как ты там крутишься.

– Уже так раскрутился, что не остановить, – сказал я. – В дело включился внутренний генератор. А как в Америке?

– Не очень, – донесся грустный ответ. – Перебиваюсь в теневом секторе. Так что у нас с тобой полная перемена ролей. Очень боюсь ментов. Но познакомился с одной толковой бабой. У нее магазин на Брайтон-Бич. Просится замуж. Ее возрастная категория смущает, но, думаю, придется сдаваться. Нужны документы.

И тут меня озарило!

– Не спеши, – сказал я. – Сведу тебя с одной подругой, она непременно поможет. И с документами, и с работой. Такая же аферистка. Споетесь, как два соловья. Через пару дней она будет в Нью-Йорке. Зовут ее Лена.

Тут дверь распахнулась, и во всем блеске своего обаяния и зрелой женственной красоты в квартиру впорхнула моя американская подруга, припав ко мне налитой вдовьей грудью.

– Привет, Ленок. Только что говорил с Америкой…

– Звонило твое второе «я»? И как оно там?

– Бедствует потихоньку.

– А ты дай мой телефон, поможем твоему другу.

– Документы ему нужны.

– Ну, учитывая мои связи с организованной итальянской общиной…

– Но он слаб материально…

– Они с удовольствием дают авансы деловым людям, попавшим в стесненные обстоятельства. Как и твои чечены.

Последующие два дня я мотался по вьетнамским общагам вместе со смежниками из иностранного отдела в попытке найти след лиходеев, совершивших убийства в Германии. Один из них, некто Фам, был нами установлен со всей определенностью. Входил он в клан контрактных убийц из Юго-Восточной Азии. Заказы поступали через посредников, далее следовал выезд исполнителя из Азии в Европу или в Америку, проведение им акции и срочный отход на собственную территорию, где у душегубов имелись особняки, обеспеченные семьи, а порой и бизнес: магазинчик, ресторан, турбюро.

Россия в данном случае была пространством неизбежного транзита. Переправлялись убийцы через бывшие республики СССР, прибывая туда с одними документами, а в Россию – уже по другим. В Москве документы порой менялись снова, и далее на Запад конспираторы отбывали уже под иной личиной. Качество паспортов было отменным: к визам, печатям и всякого рода отметкам – не придерешься. Бизнес, ведающий нелегальной иммиграцией, не жалел денег на техническую базу и выученных специалистов.

В углу моего кабинета покоился объемистый чемодан, конфискат, содержащий в своем чреве как бланки всевозможных паспортов, так и клише, специальные клеи, защитные знаки, пленки и прочие изыски. С помощью этих средств в течение считаных минут можно было соорудить весьма достоверный документ любой азиатской или европейской державы. Были в чемодане и бланки американских паспортов.

Я читал справку, составленную моим усердным писакой замом для отчета Решетову:

Май Тхи Тху Хыонг, 1969 года рождения, уроженец г. Нам Ха, бомж, в г. Москве проживал с октября 19… без регистрации по неустановленному адресу. При личном досмотре у него обнаружено и изъято:

– 31 поддельный паспорт республики Вьетнам.

– 23 поддельных паспорта республики Кампучия.

– Поддельная печать с надписью «Консульская служба МИД Вьетнама».

– Лист оргстекла с двумя выгравированными печатями круглой формы для изготовления оттисков на паспортах.

В ходе проведения специальных оперативно-разыскных мероприятий по пресечению каналов нелегальной переправки иностранных граждан на территорию России пресечена деятельность транснациональной преступной группы, специализирующейся на незаконной эмиграции в страны Западной Европы.

Изъято:

– 26 паспортов Тайваня, 10 паспортов республики Сингапур, 23 паспорта Японии, 10 паспортов Ирландии, 1 паспорт Португалии, 16 печатей консульской службы КНР, 7 штампов пограничной службы Шереметьево-2, 2 печати МВД России №№ 332, 460…

Я оторвался от текста. Что-то меня тревожило, что-то я забыл сделать… Но что? Так, не отвлекаемся.

…В аэропорту Шереметьево-2 при пересечении государственной границы России задержаны участники транснациональной преступной группировки: Нгуен Донг, Гран Ван Хиен, Нгуен Тхе Нам, Бин Хонг, Нгуен Бин, Фам Фыонг, Буй Ван Си. У данных лиц изъяты поддельные паспорта граждан республики Вьетнам.

Время и место их проживания в Москве устанавливается.

Да хрен мы чего установим… Обнадеживает другое: один из задержанных вьетнамцев нашего немецкого убийцу опознал и, вдохновленный некими льготами своего арестантского содержания, поведал, что видел этого парня у своего знакомого, проживающего в Москве на съемной квартире и пробавляющегося торговлей.

Торговца сейчас трясли опера. Вот расколют ли? В принципе, выбор у него невелик: либо выкинут голого и босого обратно на историческую родину, либо – живи в Москве, стучи потихоньку…

И словно в такт моим мыслям разлилась трель звонка местной связи.

– Все выложил наш вьетнамец! – донесся бодрый оперской баритон. – Злодей сейчас в Ташкенте, завтра вылетает сюда. На следующей неделе должен ехать в Польшу, оттуда – в Берлин. Видимо, получил новый заказ.

– А куда денем свидетеля? – поинтересовался я. – Его надо изолировать. Брякнет дружкам, что их тут ждут, ищи ветра…

– Давно нам пора свои камеры устраивать, – горестно вздохнул сослуживец. – Ну да ладно, придумаем что-нибудь. Пристегнем к какому-нибудь делу в качестве подозреваемого, устроим на нары. А там – пардон, обознались.

Ну-с, это утрясли. Действительно, где содержать задержанных? Во дворе у нас были отстроены гаражи, но их превратили в клетки, куда после рейдов свозили братву, скопом отгружая ее в ожидании разбирательств по сетчатым отсекам. Братва роптала: просидеть зимой на морозе ночку под запором на улице было непросто.

И тут я вспомнил! Вот что меня подспудно тревожило! Мошенник-осетин! Отвез его Корнеев в предвариловку? А вдруг…

Я позвонил в отдел. И точно! Мои раздолбаи про все забыли, и задержанный три дня назад мошенник все еще томился в подвале, прикованный к тренажеру. Меня пробил озноб. Я вызвал Акимова:

– Срочно в трюм! Вы сошли с ума, идиоты! А вдруг он там коньки отбросил?

На лице Акимова мелькнула тень озабоченности, а затем последовала фраза:

– Да, закрутились, недоработочка налицо. Устаем от нагрузок.

– А если там покойник?! – орал я.

– Ну, значит, в районе найдут труп неизвестного бродяги…

Впрочем, осетин оказался жив, претензий не высказывал, после душа и чая с бутербродами попросил бумагу и ручку, а далее написал чистосердечное признание на двадцати страницах, включая эпизоды преступлений, совершенных на протяжении последних восьми лет его активного участия в разнообразных мошеннических преступных группах.

Закончив повествование о своей одиссее, арестант вежливо обратился ко мне:

– А письмо маме могу написать? Вы перешлете? Обещаете?

– Клятва нужна? Каждый по зубу даем…

– Ага… – Он покрутил в уставших от писанины пальцах ручку и, высунув язык в стараниях сочинения преамбулы, перешел от жанра протокольно-повествовательного к эпистолярному.

Заглянув через его плечо, я узрел текст:

Дорогая мама! Я пишу вам медленно, потому что знаю, что читать быстро вы не умеете…

Наверное, скоро я сяду в тюрьму, и надолго. Но думаю, что чем больше срок, тем меньше судимостей…

Я, еще промокавший салфеточкой рабочий пот со лба, сподобился на снисходительную усмешку, тут же сменившуюся немалой озабоченностью, ибо запиликал мобильный телефон, высветив вызов замминистра Владимира Иосифовича. Я уж и думать забыл о его существовании, на дальнейшие контакты с ним в силу своей убогости категорически не рассчитывая.

– Срочно, – сказал он. – Через час у «Октябрьской» будет стоять машина. Номер: два-девять-семь. Ноги в руки, понял?

Машина была гражданской, шофер невзрачный, неопределенного возраста. Молча кивнул мне, развернулся через две сплошных с благословения предупрежденного наверняка гаишника и отвез меня в гостиницу «Академическая», до которой было рукой подать от места нашей встречи. Нагромождение подобных конспиративных таинств слегка озадачило. Но последующий разговор с Иосифовичем, встретившим меня в гостиничном номере, все прояснил.

– Положение у тебя вскоре будет сложное, – сказал он. – Решетов заигрался, вошел в откровенный конфликт с министром, совершенно распоясался и обнаглел. И, несмотря на все свои связи, будет снят. Материалов на него уйма, но для принятия решения кое-какой конкретики не хватает. Помоги, в накладе не останешься.

Я вопросительно посмотрел на него, давая понять, что и мне нужна кое-какая конкретика в отношении личных перспектив.

– Звание – полковник, должность – начальник оперативно-разыскного бюро, – без раздумий выпалил он заготовленный текст.

– И что мне надо делать? – глупо спросил я.

– Как это что?! – Тон его стал недружественным, и весь он ощетинился, как настороженный дикобраз. – Давай информацию. Или ничего не знаешь про крышевания, про захват контроля над новым нефтяным портом, про контрабанду оружия?.. А как он твоих подопечных чеченов со славянами сталкивает? На нем трупов висит, как на кремлевской елке стекляшек. А то и иголок… А ты тут лоб морщишь! Сидишь на всей этнике, в отделе у тебя его помощник, а сам как бы не при делах? Или шутить со мной вздумал?

Я сделал скорбное лицо, проникновенно поведав:

– Ну, вот когда я у вас в аппарате работал, что про вас знал? И кто из тех, кто был рядом и, может, что-то знал, со мною чем-либо делился? Так, бытовые слухи…

– Какие? – прищурился он.

– Кто жена, кто сын… С кем наверху дружите… Отношения с министром… Самые, кстати, распрекрасные… Так и здесь. Между мною и Решетовым – пропасть. А то, что помощник его у меня числится, так он и к бухгалтерии мог быть приписан, и к дежурке, какая разница?

Я говорил, лихорадочно соображая, что угодил в жернова. Однако точно понимал, что Решетов, от которого я сейчас зависел полностью, куда опаснее для меня, чем заместитель министра. Что сделает со мной Иосифович за мою несговорчивость? Да ничего. Напустит на отдел какую-нибудь проверку, если всерьез озлобится, и даст указание чего-нибудь нарыть. Нароют, конечно. Понизят в должности. А что сделает Решетов за стукачество? Положи ему на стол такой факт – повезет, если уволят с работы. А могут уволить из жизни. Но откровенно расплеваться с заместителем министра мог только неразумный верблюд. Хотя сказать что-то любезное для его слуха я действительно не мог. Разве о контрабанде нескольких сотен ружейных стволов, которую через подведомственный Решетову терминал протащили мои опера в качестве грузчиков. Но с доносом я не торопился хотя бы потому, что доносчиков презирал.

– То есть не получается у нас разговора, – безрадостно подытожил мой бывший начальник.

– Почему? – удивился я. – Задача понятна. Другое дело, мне придется привлечь к ней людей более осведомленных. Но! С вашего благословения я их заинтересую определенного рода вознаграждением. Официального характера.

– Остро нужна информация по «АвтоВАЗу», – сказал он. – По выдавливанию из дела местной братвы и замены караула.

– Намекаете на его дела с Сосновским? – уточнил я.

– Вот! – Он возмущенно округлил глаза. – Знаешь ведь! А играешь в целку-незабудку!

– О том, что они друзья, пол-Москвы знает. И толку? – парировал я.

– Хорошо, работай. И помни, новостей от тебя жду уже завтра.

В прощальном его рукопожатии я почувствовал вялое недоверие к своей персоне.

А в вестибюле конторы меня подхватил под руку Тарасов, повел вглубь по широкому мраморному плацу, непринужденно повествуя о какой-то чепухе, а сам, улыбаясь, шипел через уголок рта: