Текст книги "Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало"

Андрей Мягков
Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало

Что-то его разбудило.

Он открыл глаза. Обе стрелки стенного будильника замерли на цифре «1». Спросонья Мерин долго не мог понять, который же теперь час: второй, что ли? Да, похоже, пять минут второго. Ночь. Он набрал на мобильнике знакомые цифры, принялся считать длинные гудки: …семь, восемь, девять… После тринадцатого хотел отключить связь, но как раз вслед за чёртовой дюжиной в трубке раздался женский голос: «Да. Алё. Я слушаю. Игорь, я слушаю».

И тогда он сказал:

– Ника, это я.

Последовала долгая пауза. Он повторил:

– Это я, Ник.

Делать этого не следовало, потому что глупо – она же назвала его по имени. И всё-таки он повторил ещё раз:

– Это я.

Она сказала:

– Я поняла. Слушаю.

Мерин не был готов к разговору, не ожидал, что на этот раз жена ему ответит. Последние две недели Вероника не реагировала на его звонки. Поэтому после бессмысленных «это я, это я» никакие другие слова мучительно не приходили на ум. Его охватила паника. Он смог только ещё раз произнести то, что смог:

– Ника… Вероника… Никочка… Это я.

В ответ раздались глухие рыдания…

Они встретились случайно. Странно. Их знакомству предшествовало нечто необъяснимое. «Мистика, не иначе» – к такому выводу они приходили всякий раз, когда впоследствии часто вспоминали тот день – 5 марта.

5 марта 1986 года. ВЕРОНИКА

От яркого солнца небо казалось каким-то белёсым. Сивым.

Веронике Калашниковой завтра исполнится семнадцать.

Градусник за окном показывал плюс восемь. Не весна – недоразумение: ни без пальто не выйдешь, ни без колготок.

Кружилась голова, всё тело томилось ужасно. Нестерпимо хотелось чего-то.

Недавно прозвенел последний звонок. Вчера был последний школьный экзамен. Завтра ей выдадут аттестат. Аттестат зрелости.

Зрелости – чего?

Что за глупость такая и с чем её едят, эту «зрелость»?

Зреют овощи. Фрукты зреют. Их срывают и едят.

Ну так срывайте же! И ешьте! Вот я! Завтра я созрею!

Нет. Не хотят. Все сыты?

Как же ноет всё тело!!!

5 марта 1986 года. МЕРИН

От яркого солнца небо казалось каким-то сивым. Белёсым.

Термометр ничего не показывал – его давно разбили и до сих пор не удосужились заменить новым.

Люди за окном оделись кто во что горазд – соответственно возрасту и опыту прожитых лет: зимние пальто перемежались футболками и короткими юбками.

Завтра 6 марта, ему стукнет двадцать один. Очко. В путь отправится второй год третьего десятка. Третьего! Можно сойти с ума! Старость – не радость.

…Как же хорошо было во сне!

5 марта. ВЕРОНИКА

То, что ни с каким Петькой ни в какое кино она не пойдёт, стало ясно задолго до полного пробуждения, вслед за первым промельком сознания: ещё не раскрылись створки её век, не шелохнулись ресничные шторы, а золотой медалист Пётр Смородин уже был категорически отвергнут. Ну и что, что договаривались? Какое кино, когда нет сил от того, что всё болит и ноет?! Опять в тёмном зале будет щекотно гладить её колено и приглашать «на чашечку кофе». Далась ему эта чашечка.

Ровно в десять с минутами незнакомый голос сказал: «Встань. Прими душ. Оденься повыигрышней и поезжай на Пятницкую улицу».

Сказал так отчётливо и громко, что сон вмиг сдуло.

Она вскочила с диванчика, сунула ноги в тапочки.

– Мама, это ты?

– Что, детка? – Лидия Андреевна вошла в комнату.

– Это ты сказала?

– Что я сказала?

– Про Пятницкую?

– Какую пятницу, деточка? Пятница была вчера, а сегодня…

– Про улицу.

– Про улицу? – Лидия Андреевна коротко помолчала. – Тебе, должно быть, что-то приснилось эдакое?..

…Минут через десять Виктория, умытая, тщательно причёсанная, спросила:

– Мама, я выигрышно оделась?

Лидия Андреевна помолчала подольше:

– Ты о чём, милая?

– Ну – выигрышно?

– Если на улицу, то слишком легко. По радио передавали…

– Мама, выигрышно?!

Мама не ответила.

…Виктория выскочила из автобуса и с размаху налетела на какого-то незнакомого мужчину…

5 марта. МЕРИН

…Просыпаться решительно не хотелось. По собственной воле он ни за что бы не оторвал голову от подушки, но чья-то сильная рука подняла его с постели, и кто-то незнакомый сказал: «Давай на Пятницкую».

Электронные часы застряли на странной цифре: 11–11. Он долго с недоверием смотрел на циферблат и только после того, как последняя единица сменилась двойкой, начал одеваться.

– Сынок, поспал бы. В пять утра ведь лёг.

– Не могу. Мне на Пятницкую надо.

– Что в пятницу? – Не расслышала Людмила Васильевна.

– На улицу Пятницкую.

– На улицу? Зачем?

– Мама, не спрашивай. Я сам не знаю.

Людмила Васильевна забеспокоилась:

– Милый, ты не отдохнул после вчерашнего. Поспи ещё…

…Из переулка он свернул на Пятницкую и не успел сделать несколько шагов, как на него с размаху налетело нечто, вывалившееся из автобуса…

5 марта ВЕРОНИКА и МЕРИН

Упали они оба.

Мерин попытался подхватить врезавшееся в него тело, но всё произошло так неожиданно и быстро, что это ему не удалось. Более того, падая, он угодил лбом в фонарный столб и на доли секунды потерял сознание. Придя же в себя, обнаружил неподалёку расположившуюся на мокром тротуаре девушку.

– Меня зовут Вероника, – представилась та, как только Мерин открыл глаза. Обе её коленки были содраны в кровь, она занималась тем, что плевала на платочек и смачивала раны. – А вас?

– Игорь. Вам помочь?

– Спасибо, Игорь, не надо. Вину в столкновении беру на себя, равно как и затраты по ремонту. Вас это устроит?

– Какие затраты? – не понял Мерин.

– На ремонт.

– А-а-а. Да мне вроде ремонтировать-то нечего. Разве что джинсы. В отличие от вас. От тебя, – тут же поправился он и протянул руку: – Давай помогу.

– Спасибо, я сама.

Она проворно вскочила на ноги, но тут же скривила физиономию и снова опустилась на асфальт.

– Ой!

– Что, больно?

– Нет. Приятно.

– Дай посмотрю.

– Смотри. Чего давать-то?

Мерин присел на корточки рядом с девушкой, потрогал содранные коленки.

– Да-а-а, – протянул он многозначительно, – к врачу надо. Столбняк может быть.

– Че-го-о?

– Столбняк, говорю…

– Ага. Сейчас. Разбежался. Дай руку, «столбняк».

Она опять попыталась подняться.

– Тьфу, чёрт, ещё приятней. Посижу немного. Ты иди.

– Куда?

– На Кудыкину гору, «куда-а-а», – беззлобно огрызнулась девушка. – Никогда не спрашивай «куда?». Пути не будет. Иди, куда шёл.

– Да я в общем-то никуда и не шёл.

Вероника глянула на него недоверчиво.

– Это как?

– Да так. Проснулся и поехал.

– И далеко поехал?

– Вот сюда, на Пятницкую.

– Зачем?

Мерин разозлился:

– Ты так много вопросов задаёшь. Я себя подследственным чувствую. Вставай лучше, дойдём до аптеки. Или что – совсем не можешь? Давай я один схожу…

– Дай руку.

Она неспешно поднялась, потопталась на месте.

– Нормально. Слухи о моей кончине несколько преувеличены. Знаешь откуда это?

– Что «это»?

– Эта цитата. Знаешь?

Мерин не знал.

– Опять вопрос, – недовольно проворчал он. – Ты зачем меня допрашиваешь?

– Значит, не знаешь. Ладно, заткнулась. Поехали.

Какое-то время они шли молча. Вероника прихрамывала, мёртвой хваткой вцепившись в меринский локоть. Тот старательно прилаживался к коротким шажкам незнакомки. Колкость её груди придавала телу непристойное волнение.

ВЕРОНИКА

«Красивый получился мальчик. Студент, наверное. Хотя – какой он «мальчик»? Взрослый дядя. Лет под тридцать. На тринадцать лет старше. Ну и что? У родителей разница десять и ничего, живут, меня вот родили. Интересно, зачем он приехал на Пятницкую?»

– Ты где живёшь?

– Зачем тебе? На Беговой.

– На Бегово-о-о-ой?! – протянула она удивлённо.

– Да. А что?

– Это ж у чёрта на куличиках.

Мерин помолчал, потом спросил:

– На каких куличиках?

– Ну в смысле – очень далеко отсюда.

– Да, не близко. Но это не на куличиках, а на рогах: у чёрта на рогах. А ты?

– И я на рогах. Кутузовский проспект. Знаешь?

– Угу.

МЕРИН

«Бойкая девочка. Ничего себе, только курносая слишком. Студентка? Да нет, вряд ли. Мелкота совсем, в классе девятом, не более того. Максимум пятнадцать с небольшим гаком. Зачем я приехал на Пятницкую? Спать бы да спать. Точно шило кто в задницу всадил. Джинсы порвал, не отстираются. Да-а, вчерашний «дипломный разгул» боком обошёлся. Это сколько ж было выпито? Мало того что ноги и без того с трудом держат, так теперь эта пигалица его заместо костыля приспособила. Ишь, повисла. Интересно, нарочно она грудью об меня трётся или правда коленки болят? Сильно поцарапалась. Молодец, не ноет».

Молчание нарушила Вероника:

– А аптека тут близко?

– Понятия не имею.

– Ты же сказал – идём в аптеку.

– Я думал, ты знаешь.

– Я здесь вообще первый раз в жизни.

– Тогда зачем тебя сюда занесло?

Вместо ответа она остановилась, заглянула ему в глаза, спросила очень серьёзно:

– Скажи, я выигрышно одета?

Мерин внимательно посмотрел на спутницу. Впечатление полной идиотки она не производила. Он не нашёл ничего лучшего, как сказать:

– Чего-о-о?

Уж больно ему не хотелось так быстро разочаровываться в новой знакомой.

Вероника повторила:

– Я говорю – выигрышно?

– Что выигрышно-то?

– Одета.

Одета она действительно была не по сезону – без пальто, хотя под ногами то и дело хрустели нерастаявшие лужи, в дошкольно короткой юбке, голые ноги, кофточка какая-то несерьёзная нараспашку… туфельки… Он ещё раз прикинулся тугим на уши:

– Одета?

– Да. Одета, одета. Ты что, глухой? Выигрышно?

– Я не знаю что ответить, – признался наконец Мерин. – Одета ты не по сезону, это точно. Это я вижу. Вон, дрожишь от холода. А «выигрышно» ли это? Не знаю… Э-э-э… Смотря, наверное, э-э-э-э-э, с кем играть… и… э-э-э… что хотеть, а-а-а-а, выиграть… Э-э-э-а-а-а-э… – В попытке не упустить ускользающие мыслишки он принялся «экать» и «акать» после каждого слова, как это делают убогие радио– и тележурналисты.

– Скажите пожалуйста, где здесь ближайшая аптека? – Вероника обратилась к проходящей мимо женщине. К своему спутнику она, похоже, потеряла всякий интерес. Ну что может быть интересного, если не он, а совсем даже другой кто-то утром сегодня наказал ей «выигрышно одеться»? А этот даже не понимает о чём речь? Ничего! Ничего не может быть интересного в таком человеке. Ну, высокий. Ну, смазливый, да. И что? Да ничего. Тем более намного её старше… Впрочем, это-то как раз может быть и не так страшно, к лучшему даже: жизненный опыт… Вот ведь родители её…

Женщина что-то говорила.

– Здесь поблизости нет аптек. Это вам надо сесть на любой троллейбус, проехать две остановки…

… «жизненный опыт – это очень важно, деточка, у нашего папы к моменту твоего появления на свет уже был солидный жизненный опыт…»…

– …потом пройти немного вперёд, свернуть в этот… как его… переулок… забыла… его переименовали недавно…

…Опыт – опытом, но почему так ноет всё тело? Ударилась коленками, а болит всё тело. Просто ужас какой-то…

– … вроде Кисловский назывался… или Кисловый… не помню, что-то с кислым, с кислотой… А теперь… Вы спросите ещё у кого-нибудь.

Вероника умоляюще взглянула на Мерина.

– Игорь, я устала.

– Хочешь, я доеду до аптеки, ты посиди пока. Куплю бинт, йод…

– Игорь, ты зачем на Пятницкую приехал?

– Ну вот опять двадцать пять. Чтобы с тобой столкнуться и джинсы порвать. А ты?

– А я с тобой. Столкнуться. Коленки разбить.

И вдруг остановилась:

– Смотри! Что это?

На дверях невзрачного дома висела табличка с надписью: Гостиница «Отдых» 1 час – 100 долларов. Комплекс дополнительных услуг.

– Что это, Игорь? – почему-то шёпотом повторила девушка.

Мерин почувствовал, как заливается краской, ладони моментально взмокли. Сказал небрежно:

– А что тут непонятного? Приглашают отдохнуть.

– За сто долларов?! – ахнула Вероника.

– Да. За сто. Это не так много, если учесть дополнительный комплекс.

– А это что?

– Что за комплекс дополнительных услуг? Боюсь соврать, я давно здесь не был, а запросы отдыхающих быстро растут. Думаю, на сегодняшний день в услуги входят чистые простыни, наволочки, пододеяльники. Хочешь зайти?

Мерин задал этот вопрос в расчёте на оценку девушкой его незаурядного юмора, но быстро понял, что просчитался. Она спросила:

– А у тебя что – есть двести долларов?

– Почему двести? – Он осторожно улыбнулся. – Пускают за сто.

– Ну не один же ты пойдёшь, – возмутилась девушка.

Мерин внимательно осмотрел новую знакомую. Нет, иронии там не ночевало ни во взгляде, ни в словах, ни в интонации…

– Да, одному там, думаю, будет несколько одиноко, – ещё раз попытался сострить Мерин. Вероника не улыбнулась. Тогда он широким театральным жестом распахнул входную дверь гостиницы «Отдых» и по-шталмейстерски (очень смешно, как ему показалось) произнёс: «Прошу на арену!»

Девушка долго не отводила от него испуганного взгляда. Выражение вмиг побелевшего лица её менялось с быстротой вихревого снежного промелька: от наивного детского доверия к горькой жизненной умудрённости. Игорь даже испугался.

– Проходи, проходи, не бойся. В «дополнительные услуги» наверняка входят и бинт, и йод… так что… починим коленки…

– А деньги? – неслышно пролепетала девушка.

– Что? Деньги? Какие деньги? А-а-а, де-е-е-ньги… Да разве в них счастье? Найдём, куда они денутся, тоже мне проблема… Деньги, я давно обратил внимание, имеют особенность появляться так же неожиданно, как и исчезать. Бывает – ни копья за пазухой, шарь ни шарь, и вдруг – не было ни гроша да вдруг алтын. Это ещё классик заметил. Читала Островского?..

Он хотел сказать ещё что-то, но осёкся на полуслове: девушка неожиданно низко наклонила голову и как в омут шагнула в открытую дверь гостиницы. Мерин, мысленно переведя содержимое своего кошелька в конвертируемую валюту, последовал за ней.

…Впоследствии они часто вспоминали этот день: «А помнишь, ты спросила…», «Не-е-т, это не я, это как раз ты спросил…», «Я не мог спросить такую глупость. Ты сказала…», «Я этого не говорила, зачем ты выдумываешь? Мы вошли, я села на стул…», «Верка, не ври, ты сразу на кровать плюхнулась…», «Я?!», «Ну не я же…», «На кровать?!», «Именно на кровать. Я ещё удивился – есть же стулья…», «Дурак ты. Удивился он! Чему же тут было удивляться?»…

…Кроме неширокой кровати, ободранного журнального столика и двух шатких стульев в комнате ничего не было.

Вероника подошла к окну и долго разглядывала Пятницкую улицу. Мерин стоял рядом, тщетно пытаясь унять не в меру разгулявшееся дыхание. Наконец она сказала:

– Холодно.

Он снял с себя куртку, накинул ей на плечи. Она дрожала всем телом, даже затылок вздрагивал.

«Конечно, в такую погоду без пальто, в одной кофточке, ноги голые!..» – подумал Мерин. Вслух он сказал:

– Давай я схожу за йодом.

Она не ответила. Потом еле слышно согласилась:

– Давай.

Он не двинулся с места. Горело лицо, уши, шея… Сказал повелительно:

– Сядь на кровать.

Она замерла. Не сразу повернулась к нему всем телом. По щекам текли слёзы, глаза выражали изумление, испуг, радость…

– Зачем?!!?

– Чего ты ревёшь-то? Что – так больно?

Она улыбнулась, кивнула утвердительно:

– Ага. Столбняк начинается.

– Сядь, я посмотрю.

Она покорно села на край кровати.

Мерин отвернулся, занял её место у окна, долго разглядывал автомобильный поток на Пятницкой улице.

Она сняла туфли, легла, не раздеваясь, с головой укрылась одеялом.

Мерин спросил:

– У тебя тройное имя: Вера, Ника и Вероника. Мне как тебя называть?

Она не ответила…

…На выходе из гостиницы пожилая женщина протянула ему квитанцию: двести долларов. Мерин положил перед ней паспорт. Взял спутницу за руку и вывел на улицу.

…В такси они сели на заднее сиденье. Шофёр долго ждал указаний, наконец спросил:

– Ну? Молчать будем или поедем куда?

– Кутузовский проспект, пожалуйста, – пропищала Вероника.

– Нет, нет. Беговая. Беговая улица. – В голосе Мерина звучала непоколебимость.

– Я не понял, – не оборачиваясь, заявил шофёр. Он был явно не в духе.

– Хорошо, пусть Беговая, – так же тоненько согласилась девушка.

Машина негодующе рванулась с места.

Первые несколько километров они молчали. Потом Вероника прошептала:

– Тебе сколько лет?

– Двадцать один, – так же шёпотом ответил Мерин.

– Как хорошо. Я думала, ты старый.

– Третий десяток – не шутка.

Какое-то время он не задавал мучающий его вопрос. Наконец решился:

– А тебе?

Девушка слегка сжала его руку:

– Не волнуйся, я совершеннолетняя. Восемнадцатый.

– Я не волнуюсь. Твоя как фамилия?

– Калашникова.

Мерин недоверчиво на неё посмотрел. Она улыбнулась.

– Все так думают. Нет, к изобретателю автомата никакого отношения не имею. Однофамилица. Не бойся.

– Я не боюсь. Будешь Мерина.

– Что?

– Мерина, говорю, будешь.

– Почему?

– Это моя фамилия.

Она отобрала от него свою вспотевшую ладошку, отвернулась к окну.

Дорога была забита машинами, ехали медленно.

Она спросила, не поворачивая головы:

– А что означает выражение: «Врёт как сивый мерин»?

– Не знаю, – неохотно признался Игорь.

В своё время он долго и безуспешно интересовался этим вопросом.

– А что такое «мерин» – знаешь?

– Это знаю. Жеребец. – Он помолчал и добавил: – Выхолощенный жеребец.

Вероника взглянула на него с ужасом.

– Тогда, может, мне лучше Жеребцовой? Виктория Жеребцова. Красиво.

– Нет. Мерина.

– …Мама, познакомься, это моя жена, – сказал Мерин, как только Людмила Васильевна открыла дверь. – Виктория Мерина. В девичестве Калашникова. К автоматчику не имеет отношения. Однофамилица. Это моя мама. Людмила Васильевна Мерина-Яблонская.

– Людмила Васильевна, – ошарашенно подтвердила та.

– Здрасьти, – пискнула Вероника.

Все трое надолго замолчали. Пауза затянулась.

– Мы сейчас уедем, долг отдать надо, потом вернёмся. У тебя найдётся что-нибудь поесть? Мы голодные. – Не дожидаясь ответа, Мерин шмыгнул в свою комнату, предоставляя женщинам возможность приглядеться друг к другу.

– Вероникочка, скажите… вам… вы… вас… э-э-э-э – Людмила Васильевна решила взять инициативу в свои руки, но сформулировать мысль ей долго не удавалось, – вам… вы… э-э-э…

Вероника ринулась ей на подмогу.

– Давно ли мы знакомы с Игорем? Как вам сказать? Не очень, – дипломатично уклонилась она от конкретики.

– А, э-э-э-э… вы… вам… э-э-э, – продолжала интересоваться Людмила Васильевна.

– Сколько мне лет? Да? Уже восемнадцатый. Это просто я выгляжу молодо. Я школу закончила.

– А почему Игорь… э-э… вам… вас… сказал?.. э-э-э…

– Почему он сказал про меня «жена»? Вы это хотите спросить? Не знаю. Я сама удивилась. Мы ведь ещё не расписаны.

Людмила Васильевна сделала несколько глубоких вдохов и с облегчением почувствовала, что ей перестало не хватать воздуха.

– Ну и ладно. И проходите. И не волнуйтесь. Садитесь, пожалуйста, отдыхайте. Я сейчас. Ах, как же всё в жизни идёт по кругу! – исчезая в кухне, поделилась она с «невесткой» своими давними воспоминаниями, – как всё повторяется: когда Игорёк родился, мне тоже не было восемнадцати…

…День рождения сына, наречённого Всеволодом, Вероника и Мерин всегда отмечали два раза в году: 5 декабря, как положено, и 5 марта.

* * *

С Шурой всё произошло очень неожиданно.

Недостатка в мужском внимании Александра Величко не испытывала никогда. В детском садике её называли не иначе, как «наша куколка». В школе на рано и удачно сформировавшуюся девочку стали заглядываться молодые педагоги. А ближе к концу овладения средним образованием она проторила себе дорожку в ближайшую женскую консультацию и не однажды прибегала к советам, а подчас и настояниям её многоопытных сотрудниц. Она была на удивление по уши моментально влюбчива и не менее моментально «разлюбчива», как выразился один из её безутешных поклонников. Всё происходило как-то само собой, тем более что расставания с избранниками протекали для Шурочки «без бурь, без слёз и без заламыванья рук». Влюблялась она искренне, отдавалась любви безоглядно, и кто виноват, что новое, как правило, неизмеримо более сильное чувство возникало намного раньше, чем ей самой того хотелось. Свою будущую профессию Шура тоже выбрала по принципу необязательности строгого соблюдения монашеского образа жизни: после окончания одиннадцатилетки она закончила годичные курсы секретарш и без колебаний, с радостью, с широко распростёртыми объятиями начальника отдела кадров Московского уголовного розыска была принята в штат знаменитого заведения, известного своим почти исключительно мужским контингентом.

К моменту появления в МУРе Игоря Мерина Шура Величко, одарив перед тем своей секретарской исполнительностью нескольких начальников нескольких отделов, была сослана к полковнице Клеопатре Сильвестровне Сидоровой – начальнице отдела по особо важным делам. И если поначалу для Шуры это её очередное служебное перемещение действительно выглядело настоящей ссылкой, то довольно скоро она убедилась в очевидной выгоде своего нового места службы: теперь можно было не скрывать от патронов свои очередные увлечения и не испытывать на себе приступов их неудержимой начальственной ревности. Свобода! А она, как известно, рождает бессчётное множество желаний и возможностей их реализации.

Первое же появление Мерина в приёмной Клеопатры Сильвестровны произвело на Шуру сильное впечатление: она влюбилась. И с нетерпением стала ждать второго его появления. Оно затянулось надолго, очень надолго, чуть ли не на целую неделю. Нетерпение Шуры уже грозило перерасти в нервный срыв, но надо отдать ей должное – она провела эти бесконечно долгие дни не без пользы для себя: она узнала всё, что относилось к личной жизни возлюбленного: холост, бездетен, женскими путами не обременён. В результате проделанной работы чувство её окрепло, возмужало и готовность к отражению любой конкуренции стала очевидной. Вызывать же ответные чувства избранника было для Шуры Величко делом техники, которой секретарша полковницы владела в безмерном совершенстве. И когда наконец случилось-таки второе прошествие Игоря Мерина в приёмную Сидоровой, Шура умело взнуздала любимого конька, подняла забрало и очертя голову ринулась в бой:

– Игорь Всеволодович, скажите, чем объяснить тот факт, что вы так формально со мной здороваетесь? Я что-нибудь не так сделала?

– Что-о? – обалдел Мерин. Он недавно только был принят в это известное своей строгостью нравов учреждение, не успел ещё убедиться в том, что строгость эта сильно преувеличена, и никак не ожидал столь откровенно кокетливого внимания по отношению к своей персоне. – Почему «формально»?

– Вот и я спрашиваю – почему? Идёте мимо, не улыбнётесь. А ваше «здрасьте» звучит так холодно, что я замерзаю и перестаю ощущать себя женщиной. А я женщина, Игорь. – В подтверждение сказанного Шура очаровательно обнажила зубки, при этом богатая размерами грудь её, без видимых усилий со стороны владелицы, призывно шевельнулась. – Не возражаете, если я буду обращаться к вам без отчества? На «ты» мы перейдём позже, после соблюдения необходимых формальностей. – Она захохотала. – Не возражаете?

Мерин не возражал, но повёл себя не по-мужски: продолжению светской беседы он предпочёл спешную ретировку.

Долгое время молодой сотрудник МУРа старательно избегал встреч один на один с Александрой Леонидовной. Когда же возникала необходимость посещения кабинета начальницы отдела, то он пересекал секретарский «предбанник» стремительной трусцой.

Но жизнь текла своим чередом, дни не поспевали за днями, и с головой ушедший в работу Мерин благополучно забыл об этом их с секретаршей маленьком недоразумении.

Другое дело – Шура. К мужским отказам она не привыкла, хотя бы потому, что таковых в её жизни не случалось. Стоило ей утром обратить на кого-то внимание, как максимум к вечеру следующего дня их отношения можно было смело называть «близкими».

Близость эта могла длиться месяцами. Могла перестать быть «близкой» по прошествии часа. Всё зависело от силы Шуриной влюблённости, ибо без большого, глубокого, искреннего чувства оказаться с ней рядом в постели не мог никто, никогда, ни при каких условиях и ни за какие коврижки.

Но и уклоняться от перспективы возможных романтических отношений с очаровательной прелестницей до Мерина никому не приходило в голову.

Он оказался первым из сонма собратьев по полу и потому веры ему от Шуры не было никакой. Ломается мальчик. Цену себе набивает. Ничего, подождём. Нам не к спеху. Сам приползёт, а мы ещё поломаемся.

Ближайший месяц она не обращала на него внимания.

Но и он – на неё.

Ещё через месяц Мерин стал приветливо с ней здороваться при встрече и не так затравленно быстро проскакивать мимо, направляясь в кабинет полковницы. Шуре даже показалось, что лёд тронулся, господа присяжные заседатели. Она уже собралась было праздновать викторию, договорилась с подругой об уютных апартаментах… Но – увы: даже её невинные, изысканно завуалированные намёки на готовность к адюльтеру возвращали Мерина к прежней тактике мимолётного прошмыгивания мимо секретарского столика.

Она потеряла в весе, не спала по ночам, перессорилась с большинством претендентов на её благосклонность.

Но отступать от задуманного было не в её характере. Из всей прочитанной в детстве военной литературы она взяла для себя на вооружение одно, главное: «Ни шагу назад, ни пяди врагу!» Эта нехитрая воинская мудрость неоднократно помогала ей в течение неполных ещё двадцати лет. И изменять раз и навсегда выбранной жизненной тактике поведения Шура и на этот раз не собиралась.

Меринская женитьба, как сообщили подруги, «на какой-то там Веронике», не только не перечеркнула её надежд, не погасила желаний, но, напротив, придала дополнительную пикантность намерениям, вернула к активной жизненной позиции. Она посетила учебное заведение – высшую школу милиции, – где к тому времени обучалась счастливая соперница, «невзначай» столкнулась с ней в коридоре, подробно рассмотрела вблизи и на расстоянии, в профиль и в анфас. И – без ложной скромности, положа руку на сердце, зачем скрывать очевидное – искренне убедилась в том, что во всех женских компонентах она выигрывает у этой «промокашки» с крупным счётом.

После этого открытия к Шуре поочерёдно вернулись сон и аппетит, настроение заметно поползло вверх, а когда достигло своего апогея и пригрозило зашкалить, девушка поняла, что наступает её «последний и решительный…». Сейчас или никогда.

Она написала Мерину письмо.

Очень откровенное, очень личное, с головой в омут, как Татьяна Ларина: «Она полюбила. Впервые в жизни».

Но.

Но, в отличие от пушкинского героя, Мерин на письмо не ответил.

Не девятнадцатый век шагал по планете.

Потянулись дни, потекло время, которое, как известно, лечит. Шура, казалось, постепенно смирялась с поражением, приходила в себя, снова начала влюбляться. Разочаровываться. И опять влюбляться. Жизнь требовала продолжения.

Мерин давно уже перестал трусцой преодолевать «предбанник», давно вежливо здоровался при встрече: «Здравствуйте, Шура. Я по вызову к Клеопарте…

Клеотарт… Сильвер… – он никогда не мог с первого раза выговорить непростое имя-отчество начальницы следственного отдела, – я к Сидоровой». Шура профессионально улыбалась: «Да, да, пожалуйста, Игорь Всеволодович». А однажды на 8 марта он даже преподнёс секретарше букет тюльпанов.

– Шурочка, это вам. С праздником.

Второй букет Мерин унёс в кабинет полковницы Клеопатры Сильвестровны и от Шурочкиных глаз не ускользнуло: то были розы, большие, красные, пять штук. Что-то похожее на ревность небольно кольнуло под ложечкой у секретарши Шуры: «Сколько бессонных ночей, сколько дум передумано, сколько фантазий… и… Э-э-хх… Ладно. Дурак дураком и дураком помрёт».

И всё бы на этом благополучно закончилось, весь этот несостоявшийся роман быльём бы порос, муровской сплетней канул в вечность… Не наступи 5 декабря 1985 года.

На это число – пятый день рождения сына Всеволода – у Мерина, как назло, выпало ночное дежурство.

Накануне поздно ночью он привёз домой купленный заранее по великому блату складной велосипед. Дорого, но что поделаешь – пять лет всё-таки, юбилей, совсем взрослый мужчина, побрякушкой какой не отделаешься. Не поймёт. Да и мечтал сын о таком транспорте уже как минимум половину своей сознательной жизни. Так что родители, посовещавшись, решили ужаться с другой статьёй бюджета, а на подарке не экономить. Сверкающий никелем двухколёсный красавец был приобретён задолго до торжественного дня и всё это время хранился в квартире у бабушки Лидии Андреевны, чтобы – не дай бог – сюрприз не раскрылся раньше времени.

Утром 5 декабря Мерин строго по инструкции привёл транспортное средство в состояние торжественного выезда, поставил рядом с кроватью сына и все трое – Вероника, Лидия Андреевна и он сам – с нетерпением стали дожидаться пробуждения юбиляра.

Лидия Андреевна при этом волновалась больше всех: она нервно ёрзала в кресле, чаще обыкновенного пользовалась носовым платком, у неё заметно подрагивали руки и голос. Впрочем, поначалу никто на это особого внимания не обратил: мало ли, волнуется бабушка в ожидании первой реакции любимого внука при виде воплощения своей давней мечты. Понятное дело. Все волнуются. Тайна необычного поведения Лидии Андреевны раскрылась позже.

Виновник торжества с пробуждением долго тянуть не стал. Он дал возможность родственникам насладиться несколькими минутами сладкого ожидания и распахнул лукавые глазёнки. От счастья рот его растянулся от одного уха до другого.

– Ах-х-х-х, – вдохнул он в себя воздух. – И правда, какой красивый! А ты, бабуся, говорила – розовый. Он же красный!

На какое-то время все замерли.

Мерин уехал из дома, не попрощавшись с тёщей.

Вероника заперлась в спальне и не отвечала на слёзные призывы матери.

Лидия Андреевна, поплакав с часок, отбыла восвояси.

Больше всех в тот день пострадал юбиляр: никто с ним не гулял, никто не знакомил с азами вождения двухколёсного чуда.

День рождения был необратимо испорчен.

Тем же вечером секретарша Шура встретила Мерина в коридоре МУРа, махнула ручкой на прощание:

– До свидания, Игорь Всеволодович, счастливо отдежурить. А что так рано? Семи нет.

– Да так… – Мерин глупо улыбнулся, – дома не сидится…

– Что-то случилось? – в глазах Шуры блеснул огонёк. – Может быть, я чем… смогу…

– Да нет, спасибо большое, ничего не случилось, так, ерунда…

– И всё-таки? Я вижу.

– Тёща достала, – неожиданно для себя признался Мерин. – Глупость в общем-то. Просто не ожидал от неё такого. С утра, как ушёл, так и мотаюсь по городу, видеть её не могу. – И он вкратце рассказал Шуре о предательстве Лидии Андреевны.

– И только-то? – умилилась секретарша. – Обидели бедного. Мало того что дежурить в день рождения сына заставляют, так ещё и языки за зубами держать не умеют. Беспредел да и только. Я могу чем-нибудь…, – ещё раз предложила свои услуги Шура.

– Спасибо. Просто настроение поганое. Пройдёт.

– А то смотрите, у меня оно тоже не «ах». Вместе бы и поправили, настроение-то. Нет? – И поскольку глупая улыбка с лица Мерина вмиг слетела, она громко рассмеялась. – Ну что вы так испугались, Игорь Всеволодович? Я ведь ничего такого вам не предлагаю. Я ведь… – Шура хотела сказать ещё что-то, но передумала. – Ладно, пока. – И, уже отойдя на несколько шагов, обернулась: – Вы хоть выпить-то за здоровье сына успели?