Текст книги "Тундровая болезнь (сборник)"

5

Мы опять десантники. Опять нас качает и трясет. Но, как ни странно, пока не ломаемся и не буксуем.

Вездеходчики – Саша по кличке Узбек (и на самом деле узбек) и здоровяк Павел – производят впечатление более опытных водителей, чем предыдущие. Невидимый нам Саша ведет, Павел же сидит на кабине перед нами, опустив ноги в люк, исполняя роль штурмана. Время от времени он склоняется над соседним люком и дает водителю какие-то наставления.

Небо высокое, в легкой золотистой дымке, на редкость благодушное. Однако по мере нашего движения, как будто сообразив, что мы уезжаем не окончательно, погода сменила милость на гнев – тучи сгустились, дождь пустился стегать нас по лицам. Когда остановились у мокрых палаток Галининого лагеря, в нас летели уже слизкие снежистые плевки.

– У нас тут постоянно такая погода. Все планы нам срывает, – хмуро сообщила Галина, глядя из-под капюшона на главного геолога так, точно это он организовал такую погоду. – Если бы уголь не завезли, не знаю, чем бы все кончилось. Наверное, больницей.

Я огляделся. Пейзаж был под стать погоде – голые каменные осыпи по сторонам, раскисший болотный мох на площадке, где стояли палатки, обвисшие и какие-то скорбные. Нас умилил туалет – приземистое сооружение из четырех колов, обтянутых по бокам белыми пластиковыми мешками из-под сахара, а внутри – квадратная яма, до краев заполненная болотной водой (надо полагать, не только).

– Прикол! – вытаращив глаза, хохотал Ленька. – Как они сюда ходят? Наверное, это у них джакузи такое.

– Скорее, биде, – уточнил Серега.

От Галины мы выехали в прежней численности, но вместо главного геолога с нами на верху вездехода прилепилась сухонькая пожилая женщина-геолог Татьяна Ивановна.

– Участок, на который вы едете, самый перспективный. Вся надежда на него. И на вас. Не подкачайте! – напутствовал нас Глеб.

Двигались мы между двумя грядами гор по высокой речной террасе. Разглядывая сквозь дождевую сетку окрестности, я на плоской вершине холма на том берегу речки во второй раз за этот сезон заметил остроконечные конусы нескольких чумов и сбившихся в кучу светло-серых оленей.

– Может, хоть на Очеты нам повезет? – вернул меня к нашим проблемам Серега.

Утро – солнечное, тихое, лазурное! Бывают здесь, оказывается, и такие деньки.

Глубоко вздохнув, нырнул в хрустальную прозрачность озера, увидел каменное, в пляшущих солнечных бликах дно, выскочил, как из кипятка, растерся. Кайф! Озеро сияет! Небо сияет! Воздух пахнет талой водой и как будто свежей брусникой.

Озеро – черно-синее, девственно чистое, вытянутое на четыре километра вперед (если судить по карте), обрамленное высокими скалистыми хребтами, отражающимися в воде. Лишь с одной стороны к нему открыт проход – по долине вытекающей из него речки Очетывис, по берегу которой мы вчера и проехали.

А какая чистенькая галька рассыпана вдоль кромки воды! Так и тянет сунуть какую-нибудь за щеку… Тут я увидел Серегу, быстро и сосредоточенно вращающего катушку круто изогнувшегося спиннинга. Через несколько секунд на мокрой гальке запрыгала увесистая, серебристая с радужным отливом рыбья тушка. Хариус! Вот это да! Забыв обо всем на свете, я рванул к палатке, неверными от возбуждения руками собрал свою снасть и помчался к озеру, где уже выстроился шеренгой весь наш отряд, кроме разве что Татьяны Ивановны.

Хариус хватал сумасшедше! Забыв о времени, о завтраке, я снимал с тройника блесны очередную добычу, ударял ее о камень, чтобы не ускакала обратно, вытирал о штаны перепачканные рыбьей кровью и слизью ладони и скорее, размахнувшись, забрасывал блесну. Остальные так же – только успевали бросать. Когда ветер стихал и поверхность воды, волнисто истекающей из озера, становилась более гладкой, можно было увидеть неподвижно стоящих у дна рыбин. Они лишь слегка поводили хвостами, удерживаясь против течения на одном месте. Отражение яркого неба не давало проследить, как далеко тянется косяк, но зрелище и без того потрясало.

Вечером брезентовую кухонную палатку наполнили ароматы. На столе парила большущая кастрюля ухи, в мисках возвышались горы жареной и малосольной рыбы.

– Ну и наготовили, как на Маланьину свадьбу! – оглядев стол, всплеснула руками Татьяна Ивановна.

У Татьяны Ивановны был певучий уральский говорок, но еще большую колоритность придавали ее речи всякие присказки и поговорки. «Надо чаю попить после рыбы: рыба посуху не ходит», – говаривала она.

«Рыбочка», – ласково называла она хариусов. Часто она заказывала с утра:

– Поймайте мне шесть рыбочек.

И вот уже шесть рыбьих тушек, размером с самую крупную селедку, жарятся нам на завтрак, трепеща в кипящем жиру.

Клев не ослабевал ни на второй день, ни на третий, а что еще удивительнее – держалась погода. Мы забросили работу и как в горячке все ловили и ловили. Это была какая-то разновидность безумия. Татьяна Ивановна пыталась нас образумить – пустое, мы ее как будто не слышали.

Среди хариусов попадался иной раз упругий темно-синий голец с розовым мясом и ярко-оранжевой икрой, которую студент Ленька тотчас же съедал, подсолив, а то и без соли.

Была освобождена от круп объемистая пластиковая бочка, в которой Антон с Никитой стали засаливать излишки улова. Я взялся вялить. Под пóлогом от комаров (в данном случае – от мух) лиловато-серебристые рыбьи тушки постепенно становились коричневато-золотистыми, лоснящимися от жира.

А вот Серега через какое-то время рыбачить перестал.

– Неинтересно, – объяснил он. – Никакого умения, хитрости не надо: знай вытаскивай этих дурёх. Да и рыбу жалко: куда ее столько? Обловим все озеро.

– Да ее тут немеряно! – возражали другие. – За год не обловишь.

– Все равно. На еду – другое дело. Ну, засолили сколько-то, и хватит.

– Я тоже так считаю, – не сразу, но все же поддержал я напарника. – Сохранить бы то, что навялено и засолено.

Тогда Антон, Никита и Ленька стали ловить и сразу отпускать.

– Ничего себе – гуманизм! – отказывался примириться с этим Серега. – Разодрать тройником рыбе пасть и отпустить, чтобы сдохла попозже.

– Ничего с ней не будет, – с улыбочкой утверждал Антон. – Тебе если щеку проткнуть, ты что, умрешь от этого?

– Умереть – не умру, но тому, кто мне ее проткнул, уж намну холку!

После этого Антон с Никитой придумали запускать пойманных хариусов во впадающий в озеро ручеек, отгородив его устье камешками. Мол, так у нас будет постоянный запас живой рыбы: бери когда надо. Но однажды в кухонную палатку, где все собрались на ужин, вошел разгневанный Сергей.

– Парни, кончайте такую рыбалку. Я только что нашел на вашей запруде сдохшего хариуса: пытался перебраться через камни.

– Это работает естественный отбор, – попробовал отшутиться Антон. – Сильнейшие прорываются через запруду, слабейшие – нет.

– Если это и отбор, то скорее неестественный. Всё, с сегодняшнего дня я становлюсь рыбнадзором, – объявил Серега твердо.

– А кто ты такой – нам указывать?! – задиристо выкрикнул Ленька.

– Кто он такой? – вступился я за друга. – А кто я́ такой – хочешь узнать? Ты можешь это узнать моментально. Но боюсь, Антону придется санборт заказывать.

– Хорошо, – перестал шутить и Антон. – Больше такого не будет. Ловим только на еду – ровно столько, сколько Татьяна Ивановна закажет.

– У нас в экспедиции это называли – тундровая болезнь, – промолвила вдруг женщина.

– Вы про что? – не поняли остальные. – Какая еще болезнь?

– Тундровая болезнь, – повторила геологиня. – Это когда в замкнутом коллективе люди друг другу надоедят, и начинаются ссоры, раздражительность. Или тоска.

Термин понравился. Теперь по любому поводу все ставили друг другу диагноз – тундровая болезнь.

– Что-то в сон тянет, – скажет кто-нибудь после ужина.

– Это у тебя тундровая болезнь!

– Никак не напьюсь после рыбки, – пожалуется Татьяна Ивановна и тотчас получит объяснение:

– Это первый признак тундровой болезни.

6

Рыболовная лихорадка угасла. Как после запоя, с ощущением вины, разошлись парами по своим маршрутам: мы с Серегой – по ручьям и речушкам, Антон с Никитой – по горам, Татьяна Ивановна с Леней – на скалистые обрывы. И странное дело: клев с этого дня как обрезало, редко кому удавалось вытащить после работы одну-две рыбы. Да и погода вернулась в свое обычное враждебное состояние. Чепуха, конечно, но до этого она как будто потакала нашим праздным увлечениям, соблазняла нас, а чем энергичнее мы работали, чем одержимее искали золото, тем сильнее лил дождь.

– Ну как успехи? – непременно спрашивал меня в конце дня начальник отряда.

– Как обычно, – отвечал я уныло, – то есть пусто.

– И у нас ничего, – сетовал он. – Радиоактивность не выше сорока.

Всякий раз, покачивая в воде лоток, я ждал: вот сейчас, вот в этой пробе блеснет. Но увы…

– Будет обидно, если ничего не найдем, – сокрушался Серега, – даже крохотной россыпушки.

– Отрицательный результат – тоже результат, – на всякий случай настраивал я его. – Мы добросовестно выполним свою работу, но если золота тут нет, то это не наша вина.

Но, по правде говоря, самого меня отрицательный результат не устраивал. Ведь известно: даже если ты сделал все от тебя зависящее, но не добился успеха, ты все равно проигравший. А на нас с Серегой к тому же рассчитывают, от нас ждут конкретных находок. От успешности наших поисков, как уверял Глеб, зависит финансирование проекта, да и вообще – продолжение работ.

Я пока не говорил никому, но у меня был намечен один перспективный участок на крае нашей площади. Геологическая ситуация там была, с моей точки зрения, наиболее благоприятная: там появлялись граниты и в прошлом находили арсенопирит – частый спутник золота. Участок этот был самым далеким, но с каждым маршрутом мы подбирались к нему все ближе. Я оставлял его на потом, как оставляют лакомый кусок. Идти до него – примерно треть дня, но если мыть в два лотка, маршрута за два-три мы с Серегой управимся. И не просто управимся, а выявим россыпь. Должны выявить!

…Не переставая размышлять об этом, склонившись над водой, я промывал очередную пробу песка и щебня. Напарника я послал отобрать пробы выше по ручью.

В какой-то момент сквозь плеск воды ухо уловило шорох камней. Наверное, Серега забыл что-то… Обернувшись, я увидел в отдалении на пригорке двух человек в бесформенных брезентовых робах, с темно-коричневыми лицами и щелочками глаз. У обоих в руке было по мешку. Не двигаясь, они неотрывно смотрели на меня. Не зная как реагировать, чувствуя себя инопланетянином среди неведомых мне существ, я помахал им на всякий случай рукой. Оба тотчас же дружно замахали в ответ. Но с места не стронулись. Пожав плечами, я продолжил свое дело. Но скоро услышал близкий хруст гальки. Оба ненца стояли у меня за спиной, с откровенным любопытством взирая на мое занятие.

– Сто делаес? – детским голоском пропел один из них минут через пять.

– Работаю, – коротко пояснил я. – Геолог.

– А-а, геолог, – понимающе закивали они. – Солото?

– Верно, золото ищем. А как рыба, ловится? – в свою очередь задал я вопрос.

– Ловися, – приподняли они мешки, в каждом из которых угадывалось килограммов по десять.

– Какая рыба?

– Голес.

Больше говорить было вроде как не о чем, и рыбаки, не прощаясь, побрели на ту сторону широкого ручья.

Видимо, им не впервой видеть человека, орудующего лотком, подумалось мне. Иначе как бы они догадались о золоте? Это обнадеживает.

А на следующий день под вечер в подрагивающую от ветра палатку-столовую протиснулся мужичонка-ненец со сморщенным лицом, в заношенной войлочной дерюге с капюшоном-нахлобучкой и пришитыми к рукавам (в половину окружности) варежками. Он застыл у входа рядом с печкой, нерешительно улыбаясь.

Выглянув наружу (нет ли с ним еще кого), я увидел возле наших палаток похожие на опрокинутую этажерку деревянные нарты и гуляющего поодаль оленя.

– Что приехал? – спросил у ненца Антон.

– Гости.

– Ну раз в гости, проходи. Чай будешь?

– Будешь.

Раздвинулись, уступая гостю место на лавке.

Мы все, уставшие после маршрута, голодные, продолжили трапезу, урывками обсуждая результаты дня. Гость, согнувшись над столом, спрятав нос в кружке, тихо прихлебывал чай.

– Странный он какой-то, – вполголоса проговорила Татьяна Ивановна.

– Как звать? Звать тебя как? – громко обратился к мужичонке Серега.

– Вася, – блеснул тот из-за края кружки черными глазками.

– Рыбу ловите? – спросил я, больше для приличия.

– Ловите.

– А что еще едите, кроме рыбы? Кушаете что? – я изобразил процесс еды.

– Мясо кушаем. Олень режем.

– Сколько оленей в стаде? – зачем-то спросил Серега.

Молчание.

– Он тебя не понимает, – закуривая, сказал Антон. – Или делает вид, что не понимает.

– Стадо: сколько оленей? – повторил Сергей. – Сто? Тысяча? Миллион?

– Не знаю.

– Ну ка-а-ак это?! – не поверил Серега. – А вдруг я у вас украду оленя – вы и не узнаете.

– Узнаем, – спокойно возразил пастух.

– Как?!

– Знаем.

– Дурачком прикидывается, – помахал ладонью возле уха Леньчик.

– А! – догадался я. – Наверное, они просто знают своих оленей. В лицо, так сказать. Это нáм, испорченным цивилизацией, нужна математика, а они воспринимают вещи непосредственно.

– Вот вы оленей пасете… – придвинулся к «чукче» Никита. – У вас тут как? Территория поделена?

Гость молчал, глядя в кружку.

– Один тут пасет, другой там, так у вас? – переиначил я вопрос.

– Так, – кивнул Вася.

– А если мы, например, в следующем году разведем оленей и станем здесь же пасти, что вы сделаете? – каверзно улыбнулся Никита.

– Прогоним.

– Как? Стрелять будете?

– Стрелять не будем.

– А что сделаете?

– Кричать будем.

– Ну, этим вы никого не испугаете! – расхохотался Никита.

– Мне интересно, – снова включился Сергей, – травы они какие-нибудь используют? – Он повернулся к гостю: – Когда чая нет, завариваете какие-нибудь травки?

– Зачем? – удивился ненец. – Чай есть.

– Ну а когда нету чая, что пьете? Всё, нету чая, кончился.

– Есть чай, – последовал невозмутимый ответ, заставивший нас рассмеяться.

– Чай никогда не кончается, – комически развел руки Антон.

– А на лечение какие-то растения используете? – не отступал Серега.

– Нет, не знаем.

Серега разочарованно покивал головой:

– В общем, ни черта они не знают. Живут на земле и не пользуются ее богатствами. Развратила их цивилизация: чай, лекарства – все извне. А традиции у вас какие-нибудь есть? – строго уставился он на ненца. Тот непонимающе моргал.

– Ну, музыка, например… Песни поете? – упростил Сергей вопрос.

– Музыкальные инструменты есть? – подключился Ленька.

– Конечно. Рояль в чуме стоит, – хмыкнул Антон.

– Вот умер кто-нибудь, – продолжал Серега. – Какие-нибудь обряды устраиваете? Отпеваете? Песни грустные поете?

– Нет.

– А что делаете? Сжигаете? Или закапываете?

– Землю закапываем.

– Ясно. Это как у нас. Ладно. Что бы еще спросить? А религия у вас есть?

Гость безмолвствовал.

– Ну бог у вас есть? Должен быть. Бог тундры есть какой-нибудь?

– Есть, – сообразил тот наконец.

– А как звать его?

– Нум.

Серега облегченно вздохнул:

– Ну вот, хоть бог есть, не так безнадежно всё.

Гость уже встал, чтобы уйти, но увидел в углу палатки ружье, принялся его внимательно рассматривать, поднеся к самому лицу.

– А у вас оружие имеется? Охотитесь? – оживился Ленька. – Зайцев стреляете? Гусей? Гусей на озере прорва!

– Нет, не стреляем.

– Почему?

– Сейчас у них это… маленькие. Тундра сердится, если убил.

– Ха-ха! Тундра сердится! – развеселился студент.

– Наверное, не тундра сердится, а бог Нум? – поправил гостя Серега.

– Да, Нум, – кивнул ненец.

– Видишь, они всё правильно делают, – одобрил Сергей. – Не то что мы: ловили рыбы больше, чем могли съесть.

7

После первого гостя аборигены стали навещать нас регулярно.

И всякий раз совершался с небольшими вариациями один и тот же ритуал. Сперва гость долго пьет чай, односложно отвечает на наши немудреные вопросы, а под конец, часа через полтора, как бы между прочим предлагает:

– Давай меняса.

– А что привез? – поддерживая эту игру, интересуемся мы.

– Мяса.

– Что за мясо?

– Ляска, песень.

– Покажи.

Приносит две окровавленные задние оленьи ноги и большущую печенку. Или (как однажды) целого олененка, уже выпотрошенного, без шкуры, красного, в белых ленточках жил:

– Телёнка привез.

После этого начинается торг.

– Чего хочешь? – спрашиваем мы.

В ответ либо молчание (тогда самим надо предлагать, чего мы можем дать) либо осторожное:

– Борсь есть?

– Есть борщ. Банки четыре дадим. Что еще надо? Макароны надо? У нас их много. Сухари? Сухарей вообще завались – двенадцать мешков, а съели только два.

– Цяй есть?

– Чай у самих кончается. Ну, одну пачку дадим, так и быть.

– Конфеты детям есть?

– Нет, конфет у нас и не было. Пряники были, но уже кончились.

– Сигареты есть?

– Сигареты тоже кончаются.

– Одну коробоцьку…

– Нет, самим не хватит до конца сезона. Не известно еще, когда нас вывезут…

– Одну палоцьку дай, – смотрит умоляюще.

Я протягиваю ему одну сигарету под испепеляющими взорами наших курцов.

Торг завершен. Гость складывает в тот же окровавленный мешок, в каком привез мясо, наменянное – соль, супы в пакетиках, несколько луковиц, макароны, сухари, сахар, банки консервированного борща. Молча отъезжает на своих нартах, которые один или два щуплых блеклых оленя довольно ретиво тащат прямо по гальке, мху и мелким кустикам. Никогда при этом не поймешь, доволен ли остался посетитель сделкой или нет. Сердобольный Серега напоследок сунет в заскорузлую ладонь чукчи горсть кураги или изюма из личных запасов.

Мясо у нас теперь не переводилось.

– Кто хочет соленой рыбочки? – бывало, поставит на стол Татьяна Ивановна банку с малосольным хариусом.

Все воротят носы.

– Ну заелись! – восклицает женщина укоризненно. – Избаловались мы тут совсем. Потом, в городе, вспоминать будем и говорить: вот бы сейчас хоть кусочек того хариуса!

– А сейчас мечтаем: вот бы тушеночки! – шутит Никита.

На самом же деле про тушенку мы вовсе забыли.

Между тем, несмотря на рыбное и мясное изобилие, Ленька с Никитой таскались по вечерам с ружьем и однажды настреляли на озере с десяток гусей. Причем достать смогли только трех. Принесли и с гордостью бросили на кухонный стол – больших птиц с неуклюже вывернутыми крыльями.

– Куда нам их?! – возмутился Серега. – И так мясо не успеваем съедать.

– То оленина, а это дичь!

Гуси были красивые, необычные – с белым брюхом и черными крыльями и спиной.

– Вот и посмотрим, рассердится ли тундра, – хихикнул Ленька. – Или еёный бог.

8

Ночью я проснулся от тревожного ощущения, будто кто-то остервенело скребет по железу когтями. Не сразу сообразил, что это скрежещет о печную трубу жестяная разделка. Включаю фонарик и вижу: наша большая пластиковая палатка, застегнутая на входе на мощные липучки и ремни с карабинами, округлилась, как бочка, и трясется. Липучки разодрались и сквозь черные дыры, с трудом стягиваемые ремнями, врывается яростный ветер. Грозно грохочет за стенкой озеро, а со стороны кухонной палатки, словно выстрелы, доносятся хлопки – не иначе оторвался покрывающий палатку тент. Мне зримо представляется наша кухня, вся распахнутая, готовая сорваться и улететь, и мешки с крупами и мукой, орошаемые дождем. В конце концов не выдерживаю, выскакиваю полуголый наружу. Тут же меня подхватывает воздушный поток и несет прямехонько к палатке-столовой. Оказывается, не совсем прямёхонько. Со свистом меня проносит мимо и только благодаря тому, что я успеваю ухватиться за растяжку, меня не вышвыривает вон, в тундру. Чуть ли не на четвереньках добираюсь до входа в кухню. Вход действительно распахнут, точнее впахнут внутрь, внутри хозяйничают ветер и дождь.

Вход стянуть мне не удается. Кое-как прикрыв запасным тентом и привалив камнями продукты и с трудом преодолев пятиметровое расстояние, я ныряю скорее в теплый еще спальник. Но о сне нечего и думать. Рев ветра, удары волн о берег, скрежет разделки, дробная сыпь дождя о пластик… но главное – сама палатка, которая все сильнее расшатывается, раздувается, точно воздушный шар, рвущийся в стратосферу. Ее металлический скелет, противно скрипя суставами, приподнимается над землей, колышки, которыми она была пришпилена, давно выскочили, держится она на одних растяжках. И весь этот ад – грохот, гул, вой, свист – дополняется монотонным храпом моих коллег.

Однако пришлось подскочить и им, когда прозвучал звонкий выстрел. Это лопнул один из ремешков, пристегивающих низ палатки к основанию каркаса. Несколько трубок выскакивают из пазов, и наше жилище начинает рушиться. Видя, что вот-вот лишатся крова, мои соратники вцепляются в каркас, изо всех сил удерживая его и пытаясь вставить трубки на место.

– Сейчас развалится! Что делать?! – вопит в отчаянии Никита, упираясь в боковые стойки.

– Продержитесь еще минуту! – заклинает Антон и выскакивает наружу.

Вслед за ним бросаюсь и я.

И сразу оказываюсь в преисподней. Свист и грохот. Нет ни неба, ни гор, лишь мчащиеся во все направления клочья тумана, обрывки дождевых струй, стегающие по лицу, да расплывчатый силуэт нашей палатки, временами совсем исчезающий.

«Нум?» – холодком проносится в голове, но я тотчас же прогоняю эту дикую мысль. Нам еще только в мистику удариться!

Качаясь под ветром, хватаем с Антоном мокрые грязные мешки с углем, которые раньше таскали по двое, слепо бежим с ними туда, где должна находиться палатка и, наткнувшись не нее, приваливаем мешками вырвавшиеся края. Вскоре замечаю, что пока я бегу за очередным мешком, напарник успевает раза три пронестись мимо меня с новой поклажей. Не сразу до меня доходит, что к нам присоединились остальные (каркас уже не надо удерживать). По периметру палатки возникает некое подобие баррикады. Обрастает мешками и кухня. Палатка Татьяны Ивановны в низинке, ей досталось меньше – всего лишь сорвало трубу печки да выдуло внутрь всю золу.

Ураган продолжает бушевать, а мы, обалделые, сидим сгрудившись в столовой и подавленно молчим, слушая гул и рев за тонкой ненадежной стенкой, глядя, как через стянутый проволокой вход чудовищным белым пузырем вдавливается внутрь специально подвязанный тент. Все сознают: если сорвет палатки, помощи ждать нам не от кого.

– Никита, тащи фуфырь, – распорядился начальник.

Выпили водки под малосольного хариуса. Напряжение и тревога немного отступили. Авось не пропадем!

– Это не просто так, этот катаклизм, – роковым тоном изрекает Серега.

– Это нам за жадность, – предугадываю его мысль.

– Именно, – подтверждает Сергей. – Не надо было столько рыбы ловить. И гусей убивать. Вот нам наказание!

– Бог Нум разбушевался, – хмыкаю я.

– Зря смеешься, – не одобряет Сергей. – Ленька вчера тоже смеялся: мол, посмотрим, накажет ли нас тундра.

– Простое совпадение, – огрызается Леньчик.

– Все это предрассудки, – отмахивается Антон. – Ураган не только нас накрыл. А здешним чукчам за что наказание? За нашу жадность?

В палатке холодно, несмотря на пылающий в печке огонь: все тепло выдувается сквозняком.

Бутылка вскоре опустела, а гул за стенкой как будто снова усилился.

Белый пузырь на входе затрясся вдруг сильнее, задрался, и с порывом мокрого ветра в палатку втиснулись два ненца в зеленых прорезиненных комбинезонах. Оба улыбались как ни в чем не бывало, как будто не было ни бури, ни вероятности остаться без крова и погибнуть от холода. Не снимая мокрых одежд, они уселись за стол и с удовольствием принялись пить налитый им чай.

– Вы откуда? – спросил я.

– Рыбу ловим.

– В такую погоду?! Да вы что?!

– Сети маленько проверили.

– Ну и ну… И оленей кто-то пасет? – поразился Серега.

– Другие пасут. Рыбачим, пасем – одни, другие.

– По очереди, то есть. А что лучше, – с хитрой миной спросил Никита, – рыбу ловить или оленей пасти?

– Рыбачим – хорошо, пасем – хорошо. Всякий хорошо. Тундра – хорошо!

Мы переглянулись: не смеются ли?

– Вон буря какая – чего хорошего? – скептически заметил Антон. – Ветер, дождь, а то и снег. Это хорошо?

– Дождь – хорошо, – бодро откликнулись аборигены. – Трава будет – оленям кушать.

– А чум не сдувает? – коснулся я злободневной темы.

– Нет, не сдувает.

– А! – вспомнил второй. – Один раз улетел зимой.

– И что тогда?! – мы почти привстали со своих мест.

– Тогда плохо было.

– Ага! Значит, бывает все же и плохо! – оскалился улыбкой Антон.

Не понимая, что мы нашли в этом веселого, гости принялись громко прихлебывать чай.

– Скажите вот что, – снова обратился я к ним. – Золото у вас тут кто-нибудь находил?

Оба отставили кружки и переглянулись между собой.

– Ну золото… Знаете, что это такое?

– Знаем.

– Находили когда-нибудь? – допытывался я.

– Это нельзя, – пробормотал один невнятно.

– Почему нельзя? Тундра накажет? – вспомнил и заухмылялся Ленька.

– Одни наши люди находили… давно… другие люди их убивали.

– Ну, где золото, там всегда конфликты, – не удивился Антон.

«Значит, золото тут все-таки есть, – думал я о своем. – Пропустить мы его при нашей сети опробования не можем. Вывод один – не там ищем».

– А где находили? – точно угадав мои мысли, поинтересовался Никита.

– Не знаем, – потупились гости.

– Врут, что не знают, – заявил Леньчик после ухода чукчей. – Сами хотят хапнуть!

– Куда они его денут? – усомнился Антон. – Нам же и принесут – «меняса».

– Странно… Для нас тут экстремальные условия, непрерывная борьба, – как будто про себя, задумчиво промолвил Серега. – А они постоянно так живут и даже кайфуют. Мы с ними словно из разных миров.

– А что им не кайфовать? – с обычной иронией заметил Антон. – В армию их теперь не забирают, в школе учиться необязательно. Вернулись в первобытное состояние.

– Чего ж в этом кайфового? – не согласился Ленька. – Ни тебе телевизора, ни компьютера, ни потусоваться… Мобильников даже нет. Я б от такой жизни застрелился нафиг.

– Если мы наковыряем тут руду, жизнь у них изменится, – высказался Никита.

– Точно! – подхватил Ленька. – Будут не оленей пасти, а на рудниках херачить! – и он захохотал, довольный своей шуткой.

– Если мы найдем здесь уран или золото, то их отсюда просто выдворят, – убежденно проговорил Антон. – Тем более что они будут только кричать, – вспомнил он первый разговор.

– Так постепенно в резервации окажутся, – заключил я.

– Печально это… – склонил голову Серега. – А еще печальнее, что и мы к этому приложим руку.

– Зато премию за золото получим! – потряс кулаком Ленька. – Глеб обещал!

Я же представил себе, как сюда явится уже не один вездеход и не шесть человек, а целые колонны техники, толпы людей. Пробьют дорогу, поставят вагончики под жилье, исковыряют все карьерами, шахтами и штольнями, перебьют всех зайцев и куропаток, загадят речки… Сейчас мне показалась напыщенной и наивной мысль, которая была у меня в начале сезона – будто мы проводники цивилизованной жизни. А нужны ли здесь кому эти наши дороги, электричество и Интернет?