Текст книги "Управдом"
Автор книги: Андрей Никонов
Жанр: Боевое фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Призраки, не призраки, и все равно что-то холодное и липкое словно коснулось сердца.
– Да ну, – сплюнул он, встряхнул головой, чувствуя, как возвращается самообладание, тихо поднялся, не обуваясь, и, мягко ступая по полу, добрался до лестницы на чердак. Поставил ногу на ступеньку, стараясь не шуметь, подтянулся руками к самому потолку, а потом вытолкнул себя наверх, прямо в темноту, краем глаза увидев что-то белое, метнувшееся от люка.
На Большой Московской улице, переименованной советской властью в улицу Третьего Интернационала, аккурат перед империалистической войной крестьянин Михеев построил кинематограф «Колизей». После революции здание сменило хозяина, но продолжало показывать фильмы, зато теперь по пятницам, субботам и воскресеньям на его сцене выступали живые артисты. А на первом этаже в доме, примыкавшем к кинотеатру углом, располагался ресторан «Ливадия» – место, в середине двадцатых годов очень популярное среди революционной буржуазии.
Гайки, закручиваемые властями, прижали постоянную публику ресторана, и теперь он был наполовину пуст, как говорили его владельцы. Или наполовину полон, как предпочитал считать фининспектор. Ближе к полуночи редкие посетители в подъеденных молью мехах и кожанках доедали остатки былой роскоши, на сцене за роялем толстый фраер изгонял из клавиш мучительно тоскливую мелодию.
– Шарабанку давай, – окончательно охренев от тоски, заорал один из посетителей, швыряя в пианиста стакан.
Тот тут же перестал мучить рояль, на сцену выпорхнула певичка в коротком платье с рюшами.
– Я гимназистка седьмого класса, пью самогонку заместо квасу, – задорно запела она, и жующие посетители начали подпевать, топать ногами и хлопать в ладоши.
За угловым столиком, с початой бутылкой водки и закусками, сидели трое, один – в пиджаке с отливом и рубахе-косоворотке, с прилизанными темными волосами, двое других – в кожанках и яловых сапогах, аккуратно подстриженные и похожие друг на друга, словно братья. Они тихо беседовали, и на появление певицы почти не отреагировали.
– Точно знаешь? – первый наколол на вилку кусочек селедки, поелозил по тарелке, собирая растительное масло, бросил в рот, капля упала на рубаху жирным пятнышком.
– Дело верное, – второй на первого смотрел с едва угадывающейся брезгливостью. – В среду после двух, аккурат перед днем зарплаты. Утром деньги увезут на фабрику с вооруженным конвоем, а до этого они будут в банке лежать.
– С чего поменяли? Слушок пошел, что неспокойно тут, и осторожничают. Стукач где-то сидит, я чую.
– Да говорил ты уже.
– Зуб даю, Бритва не просто так на засаду мусорскую напоролся, пропал ни за что.
– Случаем твой Бритва попал, по нему давно уже кичман плакал, – третий повертел в руках хрустальный фужер со щербиной на ножке. – Какой-то фраер залетный его подрезал. Что мы имеем?
– Восемьдесят тысяч в ассигнациях, – второй зачерпнул ложечкой икру. – В самый раз для всей мануфактуры. Инкассаторы будут с усиленной охраной, на этот раз минимум шестеро, из ГПУ, двое в первой машине вместе с кассирами, четверо в другой. Кассу-то сняли на прошлой неделе, все отправили в Москву, да поторопились, плата с местных буржуа собирается плохо, с оттягом.
– Загибается нэпман, – подтвердил первый. – Нет уж того коленкора.
– Ты, братец, нам двоих людей надежных обеспечь, – с нажимом сказал третий, – делить будем, как договаривались, по-честному – три четверти нам, четверть вам. Когда только деньги привезут, нападать резона нет, уж больно охрана серьезная, а вот как наличман в банке уляжется, а московские обратно уедут, тогда и возьмем.
– Никак стены взрывать придется? – забеспокоился первый. – Атас будет на весь городишко, мусора тут же прискачут с легавыми.
– Тихо все пройдет, – успокоил его третий. – Задача людей твоих на стреме постоять, как сигнал увидят – вынести мешок с мелочью, да подрезать его чуток, чтобы след ложный обеспечить. А мой человек деньги бумажные заберет, а на следующий день твою долю тебе отдаст.
– Без палева? Как он тяжесть такую один вынесет?
– Слово даю. Или ты мне не веришь?
– Ты ж жиган авторитетный, как не поверить, – расплылся первый в улыбке, налил себе полный фужер водки, залпом выпил. – А копейки?
– Что копейки?
– Их куда?
– Себе забери, за труды, – махнул рукой второй, своим ответом окончательно успокоив первого. – Но смотри, если кто из твоих проболтается или потом начнет фраером тут петушить, ты нас знаешь, мы это так не спустим.
– Вестимо знаю, – кивнул первый. – А этот ваш деловой, он с нами пойдет?
– Нет, – третий чуть заметно вздохнул. – Ты о нем не беспокойся, он свое дело знает. Если что случится, знак подаст, а если знака не будет, то делайте, как договоримся. Двери вам откроют, зайдете, охрану повяжете, сейфовую дверь отомкнете…
– Медвежатника брать с собой? На это не подписывался, есть один, да пьет сильно. И долей малой это не обойдется.
– Нет, там замок для вида будет прикрыт, фомкой в нем поковыряйтесь, чтобы казалось, будто взломали. А потом вытаскиваете мелочь и уходите. Дел на десять минут. Главное условие – никого не убивать, среди охраны наш человек будет, должен целым остаться. Попинаете, можете руку или ногу порезать, но не до смерти.
Первый хоть и выглядел полным придурком, но тупым не был и расклад себе примерно представлял. Эти залетные из Москвы были в авторитете, тут, в Рогожске, по наводке появились только весной, и у первого был большой соблазн их кинуть. Но в прошлый раз, когда не так гоп-стоп пошел, виновника с кишками нашли вокруг собственной шеи.
– Значит, четверть? – еще раз уточнил он.
– Двадцать тысяч ассигнациями, – подтвердил третий. – И еще, что в хранилище найдешь сверх того, тоже твое. Ты, братец, не бойся, мы тебя обманывать не собираемся, не на последнее дело идем.
Эти двое и кинуть могли, и просто прирезать, первый в этом нисколько не сомневался, но две тысячи червонцев, из которых половина уйдет в общак, а остальные достанутся ему, перевешивали любые разумные доводы. Он уже представлял, куда потратит эти деньги, точнее говоря – на кого. Биксы здесь были хоть и не столичные, но тоже любили меха и драгоценности.
– Лады, – хлопнул он по столу ладонью. – За такие деньги и под венец[7]7
Под венец – под суд.
[Закрыть] можно.
– Нет, этого нам как раз не надо, – усмехнулся второй. – Ты нам, братец, на свободе нужен, живым и здоровым. Пока советская власть всю эту буржуазную вольницу не прикрыла, мы еще успеем рыбки наловить. Связь держим только через Валета, если кого другого пришлешь – объяснять не будем, грохнем и уйдем. Где мы остановились, знаешь, встретимся утром в среду.
Он уже было чуть приподнялся, как в зале ресторана появились двое. Один – рыжий, худощавый, невысокого роста, второй – рослый, полноватый, с короткими русыми волосами и носом картошкой. У обоих в руках были револьверы, лица до носа закрыты красными пионерскими галстуками.
– Граждане товарищи буржуи, – рыжий залез на ближайший столик, скинув тарелку с нарезанной дичью прямо на платье какой-то расфуфыренной даме, – прошу всех оставаться на местах, за польтами не бежать и руками не шалить. Исключительно для голодающих пионэров Закавказья мы соберем пожертвования. Не скупитесь, отдавайте все, а то мы осерчаем со всей пролетарской пылкостью. Товарищ, приступай.
Рослый с сумкой в руках начал обходить посетителей, а рыжий следовал чуть поодаль, играя револьвером. Налетчики не наглели, забирали исключительно деньги, да и то не все, только с одной из спутниц нэпмана, попытавшейся возмутиться, тут же сорвали серьги и золотое ожерелье.
– Что за клоуны? – спросил третий.
– Так это наши местные, – первый встретился взглядом с рыжим, едва заметно кивнул. – Кучер и Весло. С ними еще Рябой, он на стреме обычно стоит. Промышляют по бакланке, не борзеют, сейчас лаве чуток соберут и уйдут. Цаца, что завизжала, их подельница.
– С головой дружат, это хорошо, – третий смахнул крошки со стола. – К нам тоже пусть подойдут, а то выделяться нехорошо.
– Сделаем, – тут же сказал первый.
Грабители подошли к их столику в порядке очереди – как обходили зал, третий достал лопатник, вытащил оттуда тонкую пачку денег, бросил на стол.
– Пионэры будут вам целовать руки, товарищ, – рыжий сгреб деньги, бросил в сумку и увлек напарника к следующим жертвам ограбления.
– Он все отдаст, – тут же заверил третьего первый. – Будьте уверены, до копья.
– Пусть себе оставит, на молоко, – третий усмехнулся. – Прыткие ребята, пригодятся еще. Но на это дело их не бери. И запомни, Павел, никто о деньгах узнать не должен. Твои что в хранилище найдут, то, значит, и забрали. Точка.
Третий расплылся в улыбке. Половина, уже в мыслях потерянная, снова вернулась к нему. Нет, со старшими он поделится, кинет что нашли, но обещанные двадцать тысяч оставит себе. И точка, как этот жиган сказал.
Глава 6
– Давно вы тут ночуете?
Сергей сидел на чердаке напротив четверки детишек, самому старшему было лет тринадцать, а самой маленькой – не больше восьми. Одним из жителей дома оказался Емеля, тот самый, что уже прокатился на мотоцикле, а привидением – одетая в светлую ночную рубашку девочка.
– Как нэпманов прирезали, – старший добавил солидности в голосе, – вон, Лизка тут осталась, потом Емеля к ней перебрался, а за ним и мы. Вы не подумайте, мы тут ничего не трогали, только матрасы принесли и одежку кой-какую, это все другие утащили. И порядок мы тут соблюдали, только на первый этаж не спускались, страшно очень. Через крышу пристройки ходим.
– Абрикосовым это все равно не нужно, – Сергей оглядел ребят – те и вправду выглядели опрятно, хоть и очень бедно. – А ты, Лиза, жила тут?
– Она у нэпманов приживалкой была, – ответил за нее Емеля. – Когда их резали, она на чердаке пряталась, с тех пор совсем немая стала, не разговаривает. Но все понимает.
– Надо же, интересно. А кто тут был, видела?
Девочка помотала головой.
– Глаза она зажмурила от страха, – пояснил старший. – Не видела никого, только слышала, но узнать не сможет. Боится.
– И правильно делает, – Травин протянул руку, чтобы погладить девочку по голове, та от ужаса запищала и отодвинулась. – Чего это она?
– Так один из татей ее тоже по голове погладил, вот как вы сейчас. Сказал, мол, не тронет, и чтобы не высовывалась, пока они там нэпманов на ремни кромсали. Мы уж пытали ее, кто это, не отвечает. Баила только, что голос мужской был.
– Если она не говорит, откуда знаешь?
– Мы ж не безграмотные какие, я вот в школу давно хожу, и Митяй тоже. И Емеля в первый класс пошел, как к нам прибился, – охотно объяснил старший подросток. – Вот и Лизку читать и писать обучаем, так она чего случилось, кое-как нашкрябала. Только в мусоровку она не пойдет, вдруг этот тать тут еще ходит. Дядь, а ты нас теперь сдашь?
– Если хотите, сдам, – Сергей пожал плечами, – нет, так живите сколько хотите. Только до весны я должен этот дом коммунхозу отдать, гостиница тут будет или обычный дом жилой, а до этого порядок нужно навести. Ну а с вами решим к тому времени, может, чердак утеплим или еще что сделаем.
– Ясное дело, – тринадцатилетка кивнул. – Мы ж понимаем, что казенное имущество, и долго тут бы не продержались. Только идти нам некуда.
Круглой сиротой среди четверки была только Лиза – по словам опять же подростка, отца она совсем не помнила, а мать умерла два года назад, после этого ее приютила тетка, жена Абрикосова. У Петра и Митяя была мать, а у Емели – отец, только толку от них было мало, пили они так, что ни денег, ни тем более еды в семьях не водилось. И обратно домой дети совершенно не хотели возвращаться.
– Уж лучше в детдом, – заключил старший. – Там хоть кормят и бьют не так часто.
– Может и лучше, но об этом потом, разбудили вы меня своим шорохом, – Сергей приподнялся, у него детдом с хорошими воспоминаниями не ассоциировался. – Давайте-ка спать, а завтра на свежую голову решим, что с вами делать. Хотите здесь на чердаке оставайтесь, хотите – второй этаж почти весь свободен, мне одна комната нужна, остальное помещение можете занимать. На первый вам и вправду лучше не соваться пока, но время будет – отмоем, почистим, и будет лучше прежнего. Еду-то где берете?
Дети переглянулись, промолчали.
– Ладно, не хотите рассказывать, не надо. Петро, пошли со мной, есть у меня кой-чего из снеди, а днем придумаем что-нибудь.
В полном соответствии с рекомендациями доктора Райха Сергей проснулся поздно, когда солнце уже подходило к полуденной отметке, рывком вскочил, размялся, осторожно отжался сотню раз на кулаках, стараясь не напрягать живот. Кровь слегка проступила через повязку, но рана практически зажила, и даже при наклонах почти не беспокоила.
Через пыльные окна били солнечные лучи, слышалось птичье пение, и настроение резко скакнуло вверх. В двадцать семь лет организм восстанавливается быстро, а дурные мысли в голове не задерживаются. Вот и бородатый мужик уже казался чем-то далеким и давним, но Травин удержал его образ в памяти, такая вот расслабленность в войну едва не стоила ему жизни.
– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, – напевал он, спустившись по лестнице и выйдя во двор – там стояла коновязь с поилкой, полной дождевой воды, а в углу сада – небольшое деревянное строение с круглым окошечком, – преодолеть пространство и простор.
Если Травин что и помнил из этой эпохи, то это песни. Не слова, те забылись, и поискать их было негде, а в основном мелодию.
– Все выше, и выше, и выше, – Сергей зачерпнул прохладную воду рассохшейся бадейкой, окатил себя с головы до ног, – ух, хорошо!
День обещал быть жарким, единственное облачко на небе удирало от солнца в сторону Ленинграда, у Травина было еще два отпущенных Кацем свободных дня. Дел за это время предстояло сделать много: начать перебирать систему отопления, запустить начерно водопровод, разметить, где будут новые стены на втором этаже, и прикинуть, что из материала нужно выбить у начальника коммунхозотдела. Вчерашняя краткая инспекция на первый взгляд каких-то совсем уж серьезных поломок не выявила, по прикидкам Сергея, вполне можно было и за два-три месяца управиться, работая по вечерам и в законный выходной.
Он накинул единственную оставшуюся целой рубаху – вторую, порезанную, вполне можно было зашить и отстирать. Хуже дело обстояло со штанами, они у Сергея были единственными выходными, а в рабочих, заляпанных маслом и ржавчиной, ходить по городу не хотелось. Но пришлось.
Выйдя на крыльцо, Травин подставил лицо солнцу и уже было решил отправиться на склад, договориться насчет железа, но тут его окликнули.
– Сережа, – на дорожке, ведущей от калитки, стояла вчерашняя фельдшерица. – Вы куда это собрались?
– Добрый день, Дарья Павловна, – вежливо поздоровался с ней Травин. По своему опыту он знал, что женщина с утра – это не к добру.
– Что это у вас на рубашке, дайте-ка посмотрю?
Фельдшер подошла поближе, если до этого Сергей считал, что они почти ровесники – в больнице он к ней особо не присматривался, то сейчас, на свету, стали заметны и появляющаяся сеточка морщин возле глаз, и чуть поплывший овал лица. И вообще, было что-то в ее взгляде такое, что выдавало возраст. Сейчас Травин дал бы ей лет тридцать пять. Он посмотрел туда же, куда уставилась женщина, и выругался про себя – и на этой рубахе проступило пятно крови, небольшое, но на белой когда-то материи – очень даже заметное.
– А ну, идем ко мне, – скомандовала фельдшерица и, не оглядываясь, пошла к калитке.
Травин пожал плечами и пошел за ней. Врачам он, с тех пор, как они практически с того света его вытащили, иногда доверял. До калитки они не дошли, свернули на тропинку, ведущую вдоль забора, и оказались возле отдельно стоящего флигеля. Сергей еще раз мысленно выругался и так же, про себя, долбанул кулаком по лбу – давно должен был догадаться, что та самая зазноба следователя, о которой Афоня говорил, эта Дарья Павловна и есть.
– Как видите, мы с вами соседи, – подтвердила женщина, открывая дверь одноэтажной постройки. – Не стесняйтесь, я живу одна.
Не обращая внимания на двусмысленность этой фразы, Сергей огляделся – в домике было уютно и чисто, пахло свежим хлебом, да так вкусно, что он слюну сглотнул. По плану, который он добыл в коммунхозотделе, тут должны были быть две комнаты, коридор и небольшая кухонька с печью. Одна комната, ближняя, была закрыта, и они прошли в дальнюю. Бежевая краска на стенах, матерчатый абажур, свисающий с деревянного потолка, буфет с посудой, стол с тремя стульями и кровать с никелированными шишечками, уменьшенная копия той, которая досталась ему вместе с домом – все это не просто поместилось в невеликие квадратные аршины, а было расставлено так, что казалось, будто тут еще много свободного места. Которое резко сократилось, как только в комнату зашел Сергей.
– Садитесь-ка на стул, снимайте рубаху, – приказала фельдшерица. – Я вас без одежды уже видела, так что не смущайтесь.
Уж чего-чего, а смущаться Травин не собирался. И то, что женщина выносила за ним утку, или видела без штанов, или то, что сейчас его штаны были не в лучшем виде, его совершенно не волновало. Он стянул рубаху, потянулся к повязке.
– Нет, я сама.
Фельдшер размотала бинт, намочила кусок ваты и смачивая присохшую нашлепку, начала тихонечко ее отдирать. Показался край раны, Сергей решил, что так они до обеда провозятся, схватился за повязку и одним движением оторвал ее.
– Я боли не боюсь, – не то похвастался, не то объяснил он. – Дарья Павловна, вы особо не нежничайте.
– Хорошо. Раз вы такой храбрый, – женщина улыбнулась, – то я сейчас ее продезинфицирую вам и два стежка еще наложу, тут края разошлись. И зовите меня уж Дарьей или Дашей, мы с вами вроде как соседи.
Травин хотел кивнуть, но Дарья шлепнула ему на рану ватку с йодом, и он только рот открыл, хватая воздух.
– Терпи, солдат, генералом будешь, – женщина хихикнула и продела прозрачную нить в кривую иглу. – Может, обезболить? У меня только спирт.
– Справлюсь, – Сергей уже пришел в себя и, пока его зашивали, даже не шипел и не охал. Тем более что женщина, пока накладывала стежки, касалась его грудью, и это было приятно. От фельдшерицы пахло чем-то терпко-цветочным, и запах этот слегка кружил голову.
– Ну вот, готово, – Дарья чуть отодвинулась, оценивающе поглядела на рану. – Теперь гораздо лучше. Как говорят, до свадьбы заживет? А теперь объясните-ка мне, что вы в доме Абрикосовых делали.
Травин объяснил. Рассказал и про то, что Кац поручил ему дом отремонтировать, и про то, что дал на это полгода, и даже про печь с водопроводом, которым он собирался как раз заняться.
– Хорошо бы, – женщина улыбнулась. – Раньше-то здесь, во флигеле, вода была, а как с обысками нагрянули да стены начали ломать, все и перестало работать. Как хочется ванну принять, пусть даже холодную, вы себе не представляете, Сережа.
Странно, но Сергея это постоянное выканье не раздражало, хотя он вообще не любил все эти церемонии.
– Починю, дел там на неделю, не больше, – пообещал он и встал, собираясь уходить.
– А больше ничего вы в доме не обнаружили, – Дарья замялась, подбирая слова, – странного?
– Например?
– Ну, говорят, там призраки водятся.
– А, – Травин усмехнулся, – детишки там на чердаке живут.
– Так вы их нашли?
– Кого?
– Детей.
Сергей внимательно посмотрел на женщину.
– Вы знали, – утвердительно сказал он.
– Да, – та вздохнула. – Они там с ранней весны обитают, домой идти не хотят, семьи у них такие, что уж лучше здесь, чем там. И девочка еще с ними, Лиза Артоболевская, она раньше вместе с Абрикосовыми жила, дальняя родственница Натальи, ей вообще идти некуда. Я их в интернат местный пристроила, они оттуда сбежали через день. Так и живут, я подкармливаю, когда могу, из больничной кухни остатки беру. Вы уж их не обижайте.
– Пусть живут, – Травин остановился возле двери, – красивая вещица.
В буфете на верхней полке стояла статуэтка – два крылатых фарфоровых ангелочка с пухлыми щеками, круглыми попками и толстыми ножками держали на поднятых руках щит с незатейливым гербом – на синем фоне перевернутая золотая подкова с золотым же крестом. На взгляд Сергея, безделушка была аляповатая и пошлая, но раз уж хозяйка поставила ее среди щербатых тарелок, чашек и трех хрустальных бокалов, то, наверное, она была ей дорога. И вообще, Дарья Павловна Травину нравилась, так что он хотел сказать ей что-то приятное.
– По случаю купила, – фельдшерица чуть покраснела и выпроводила Сергея наружу.
Травин прошел мимо парикмахерской, клятвенно пообещав себе с получки обязательно туда зайти, немногочисленные магазины с одеждой тоже получили свою долю обещаний, а вот на обувные их уже не осталось – Сергей трезво оценивал свои финансы и то, что их, возможно, придется разделить с незаконными жильцами.
Хотя вот этот вопрос он надеялся решить – новая должность давала ему право прописывать людей. В коммунхозотделе Травин получил от Зинаиды Ильиничны красную книжечку управдома с изображением серпа, молота и меча на обложке, копию домовой росписи и тонкую пачку бланков. На листе домовой книги были всего четыре строки – супругов Абрикосовых подчеркнули и поставили дату убытия, видимо, совпадающую с днем смерти, прописанными оказались всего двое – Артоболевская Елизавета Ильинична и Белова Дарья Павловна.
Помощница Каца попыталась снова прижать его мощной грудью, но увидев на рубашке кровь, смилостивилась и отпустила, одарив по такому случаю талонами на сентябрь. И даже указала, как пройти на склад стройматериалов коммунхоза – он располагался неподалеку, рядом с вокзалом.
Самого начальника на месте не было, и Сергей прождал его два часа, перемещаясь из отдела в отдел. Он получил формуляры для заказа материалов, бланки актов на списание, книги учета, толстый гроссбух, прошитый веревкой и опечатанный сургучом, для ежедневных записей о ходе работ и израсходованных матценностях, ведомость с фондами и даже квадратную печать для закупок у частников. Внушительный рост и кровавое пятно на рубахе сэкономили ему минимум несколько дней – работники коммунхоза старались побыстрее отвязаться от коллеги и, если первый раз просто отсылали к другому бюрократу, то, когда Травин возвращался и сверху вниз, положив пудовые кулаки на стол, печально смотрел на советского чиновника, выдавали все что положено, и даже больше.
– Вижу, ты уже управился, – Кац наконец появился в коммунхозотделе, довольный и благодушный. – Давай, показывай, что там эти гаврики понадавали.
Он окинул взглядом кипу бумаги, которую держал в руках Сергей, и поморщился.
– Нет, не пойдет, – заявил он. – Что это за бюрократия такая, товарищ Травин? Ты у нас управдом на три восьмых ставки, а книг отчетных набрал, словно на две или три. Бросай мне на стол все это недоразумение и печать сюда давай, нечего еще и частников к этому делу привлекать. Кассовые ордера будешь лично от меня получать, накладные на склад – тоже. Вот эти бланки оставь, будешь раз в неделю писать, что действительно нужно, и отдавать лично мне в руки, тогда и по фондам начнем искать. Товарищ Сталин как говорил, что такое советская власть? Это учет и контроль, понимаешь, а не бюрократия и головотяпство. А то дай волю – выйдет дом по сметам почти как новый построить. Сейчас что действительно необходимо?
Травин молча протянул Кацу лист со списком деталей, который составил, пока ходил из кабинета в кабинет, тот так же молча заверил его своей подписью, поставил тот штемпель, который отобрал у Сергея.
– На склад пойдешь, там тебе все выдадут. Привидений видел?
– Нет. Тихо там.
– Боятся тебя, верно, – Лев Аверьянович хохотнул. – Вон какой здоровый, призрака схарчишь, тот и дернуться не успеет. К тому же призрак – лицо незарегистрированное, в доме проживать права не имеет. Домовую книгу получил? Вот, не забудь сам прописаться.
– А если еще кто жить попросится? Думаю, помощников найти, некоторые вещи сподручнее вдвоем-втроем делать.
– Ты же инспектор, порядок знаешь. Койко-место в неликвидном фонде пять рублей, комната целиком – пятнадцать, дети бесплатно. Оформишь, пусть пока живут. Зарплату за август получил? Нет? Отдашь, когда аванс получишь. Ты хоть и по нэпманам ходишь, а внешний вид надо иметь, не позорь советскую власть.
Кац открыл бумажник, достал три червонца. Из бумажника выпала фотография человека в форме НКВД.
– Сын?
– Племянник, в Белорусской ССР служит, – по виду начальника коммунхозотдела было видно, что он этим фактом недоволен. – Вот скажи, Сергей Олегович, как думаешь, когда коммунизм построят, нужны будут органы безопасности?
Травин кивнул.
– И я так думаю, мы же пока в кольце империалистических врагов, ненавидят они нас, смерти желают. Только внутренние враги, контрреволюционеры всякие, скоро пропадут, люди будут жить в мире и согласии, трудиться на благо страны, и в органах, значит, народу станет меньше работать. Куда податься-то при такой временной профессии? Вот у меня дочка, Фира, она врач, и замуж за доктора вышла, Григория Лейбмахера, сейчас в Москве в больнице имени профессора Боткина вместе работают, сын у них растет, Шлема. Вырастет – тоже станет врачом, и если сын у него родится или дочь, и они врачами будут. А почему, как думаешь? Так я тебе скажу – потому что люди и при советской власти, и при коммунизме болеть не перестанут, а значит, всегда на кусок хлеба можно заработать. Так-то! Я уже старый, на мой век беспорядка хватит, а вы, молодые еще, другая жизнь у вас будет, настоящая профессия нужна, такая, чтобы всегда польза от нее была. Ладно, иди. И не забудь, послезавтра снова с Афанасием выходишь!
Мешок с нужными для трубопровода деталями и инструментом Травин поднял и закинул на плечо, весу там было пудов пять, а то и шесть, но он выдержал. Не выдержал мешок, ткань лопнула, и чугунные изделия вперемешку с медными рассыпались по полу. Кладовщик матерился, но больше гнилую материю ругал, а не посетителя – тот виноватым совершенно не выглядел, а наоборот, даже нахмурился.
– Етить твою дивизию, – подытожил работник склада, исчез в глубине помещения и вернулся, катя одноколесную тачку. – Вот, держи, от сердца, так сказать, отрываю, потому что, так сказать, хорошая штука.
– Хорошая, – подтвердил Сергей. – Только колесо что-то вихляет, никак подшипник рассыпается?
– А ты в этом соображаешь, поди?
– Угу.
Кладовщик выложил на прилавок два подшипника в промасленной бумаге, внес их и тачку в общий список и отпустил новичка-управдома с миром. Уж слишком тот отличался от слесарей, приходивших за нужными деталями – хлебной водкой от него не пахло, и, даже несмотря на кровь на рубахе и пятна на штанах, выглядел он опрятным. Ногти не черные, волосы в разные стороны не торчат.
– Часто заходить буду, – предупредил Травин. – Доски будут нужны и инструмент столярный. Ну и по мелочи всего, гвозди там, стекла для окон.
– Ты это, тогда с подводой приезжай, так сказать, – обеспокоился кладовщик. – А то склад разнесешь, так сказать, вестимо.
– Договорились, – Сергей мыслями уже был в подвале, прилаживая новый вентиль.
Когда он вез тачку от вокзала к дому, показалось, будто следит за ним кто-то. В другое время Сергей свернул бы в переулок, дождался, когда преследователь появится, схватил бы его за шею и побеседовал серьезно о том, кто он и откуда, но с тачкой, полной металла, особо не побегаешь. Он выехал на центральную улицу, туда, где и народа, и витрин было много, и не торопясь ловил колею хрустящим колесом.
Следивший за ним расслабился, на людной улице подобрался поближе, и Травин хорошо разглядел вихрастого парнишку лет пятнадцати, худого, с рябым лицом. Чтобы проверить, того ли он заприметил, Сергей остановился и резко повернулся. Парнишка тут же юркнул в ближайший магазин, словно именно туда и шел. Сергей помахал руками, словно разминаясь, ухватился за рукояти и пошел дальше. На зрительную память он не жаловался, рябого запомнил хорошо и при случае надеялся с ним поговорить – хоть Травин и привык решать проблемы кулаками, но от доброго слова тоже не отказывался.
Так что он завез тачку в пристройку и отправился в местный адмотдел, пока рябой не передумал и не сбежал куда-нибудь.
Без тачки за топтуном было следить гораздо сподручнее. Сергей и в кооперативный магазин зашел, купил две новые рубахи и штаны за пятнадцать рублей, прямо там же, в подсобке, переоделся и почувствовал себя гораздо лучше. В магазине, кроме одежды, продавали парусиновые туфли фабрики «Скороход» и почему-то детские соски. Рядом с прилавком, на котором красовались эти изделия, висел плакат Резинотреста: «Лучших сосок не было и нет, готов сосать до старых лет». Травин готов не был, но соски купил – мягкая резина отлично подходила в качестве прокладок для тонких труб.
Убедившись, что рябой никуда не делся, Сергей не торопясь дошел до адмотдела. Часовой милиционер удостоверение управдома внимательно изучил и Травина внутрь пропустил, а рябой топтун отправился дальше, по своим делам. Наверное, докладывать, что фраер к мусорам заглянул хвостом побить.
По-хорошему, ту бумажку, которую Мальцев требовал, подписать надо было у начальника отделения РККМ. Но товарищ Гирин Иван Миронович на месте отсутствовал, и правильно делал – не дожидаться же ему некоего Травина день и ночь, заместителя у него временно не было, а от рядовых работников милиции толку Сергей не добился. И собрался было уходить – задачу потревожить топтуна он, считай, решил, как его перехватил мужчина в штатском.
– Вы Травин? – незнакомец был ниже его на голову и худее раза в три. – Отлично, что зашли. Моя фамилия Карецкий, я субинспектор угро местного. Документы ваши у Гирина лежат, но и меня краем касаются, так что давайте пройдем, побеседуем.
Разговор у Травина с Карецким не получился. Таких субинспекторов Сергей навидался, без мыла в душу залезут, и потом не только виноватым окажешься, но еще и сам себя расстреляешь. Так что на призывы к задушевной беседе он не откликался, по всем обстоятельствам дела, в котором оказался замешан, отсылал к следователю и старательно косил под не слишком умного, но педантичного работника коммунального хозяйства.
– Мальцев вам случайно не угрожал? – сделал Карецкий последнюю попытку. – У нас он, знаете, такой репутацией пользуется, очень жесткого специалиста. Палку иногда перегибает, что там скрывать. Но исключительно в интересах дела, если попадется честный человек, вот как вы, так он всегда по справедливости. Ну а уж если бандит или вор, тут пощады не жди.
– Нет, – Травин покачал головой, – был исключительно вежлив и корректен. На совесть не давил, лишнего не спрашивал. Да я все рассказал, что помнил, меня ведь подрезали, крови много потерял.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?