Текст книги "Первый среди крайних"

Он поиграл браслетиком на штанах. Получился серый цвет. Положил на окно – теперь кирпичный. Надел на запястье – телесный. Даже не заметно, легкое вздутие на руке. Вставил в штуковину пальцы – увесистый кастет. Вытянул в длину – нож с коротким, но острым лезвием. Загибать спиралью побоялся – а вдруг газовый ключ получится? Нацепил на запястье взамен утраченных часов – носить будем…

– Эй, страдальцы! – вломился в хоровод мыслей охотник. – Размечтались? На дорогу, и бегом!

Он опомнился. Надо же так, с головой ушел в тему.

– А ну, подъем, девчонка! – он метнулся в проем, схватил Арику за руку. – Совсем забыла, где находишься?..

Пока бежали, Толмак объяснил, что пуляющая лучами штуковина не имеет отношения к городу мертвецов. Просто ехала по дороге. Явление нечастое, но всегда встречающееся в самый неподходящий момент. Дальние родственники шаровых молний, аккумулирующие мысли убитых ими людей, носятся, как ошалелые, по всему Орханту, и поди пойми, что у них на уме. Следуют четко в однажды избранном направлении, но в редких случаях разворачиваются – кто знает, вдруг и эта гадость к ним привяжется?

Задыхаясь, они выбежали из города и под протяжный хохот из дозорной башни рванулись в лес. Махнули через строевой сосняк, кустарник, выбежали на поляну и встали, испытав новый шок.

На этот раз приятный. Посреди поляны, застряв колесом в канаве, стояла сбежавшая тачанка. Вытягивать себя из западни конягам, очевидно, надоело. Двое меланхолично щипали травку, а третий тряс гривой и одобрительно косил на вернувшихся хозяев.

Подарок судьбы, конечно, знатный. «Не вписывается ли это в схему моего везения?» – озадачился Верест, наблюдая за реакцией команды. Арика, рыдая, как дитя, обнимала жеребца за шею, Прух отбрасывал коленца, а Толмак ковырялся в повозке, прикидывая ее ездовые качества.

Мешки оказались в сохранности, арбалет с карабином валялись под лавкой, но на этом положительные моменты обрывались. Развить былую скорость тачанка уже не могла. Левый борт отсутствовал; правое заднее колесо согнулось восьмеркой, а вся конструкция корпуса практически распалась на фрагменты.

Пришлось заняться ремонтом несущих частей. Но и после «косметики» живучесть этой стреляющей телеги оставляла сомнения. Выбора не было – воспоминания о пешей прогулке вызывали в лучшем случае икоту. Поднатужившись, сняли телегу с «ручника» и под уздцы повели лошадей к дороге.

Ехали медленно, на божьей молитве, объезжая колдобины и заросшие чертополохом ловушки. К наступлению темноты за бортом осталось криллов сорок-пятьдесят. Раза два по столько одолели до города мертвых, элементарный расчет подсказывал, что Змеиный хребет не за горами. С продвижением к югу менялась растительность: северные сосны попадались реже, уступая место причудливым широколистным с «завязанными» стволами и хаотичным переплетением скученных у вершин ветвей. Зеленые рощи чередовались кустарниковыми пустошами, встречались болота с благоухающими аммиаком окнами. Менялся и животный мир, не становясь, однако, более дружелюбным. Из гнилых топей неслось подозрительное чавкание, краснокожие змеи оплетали стволы древовидных, шипя и извиваясь, звенел гнус. Неправильные пчелы размером с небольшие боеголовки вились вокруг гигантских цветов с лиловыми чашками. Бутоны, словно локаторы, поворачивались вокруг цветоножки, наблюдая за проездом повозки.

Дважды на плетущуюся телегу пытались покуситься. Серо-бурое существо, гибрид медведя с носорогом, путаясь в собственной шерсти, выбралось из кустов, побрело на дорогу. На заклятье оно явно чихало. Получив стрелу в ногу, вздело к небу рог, заревело. Получив вторую, развернулось, похромало обратно, продолжая трубно реветь.

Какие-то макаки с демоническими рожицами, облепившие деревья вдоль дороги, кидались палками. Пришлось сбивать хулиганок с ветвей – забросай они лошадок, те снова понесут, и телега тогда просто развалится. Приматы оказались трусливым народцем, невзирая на устрашающие оскалы: побросали палки, умчались в чащу, откуда долго еще неслась заполошная ругань.

Главная тема дня: каким образом организовать ночлег – так и осталась темой. Помог счастливый случай: причудливая скала у обочины прятала во чреве просторную площадку с двумя вполне подходящими подъездами. Деревья смыкались над головой, образуя непроницаемый полог. Туда и загнали повозку, развернув лошадиными мордами к дороге, на случай срочного бегства. Снабдив жеребцов сухой травой, вздохнули свободно. Арика тут же уснула, остальные принялись тянуть жребий – кому дежурить первому. Досталось, разумеется, Вересту.

Зато поднялся позже всех, когда лес за пологом уже звенел на разные голоса. Коротышка слезал со скалы, потрясая стрелой с насаженной на нее какой-то сомнительной птицей. Арика грела бок, обрезая ножом обломанные ногти. Толмак оставил в покое рессору повозки, которая упорно не желала ремонтироваться, и озабоченно смотрел на Пруха.

– Предлагаю сделать дичь, – заявил коротышка, бросая добычу на лавку.

– Можно мыть руки перед едой? – пошутил Верест.

– И вот это ты собрался есть? – Толмак сморщился и судорожно сглотнул.

Птичка была кошмарная. Собой невелика, но больно уж импозантна. Когти мощные, расцветка адская – красные молнии на черном оперении, клюв широченный – не клюв, а челюсть динозаврика. И глаза – близкопосаженные, презлющие.

– Легко, – помедлил Прух. – Любую птицу можно есть. Даже если она похожа на медноклювого Фрокса из сказки про мальчика Фруэлла и преисподнюю.

– Любую птицу можно есть, – согласился Толмак. – Даже если отравишься. Но только не крокопура, которого и птицей-то назвать трудно. Это ящер, приспособленный к современным условиям – не смотри, что такой маленький. Он насквозь пропитан ядом – так называемой неолиновой кислотой. Это желчь, которую вырабатывает селезенка. Некоторые колдуны ею лечат, но им знакома рецептура, а у тебя, Прух, полагаю, кроме спичек, только умная голова, да?

– Ладно, – покладисто согласился Прух. – Будем считать охоту зарядкой. А как у нас насчет консервов?

Насчет консервов было не очень. Повод для паники был, но паники еще не было. На скорую руку перекусили, тронулись в путь, и чуть не с первых же метров угодили в ливень с градом. Погода в Орханте непредсказуема – всеми днями бродят тучи, дождевые не подписаны, а штормовое предупреждение послать некому. Возвращаться – плохая примета, поехали дальше, надеясь на чудо. Но дождь усилился. Засвистел ураганный ветер. Пришлось сворачивать с дороги и гнать коней под исполинский дуб, с ужасом наблюдая, как в соседней рощице за дорогой ураган рвет с корнями и швыряет в небо молодые деревца.

Шторм закончился внезапно – отвалил за горизонт вместе с дождевой мглой. Опять застучали колеса.

Разочарование поджидало через несколько часов, когда позади остались десятки криллов, ворчание разумных и не вполне существ, черные тени над болотами, переправа по двум каменным балкам через очередную реку с «архозаврами», очень похожими на крокодилов. Дорога завершилась! Последние метры большака упирались в странный холм, заросший у основания пышным бурьяном. Исполнившись дурных предчувствий, объехали преграду, и на обороте наткнулись на хмурый нелюдимый лес. Возвышенность явно не геологического происхождения – рукотворная насыпь из нескольких «культурных» слоев, самый нижний из которых состоял из песка, щебня и камня – всего того, что нужно для прокладки второй очереди тракта. Недостроили. Тысячелетия назад всё пришло в упадок. Исчезли города и люди. Сгинула промышленность. Остались недотянутые на юг дороги, как символы хрупкости любых, даже самых мощных и высокоразвитых цивилизаций.

– Не надо печалиться, – утешал загрустившую ватагу охотник. – В любом случае на квадратных колесах мы далеко не уедем.

Какое, к черту, утешение. В глубоком унынии собирали пожитки, распрягали жеребцов – гуляйте, коняшки. Бессердечно бросать животных на верную погибель, но куда их? Пусть хоть перед смертью подышат свободой.

Умные кони понимали людей. Никто из них не рвался на волю. Они терлись носами, косили с надеждой. Брели за ними до опушки и жалобно ржали. Гнедой попытался войти за людьми в лес – сунул морду в кустарник, но, обжегшись шипами, попятился, замотал гривой…

Они опять бежали, подгоняемые страхом. Изворчавшийся на весь свет коротышка опять не мог не отличиться. Скорее всего, намеренно, от избытка злости, он саданул посохом в нору под корнями. В норе звонко хрустнуло. Истошно завопил детеныш. Не успели опомниться, как вздыбилась земля и рассвирепевшая мамаша явилась во всей своей убивающей красе. Сократи ее раз в восемь, ликвидируй челюсти, когти, иззелена-черную раскраску и гребень ирокеза на макушке, получилась бы ящерица. Не вступая в полемику, это исчадие ада вцепилось Пруху в штанину. Ногу не прокусила лишь благодаря плотной прорезиненной ткани и трехслойному утеплителю, но шороху наделала. Верест выхватил из-за пояса тесак, наступил твари на хвост и рассек ее на две половинки. Одна осталась на земле – извивалась, прыгала на четырехпалых конечностях, другая продолжала кромсать штанину. С ней коротышка и мчался по лесу, когда ожили соседние норы и целая тьма нечисти поперла за отмщением. Они не только бегали, но и прыгали по веткам! Одна спикировала на голову Арики, но порезвиться там не успела – Толмак сбил ее прикладом, а Верест набил свинцом приятельниц, уже летящих на подмогу. Ободранные, покусанные вырвались на опушку и, не успев отдышаться, вляпались в болото, гостеприимно чавкающее и испускающее смрадную вонь.

Болото было безбожно растянуто, его пытались обойти, но быстро поняли, что фокус не удастся. Обратная дорога тоже заказана – оскорбленные действием ящерицы верещали на весь лес и, похоже, собирали подкрепление. Пришлось окунаться в средоточие кошмара – обильное гнусом и метаном. Таких гиблых мест Верест не видел ни в Сибири, ни по телевизору. Заскорузлые деревца с крюковатыми ветвями, шапки кустов, усиженные жабами кочки. Космы неправдоподобно длинной травы, тотально опутавшие низину. Зловоние, гнус стеной. И смачно чавкающие трясины – разливы бурой жижи в окружении болотного сфагнума…

Нацепили сетки, натянули длинные перчатки, стянув их ремешками на запястьях. У одной лишь Арики ничего не было – не планировали они с отцом таскаться через топи.

– Эх, молодая, – покачал головой Верест, отдал ей свой комплект, а себе соорудил «наличник» из марли, стянув концы проволочными кольцами.

Этот черт оказался страшнее, чем его малевали. Гнус гудел и рябил в глазах, мешая обзору. Мелкая мошкара уже путалась в щетине. Кочки были крохотные и скользкие. Шесты уходили в топь, не достигая дна. Шли тесной цепью – кто-то оступался, его подхватывали, водворяли на твердое. Страх теснился в затылке, тут не до шуток. Первым двигался Прух. Как-то быстро он из олуха царя небесного превратился в опытного следопыта.

Лес густел, но они не замечали. Крючковатые деревья отходили, уступая место черным, неохватным дубам, растущим, казалось, прямо из трясины. Гиблые окна становились заметнее, сухие пространства приходилось искать, подолгу шаря шестом. Скорость упала почти до ноля. Когда в трясину свалился Толмак, паника достигла апогея. Такого номера от охотника не ожидали – он считался самым осторожным. Но не повезло: нога поехала по скользкой траве, а ухватиться оказалось не за что. Он шел последним, перед ним Арика – какой с нее толк? Шест выскользнул из руки – обычно бросаешь на воду, подтягиваешься и какое-то время не тонешь. А тут – совсем беда. Он ухнул целиком – с рюкзаком, арбалетом, карабином… Пару раз всплывали глаза под сбившейся сеткой – изумленные, не верящие.

Забурлила воронка. Далеко. Шестом не достать. Да и не сообразит… Верест бросил рюкзак, оттолкнул Арику. Она вовремя присела. Эх, прощай, жизнь малиновая… Оттолкнулся от кочки и с криком:

– Шест в воду, Прух! – сиганул в трясину.

Тухлая жижа накрыла с головой. Ужас овладел – пещерный. Чувствуя, что задыхается, он вытянул обе руки – стать связующим звеном между Прухом и Толмаком.

«Идиот! – всколыхнулось в мозгу. – Да он же маленький! Как ему вытянуть двоих?»

Он поймал охотника за шиворот, зафиксировал хватку. Завозил правой рукой: шест сегодня будет или нет? Прух и здесь отличился – тыкал шестом, как шахтер отбойником – по печени долбанул, по глазу. Верест сцапал шершавый ствол, сжал до судороги, дернул: мол, готово, на крючке…

Человек за гранью отчаяния способен на многое. Его силы возрастают в несколько раз. Они тянули вдвоем – девица и коротышка. Изнемогали, обдирали руки, ноги. Ревели, плакали. Но вытянули. Не настал еще час Вереста. Толмак попил достаточно водички, но его откачали, измусолив грудную клетку. Битый час валялись на косогоре. Арика плакала, коротышка важно сопел. Толмак дрожал, приходя в себя. Верест вслушивался в завывания организма – не схватил ли вирусную инфекцию?

– Спасибо всем, – отхаркавшись, поблагодарил Толмак. – Из хреновой истории вытянули.

– Из слишком хреновой, – согласился Верест. – Прошел слух, что ты помер. Ну и как там – босым перед вечностью?

– Не помню, – растерялся Толмак. – Осенил себя знамением, помянул старину Эрмаса – и концы в воду. Не сказать, что шибко верующий, а надо же – свет сошел.

– А я старину Рема помянул, – хвастанул Прух. – Тоже парень наш. А главное, отчаянный.

– А я коленки ободрала, – шмыгнула носом Арика. – И в глаз что-то попало. И на попе у меня заноза.

Верест засмеялся.

– Это мы вылечим – дай только выбраться. Коротышка тебе глазик заговорит. Толмак коленку обработает. Ну а я, сама понимаешь…

Он мог позволить себе чуток пошлости. Давно не позволял.

Арсенал команды катастрофически таял. Остались арбалет и два автомата. Малость патронов, десяток стрел, граната у Вереста в подсумке. И порядка двух десятков криллов до Змеиного хребта.

А что будет после? Об этом он уже не загадывал. Одно знал твердо – помирать он будет с музыкой. Из принципа.

Они нашли приличную тропу, и хотя болото мрачнело, наливалось тяжестью и вонью, двинулись быстрее. Оборванные, изгаженные по уши. Просвета на горизонте не было. Растительность сгущалась, деревья, похожие на дубы, простирали ветви к самой тропе. Ей-богу, это было странное болото. Кому бы пришло в голову, что на болотах могут расти столетние «перуновы деревья», оплетенные лианами?

– Я слышала странный звук, – пробормотала Арика, крутя мордашкой.

– Собака Баскервилей, – хихикнул Верест. – Самое время.

– Тресни мои уши, но я тоже слышал, – признался Прух. – Глухое ворчание – вот что это было. Очередной симпатяга?

– Над болотами Орханта веет проклятие, – неохотно поделился Толмак. – В них обитает чудовище Ганибус, проклятое Ремом. Уж не знаю, чего они не поделили, но легенда так и гласит: заточил, мол, Рем отщепенца в болото, заклял не выходить, ну, тот и не выходит. А с Эрмасом ему точно не по пути – вот и мыкается теперь, горемыка, совсем один на белом свете.

– Чушь несусветная, – проворчал Верест. – К черту мифологию!

– Чушь, – согласился Толмак. – Я думаю, Ганибус тут ни при чем. Он не может окопаться во всех болотах Орханта. Но в самых глубоких и жутких проживают его, так сказать, прототипы. Какие-нибудь ящеры, рептилии. Лично я ни одного красавца не видел, но охотно допускаю их существование. Поэтому предлагаю не болтать, а…

Мгновенная тишина оглушила. Затишье перед бурей – за секунду до того, как хлынет. Ни зверей, ни птиц, ни ветерка. И вдруг геенна черная разверзлась перед путниками! Распахнулось болото, и с оглушительным хлюпаньем, обрушив тонны болотной жижи, выросло ТАКОЕ!..

Гибкая шея, не меньше метра в обхвате, распрямилась – медленно, тягуче, и огромная пасть издала душераздирающий рев. Под напором волны рухнуло деревце на клочке суши. Рванулся шквал сжатого воздуха.

– Ганибус?.. – цепенея, прошептал Толмак. Остальные тоже замерли.

Кошмарная голова уже двигалась, чтобы ознакомиться с путниками. Кого он схватит? Арику? Толмака? Рука уже вытягивала гранату из подсумка. Последнюю. Куда бросать? В пасть? Промахнешься. А не промахнешься, тебя же и посечет осколками – она совсем рядом, эта хренова голова.

Верест зачарованно смотрел, как гигантский ящер с крошечными глазками, покрытый шиповидными наростами, погружает людей на тропе в смертельный полумрак. Вот шея вытянулась на всю длину, глазки подошли вплотную, стали лазерными шарами… Арика заслонилась руками – как будто спряталась. Прух запоздало оттягивал затвор, физиономия от ужаса совсем плоская. Нельзя бросать гранату, нельзя. Своих посечёт, а до этой рептилии… Рука разжалась – граната выпала, покатилась по тропе. Дьявол! Впрочем, нет, чека на месте.

– Бежим!! – завопил Толмак. – Он не может вылезти из окна!

Никогда еще так не бегали. Дикий рев за спиной послужил дополнительным пинком. Затрещали корневища, опутавшие берег – размера шеи не хватало, гигантское туловище не могло пробиться наружу, извивалось, кромсало землю…

Помчались, как газели по степи, благо тропа по сухому неплохо прорисовывалась и не петляла, точно пьяная. Верест бежал последним, туго соображая, что не может эта внушительная гидра рвануть за ними аки посуху. Не приспособлена. Она всплывает в самых глубоких местах, на мели ей делать нечего, а тропа аккурат тянется мимо мелководья. У Ганибус под болотами свои шхеры, в них он и живет. А на поверхности лишь охотится, контролируя самые объемистые окна…

Кончилось болото, стихли ревы Ганибус. Измочаленная экспедиция вырвалась на опушку леса, и в полном составе легла в траву. Лежать хотелось часами, и ни о чем не думать.

– Никак не пойму, почему я еще не сошла с ума? – рассуждала сама с собой Арика, судорожно вздрагивая.

Верест положил руку ей на лоб – горячий.

– Ты, главное, не спеши туда, девочка. Там хорошо, но нам туда не надо.

– Могу предложить еще одну интересную тему, – всматриваясь вдаль, пробормотал Толмак. – На горизонте Змеиный хребет. А между нами и хребтом – деревня тунгов.

Все повскакивали. Про усталость и не вспомнили. Далеко на юг уходила относительно плоская долина, заросшая вереском. Как бурые вкрапления в бледно-зеленой ткани, выделялись скалы и лысые глинистые холмики – гольцы. Между двумя такими гольцами, на расстоянии порядка семи криллов, и притулилось «грибное местечко» – кучка похожих на боровиков домишек. А еще дальше, там, где мохнатые тучи соприкасались с горизонтом, синела лохматая линия кряжа – загадочная система, стерегущая материк от чудес Орханта.

– А мне нравится, – коротышка удовлетворенно почесал впавшее пузо. – Приятно умирать, когда знаешь, где ты.

– Пока не дойдем, умирать не будем, – пообещал Толмак. – Надеюсь, эти тунги не злее предыдущих – найдется у них местечко уложить нас спать, а не в могилу?

– Я больше не пью, – пробормотал Прух.

– Предыдущим тунгам мы оказали неоценимую услугу, прикончив Пархана, – напомнил Верест. – А какую услугу окажем этим – пока загадка.

– Смотрите, – вскинула руку Арика. – Я вижу точку над хребтом! Она перемещается на восток. Она летит! Но разве есть такие птицы?

– Послушай, девочка, – насупился Прух. – Всякий раз, когда тебе начинает видеться или слышаться, я начинаю молиться. Ты не могла бы держать наблюдения при себе?

– Она права, – пробормотал Верест. Вдоль кряжа действительно что-то перемещалось. Тонкая черточка и, похоже, с крыльями. Уровень техники в некоторых странах Тунгнора позволял строить несложные летательные аппараты, но почему-то этим не занимались.

– А кто говорит, что она не права? – огрызнулся Прух.

– Дракон Чао, – просветил Толмак, – летающая крепость. Обитают только на Змеином хребте. Питаются козами и пещерными людьми. А пещерные люди в плане взаимности питаются драконами. Не дают умереть друг другу.

Когда они вошли в деревню тунгов, начинались сумерки. Над долиной висел неподвижный туман – молочный кисель, вязнущий во рту. Тишина настораживала. Не кричали дети, не мычала рогатая скотина. Такое впечатление, что тунги срочно засобирались и куда-то ушли, прихватив домашних животных. Калитка в оборонительном частоколе была распахнута. По двое просочились в деревеньку и рассредоточились. И лишь когда поняли, в чем дело, опустили оружие. Спокойнее, правда, не стало. Ни в чьих услугах тунги уже не нуждались. Деревеньку вырезали под корень. Трупы валялись везде, куда падал глаз – взрослые, дети… Работали, по всей вероятности, люди. Часть тунгов была застрелена, позы некоторых женщин недвусмысленно указывали на то, что их насиловали перед смертью. Некий карательный отряд ворвался в деревеньку. Сопротивляющихся убивали на месте, остальных вытаскивали из домов, упирающимся резали горла, и в центре поселка устроили грандиозное побоище. Беззащитных уродцев изощренно били ножами, а когда надоело, просто расстреляли. Скот увели, более-менее ликвидное барахло и продовольствие тоже забрали. Все до единого домишки были разворочены, от подвалов до чердаков, огороды растоптаны. Своих убитых и раненых, если таковые имелись, унесли с собой, чужих бросили, и над поселком уже начинал формироваться удушливо-приторный дух.

– Уходим, – махнул рукой Толмак. – Пещерники поработали, после них хоть бетоном заливай.

Арика уже бежала, зажав нос. Ее догнали, плачущую, далеко за деревней, спустились в лощину и дружно задумались. О пещерных людях Верест знал немного. Злобный, грязный народец, обитающий в скалах и пещерах Змеиного кряжа, пещерники сами пищу не выращивали, а промышляли грабежами да убийствами. В свободное от погромов время стреляли горных коз, мясо которых практически не ели, а обменивали на оружие. Чужаков в горные лабиринты не пускали. Караваны, груженные оружием под усиленной охраной, тормозились на равнинах. С хребта спускались чумазые оборванцы, навьюченные мясом, и у подножия гор, в нейтральных землях, происходил процесс обмена. Бряцающая оружием Вергилия охотно освобождалась от излишков железа. Контакты велись не официально, через купцов, но весь мир об этом знал и особых возражений не высказывал: козье мясо отличалось нежностью и питательными свойствами. Контакты с Нечистью, по крайней мере, с ее представителями, пещерники также проводили, но здесь дело покрывал толстый слой мрака. Говорят, сперва были стычки, но очень быстро те и другие поняли, что это война без особых причин, и делить воюющим сторонам особенно нечего, уж больно они похожи.

– Мне это не нравится, – хмуро признался Верест. – Получается, всё пройденное – красивые цветочки. Каким образом мы перепрыгнем через этот горем убитый кряж?

– Мне тоже не нравится ванта затея, – парировал Толмак. – Лично я выполняю приказ, причем вслепую, не понимая цели миссии. Меня это немного унижает, Лексус. Никогда еще Толмак не работал безропотным быдлом.

– А вы подеритесь, – предложил Прух. – До первой смерти. А кто останется, мы его с Арикой добьем. Чтобы по справедливости.

– О, святой Эрмас… – простонала Арика.

– Ладно, – вздохнул охотник. – Толмак добрый. Он проведет вас через этот «горем убитый кряж». Пещерники, конечно, зверствуют, но это не значит, что они сидят за каждой кочкой. Хребет прорезает множество ущелий. А ширина хребта – порядка двенадцати криллов. Ведя умную разведку, мы одолеем его за полдня.

– Умная разведка – это хорошо звучит. Твои предложения?

– Выходить немедленно. Заночуем в горах. По ночам пещерники не активны.

– Еще чего, – испугалась Арика, – они увидят нас на этом поле.

– Не бойся, девочка, – Толмак усмехнулся и подкрутил несуществующие усы. – Здесь пещерников нет. Деревенька разграблена, дважды они сюда не пойдут. Намного опаснее в нашей ситуации пускаться в обход.

– Я собрался, можно идти, – сообщил Прух, кладя ствол автомата на плечо. Со сдвинутыми бровями и во всеоружии коротышка смотрелся очень воинственно.

– А я не хочу никуда идти, – сказала Арика.

– Устами ребенка глаголет предчувствия, – буркнул Толмак. – Не пойдем никуда. Платочку разобьем. Кстати, друзья, почему бы не вернуться в деревню, и не поискать какого-нибудь брошенного ягненка? Что-то меня с консервов на шашлык потянуло.

– Я уже готова, – быстро встала Арика.

– Гав, – сказал кто-то рядом.

Все дружно вскинули головы.

На краю лощины, склонив головку, стояла симпатичная леечка, или нечто на нее похожее, с бурой волнистой шерсткой и дружелюбно шевелящимся хвостиком. Острые ушки стояли торчком, одно смешно подрагивало.

– Какая хорошая, – разулыбалась Арика.

– Ты откуда, парень? – нахмурился Прух.

Собака ударила лапой о землю и снова гавкнула.

– Собака тунгов, – догадался Толмак. – От пуль увернулась и схоронилась где-то, пока резня шла. Теперь бродит вокруг деревни, неприкаянная.

– У тунгов невероятно умные собаки, – вспомнил коротышка. – Когда в первую ночь я перепутал одну шлюшку-тунгуску с бочкой с водой… ну, бывает, показалось… так она, умница, вцепилась мне в задницу и оттащила. А потом бродила за мной, чтобы я опять чего-нибудь не выкинул.

Собака нетерпеливо гавкнула.

– Спускайся, – разрешил Верест. – Знакомиться будем.

– Учти, – предупредил Толмак, – если ты с ней познакомишься или, еще хлеще, покормишь, то будешь в ответе за нее, а вовсе не она за тебя, как кажется на первый взгляд.

Лаечка словно того и ждала. Забавно перебирая лапами, скатилась в лощинку и, энергично виляя хвостом, уставилась на Вереста. В ее глазах было столько тоски, надежды и жизненного опыта, что дрогнуло бы сердце даже министра Гибиуса. Рука машинально потянулась к рюкзаку: там остались две жестянки с кашей. Баранину уже съели.

Собачонка нетерпеливо заворчала.

– Дожили, – тихо резюмировал Прух. – Заимели статью расходов.

Нового члена экспедиции от нехватки фантазии нарекли Ворчуном и тронулись в путь. Собака попалась не из капризных. Кашу смолотила без кривляний, да и смена обстановки ее не удручала.

В стороне осталось кладбище «открытого типа» – жутковатое зрелище. Обширная поляна, усыпанная белыми костьми. Наподобие земных монголов, тунги не закапывают в землю умерших – кладут на солнышко, прикрыв дерюгами. И чем быстрее птицы объедят мясо, тем быстрее вознесется душа.

Новый сюрприз не заставил долго ждать. Змеиный кряж оставался миражом – очертания гор потеряли ясность, низкая облачность поглотила вершины, оставив в зоне видимости серую кайму между небом и землей. Гигантский обрыв пересекал дорогу. Он возник из ниоткуда – расступились кусты, и путники обомлели. Впечатляющий разлом, практически ущелье, заросшее лесом, тянулось параллельно призрачному кряжу. Словно исполинский каток шириной километра в полтора проехал по земле, оставив приличную вдавлину. Немудрено, что от леса это ущелье не просматривалось: для стоящего на земле края теснины смыкались, создавая хитроумный и коварный оптический обман. Следы уходящих пещерников здесь терялись: если раньше попадались лошадиные лепешки, пятна крови на кустах, а однажды в стороне от тропы узрели непотребное зрелище: два белобрысых стервятника рвали в клочья труп молодой тунгуски, презрительно игнорируя людей – то на краю обрыва отметины скорбного обоза обрывались. Отряд ушел вдоль теснины – к подходящему для переправы месту. Плестись за толпой негодяев в планы не входило – как популярно объяснил Толмак, пещерники обладают звериным нюхом на присутствие чужаков.

– Погружаемся? – Верест тоскливо обозрел перспективу. Версты полторы, никак не менее. Курчавые кроны тянулись вровень с обрывом. Та же картина и на дальней стороне – между лентой серых скал и обильной зеленью просвета не было.

– Погружаемся, – кивнул Толмак. – Будем надеяться, последняя преграда перед кряжем.

– Тебе ничего не видится и не слышится? – поинтересовался Прух у Арики. – Признавайся сразу – будем во всеоружии.

– Отстань, – фыркнула девчонка. – Я не помню ни одного крилла, чтобы не случилось гадости.

– Истинно, – Толмак закрепил на плече арбалет и осенил себя треугольником. – Мы просто мастера влипать в дерьмо. Между прочим, друзья, собака насторожилась.

Ворчун стоял на обрыве, торчком выставив уши, и беззвучно скалил клыки. К сожалению, выбора не было. Ни один метр проклятой земли не являлся островком безопасности.

И действительно, колею безопасного прохода проложить не удалось. Где ползком, где кубарем спустились с обрыва и угодили под полог развесистой листвы. Словно сеть маскировочную развернули над головой. Ажурное плетение листвы начиналось от корней, вздымалось ввысь и образовывало витиевато лохматый потолок. Даже на полянах властвовала тень – кроны сплетались между собой, свешивая вниз бородатые узлы листвы и стеблей. Обильно росли грибы – розоватые студни классической формы, сцепленные пучками. Никому не пришла в голову мысль опробовать эти степенные создания на носок сапога. Последствия могли быть взрывными. Передвигались тесной кучкой, напряженно, стараясь лишний раз не касаться незнакомых предметов. Однако зону повышенной опасности обойти не удалось.

Обычная полянка, заросшая шарообразными кустиками и необыкновенной красоты цветами. Гигантские гипиаструмы украшали опушку, пламенея алым цветом на трубчатых цветоносах. Стоило войти в этот кумачовый круг, как сладковатый запах, насыщенный, густой, вкусный, закружил голову. Отключились не сразу, но чувства жуткой паники не испытали. Скорее напротив, приятно расслабились. Усталость, скопившаяся в телах, потянула к земле.

«Это не колдовство, – отложилось в тяжелеющей голове. – Ты не подвержен колдовству. Это не магия. Это химия. Или чертова природа, мать ее, не все ли тебе равно?»

– Я хочу спать, – Арика скуксила жалобную мордашку и принялась растирать кулачком глаза.

– Сказано – сделано, – замогильно вымолвил коротышка. – Меня тоже как-то тянет во сыру землю… Друзья, поступило интересное предложение…

Заскулил Ворчун. Где он? Верест попытался навести резкость, но фокус куда-то поплыл. Зеленый лес превращался в расплывчатую кашу, в жидком месиве которой алыми кляксами пестрели гипиаструмы.

– Мы имеем право на отдых, – неуверенно заявил Толмак. – Мне кажется, друзья, мы достаточно нахлебались…

Зеленая трава манила, как красивая женщина. Растительный дурман имел единую природу с колдовством. И действовал нахраписто, не оставляя рассудку шанса. Верест забрел под полог бородатой листвы, рухнул на колени. Чугунная голова потянула дальше: он воткнулся лбом в траву, но нашел силы развернуться – упал на спину, оторвав пальцы от автомата.

А потом появились феи…

Он сразу смекнул, что грядут создания иного пола. Муть в голове не прояснилась, но сонливость спала. Он услышал шуршание травы, поднял голову. На поляну выплывали тени – невысокие, стройные, в длинных ниспадающих одеждах. Пересчитывать прелестниц он не стал, все равно голова дальше одного не считала. И в лица не всматривался – не было лиц, только контуры голов с длиннющими, как у русалок, волосами. Он видел, как скользили тени по поляне, одна изящнее другой, первая свернула налево, вторая направо.