Текст книги "Катрин Денев. Красавица навсегда"

Фильм делался с оглядкой на классику жанра: недаром в картине играл Джордж Шакирис, один из персонажей «Вестсайдской истории», а на роль американского композитора, волей судьбы заброшенного во французскую провинцию, был приглашен знаменитый танцор Джин Келли: когда-то герой нашумевшего мюзикла «Американец в Париже», теперь он давал очаровательную реминисценцию памятного сюжета, изображая «американца в Рошфоре».

Картина была населена излюбленными персонажами мюзикла: моряками, ковбоями, бродячими артистами. Был там и совсем нестрашный «гений зла» – продавец картин и неудавшийся художник Гийом, яростно стреляющий красками в холст, была хозяйка кафе Ивонна, когда-то улизнувшая от своего возлюбленного – мсье Дама с двойняшками-дочерьми («Много счастливых дней судьба сулила нам, но смешно было ей зваться… мадам Дам», – поет незадачливый герой ленты, которого играет Мишель Пикколи). Кульминационные, наиболее зрелищные эпизоды картины происходят на площади приморского городка, где разыгрывается целый парад акробатических и эстрадных номеров, а сестры-учительницы Дельфина и Соланж, бросив своих подопечных, облачаются в роскошные дизайнерские платья, огромные шляпы, напоминающие зонтики, пышно взбитые парики и выступают в бравурных песенно-танцевальных дуэтах.

Вся эта декоративная сторона фильма являла собой гибрид американского и французского стилей, и недаром Жорж Садуль, известный критик и историк кино, назвал свою статью о фильме «Зюйд-вестская история» (по аналогии с «Вестсайдской историей»). Садуль считал этот гибрид органичным, радовался появлению первого французского мюзикла, сохранившего, по его мнению, национальную самобытность. В своем энтузиазме он не был одинок. Парижские газеты пестрели броскими заголовками: «Красота и темперамент», «Кладезь юности для сердца», «Кусочек рая… Его звезда – любовь», «Небесное и феерическое», «Шарм и волшебство современной сказки», «Все становится музыкой для глаз»… А Пьер Бийар из еженедельника «Экспресс» сообщая о рекордном числе зрителей на картине Деми, определил ее успех одним емким словом – «событие».

«Девушки из Рошфора», – писал журналист Мишель Гризоля, – обладают живостью прекрасного поэтического свидетельства… Были Превер и Косма, а теперь есть Деми и Легран… Незабываемая Франсуаза Дорлеак поет, подмигивая, мотив из меланхолического репертуара Пиаф. Каждый кадр фильма создает впечатление, будто можно, танцуя, пройти через всю жизнь. Нужно делать людей счастливыми, убеждать их, что все возможно и что нет смысла быть агрессивными. Это главная задача Деми».

Остальные отзывы не менее восторженны и без устали варьируют одни и те же эпитеты – грация, эйфория, наслаждение, радость, волшебство, счастье, оптимизм…

Радость и оптимизм опять же во многом объяснялись национальными чувствами: наконец-то создан большой постановочный французский мюзикл! Невольно хотелось закрыть глаза на слабости и недостатки. Для зарубежных зрителей они были виднее, хотя фильм с успехом прошел и в Америке. При внимательном взгляде обнаруживались профессиональные просчеты. Большинство танцоров, занятых в картине, не имели той выучки, которая была козырем их голливудских коллег, и, например, короткий сольный танец Джина Келли с элементами знаменитой чечетки лишь подчеркивал недостижимость этого образца для остальных исполнителей.

Но это были такие мелочи! Главное, что Деми продолжал расширять свой фантастический мир, строя из провинциальной Франции новую кинематографическую вселенную.

«Совсем не избегая некоторого приукрашивания фона (так, например, многие здания Рошфора в его фильме сверх обычного ярко раскрашены), Деми вместе с тем интегрирует в свою романтическую историю множество элементов, вновь и вновь напоминающих нам о том, что происходит в мире, – пишет Михаэль Ханиш. – Газеты приносят вести о малых и больших преступлениях, о вьетнамской войне, на улицах города не только неистовствуют танцующие гости ярмарки, но и маршируют солдаты…».

Так-то оно так, но знаки реального мира на сей раз ничего не объясняют в истории поисков счастья. Отчасти вредит ей и постановочный шик. Пышное костюмированное зрелище и построенная на полутонах мелодия любовных томлений – два художественных задания оказались трудно совместимы, и, похоже, именно на этом противоречии Жак Деми надорвался. Гармонии «Зонтиков» он больше так никогда и не достиг.

Катрин Денев пришла на съемочную площадку «Девушек из Рошфора» в ореоле растущей славы. Зрители запомнили актрису по «Шербурским зонтикам», еще не зная ее подлинного голоса. Между двумя встречами с Деми актриса много снималась и доказала, что ее возможности не следует сводить к амплуа мечтательной барышни. Но возвращение к режиссеру, с которым был связан первый успех, требовало его подтверждения, установления внутренних связей с прежним образом.

Формально такие связи были установлены. Дельфина, как и Женевьева, – провинциалка, жизнь сердца тоже составляет основу ее существования. Но и суть образа, и способ его самораскрытия здесь совсем другие.

В «Шербурских зонтиках» Женевьева живописно стилизована под идеальные образцы прекрасной девушки, мадонны, элегантной дамы, но психологически весь образ выстроен из житейских деталей. Целуя Ги, она с нежностью вдыхает запах бензина. В спорах с матерью насчет замужества краснеет и выходит из себя, тем более что в глубине души склонна с ней согласиться. Она, не опускаясь до кокетства, делает все, чтобы произвести «прекрасное впечатление» на хозяина ювелирного магазина, который один может спасти семью от разорения. Тайное свидание, размолвка с матерью, материальные заботы – все это существует для Женевьевы реально, как и угадываемое однообразие ее провинциальной жизни, как и ее инфантильная беспечность, как и растворенная в воздухе легкость отказа от прошлого, подчиненность сиюминутному.

Дельфина же незыблемо существует в романтическом мире идеала, сама являясь его совершенным воплощением. Ее невозможно представить возлюбленной конкретного мужчины, тем более – матерью. Сама мысль о физическом влечении, которое она способна вызывать, ей претит. «Ты говоришь о душе, а думаешь о моем теле», – бросает она влюбленному в нее Гийому и уходит от него навсегда. Вместе с Соланж они исполняют музыкальный дуэт: песня говорит о том, что в мире перевелись рыцари, а мужчины разучились по-настоящему любить.

Единственный человек, которому Дельфина готова отдать свое сердце, бродит где-то рядом, мечтает о такой девушке, как она, и даже нарисовал подсказанный воображением ее портрет. И героиня Денев знает это, убежденно выражая в песне свое кредо: «Не сказка мне нужна, мечта моя скромна: пусть только будет он красив, как Аполлон. И в этом чуда нет: он должен быть такой – ученый и поэт, философ и герой…» (в русском дубляже только отчасти сохранилось остроумие песенного текста, написанного самим Жаком Деми александрийским стихом, пародирующего стиль Мольера и Корнеля).

Наивная цельность мечты улыбчиво стилизована, иначе бы она показалась невыносимо пресной. Как и симметрия встреч и разлук. Как и образ воплощенной грезы Дельфины, столь же мечтательного и нежного юноши Максанса (Жак Перрен), который, судя по всему, встретит ее – и узнает свой идеал – уже за рамками фильма, по пути из Рошфора в Париж.

В судьбе Женевьевы побеждала логика обыденных, прозаических обстоятельств, а между тем ее образ вдохновлял Деми, он действительно был художественным размышлением на тему женского идеала. «Девушки из Рошфора» многое потеряли в поэтическом смысле, а сам идеал как-то сник. Когда Дельфина говорит, что ей приходится зарабатывать деньги уроками танцев, это тоже становится условностью: проходят день-два – и героиня, собрав чемоданчик, безоглядно устремляется в Париж, где ее наверняка ждут успех, артистическая карьера и встреча с юношей светлой мечты. Что ж, романтическое бегство от обыденности – вещь объяснимая, но сама обыденность здесь куда условнее, чем в «Шербурских зонтиках» Алжир.

Что касается Денев, для нее это был важный фильм, хотя и не столь важный, как «Зонтики». Там она впервые почувствовала себя необходимой именно данной картине. Но сила произведенного ею впечатления во многом объяснялась и тем, что зритель с восторгом открывал для себя прекрасную исполнительницу, доселе почти неизвестную. В «Девушках из Рошфора» актрису ждали и придирчиво сравнивали новую роль с предыдущей. Может, это было не совсем правомерно, ведь главная ставка делалась именно на дуэт сестер-актрис, как за год до того гарантией успеха фильма «Вива, Мария!» Луи Малля считалось партнерство-соперничество Брижит Бардо и Жанны Моро.

Кстати, сначала продюсеры мыслили в ролях девушек из Рошфора ту же Бардо и Одри Хепберн, но, видно, обе показались староваты для «девушек». Катрин Денев в блеске юной и хрупкой «лунной красоты» не разочаровала своих поклонников. Хотя объективность требует признать, что артистически более ярко выступила в фильме Франсуаза Дорлеак, чей пенящийся темперамент задавал тон картине, а Катрин Денев, по словам критика Анри Шапье, «отвечала на него в своей манере – легко, романтично и нежно, как солнечный луч». Впрочем, зрители не хотели разделять очаровательных сестер, и на вопрос газетной анкеты, которая из них лучше, дали обеим одинаковые оценки. Их называли «двумя жемчужинами в короне», «молодым двуглавым орлом», «гордостью французского кино».

Национальную гордость, однако, поджидали не только триумфы, но и профессиональные испытания. По сравнению с «Шербурскими зонтиками» ей было легче: музыкальные номера, которые приходилось синхронизировать с певцами, куда короче и проще.

«Мы снимали при помощи секундомера и точно записанной заранее музыкальной фонограммы, – вспоминает Денев. – Я чувствовала себя скованной, но это, понимаете ли, приятная скованность. Образно говоря, ты попала в капкан и пытаешься освободиться, иного пути нет».

Но ведь танцы-то было дублировать нельзя! Стиль мюзик-холла довольно далек от актерской манеры Денев, сдержанной и меланхоличной. Она вполне прилично овладела танцем, и все же заметно, что это не ее стихия. Что оставалось делать? Во всяком случае, не отступать. Не важно, что ее присутствие в картине гораздо меньше, чем в «Зонтиках», где она была почти в каждом кадре. В новом фильме Деми его протеже чувствует себя по-хозяйски уверенно, солирует, как настоящая звезда, откровенно демонстрирует свой шарм, свои наряды.

Пусть именно так должна вести себя юная Дельфина, для которой жизнь – сплошной праздник, ожидание счастливой встречи, премьера на балу удачи. Дело, однако, в том, что сама Катрин Денев теперь ощущала себя внутренне куда более зрелой. Она усвоила урок работы с Деми еще с «Шербурских зонтиков»: слушаться музыкального ритма. Так было и теперь. Но Денев не чувствовала эту музыку, вроде специально для нее написанную, своей.

В «Зонтиках» актриса целиком доверилась концепции режиссера, не заботясь о том, чтобы быть в центре внимания; в результате выиграли и фильм, и она сама. В дальнейшем это становится правилом, определившим успех лучших ее работ, – правилом, столь отличающим Катрин Денев от других звезд. Она не из тех, кто появляется на съемочной площадке с заранее подготовленными приемами. «Оставляю это режиссеру, который раскрывает во мне то, что ищет. Люблю, когда меня ведут», – говорит Денев. Но к «Девушкам из Рошфора» это сполна не относится: возможно, именно здесь пролегла первая трещина между актрисой и ее любимым режиссером.

Две работы у Деми – два прообраза будущих ролей Денев. Когда, как в «Шербурских зонтиках», она будет следовать общей мелодии фильма – окажется победительницей. Когда мелодия будет подстраиваться под звезду – результат может стать проблематичным.

Хор похвал как будто бы сглазил «девушек из Рошфора». Восторги не успели умолкнуть, как случилась трагедия, и из двух девушек осталась только одна. В автокатастрофе заживо сгорела в своем спортивном «рено» Франсуаза Дорлеак. Только что вернувшись со съемок в Финляндии, она опять на всех парах гнала в аэропорт Ниццы и, как всегда, ехала в машине со своей собачкой.

Денев в это время только-только начала сниматься в фильме «Бенжамен». Члены группы помнят ее лицо, окаменевшее от шока, и ее решение вернуться на съемки сразу после похорон. «Я не знала, как смогу пережить это, если бы не работала», – скажет она впоследствии. Помимо работы, Катрин посадила себя на таблетки. Она запретила себе говорить о сестре, ее смерть переживала вдали от журналистов и кинокамер, фотографии заплаканной звезды не попали на страницы газет. Но хорошо знающие Катрин Денев заметили, что иногда в разговоре ее взгляд как бы переключается, застывает, будто она вновь вернулась в июньский вечер 1967 года. Есть знаменитая фотография актрисы, полная невыразимой меланхолии, которая так и называется: «Остекленевший взгляд». Катрин потеряла часть себя, ту часть, что была неразрывно связана с детством, юностью и с Франсуазой.

Для зрителей, ценивших артистический дар Франсуазы Дорлеак, «Девушки из Рошфора» остались экранным свидетельством генетической и духовной близости двух актрис, одной из которых суждено было с тех пор жить за двоих. Этот фильм стал правдивым зеркалом их отношений, не отравленных даже тенью ревности: они легко делили успех и поклонников, восхищались друг другом именно потому, что были такие разные.

Это не значит, что между ними не было проблем. Франсуаза первой начала карьеру и прилагала огромные усилия, чтобы стать международной актрисой. Ей многое удалось, но она хотела большего. Катрин достигла этого большего, казалось, почти без усилий, и в этом ощущалась – нет, не несправедливость, но какая-то роковая предопределенность. Первый раз контраст резанул в 1964 году в Канне. На фоне триумфа «Шербурских зонтиков» тонкий и горький фильм Франсуа Трюффо «Нежная кожа», где Франсуаза замечательно сыграла, был принят холодно и язвительно. «Оттого как переживала Франсуаза провал «Нежной кожи», – вспоминала Катрин, – я решительно не ощущала никакой радости от собственного успеха».

Они часто снимались у одних и тех же режиссеров, с одними партнерами: например, Катрин сыграла у Поланского, потом Франсуаза; наоборот получилось с Трюффо. Каждой было чем гордиться, но журналисты только и рады были поссорить сестер, сделать из них соперниц. Катрин внутренне реагировала на это очень болезненно, а потом собиралась с силами и терпеливо объясняла: «Каждая актриса уникальна. Карьера развивается так, как развивается. Никто не может быть вам соперником, потому что вы – это только вы. Мы не актрисы по отношению друг к другу. Мы только сестры».

Именно Катрин была самой страстной энтузиасткой проекта «Девушек из Рошфора». Франсуаза не была уверена, что Жак Деми, связанный особыми отношениями с сестрой, поставит их в равное положение. Но они с режиссером быстро поняли друг друга, она почувствовала от него нужные импульсы – и дело пошло. Ей всегда было не так важно любить самой, как очаровывать и быть любимой. Успех еще больше объединил сестер. В этот период они часто бывают вместе – в Лондоне, в Канне, в Сен-Тропе, на пляже в Рио-де-Жанейро, куда обеих приглашают на фестиваль. Они порхают по миру, как и положено девушкам 60-х годов. Один из лучших их совместных снимков сделан в аэропорту Хитроу.

В «Нежной коже» Франсуаза сыграла стюардессу – влюбчивую, отзывчивую и немного не от мира сего. Это был стопроцентно шестидесятнический тип, знакомый нам по пьесе Эдварда Радзинского «104 страницы про любовь» и по фильму с Татьяной Дорониной. И тип, и профессия были интернациональными и ультрамодными. Конечно, во французском варианте, но это была жизнь «на последнем дыхании» (русский аналог: «прожгло обшивочку»), полная сиюминутных восторгов и обреченных предчувствий. Такой Франсуаза была и в жизни. Она любила летать на самолетах и гонять на машинах. Всюду таскала за собой огромный багаж. Ее последний экранный партнер Майкл Кейн сказал, что она ждала чуда и не хотела быть застигнутой им врасплох. Иными словами, Франсуаза ждала великой любви, идеального мужчину и тяжеленные чемоданы перемещались по белу свету ради него. Этим она скорее напоминала не Соланж, а Дельфину. Ту девушку из Рошфора, которую сыграла Катрин Денев!

То, что они разные, бросалось в глаза, но очевидное в каждой из них было обманчиво и противоречиво. Франсуаза боялась равнодушия, обостряла ситуации и вызывала либо обожание, либо полное отторжение. Денев иногда могла позволить себе капризы, но конфликтов избегала и в итоге ухитрялась покорять всех. И внешне, и по характеру они существовали в разных режимах: одна – в режиме контраста, другая – в режиме гармонии.

Такие разные при жизни, сестры Дорлеак воплощали как бы две версии женской судьбы. Но после смерти Франсуазы ее несостоявшаяся жизнь стала отчасти и жизнью Катрин. Она говорила: «Франсуаза продолжила свое существование во мне. Некоторые поступки я совершаю потому, что говорю себе: она бы сделала так…»

Франсуаза родилась в первый день весны, 21 марта, Катрин – в разгар осени. Одна любила экстравагантность, другая – классику. Франсуаза принимала ледяной душ, не курила, никогда не употребляла алкоголь и, как вспоминает сестра, «ничего не ела, разве что яйцо всмятку». Сама же Катрин никогда не отказывалась от этих удовольствий. Но именно она стала и эталоном красоты, и гранд-дамой французского кино, и «новой Гретой Гарбо», и международной звездой – всем, о чем мечтала сестра. Судьба решила, что из двоих надо выбирать и выбрала более податливую натуру, с не столь острыми углами, которую легче шлифовать. Франсуаза, говорившая, что не переживет старость и в юности пытавшаяся уйти в монастырь, покинула этот мир 25-летней и осталась «актрисой поколения». В таком качестве, а не великой кинодивой, она и вошла в энциклопедии.

Франсуаза навсегда запечатлелась в памяти кинематографа как молодая парижанка своей эпохи – полная юмора, космополитичная, раскованная и знающая себе цену. Когда год спустя после ее гибели молодежь вышла на парижские баррикады, журналисты вспомнили о Франсуазе, которой так не хватало как идеального символа мая 68-го. Представить же на баррикадах Денев, даже в юности, сложнее. Она участвовала в нескольких демонстрациях феминистского и политического толка, но в целом не склонна присоединяться к «движениям», и вовсе не из равнодушия или трусости: этих черт у нее нет и в помине. Если заглянуть вглубь, она не менее порывиста и авантюрна, чем Франсуаза. Но имидж у нее совсем другой.

Облик младшей сестры Дорлеак благодаря Деми прочно закрепился в сознании зрителей в качестве вневременной «Денев романтической». Это имело свои плюсы: даже сыграв Женевьеву и введя в моду женский тип «анти-Бардо», она не стала актрисой поколения и легко перешла из 60-х годов в последующие эпохи. Но были и минусы: постоянство образа, его идеальность всегда несет опасность перерождения в штамп.

Прошло время, когда выбор ролей актрисы определяла случайность: например, в скетче Клода Шаброля «Человек, продавший Эйфелеву башню» (новелла из фильма «Самые знаменитые мошенничества на свете») она просто подменила жену режиссера Стефан Одран, родившую раньше срока, в роли беременной героини (Катрин сама ждала ребенка); съемки длились всего два дня. Случайным, не оставившим следа можно признать и участие Денев в фильмах «Португальские каникулы» Пьера Каста и «Охота на человека» Эдуара Молинаро, хотя в последнем снимались Франсуаза и Жан-Поль Бельмондо.

Эти и другие режиссеры, создававшие фон Новой Волны, ничего нового в актерскую биографию Денев не внесли: всюду она варьировала знакомый тип «молодой, романтически настроенной девушки». В свою очередь и сама актриса открещивается от сознательного участия в нашумевшем кинематографическом движении: «Об этом не могло быть и речи, мое присутствие в нем не было достаточно весомым»[8]8
  Еcran-78, № 73, р. 14.


[Закрыть]. Это вообще не в ее натуре, поясняет Катрин Денев. Живо реагируя на вещи, она не склонна проникаться ими до конца. И прежде чем не разберется в их сути, предпочитает занимать позицию наблюдателя.

Денев охотно импровизировала, не признавала долгих репетиций, никогда не выходила на театральную сцену, перед которой испытывала непреодолимый страх. Но по внутреннему своему складу, в отличие от сестры, она не была актрисой Новой Волны. Мало кому, как ей, удалось так решительно трансформировать свой типаж и пойти навстречу самому смелому перевоплощению.

Пока это еще не очевидно, но показательна, например, ее роль, сыгранная у Аньес Варда. К ней актриса была особенно дружески настроена, памятуя, что во многом обязана ей успехом «Шербурских зонтиков». Именно поэтому она согласилась сниматься в ее картине «Создания» (1966) и даже приняла участие в финансовых расходах. Фильм, который сама Денев называет «странным», а писавшие о нем относят к числу «трудных», предназначенных для «избранных», как и следовало ожидать, коммерческого успеха не имел.

Мишель Пикколи играл в «Созданиях» писателя, чья расшалившаяся фантазия делала персонажами умозрительной драмы жителей острова, расположенного в море недалеко от Нанта. Здесь герой поселился на лето вместе со своей молодой беременной женой, потерявшей речь в автокатастрофе (съемки проходили совсем незадолго до гибели Франсуазы).

Фильм отличался интеллектуальной конструкцией в духе французского Нового романа. Герой сталкивался с неким демиургом зла, мрачным и загадочным служителем возвышающегося над островом маяка. Вместе с писателем они разыгрывали шахматную партию, ставкой в которой были судьбы местных жителей; их фигуры-марионетки передвигались по доске, а жизненные ситуации с их участием параллельно разворачивались за спиной игроков на специальном экране, который, будучи материально осязаемым, в то же время символизировал полет воображения. Режиссер, увлеченная монтажными и цветовыми эффектами, не слишком заботилась о жизненности человеческих отношений, и сегодня этот фильм воспринимается скорее как характерный экспериментальный продукт своего времени.

Интерес здесь представляет типичная для Новой Волны рефлексия по поводу глобального наступления масскультуры. Сюжеты элитарных романов Алена Роб-Грийе и Маргерит Дюрас часто иронически обыгрывают штампы бульварной литературы. То же у Варда: моделируемая ею псевдожизнь строится по законам комикса; Денев же воплощает подлинность существования, не подвластную вульгарным манипуляциям.

Разрешаясь в финале «Созданий» от бремени и обретая речь, героиня Денев как бы оттеняла мотив мук творчества. В этой картине молодая актриса играла немую с той же естественностью, с какой незадолго до того у Марселя Камю в «Песни мира» перевоплотилась в слепую, а спустя несколько лет у Луиса Бунюэля в «Тристане» изображала безногую калеку.

С первых же ролей стало ясно, что, если Денев нравится фильм и она верит в режиссера, ее не испугают никакие сложности. Коммерческому успеху она отдает должное, но предпочитает выигрыш артистический. Она утверждала в давних своих интервью и повторяет теперь: хорошая роль в фильме – это еще не все. Она не из числа актрис, которые показывают «сольный номер», даже когда роль пишется специально для нее. Во всех случаях выбор определяют сюжет и режиссер; в свою очередь, делая выбор, актриса раскрывает свой характер, вкус, чувство ответственности. Катрин Денев подтвердила это, выбрав Трюффо, Бунюэля, Феррери. Но это не значит, что она ориентируется на знаменитостей. Всегда готова поддержать проект начинающего режиссера, если испытывает к нему доверие.

Итак, подчиненность режиссеру, которому беспрекословно доверяешь. Достижения актрисы связаны со строгим следованием этому принципу, а сравнительно редкие неудачи – с отступлением от него. Но эта покорность не имеет ничего общего с тем первым этапом ее биографии, когда она плыла по течению и была марионеткой в чужих руках. Теперь Катрин Денев сама отвечает за свой труд в кино и не доверяет никому заботу о собственных проектах и решениях. Полушутя-полусерьезно объясняет свой успех тем, что ее актерская карьера попала в хорошие руки – ее собственные.

Все это стало возможно после и благодаря Деми. Сначала он выбрал Денев, но в результате этой встречи она сформулировала свое понимание профессии: «Настоящая карьера начинается только с того момента, когда актеру предоставляется выбор». И хотя этот выбор имеет относительный характер и зависит от предложений, между режиссером и актерами складываются отношения, основанные на интуитивном угадывании друг друга. И здесь важно не ошибиться.

Так, еще снимаясь в «Шербурских зонтиках», Денев, не раздумывая, согласилась участвовать в фильме почти неизвестного ей режиссера Романа Поланского, который делал короткометражную ленту в соседнем павильоне. Судьба свела их в рамках киносборника «Самые знаменитые мошенничества на свете»: Денев выступала во французском эпизоде у Шаброля, а Поланский был постановщиком голландской новеллы. Не зная практически ничего друг о друге, актриса и режиссер быстро подписали контракт, в результате которого через год родился этапный для обоих фильм «Отвращение».

Пожалуй, единственный случай в биографии Денев, когда она чувствовала себя психологически зависимой от планов режиссера и даже как бы ответственной за его судьбу – это случай Жака Деми, ее крестного отца в кино. А его творческие дела сложились не самым блестящим образом. После «Девушек из Рошфора» он трижды выезжал за границу – в США, Англию и позднее в Японию, где снял ленты, не ставшие большими событиями. Наиболее выразительным всплеском изысканно-поэтической манеры Деми стала осуществленная им в 1970 году во Франции экранизация сказки Шарля Перро «Ослиная шкура».

Хотя режиссер, вернувшись из-за океана, утверждал, что хотел бы навсегда избавиться от пресловутого французского «хорошего вкуса», именно почва национальной классики принесла ему удачу. В «Ослиной шкуре» уместными оказались и романтическое мироощущение, и вкус к стилизации, и розово-голубая тонировка кадра, и остроумие актуальных ассоциаций-намеков. Фея-волшебница (Дельфин Сейриг) была оснащена в фильме телефоном, летала на вертолете, читала стихи Аполлинера и Кокто, – но это ни в малейшей мере не разрушало мира феерии.

Деми учитывал, что сказки Перро предназначались когда-то не для детей, а для посетителей салонов. Но не спекулировал этим. Он устоял перед соблазном вывести на первый план психоанализ, о котором, кажется, знал уже Перро: умирающая королева завещает своему мужу жениться на женщине, более красивой, чем она сама, и такой женщиной оказывается принцесса, дочь короля. Она ставит ему невыполнимые условия и даже требует шкуру осла, чьи золотые и бриллиантовые экскременты снабжают казну. Принцессе приходится бежать за границу и стать служанкой – пока ее не вызволит и не влюбит в себя чудесный Принц.

Сохранив патриархальное обаяние и целомудрие сказочного сюжета, Деми сделал двухадресный фильм: дети видят в нем волшебную сказку, взрослые осознают достаточно фривольную подоплеку. Но в этом не было двусмысленности, во всем ощущались искренность и чистота. Наверняка Катрин, играя эту роль, думала о Франсуазе, которая уже довольно взрослой девочкой любила говорить, что хочет выйти замуж за их отца.

Как всегда у Деми, большую роль в картине играла музыка – ее написал все тот же Мишель Легран, и она прекрасно накладывалась на сказочно преображенный мир. Что касается актеров, это был блестящий ансамбль мастеров разных поколений, в который Катрин Денев вписалась по праву самой молодой романтической героини французского экрана. Она играла Принцессу, а Принцем был тот самый Жак Перрен, что в «Девушках из Рошфора» воплощал мечту Дельфины и который сумел пронести романтическое мироощущение через всю свою жизнь (последний подвиг Перрена – поднятый им как продюсером проект уникального фильма «Птицы»). В роли старого отца-короля выступил Жан Маре, подлинный король послевоенного романтического кино Франции. Он словно передавал традицию своей преемнице из рук в руки.

Уже в «Девушках из Рошфора», а теперь в «Ослиной шкуре» героини Денев как бы переживали сюжет Спящей красавицы. По словам критика Ирины Рубановой, «сначала они пребывали в ожидании, предчувствии чего-то невыразимо прекрасного, потом, как от поцелуя принца, пробуждались, и прекрасное осуществлялось наяву». Катрин Денев оказалась идеальной принцессой сказок Перро, а фильм – эталонным свидетельством одухотворенной красоты актрисы. Облаченная в корсет и кринолин, она с абсолютной непринужденностью пела арии и одновременно хозяйничала на кухне, выпекая «пирог с сюрпризом» для своего возлюбленного. Никого не удивляло, что принц и принцесса, мечтая в своих песенных дуэтах о будущих радостях, выкуривают табачную трубку. Золотистый наряд и волосы Катрин – это было поистине «оптическое наслаждение».

Как ни странно, во Франции фильм не имел большого успеха. Но во многих странах Европы и Азии он принес Катрин Денев преданных почитателей. Впрочем, и на родине была категория публики, безоговорочно признавшая картину: это все же в первую очередь дети. В этом фильме семилетний Кристиан впервые увидел свою знаменитую маму на экране. Не только он, но и многие его сверстники были в восторге от сказочной героини, ее белокурых волос и пышных платьев, символизировавших Время, Луну и Солнце.

«Прочитав сценарий «Ослиной шкуры», – вспоминает Катрин Денев, – я ощутила волнение, как во времена детства. Открыла ту же самую простоту, тот же юмор и – почему бы не сказать об этом – определенную жестокость, которая подчас тлеет под спокойной снежной гладью самых чудесных сказок». Романтическое в понимании актрисы никогда не было бесплотным, а всегда увязано тончайшими нитями с драмами и гримасами повседневной жизни. Вот и фильм Деми был насыщен подспудным осознанием того, что век подлинных наивных чудес – в далеком прошлом, а чудеса современной технической цивилизации грозят выродиться в зловещую пародию. Но при этом сам фильм нигде границ, за которыми начинается пародия, не переходил и остался чистейшим образцом поэтического кино.

Сюжет этой главы, где Катрин Денев предстает непременной героиней фильмов Деми, подходит к концу.

Режиссеру и актрисе была уготована еще одна встреча и еще один фильм, сделанный ими совместно в 1972 году. Он получил длинное, согласно тогдашней моде, название – «Самое важное событие с тех пор, как человек ступил на Луну» – и разочаровал всех, кто ценит талант Деми, Денев и снявшегося с ней в паре Марчелло Мастроянни. Сюжет был претенциозным: событием являлось то, что впервые в истории человечества забеременел мужчина, а реализации явно не хватало остроумия и фантазии.