Текст книги "Из варяг в хазары"

– Не забуду, – угрюмо отмахнулся тот. Раскосые глаза его пылали ненавистью и злобой. – Убью, – яростно шептал приказчик, сжимая рукоятку кинжала. – Убью!

Глава 14
МОЛИТВА ДРУИДА

Осень 862 г. Перуново капище

В каждой земле

Есть варвары.

Они пожирают

Наши сердца.

Роза Аусленлер. «Олиночество»

Осень выдалась хмурой. По низкому небу ветер гнал серые косматые тучи, хлестал землю промозглым дождем. Еще чуть-чуть – и замерзнет Днепр, покроется толстым зеленоватым льдом, покроется снегом, и потянутся по белым сугробам санные пути-переходы к граду Киеву и дальше, в земли древлян и радимичей. А пока же не пройти не проехать ни конному, ни пешему, разве что на лодке, пользуясь последней возможностью. Да и тот путь опасен – дожди, туманы, да и ветер – перевернет лодку, и все, кто в ней плыли, – на дно, в объятья водяных да русалок.

– Посматривай, посматривай! – кричал, ворочая рулевым веслом, кормщик – кряжистый бородатый мужик в серой посконной рубахе и теплой безрукавке из бобровых шкур.

Впереди, на носу, держась за высокий форштевень с изображением зимнего солнечного идола – Чернобога, покровителя мрака и холода, стоял молодой парень, почти мальчик, без шапки, с русыми, мокрыми от дождя кудрями и каким-то жалобным, заостряющимся к подбородку лицом. Юноша напряженно всматривался в мрачный, быстро приближающийся берег, время от времени вытирая лицо рукавом. На берегу, вдоль реки, густо росли синие мохнатые ели, шумели высокими вершинами сосны, облетевшие ивовые заросли, бесстыдно голые, спускались к самой воде. Вот меж кустами мелькнуло что-то серое. Опрокинутая лодка-однодеревка, прибитая к берегу волнами? Или просто топляк? Нет, ни то и ни другое. Похоже, это все-таки были мостки.

– Приплыли, княже. – Парень обернулся, указав на мостки. В небольшой ладье, у сложенной мачты, посреди вооруженных воинов стоял князь – высокий человек, еще довольно молодой, вряд ли намного старше впередсмотрящего. Голову его покрывала круглая бархатная шапка с бобровой опушкой, ярко-алый плащ-корзно давно промок и противно лип к темно-зеленому кафтану доброго фризского сукна. Под ногами, несмотря на все усилия черпальщиков, хлюпала вода. Крупные холодные капли стекали с шапки на длинный нос и рыжеватую бороденку князя. Да и вообще, вид он имел какой-то невзрачный, не княжеский – сутулился, скалил зубы, суетился без особой нужды. Вряд ли кто-нибудь поверил бы, что он знатного рода, если б не глаза. Черные, страшные, они, казалось, прожигали собеседника насквозь, и никто не чувствовал себя хорошо, поймав на себе такой взгляд.

Обернувшись к кормщику, князь повелительно махнул рукой. Тот кивнул, что-то крикнул гребцам. Весла левого борта вспенили воду, и, повернув направо, небольшая ладья ловко уткнулась носом в мостки.

Стоящий на носу юноша быстро прыгнул вперед , едва удержавшись на скользких мостках, подхватил брошенную с ладьи веревку.

– А ты и вправду хорошо знаешь здешние места, – выбираясь из ладьи, одобрительно вымолвил князь, и юноша зарделся. Остренькое, смешное лицо его на миг озарила довольная улыбка.

А дождь всё не кончался, барабанил по ветвям елей, прибивал к земле коричневую прошлогоднюю хвою, стекал по щекам насквозь промокшего юноши, Юрыша. Тот не чувствовал промозглого осеннего холода, – еще бы, люди князя Дира посулили ему целую куну! Он действительно неплохо знал эти места, охотился вместе с отцом, пока в прошлое лето того не задрал медведь. С тех пор он, Юрыш, в семье главный кормилец.

Жили они в Киеве, у Копырева конца, и жить было непросто. Кроме старшего, пятнадцатилетнего Юрыша, в доме еще шестеро младших детей, два брата и четыре сестры. Все есть хотят, хоть братья и не сидят без дела – с утра до вечера на торгу да на пристани – где чего помочь, где что запромыслить. Вот и он, Юрыш, так же. Там же, у пристани, услыхал он от рыбаков о том, что люди Дира ищут проводника к дальнему Перунову капищу, что уже почти в древлянской земле, на север от Киева.

Дир-князь был варягом, таким же как и князь Аскольд, истинный правитель Киева, приглашенный именитыми людьми. Дир же был молодым, некрасивым и безвластным. Никто – в том числе и сам Аскольд – не считал его соправителем. Просто был Дир из знатного варяжского рода какого-то Сигурда, а Аскольд-Хаскульд когда-то с этим самым Сигурдом дружил. Вот и привечал Дира, Дирмунда, как его звали варяги. Некоторые даже за глаза называли его не просто Дирмундом, а Дирмундом Заикой, хотя молодой варяг вовсе не заикался.

Хорошо ли, плохо ли было, что князем в городе – приглашенный варяг? Юрыш, как и все киевляне, таковым вопросом не интересовался. Хорошо, плохо... Да обычно. Ни хорошо ни плохо. Были в Киеве князья и задолго до варягов, а Хаскульда пригласили, когда пресекся прежний княжеский род, идущий, как говорят, от самого Кия. Варяги – князья удобные, никому из местных «сильных людей» не родичи, значит, и справедливее правят. А ежели несправедливо, так можно и скинуть головой в Днепр, как уже бывало не раз в стародавние времена, правда, тогда не варягов, тогда своих скидывали, ну а уж с варягами-то еще легче получится. Хаскульд пока правил по справедливости. А Дирмунд ему жутко завидовал – об этом все знали. Да и как не позавидовать? Поставить себя на место Дира – вроде князь, а вроде и нет. Всё от Хаскульда-Аскольда зависит. Впрочем, всё это Юрыша мало заботило, ему-то уж всё равно князем не быть. А заработать – что ж, чего ж не заработать? Тем более – куну!

– Сюда, княже. – Размокшая глинистая тропинка, ведущая через лес к старому капищу, вилась меж деревьями чуть заметной змейкой.

Юрыш и последовавший за ним князь с тремя воинами углубились в лес и быстро пошли по тропе. Вокруг высились мохнатые ели, седые от влаги. Было темно, но зато не очень сыро – дождевые капли, задержанные кронами деревьев, почти не попадали на землю. Долго они шли, нет ли – Юрыш не мог бы сказать, поглощенный лишь тем, чтобы не сбиться с пути, – слишком уж много времени прошло с тех пор, как они охотились здесь с отцом. Ага, вот и старый дуб с вросшими в кору кабаньими челюстями. Челюсти скалились, и казалось, это никакой и не дуб вовсе, а страшное лесное чудовище. За дубом виднелась небольшая полянка с покосившимся от времени частоколом и серыми бревенчатыми строениями – капищем, приземистой хижиной, колодцем. Видно, когда-то здесь жили жрецы. Но теперь в эти места пришли древляне, не очень-то жаловавшие Перуна и совсем не горевшие желанием приносить ему обильные жертвы.

Гораздо выше Перуна древляне ставили солнечного Даждьбога. Перуна, конечно, побаивались, но не настолько, чтобы ежемесячно забивать для него быков, как прежде поступали люди из переселившегося ближе к Киеву затерянного Полянского рода. Вслед за ними покинули капище и жрецы и навещали теперь его лишь иногда, летом, в месяц червень, названный так из-за червей, в обилии выползавших из черной земли навстречу солнечному теплу. Из этих червей делали багряную – «червленую» – краску, коей покрывали щиты и стяги. Ромеи же называли этот месяц – июнь. Ну а сейчас стоит на дворе грудень-полузимник, еще чуть-чуть, и зима! Не застыла бы река, успеть бы обратно. Грудень – потому как груды гниющих листьев везде, ну а почему полузимник – понятно.

– Вот и капище, – сказал Юрыш, и князь по-хозяйски прошел за частокол, словно отлично знал, где здесь что. Зачем тогда проводника брал?

Юрыш пожал плечами – не его это дело. Наоборот, хорошо, что князь не понадеялся на свою память, хоть заработать можно аж целую куну. Хватит, чтоб запастись житом на зиму, да еще купить недорогих подарков матушке да братьям-сестрам. Стеклянных разноцветных браслетов, подвесок из звенящей бронзы да медных колец. Размечтался Юрыш – глаза прикрыл и на дождь – никакого внимания. Отошел в сторонку, к колодцу, прислонился к сосне, что росла рядом... мечтал... даже не сразу увидал идущего прямо к нему князя. За ним – воины, тоже варяги.

– Эй, отрок. – Князь подошел ближе, заглянул в глаза. В левой руке, на ладони, он держал серебряную монету – не обманул! – правую зачем-то заложил за спину. – Нагнись-ка к колодцу, отрок, – засмеялся князь. – Достань водицы.

Юрыш пожал плечами. Водицы, так водицы. Жалко, что ли? Наклонился... И почувствовал, как вывернули ему руку вмиг навалившиеся сзади воины. А из глубины колодца пахнуло вдруг смрадом, какой бывает от гниющего мертвого тела. Ничего не понимая, Юрыш почувствовал боль в вывороченных суставах. От колодца его потащили куда-то... нет, не в капище и не к дубу, а в лес. Зачем-то сорвали кафтанишко, рубаху. Холодный дождь замолотил по голому телу. Юрыш поежился, закричал. Кто-то из воинов ударил его в челюсть, остальные привязали за руки к толстому стволу сосны. Кора и сучки больно впились в спину. Да что же это происходит? Разве он их привел не туда?

– Княже! – В изумлении Юрыш распахнул глаза. А князь, молодой князь Дир, шел прямо на него и уже не прятал за спиною правую руку. В ней он держал... нет, не кинжал, что-то кривое... Серп. О, боги, зачем ему серп? Что он тут жать собрался? Страшный крик боли и ужаса застыл в груди отрока, когда, подойдя ближе, князь вскрыл острым серпом ему живот. Сизые внутренности вывалились на землю, и острая, невыносимая боль пронзила все тело. Юрыш дернулся в крике и захлебнулся собственной кровью – один из воинов по знаку князя перерезал ему горло.

– О Кром Кройх! – взмолился Дирмунд, упав на колени перед истерзанным трупом. – Я, твой верный друид Форгайл Коэл, вновь взываю к тебе! Скажи, где мой враг и где мои люди?

Где-то высоко в небе, за тучами, вдруг загремел гром. Молния, сверкнув, ударила в старый дуб с кабаньими челюстями, и тот вспыхнул, словно высохший на солнце сноп. Воины попятились в страхе, а Дирмунд – вернее, Черный друид Форгайл в теле Дирмунда Заики – нагнулся над телом Юрыша и, вытащив внутренности, разложил их на земле страшным кровавым рядом.

– Далекий город где-то на юге? – внимательно осмотрев кровавые ошметки, прошептал Дирмунд. – Да, именно так. «И». Итиль? Да, Итиль. И все трое там: и Хельги, и мои люди. Но что они там делают? Непонятно. – Дирмунд нахмурился и нагнулся ниже. – Что это за складка на печени... Знак смерти? Да, именно так... И это знак моей смерти! Моей! Кто же мой убийца? – Он взял в руки печень – черные капли крови сложились на земле в знакомую руну... – Хельги! Он убьет меня... Но не сейчас, а много, много позже. А может быть, всё-таки можно этого избежать? Убив его самого... Да, вот линия его смерти... извилистая, словно змея. Змея? Правильно ли я понял волю Крома? Хельги суждена смерть от укуса змеи? Умереть в змеиной яме, как Рагнар Мохнатые Штаны? Что ж, вполне приятная смерть. – Друид по-волчьи оскалился. – Надобно помочь ему...

Он опустился на колени и, подняв голову к небу, завыл, призывно и гулко, как воют подзывающие стаю волки. И те не замедлили явиться. Осторожные серые бестии. И главный – вожак, стремительный, с белой опушкой вокруг лобастой головы, словно с воротником. Чувствовалось, что зверь силен и вынослив. Друид взглянул на него черным колдовским взглядом, и волк, опустившись на передние лапы, жалобно заскулил и пополз к руке Дирмунда. Остальные волки, прижав уши, в страхе скрылись в лесу.

– Ты побежишь на восток, в большой город хазар, в устье великой реки, недалеко от теплого моря. Будешь бежать день и ночь, лишь иногда останавливаясь, чтобы утолить голод. Людей избегай. Найдешь в Итиле моих слуг, ты узнаешь их по запаху, они пахнут так же, как и я, – смертью. – Дирмунд усмехнулся, отрывая от дерева кору. Передашь им это... – Острием кинжала друид начертал на коре руны:

«Змея», «Смерть», «Хельги».

Проглянувшее из-за туч солнце окрасило землю пожаром.

Глава 15
СМЯТЕНИЕ В КУПЕЧЕСКОМ ДОМЕ

Ноябрь 862 г. Хазария

Печатью милосердья и греха

Отмечена сегодня жизнь людская:

Всмотрись в себя поглубже, и мирская

От сердца отделится шелуха.

Райнхольл Шнайлер. «Печатью милосерлья и греха...»

Ладислава никак не могла привыкнуть к своему положению полугоспожи-полурабыни, в котором оказалась волею хазарского купца Ибузира бен Кубрата. Хоть и говорят, что к хорошему быстро привыкаешь, ан нет, не тут-то было. Да и считать положение девушки хорошим можно было лишь с большими оговорками. Это смотря с чем сравнивать. Если с участью большинства несчастных пленниц, используемых в качестве наложниц и прислуги, то судьба пока баловала Ладиславу: работать ее не заставляли, никаким унижениям не подвергали – только в самом начале старая, похожая на ведьму служанка купца еще раз, на всякий случай, проверила девственность.

Ладиславу едва не вырвало от прикосновения ее сморщенных старческих рук – девушка так и не смогла научиться считать себя вещью. Хозяин, старый Ибузир бен Кубрат, был с новою рабыней неизменно приветлив и ласков. Лично заходил в специально выделенные Ладиславе покои – надо сказать, весьма недурные, – справлялся через Езекию, всё ли хорошо, всем ли довольна. И, получив утвердительный ответ, удовлетворенно улыбался. Улыбка совсем не шла его желтому сморщенному лицу, вызывая какое-то неприятное, гадливое чувство, как бывает, когда берешь в руки бородавчатую болотную жабу. Ладислава едва терпела присутствие бен Кубрата, особенно его похотливые прикосновения – купец не упускал случая погладить ее по обнаженной, по восточным обычаям, талии или ущипнуть за пупок. А вот купеческий племянник Езекия – большерукий черноглазый парень, длинный и нескладный, – нравился полонянке куда больше, несмотря на то что был себе на уме. Езекия относился к девушке ровно – как к сестре, без всяких там сальных намеков и поползновений – хватало ума сознавать, что в этом смысле ему ничего не светит, да что там, «хватало ума», – Езекия был очень неглупым и практичным юношей и, несмотря на юный возраст, хорошо понимал, чем может обернуться хорошее отношение Ладиславы уже в самом недалеком будущем. Вот ради этого будущего и угождал Езекия девчонке, учил языку – а заодно учился сам, – играл с нею в шахматы (тоже научил на свою голову, да так, что девушка частенько выигрывала), развлекал игрой на лютне и даже чуть ли пылинки с нее не сдувал. Все собственным хотением и по строгому приказу дядюшки Ибузира, который, старый пень, угрожал лишить единственного племянника наследства, ежели пленница загрустит или, не дай бог, заболеет. Впрочем, нельзя сказать, чтобы Езекии были так уж неприятны его обязанности. Скорее, наоборот! Девчонка была не только красива, но и ровна нравом, к тому же отнюдь не глупа – языку училась быстро, а что касается шахмат, так и подавно – выиграла у Езекии два браслета и пояс, а он у нее – только левую сафьяновую туфлю.

– Ты, верно, жулишь, Ладия! – В очередной раз проиграв, Езекия обиженно моргал, а Ладислава смеялась, да так громко и весело, что на глазах ее выступали слезы. Давно уже не было ей так хорошо, как в эти минуты, что выпадали обычно по вечерам – днем Езекия исполнял при купце функции приказчика и торгового агента. Жаль, что всё скоро должно было кончиться. Осталась неделя – и ее, как под страшным секретом сообщил Езекия, подарят самому каган-беку Завулону.

– Надеюсь, там ты не забудешь, Ладия, как хорошо обращались с тобой в доме старого бен Кубрата, – попивая щербет, довольно кивал головою купец. – С твоей красотою ты быстро станешь любимой наложницей шада, а там – кто знает? – и женой.

– Но он ведь такой страшный и старый, этот каган-бек, – жаловалась Ладислава Езекии. – К тому же, говорят, очень жесток.

– Что жесток – то правда, – кивал головой ушлый купеческий племянник. – Да и на лицо – сильно похож на жабу... или на беременного ишака. Зато в его охране столько красивых воинов – выбирай любого! – Езекия цинично подмигивал и, откидываясь на мягкие подушки широкой лавки, громко хохотал. В такие моменты Ладислава без всякого смущения хлопала его по лбу мухобойкой или швырялась подушкой. Так было до самого последнего времени, но, чем ближе становился день, когда красивую наложницу должны были подарить каган-беку, тем грустнее та становилась, что, в общем-то, понять можно было. Понимал это и Езекия, не приставал зря с расспросами. Лишь как-то предложил, чтобы несколько развеять тоску, прокатиться в закрытых носилках до рынка.

– Выберешь там себе всяких фруктов, – пояснил парень. – Только из носилок не выглядывай, через накидку смотри. А чего выберешь, мне скажешь.

Рынок оказался не так уж и далеко – в двух кварталах от усадьбы бен Кубрата. Длинное одноэтажное здание из необожженного кирпича, с толстыми стенами и широким входом с колоннами, такие же колонны виднелись и по сторонам – вместо стен, для доступа света и воздуха, – с той же целью кое-где не было крыши. Выбирая яблоки, персики и апельсины, Ладислава с любопытством озиралась и вдруг заметила среди покупателей... того самого молодого варяга, Хельги! Светловолосый, с небольшой светлой бородкой и синими, как море, глазами, в тепло-коричневой длинной тунике и дорогом темно-голубом плаще, он показался ей таким красивым, сильным... и недоступным. Ярл был не один, рядом с ним присматривался к торговцам смуглый юноша с длинными черными волосами, одетый в грубую шерстяную накидку. На шее юноши висел амулет в виде креста – знак поклонников распятого Бога. Время от времени они останавливались, спрашивали о чем-то торговцев и, покачав головами, шли дальше.

Погрустнев, Ладислава тяжело вздохнула. Ну почему, почему мир устроен так несправедливо? Хотя, наверное, ей пока рано упрекать богов, ведь всё могло сложиться гораздо хуже.

Носилки тронулись. Езекия, простившись до вечера, остался на рынке, и девушка сидела под темным балдахином в одиночестве. Рядом шли охранники – доверенные слуги бен Кубрата. Тянулись по сторонам извилистые улицы, местами узкие, местами широкие то и дело попадались навстречу всадники-хазары в богатых одеждах, а у поворота на пристань под присмотром надсмотрщиков разбирали осевшее здание несколько светловолосых рабов. Изможденные, покрытые незаживающими язвами и одетые в рубища, они, улучив момент, выпрашивали у прохожих подаяние. Подозвав охранника, Ладислава передала им часть фруктов, и несчастные, бросив на время работу, еще долго смотрели вслед богатым носилкам, пока опомнившиеся надсмотрщики не засвистали бичами. А невольнице грезился молодой ярл, светловолосый, синеглазый, красивый. Как увидала она его впервые еще дома, в Ладоге, как, уже позже, он спас ее от истязаний узкоглазого Имата... с тех пор никто в караване Вергела ее не трогал. А потом этот страшный человек, Истома, похитивший ее во время девичьих игрищ, надавал ей пощечин, когда она осмелилась его не послушаться. Зато потом он же и защитил ее от нападок умалишенного раба. Ладислава передернула плечами и грустно улыбнулась, вспомнив молодого ярла. О, если б боги имели жалость...

– По-моему, зря мы тут ходим, ярл, – перекрикивая гомон рынка, заметил Никифор. – Вряд ли кто из них на днях отправится в Кенугард.

Хельги лишь молча кивнул. Ни один из опрошенных торговцев и приказчиков не собирался покидать Итиль в ближайшее время. А Хельги очень нужно было побыстрее попасть в Кенугард, или Киев, как этот город называли местные люди, поляне. Именно там, в Киеве, – ярл чувствовал это – и находится либо сам Черный друид, либо тот, кто может помочь разыскать его следы.

Откуда он это узнал, Хельги не мог бы сказать – просто знал. Может быть, помогла куда-то сгинувшая Магн? Эта молодая женщина была склонна к колдовству не менее черному, чем колдовство друида. Ярл улыбнулся, вспомнив, как они с Магн занимались любовью в вересковых лугах Мерсии. Как давно это было? Шесть лет прошло. Или даже чуть больше? Интересно, догадывалась ли о его связи с Магн Сельма? Впрочем, он и Сельма тогда еще не были женаты. К тому же Сельма не знала Магн. Сельма... Хельги заметил, что в последнее время стал всё чаще вспоминать дом, жену, дочку Сигрид. Глаза у нее такие же синие, как и у него, а как она смеется...

Ярл помотал головой – вот с этого-то размягчения души и начинается старость. Сколько ему сейчас? Двадцать три... Или лет на пять больше? Как тому, который... который что-то давненько не появлялся. Впрочем, как это не появлялся? А с чьей же страстью обычно спокойный Хельги вдруг, потеряв голову, обрушился на Халису? Каким сладостно-странным утехам они предавались! Хазарская красавица лишь стонала, не ожидая найти столь опытного любовника в лице северного ярла. Страстные поцелуи, прихотливые позы – откуда всё это? Хельги подозревал откуда, но, странное дело, не противился этому, как не противился тогда, когда неизвестно кто подсказывал ему выход из самых пиковых ситуаций. Не противился... А мог ли он вообще – противиться? Ярл вздохнул. Не стоит уделять собственной особе слишком много внимания, ведь он жил не только для себя и своего рода, для их чести, величия и славы, о нет, – была у Хельги и другая задача, пожалуй, самая важная – остановить рвущегося к власти демона, желавшего залить весь мир багровыми реками крови. Багровые реки... Опять не его фраза...

– Эй, очнись, ярл! – Никифор довольно бесцеремонно потряс Хельги за рукав туники. – Тут вот парнишка говорит дело.

– Какой парнишка? – завертел головою ярл. – Ах, вот этот.

Смуглый черноглазый парень, длинный, нескладный, смешной. Но в глазах светится ум, и говорит вполне толково. Кенугард? Знаю такой город, хорошо знаю. Купцы из халифата называют его Куябой, а местные зовут Киевом. Там большой рынок и добрый товар. Да, мой хозяин, досточтимый купец Ибузир бен Кубрат, имеет намерение отправиться в путь уже зимой, посуху. Да, довольно скоро, месяца через два-три. Нет, раньше него никто не пойдет. Охрана? У нас есть вооруженные слуги. Впрочем, надо переговорить об этом с самим бен Кубратом, хотя, предупреждаю заранее, купец знает счет деньгам. Между нами говоря – скуп. Устроить вам встречу с ним... Гм, гм... Непростое это дело – бен Кубрат никого не принимает. Хотя можно, конечно, попытаться... за определенную мзду. Что вы говорите? А это настоящее серебро? Нет, на зуб не буду пробовать, вижу, что настоящее. Ну, что ж... Я дам знак, когда бен Кубрат согласится принять вас, вот только где вас... Постоялый двор у самого перевоза? Так их там два. А, тот, что принадлежит старому Хакиму. Как же, как же, знаю Хакима. Вы там будете ждать? Хорошо. Давайте монету!

– Смотри не обмани, парень, – отдав парню дирхем, строго предупредил Хельги. – И сделай всё, чтобы купец взял нас.

– О, не извольте сомневаться, это и в моих интересах. – Черноглазый приложил руку к сердцу и, поклонившись, тут же исчез, засунув за щеку только что полученный дирхем.

– Продувная бестия, – поглядев ему вслед, хмуро буркнул Никифор. – Продаст нас за тридцать сребреников и ничего толком не сделает. Нет, я б ему не доверял.

Ярл оглянулся:

– Ты можешь найти кого-то другого? Нет? Тогда придется довериться тому, кто есть. Как говорят в Мерсии – используй то, что под рукою...

– И не ищи себе другое, – продолжил послушник. – Что ж, будем надеяться.

Черноглазый приказчик не обманул. Солнце еще не успело зайти за правый берег Итиля, как парень уже сидел в трапезной на постоялом дворе старого Хакима.

– Бен Кубрат примет вас завтра после полудня, – завидев вошедшего Хельги, важно сообщил он. И добавил, что представил их как заклятых недругов Вергела.

– Но ведь это вовсе не так! – поморщился ярл.

– Но ведь вы же охраняли его караван? – Приказчик удивленно захлопал глазами. – Охраняли. А Вергел вас надул – заплатил гораздо меньше, чем договаривались, я так и сказал бен Кубрату.

– Но...

– Вам следует знать, что бен Кубрат давний недруг и конкурент Вергела, – невежливо перебил черноглазый. Ярл не обиделся – следовало признать, что обещанное приказчик выполнил четко и в самые кратчайшие сроки.

– Значит, завтра... – повторил ярл. – Хорошо. Эй, хозяин, вина этому... запамятовал твое имя, уважаемый.

– Езекия, мой господин.

Выйдя из дома старого Хакима, несколько захмелевший от дарового вина Езекия сел на своего ишака и быстро поехал на постоялый двор одноглазого Авраама, ближайшего конкурента Хакима. Именно там давний его знакомец Имат должен был свести его с неким таинственным торговцем для «очень важного и очень прибыльного дела».

Езекия усмехнулся, вспомнив эти слова. Знаем мы эти важные дела – наверняка у этого торговца имеется левый товар, который Имату никак не спихнуть через своего хозяина, Вергела, потому как тот слишком уж осторожничает в последнее время, да и весьма удачно сходил в Альдегью, к русам, с большим наваром вернулся. Чего ж теперь не осторожничать? Другое дело – бен Кубрат, который тоже, конечно, тот еще трус, однако он-то, Езекия, знает, как провести тайные операции в обход купца, но на его же деньги. Скажем, через подставных лиц. Ну, это в самом крайнем случае, если бен Кубрат обо всем догадается. Пока же старый ишак занят подготовкой подарка каган-беку... подарка, хм... А эта Ладия в самом деле неплохая девчонка, умная, красивая, упорная. Хорошая б из нее жена получилась, да не простая жена, а купеческая, из тех, что всегда в курсе торговых дел мужа. Да...

Езекия вздохнул. Жаль, не по зубам ему Ладия, а так бы... Неплохо б они развернулись после смерти скупого бен Кубрата. Ладно, хватит мечтать. Приказчик подхлестнул ишака и вскоре остановился перед воротами постоялого двора одноглазого Авраама.

Имат встретил его на пороге – видно, заранее ждал да выглядывал в двери. По-братски обняв, провел куда-то, не в общую трапезную, а подальше, в угол, где за тяжелыми занавесками из грубой шерсти располагались небольшой уютный столик и лавки. Стоявшая в углу жаровня с тлеющими углями распространяла вокруг приятное тепло. Езекия с удовольствием протянул к углям озябшие руки.

– Тот человек сейчас придет. А ты пока отведай вина, друг мой. – Имат гостеприимно указал рукою на стоявший на столе кувшин и кубки.

– Вино – это хорошо. – Езекия почмокал губами. – Но ты знаешь, Имат, я б и поесть не отказался.

– Сейчас велю принести лепешки.

– И мяса! – вдогонку ему прокричал Езекия. – Да не конины – баранины!

Некоторое время никого не было, и племянник бен Кубрата сидел один. Вина не пил – боялся опьянеть без закуски, а дело предстояло серьезное. Наконец послышались шаги, занавесь откинулась, и за стол уселся Имат вместе с каким-то маленьким, плюгавым мужичонкой непонятно какого роду-племени, чернявым, с бегающими глазками и круглым, как бубен, лицом.

– Истома, – представил его Имат. – Мой давний знакомец. У него – товар.

– Сукно? – тут же переспросил Езекия, и Истома молча кивнул.

– Без клейма, не прошедшее стражу? – продолжал допытываться Езекия, до поры до времени не обращая внимания на принесенные слугой Батбаем закуски. Закуски потом, сперва дело.

– А ты схватываешь всё на лету, парень. – Истома покривил губы, и без того кривые.

– Сколько?

– Двенадцать кип.

– Многовато. Нет-нет, я возьму всё, просто придется делиться с... впрочем, это мои заботы. Где товар?

– В надежном месте.

– Хм... За городской стеной?

– Конечно.

– Придется что-то делать со стражей. Сколько хочешь получить за товар? Не отвечай сразу, прежде чем называть цену, подумай: стража в воротах – раз, лариссии на улицах – а уж они-то непременно проверят тюки – два, плюс к этому еще и оплата за хранение – три. И это я еще мало назвал.

– Всё это понятно, – покивал головой Истома. – Но и себе в убыток торговать не хочется.

Они прошептались до самого вечера и договорились обо всём, лишь когда стемнело. Товар решили переправлять завтра, медлить было опасно – могли внезапно нагрянуть воины кагана...

Над погружающимся в сон городом сияли желтые звезды, перекрикивались стражники, спешили по домам лодочники и припозднившиеся торговцы с пристани. Езекия пристроился к ним и спокойно доехал до самого дома. А по пути придумал – не стоит делиться с ребе Исааком за аренду его тайного склада. Хоть и много сукна, да лучше спрятать его в доме купца, потом реализовать мелкими партиями на рынках через знакомых мелких торговцев – на суконном отрезе не очень-то проверишь клеймо – мало ли, в отрезанной части осталось, бывает.

– Нет, ночью всё-таки надежней, – не сдавался Лейв Копытная Лужа, споря с Истомой и Альбом по существу завтрашнего нападения. То есть не нападения, конечно, а его имитации, с целью заставить прижимистого купца бен Кубрата раскошелиться на надежную охрану – на себя любимых. Ведь кто еще здесь, в Итиле, самый надежный? Конечно, Лейв и его варяги!

Отряд нидингов с черными повязками на лицах должен был внезапно напасть на двор купца, причинив хозяину тщательно спланированный ущерб, после чего на зов самоотверженно защищавших хозяйское добро слуг во всей красе яввилась бы остальная часть дружины, под непосредственным командованием Лейва. Ну а дальше – ясно. Нидингами вызвался командовать Истома Мозгляк, такой уж у него, верно, был характер подлый. Никто, конечно, и не возражал – разве дело для настоящего викинга трусливо прятать лицо под повязкой? А Истома, что ж... Он же не викинг!

В общем-то, по плану особых расхождений не возникло, единственное – были разногласия в частностях. Лейв и поддерживающий его Хакон хотели провернуть всё ночью, мотивируя темнотой и возможностью легко скрыться в случае каких-либо непредвиденных осложнений. Альв Кошачий Глаз и Истома Мозгляк резко выступали за нападение вечером, сразу после полудня. Истома – из своих корыстных соображений (именно на это время Езекия обещал принять левый товар), а Альв – просто потому, что привык надеяться на своего давнего напарника во всех сложных делах и еще ни разу не прогадал.

– Говоришь, ночью надежней? Да ведь это как посмотреть, – с пеной у рта убеждал Истома. – И стражников хазарских ночью на улицах больше, да и град сей мы не так хорошо знаем, станется, заплутаем. А вечером, пока солнышко не закатилось, оно сподручнее. Скажи, Альв?

– Истома дело говорит, – важно надув губы, кивнул Кошачий Глаз.

– Ну, как хотите, – сдался наконец Лейв. – Вечером, так вечером. Только чтоб всё было, как...

– Не беспокойся, господин! – Истома прижал руку к сердцу.

После полудня в доме купца бен Кубрата ждали гостей. Сам купец с нетерпением ожидал визита знаменитого варяжского ярла, молодого, но уже успевшего прославиться своим воинским искусством во время сопровождения каравана Вергела. А что ярл впоследствии с Вергелом поссорился, так то говорит в пользу ярла – с таким ублюдком, как Вергел, очень трудно найти общий язык, это вам любой подтвердит. Бен Кубрат сложил руки на животе и хотел было велеть слугам развести очаг пожарче, да раздумал – уж больно много хвороста придется на это дело потратить. Лучше надеть сверху халат потеплее, во-он тот, синий, из верблюжьей шерсти. А на голову можно и шапку... или даже нет, вон, шаль привязать, – хоть и женская, да зато тепло.