Текст книги "Из варяг в хазары"

Глава 9
УДАЧИ И НЕУДАЧИ

Сентябрь 862 г. Итиль-река

Помни о том, что человек человеку – враг

И что он замышляет погибель.

Помни об этом всегда,

Помни об этом сейчас...

Гюнтер Айх. «Помни о том...»

По правому берегу Итиль-реки возвышались огромные утесы, поросшие темным лесом, соснами, но больше – елями. Темно-зеленые вблизи, утесы издалека казались призрачно-синими, словно размытыми в голубоватой прозрачной дымке. Солнце садилось, окрашивая прощальным багровым цветом мохнатые вершины елей, по всей ширине реки, до противоположного берега, тянулись длинные темные тени. День стоял теплый, но к вечеру похолодало, еще не сильно, но вполне заметно, так что Лейв Копытная Лужа, вышедший из шатра справить малую нужду, покончив с этим делом, тут же заскочил обратно. На ночевку встали у левого, низкого, берега с редким смешанным лесом, одетым в шуршащее золото листьев. Дальше, за редколесьем, начинались луга, переходившие в бескрайние степи, откуда ветер приносил дым костров и горьковатый запах полыни. Костры горели и здесь, в становище Лейва. Варили похлебку, сушили вымокшую одежду, где могли – конопатили протекавшие суда. Работами распоряжался старый Хакон, – чем-то похожий на воблу, он, казалось, за время экспедиции еще более высох, но тем не менее двигался довольно бодро и зычно покрикивал на обслугу.

– Старый тролль! – помянул его нехорошим словом Лейв.

Еще бы! Ведь именно Хакон косвенно причинил Лейву немалый ущерб, посоветовав оскопить невольников-юношей, – дескать, так они будут стоить намного дороже. Оскопили. И что из всего этого вышло? Ни один не выжил, все подохли, твари. От вскипания крови, как определил Истома Мозгляк, тоже, кстати, бывший в числе советчиков заодно с Хаконом. Одни убытки от таких советов! Лейву было жаль потерянных денег. Впрочем, не только денег – что-то он не очень хорошо стал себя чувствовать без любовных услуг самого младшего из умерших – Карла. Тот, правда, умер не сразу, как остальные, болезнь дольше всех терзала его, и Лейв, по доброте душевной, помог ему умереть, а заодно и потренировался в искусстве мечей – из спины несчастного взлетел-таки к небу кровавый орел. Не сразу, правда, получилась у Лейва такая штука, но ведь получилась всё же, как ни смеялся Альв Кошачий Глаз. В общем, не зря умер бедняга Карл, как не зря и жил в последнее время. Вспомнив Карла, Лейв Копытная Лужа усмехнулся.

За время похода он заметно поправился, и без того круглое лицо еще более округлилось, так, что, по выражению Истомы, из-за спины виднелись щеки. Лейв заматерел, уже не сжимался пугливо, завидев более взрослых, как у себя в усадьбе, нет, теперь пришел черед сжиматься другим. Копытная Лужа не расставался с хлыстом из воловьей кожи и довольно умело – спасибо Истоме, научил – им пользовался. Теперь уж дрожали рабы и слуги и, завидев приближение молодого хозяина, спешили убраться подальше. А Лейву очень нравилось изображать из себя рачительного и строгого хозяина, нравилось размахивать плеткой, наблюдая, как вспыхивают в глазах слуг и рабов дрожащие цветы страха.

С помощью Хакона Лейв неплохо расторговался в Булгаре, и вот теперь впереди лежал Итиль, великая столица кагана. Если б и там дела пошли так же, как и в Булгаре, внучка Свейна Копителя Коров, красавица Ингрид, уже через год стала бы его законной женой. А как же? Ведь это он, молодой хозяин Лейв Копытная Лужа, сумел так здорово провести торговые операции в Булгаре, Белоозере, Альдегьюборге, он – ну, может, иногда немного советовали что-тоХакон с Истомой. Советовали? Да если б он, Лейв, слушался их советов – давно бы разорился, как вон в том же случае с оскоплением. Таким советчикам прямая дорога в Нифлгейм. Нет, это всё он, Лейв, смог! Сам! Один! Как мудрый и строгий хозяин. Ну как Свейну Копителю Коров не отдать за такого молодца Ингрид?

Ингрид... Лейв ее так и не мог вспомнить, как ни старался. Говорят, красивая, хотя не это главное. Кому перейдут луга и земли – приданое Ингрид? Скъольду Альвсену? А кто ему ближайший и самый любимый родственник? Он, Лейв Копытная Лужа... А кроме жены, заведет себе Лейв и красивых рабынь и, может быть, даже красивых мальчиков прикупит. Эх, жаль пришлось убить Карла. Послушал Истому... Тот, кстати, объявился не так давно, да не один, а с невольницей, молодой и красивой. И похоже, девственной – Истома ее и сам не трогал, и другим не давал, тому же Альву, как тот ни выпрашивал. Видно, хотел выгодно сбыть деваху в Итиле. Что ж, дело стоящее. Только вот...

Только вот сам-то Истома Мозгляк разве ничего не должен Лейву за погибших рабов? Любишь советы давать – люби и отвечать за них. Вот и Альв на эту тему не раз уже разговор заводил. Всё на новую Истомину рабыню облизывался. И правда, красивая девка – тоненькая, хрупкая, златовласая, с нежно-синими глазами и небольшой, но упругой – Лейв как-то потрогал – грудью. Да, неплохо было бы употребить ее вместо Карла. Хотя бы на двоих с Альвом Кошачьим Глазом. Истома, конечно, обидится... А вообще, кто такой этот Истома? Ну, приблудился к каравану, вместе, кстати, с Альвом, и что с того? Считай, из милости и взял их Лейв, да еще потому, что Альв родичем старому Хакону оказался, а родичам, само собой, на чужбине помогать надо, даже самым дальним. Ну так это Альв Кошачий Глаз Хакону родич, а вовсе не Истома. Тот вообще никому родственником не приходится. Так что пускай обижается сколько хочет! Правда, человечишко он недобрый, тертый, много чего повидавший и на многое способный. Не хотелось бы, честно говоря, иметь такого врага, да больно уж девка у него аппетитная. Вот и Альв тоже... Ха, вот Альва-то и можно в этом деле крайним выставить. А как именно? Грюм поможет, слуга верный.

– Эй, Грюм! – высунувшись из шатра, закричал Лейв Копытная Лужа. Знал – где-то поблизости Грюм ошивается, готовый явиться по первому же зову.

– Звал, хозяин? – Лысая башка Грюма показалась из ближайших кустов.

– Покличешь Альва, – приказал Лейв. – Скажи – пусть зайдет, дело есть. Да по-тихому всё исполни, чтоб Истома Мозгляк не видел. Как позовешь, сам тоже далеко не уходи, может, понадобишься.

– Исполню в точности, – низко поклонившись, заверил Грюм.

Альва он нашел дрыхнувшим в шатре старого Хакона, который викинги, как и полагается родичам, по-братски делили пополам.

– А что тебе Альв? – выглянув, зашипел Хакон, пошатываясь, – видно, немало уже успел употребить браги за сегодняшний вечер. Интересно, где они брагу берут? Вроде не варили... Верно, не брагу Хакон с Альвом лакают, а виноградное вино, что закупили в Булгаре.

– Хозяин Лейв звал его на беседу, – поглядев на Хакона преданнейшим взглядом, ответил Грюм.

– Хозяин Лейв, говоришь?.. Надо же... – Хмыкнув, старик скрылся в шатре. – Эй, Альв! Просыпайся! Да вставай же, кому говорю? Иди к Лейву, он тебя видеть хочет. Видно, опять придумал какую-нибудь пакость, типа недавнего оскопления. Потом опять же на нас всё свалит, дескать, мы посоветовали, как же...

– Ладно, старик, не бурчи.

Проснувшись быстро, как и положено викингу, Альв Кошачий Глаз накинул плащ и, выбравшись из шатра, пошел вслед за лысым слугой. Тот почтительно пропустил викинга вперед и, проводив до шатра молодого хозяина, вернулся обратно к кострам – поискать Истому. Где искать – знал. На стоянках Истома не отходил от пленницы, сторожил, рыскал вокруг, словно голодный волк в поисках доступной добычи, аж похудел весь, извелся. Ну, из-за такого куша стоило похудеть, тем более что не так долго до Итиля осталось, день-два – и покажется стольный хазарский город.

– А мы и не будем сами напрашиваться, – понизив голос, произнес Альв Кошачий Глаз, поудобнее располагаясь на кошме в шатре Лейва. – Больно надо! Подумаешь, какая-то рабыня, словно у нас других нет... – Тут он едва заметно потупился, ибо втихую пользовал всех оставшихся рабынь Лейва.

Правда, красавицами их назвать было нельзя, но уж тут Альв действовал по принципу – на безрыбье и рак рыба. Попробовать же красивую молодую рабыню очень хотелось, это правда. Но нельзя же было ссориться с давним компаньоном Истомой. Именно на него почему-то сильно надеялся Альв, когда вспоминал, зачем они здесь и кто их послал. Следить за молодым бильрестским ярлом Хельги. Вызнать о нем всё. Вот убивать или нет – Кошачий Глаз не помнил, давал ли такой приказ Дирмунд-конунг или нет. Ну, Истома должен знать... Что касается выполнения приказа Дирмунда – тут, к большому удивлению Альва, им удивительно везло. Как утверждал недавно вернувшийся из Булгара Истома, молодой ярл Хельги вместе со своей малой дружиной еще в Альдегьюборге нанялся в караван хазарского купца Вергела – их торгового конкурента, коего они так бездарно пытались задержать, выкрав дочку. Дочке удалось бежать, и, как сильно подозревал Альв, не без помощи кого-то из людей Копытной Лужи. Истома, кстати, думал точно так же и даже заявил, что тайно проводит дознание. Вот, правда, о результатах что-то не докладывал. Таким образом, этот самый Хельги двигался в одну сторону с караваном Лейва – в Итиль. Вот там-то и можно будет последить за ним попристальнее, а пока почему бы и не поразвлечься, тем более что Альв на этот счет уже думал – и кое-что придумал.

– Мы вот что сделаем, Лейв... – Он нагнулся и азартно зашептал что-то в самое ухо Копытной Лужи. Выслушав, тот кивнул и засмеялся. Потом выглянул наружу:

– Эй, Грюм! Да где там тебя носит? Давай живо сюда.

И ни Лейв, ни Альв Кошачий Глаз, ни даже многоопытный Хакон не замечали то, что давно уже должны были заметить, если б были озабочены целостностью каравана больше, нежели потаканием собственным прихотям. Праздное безделье развратило их, на время притупив осторожность и звериную хитрость, которой так славились викинги. Ибо имеющие глаза давно увидели бы дымы близких костров на горизонте и фигуры одиноких всадников, иногда неосторожно показывавшихся на утесах. А по ночам где-то, всё ближе и ближе, позвякивало железо. Что это было? Стремена? Мечи в ножнах? Бряцанье щита о кольчугу? Никто не замечал, не слышал...

Никто, кроме Истомы. Вот уж у кого чувства отнюдь не были утеряны за время сладостного ничегонеделанья, а, наоборот, еще более обострились в связи с необходимостью постоянно стеречь неожиданно свалившуюся на голову рабыню. Уж кто-кто, а Истома примечал всё: и дымы кострищ, и всадников, и подозрительные звуки перед рассветом. Нет, и раньше встречались по берегам кочевые племена, и даже мирно приходили к стоянкам – меняли кобылье молоко на стеклянные бусы. Приходили... Но то были мирные люди, а эти... кто их знает?

Ну вот опять... На противоположном берегу, у самой излучины, вновь замаячил всадник. Подобравшись к воде, Истома отвязал от ладьи лодку-однодеревку.

– Рыба-то на стремнине играет, – сказал он, словно бы сам себе. Схватил весло, погреб...

Пока догреб Истома до того берега, сошло с него сто потов. Упарился: еще бы, река-то широкая, да и весло – не весло, а тьфу, обрубок – попробуй-ка погреби. Еле дождался того момента, когда нос однодеревки ткнулся в прибрежный песок. Чуть вытащив лодку, чтобы не унесло течением, Истома выбрался на заросший осокой берег. Впереди, прямо перед ним, вздымались к самому небу огромные кручи. С самой вершины, густо поросшей елками, спускалась к реке узкая, змеящаяся между кряжами тропинка, щедро усыпанная камнями самых различных размеров и форм. За одним из таких камней притаился человек с натянутым луком. В лисьей мохнатой шапке, в мягких сапогах из козлиной кожи, с кривым мечом у пояса. Темные узкие глаза настороженно зыркали из-под косматых бровей, целясь прямо в спину Истомы. А тот, беспечно насвистывая, возился с лодкой. Подтянул поближе, привязал, вытащил весла, обернулся.

– Салям, Сармак! – кивнул он тому, что таился за камнем.

– Здрав будь и ты, Истома-хакан, – покинул укрытие Сармак – тот самый угрюмый болгарин, что не так давно выручил его с лошадьми. Впрочем, болгарин ли? Нет, печенег! Один из тех, что волками рыскали по степям, неся несчастья хазарам. Пока еще только хазарам...

– Ну что? – Печенег кивнул на левый берег, где были разбиты шатры и суетливо копошились люди.

Истома усмехнулся:

– Где?

– Там, за излучиной, через три поворота. У большого черного камня, где порог.

– У какого камня?

– Да он приметный, с руной «Путь», в виде ползущей змеи. Заметишь.

– Плату принес? – Истома зачем-то оглянулся на тот берег, словно оставшиеся там караванщики могли подслушать беседу, которая велась на языке хазар, схожем с болгарским и языком кочевников-печенегов. В принципе, это был один и тот же язык – тюркский. Кстати, и писали на нем тоже рунами, только, конечно, отличными от северных, норманнских.

Вместо ответа Сармак полез за пазуху.

– Вот. – Он протянул на ладони крупный изумруд, отшлифованный ярким овалом и оправленный в золото. Глаза Истомы алчно зажглись. Не обманул, печенег! Задаток оказался хоть куда. Тем не менее Мозгляк нарочито небрежно замотал изумруд в тряпицу и осведомился насчет остального.

– Остальное – потом. Как сделаешь. Не бойся, не обманем.

Еще раз напомнив предателю про камень с рунами, Сармак исчез за камнями. Где-то рядом раздалось конское ржание.

Дождавшись, когда печенег уйдет, Истома, не удержавшись, развернул тряпицу и долго всматривался в матовый огонь камня. Затем осторожно спрятал самоцвет в пояс и, довольно прищелкнув языком, направился к лодке...

Якимча с рождения был тупым. Некоторые дети почти с колыбели резвы, другие – тихушники, некоторые – плаксы или, наоборот, слишком смешливые, а вот Якимча был тупой. С трудом доходили до него самые простые понятия, родичи рукой махнули – тупой и тупой. Хорошо хоть, боги силенкой не обидели – дали на троих, если не больше. Росту Якимча большого, косая сажень в плечах. Голова, правда, маленькая, сам-то пучеглазый, рот слюнявый, нос вислый, как коровий сосок. В общем, вид как вид, обычный. Родись Якимча где-нибудь среди свободных бондов севера – знатным стал бы берсерком, медведем-воином, впадающим во время битвы в магическое исступление, безмозглым, зато чрезвычайно воинственным и опасным, как для врагов, так и для своих. А если б так случилось, что родился Якимча беком, – стал бы беком-правителем, ничуть не хуже других, это ничего, что ума нету, для правителя-то ум без надобности, многие прекрасно без ума обходились, обходятся и обходиться будут. Да велика ли важность – ум? Как говорят хазары: ум – или он есть, или его нет. Вот последнее – как раз про Якимчу.

Не на далеком Севере родился Якимча, и не в богатом и знатном роде, а то бы и вправду скоро князем стал, звался бы – Якимча Тупой, или нет, советники бы поблагозвучнее прозвище придумали, к примеру – Якимча Неистовый, или, еще лучше, – Якимча Справедливый. Но не повезло Якимче, что поделать. Появился он на свет лет за двадцать до описываемых событий в лесной мерянской семье, из тех, что не имеют ни городов, ни кораблей, ни торговли, а живут в землянках, зарывшись в землю. Тесно, неудобно, да зато тепло. И всё бы и здесь хорошо было, да только, вот беда, соседнее племя постоянно разбоем промышляло; как-то раз и напали. Выглянул Якимча из землянки, посмотреть, что за шум. Тут его дубинкой по башке и огрели. И так-то ума не было, а уж от такого удара... Короче, очнулся Якимча связанным и в беспросветное рабство проданным. И началась его рабская жизнь, к которой, впрочем, Якимча быстро привык и даже находил в ней определенное удовольствие. И, главное дело, ущербным себя не чувствовал. Ум-то – он рабу зачем? За раба всё хозяин решает – что делать, что есть, где и с кем спать. На то он и хозяин, чтобы всё решать. А от раба что нужно? Послушание и работа. Кинет хозяин лепешку заплесневелую – с радостью подними и вкушай благоговейно. И хозяином своим гордись – вона он какой сильный да мудрый. А уж какой уважаемый – все соседи боятся. Зато живи себе с ним, как за каменной стеной, забот-хлопот не зная. Было б хоть сколько-нибудь мозгов – гордился б такой жизнью Якимча. Ну и что, что свободы нет. Зато покормят вовремя, и это есть... учеными словами говоря – уверенность в завтрашнем дне!

Так вот и жил себе Якимча-раб у Хартюма – болгарского кочевого бека, покуда не сложил хозяин-бек буйную свою головушку в одном из набегов. Всё имущество Хартюма перешло к его родственникам, которые, паразиты такие, быстренько всё добро и распродали в Булгаре-городе, пока торговый сезон не закончился. Вот там-то и приобрел Якимчу по сходной цене старый варяг Хакон. И ведь не прогадал – сильного невольника получил, преданного, только что глупого – так ведь это и не плохо совсем. С чем единственно у Якимчи нехорошо было, так это с девками. Незнамо уж как он первую испробовал – кто видал, говорят, страшная была да старая, – а только с тех пор, как видел Якимча красивую девку, шалел, да так, что мог и делов натворить.

В таком случае следовало его по башке посильнее ударить чем под руку попадется, желательно потяжелее, о чем честно и предупредили Хакона при покупке, да тот, похоже, забыл. Впрочем, пока и случая, на Якимчу такое влияние оказывающего, не представлялось. А так, в целом, доволен был Хакон рабом – силен, работящий. А про особую его к женскому полу тягу только Хакон знал, да еще Альв Кошачий Глаз – вместе на рынок ходили. Вот этого-то Якимчу и выпросил Альв у Хакона – кольев нарубить. Хакон, конечно, поворчал, но раба уступил, а зачем Альву колья – не спрашивал, не очень-то это ему знать было интересно. Прихватив с собою глупо улыбающегося невольника, Альв углубился в лес, где Якимча и трудился, не покладая рук, вырубая нужные колья, до тех пор, пока не стемнело. А как только в небе зажглись первые звезды, махнул Альв Якимче – хватит, мол. Подошел ближе, похлопал Якимчу по плечу – хорошо, мол, работал. Якимча умильно затряс головой.

– За работу будешь награжден. – Кошачий Глаз оглянулся по сторонам. – Понял?

Якимча радостно закивал:

– Понял! Две лепешки!

– Нет, не то, – засмеялся Альв. Якимча осклабился еще радостней:

– Три лепешки! Пять! – В подобную щедрость Якимча был не в силах поверить, а больше, чем до пяти, считать не умел. Так и причитал, пуская слюни: – Пять. Пять. Пять лепешек!

– Нет, не лепешки, – покачал головой Альв. Разочарованный Якимча готов был вот-вот заплакать.

– Не лепешки, – заговорщически подмигнув невольнику, продолжал варяг. – Девка! Девку хочешь?

– Девка! – Якимча обрадованно хлопнул в ладоши. – Девка! Якимча хочет.

– Так иди. Я покажу куда. Девка там ничья, так, приблудная... Во-он в той ладейке. Заберешься?

Якимча закивал.

– Девка, правда, в клетке, клетку сломаешь, невелика беда, потом починим. Понял? Ну иди, смотри ладью не перепутай – во-он та, крайняя. Там тебя и ждет девка. Беги!

Якимчу не надо было уговаривать: тряся головой и пуская слюни, он бросился к указанной ладье, словно молодой жеребчик, чуть не сбив на ходу ладейную охрану и гребцов, которых как раз в это время позвали к костру хлебать ушицу. Те и пошли, радостные, не хуже Якимчи, да и слюней у каждого во рту было не меньше. Ушица – она и есть ушица. А если еще и с осетринкой – ух, объеденье!

В середине ладьи, в небольшой клетке, сколоченной лично Истомой, под накинутым покрывалом сидела в полудреме несчастная Ладислава. Исхудавшая, еще больше загоревшая, но от этого ставшая лишь еще красивее, девушка грустно смотрела прямо перед собой и молила богиню Мокошь об избавлении. Так и виделось – на белом коне выезжает на берег прекрасный юноша-витязь – тот самый молодой варяжский ярл. Вытащив из ножен меч, одним ударом разгоняет врагов, по колено в воде идет к ладье, разбивает клетку, берет ее, Ладиславу, на руки и несет, сжимая в крепких объятиях, навстречу неуловимо прекрасному будущему. Ладислава сама тут же и посмеялась над собственными мыслями, она вовсе не была дурой, а первый испуг уже прошел, оставив лишь какую-то смурную отрешенность – будь что будет, всё равно сейчас, в данный момент, ничего не изменить. А дальше – там видно будет. Ладислава вовсе не собиралась смириться со своей участью, но понимала, что здесь вряд ли удастся сбежать, ну а потом – кто знает? Перед хозяином же – плюгавым мерзавцем Истомой – демонстрировала полную покорность. Ловила на себе похотливые взгляды и знала – только он, Истома Мозгляк, один ей тут опора и защита. Вернее, не сам он, а его меркантильные интересы. Если б не это – давно бы уж ее обесчестили, а так... еще поживем. Что это?

Ладислава прислушалась. Со стороны берега раздавался мерный всплеск, словно кто-то шел прямо по воде... А ведь и в самом деле – шел!

Девушка приникла к деревянным кольям решетки. В свете звезд шел прямо к ладье высоченный мужик с не по размеру маленькой головой. Вот он остановился, всмотрелся в ладью... что-то замычал. Ладислава отпрянула, увидев в призрачном свете звезд уродливое лицо, мокрый рот с тоненькой нитью слюны, выпученные от вожделения глазки. Это был не человек, а какое-то водяное чудовище. С довольным воплем чудовище взобралось в ладью и вмиг переломило решетку, словно тонкие прутики...

Удовлетворенно кивнув, Альв Кошачий Глаз быстро пошел от реки к кострам, по дороге спрашивая у каждого встречного, не видали ли они Якимчу, раба старого Хакона.

– Сбежал, видно, этот Якимча! – жаловался на ходу Альв. – Послал его колья рубить, а он и сбежал. Нет, я всегда говорил, что он хитрый, а Хакон не верил. Эй, Хакон! Невольник-то твой сбежал! Делся неведомо куда. Эй, слуги, сходите-ка поищите! Да не к ладьям идите, к лесу. В ладьях уж после поищете.

А в этот момент, проникнув в клетку, Якимча схватил Ладиславу левой рукой за горло, правой же вмиг сорвал одежду и, вожделенно урча, принялся тискать грудь. Девушка захрипела, теряя сознание... и вдруг неожиданно почувствовала, как хватка ослабла, а огромный мужик... скорее, парень... с маленькой головой и мощным телом, по-детски ойкнув, медленно повалился ей под ноги. В шее его торчала рукоять ножа.

– Цела, девка? – На борт ладьи ловко взобрался Истома Мозгляк.

Ладислава кивнула, изображая тупую покорность. С берега к ладьям неслись вооруженные слуги...

– Ну и раба ты себе купил, Хакон, – сидя в шатре, укорял старого варяга Истома. – Не появись я вовремя, ведь снасильничал бы девку, оставив меня без навара. Кому платить бы пришлось, а, Хакон?

Хакон угрюмо отмалчивался. Знал: в том, что натворит раб, виноват не сам невольник, а его хозяин. Зачем плохо смотрит за своей собственностью?

– Это был очень хитрый и коварный раб, – заметил сидящий тут же, в шатре, Альв Кошачий Глаз. – Зря ты, Истома, упрекаешь Хакона. Он и сам еще до конца не распознал, что за вещь ему подсунули на рынке Булгара. В общем, хорошо еще – всё вот так удачно кончилось. Правда, Хакон лишился раба, но это небольшая потеря по сравнению с тем, что могло быть. Тут мой друг Истома прав – платить за поступок раба пришлось бы тебе, Хакон. Так давайте же подождем Лейва и выпьем за удачу.

Альв устало прикрыл глаза. За удачу и в самом деле стоило сегодня выпить. Чтоб она была. А ведь как ловко было задумано: глупый невольник якобы по своей воле насилует красивую невольницу, потом его за это казнят, а потерявшую невинность рабыню можно было б использовать по прямому назначению, всё равно ценность невелика. Вот и использовали бы. Сначала наверняка сам Истома, затем уступил бы Альву с Лейвом. А может, не уступил бы, может, проиграл бы в кости, всякое бывает. Так-то он эту рабыню на кон не ставил, осторожен был, берег. Знал – та того стоит. А вот ежели б была потеряна девственность, тогда... тогда б другой разговор был. Что ж, не удалось, так не удалось. Скоро Итиль. А мало ли в Итиле на людских рынках молодых да красивых девок? Не девственниц, разумеется, а таких... за сходную цену. Альв Кошачий Глаз распахнул полог шатра и, вдохнув полной грудью холодный ночной воздух, вполне философски взглянул на звездное небо.