Текст книги "Корсар с Севера"

Скорее!

Топот конницы янычар за спиной – все ближе.

Беглецы буквально выкатились на улицы сожженной деревни. Впереди дышало море. Единственное сейчас спасение и надежда.

Олега Иваныча чуть не сбил с ног какой-то шатающийся черт с рыжей бородой, вываливший из подворотни. С рыжей бородой? А запах от него! Ууу! Перегар! Шафих? Кто ж еще!

Шафих пьяно погрозил пальцем:

– О! Ялныз Эфе! Куда ж ты запропастился?! И… кто это с тобой?!

– Неважно, кто со мной, Шафих! Важно – кто за мной! Янычары султана!

– О! Доннерветтер! Так чего ж мы ждем?

…В последний момент они вбежали по сходням.

И на «Тимбане» даже не успели эти сходни убрать, как на причал вынеслись янычары-улуфажи. Не дать уйти неверным! Ворваться на судно! Рубить, колоть, резать! За то, что осмелились напасть на санджак повелителя правоверных, пусть даже на дальний! За то, что осквернили знамя пророка!

Кони янычар уже терзали копытами сходни… Вот-вот…

Но старый пират Селим-бей не лыком шит и не пальцем делан!

Два свистка комита… Три… Подкомиты в момент растолковали гребцам, что, как только начнется бой на галере, их, гребцов, зарежут первыми. Сами же подкомиты.

Поднялись весла. Опустились разом. Тормознули левым бортом. Красиво развернулись и так же красиво ушли. Привет, господа янычары, пишите письма! Что нам теперь ваши дурацкие стрелы! Что? Трех гребцов убило? Так бросайте эту падаль за борт, сажайте новых! Вон как раз трое новеньких – из числа вновь прибывших. Да, стоило освобождать невольников Симбигея-кызы – чтобы посадить на галеры Селим-бея!

Весла. Вверх… Вниз… Вверх… Вниз…

Набирая ход, флагманская галера Селим-бея покинула бухту. Позади, на берегу, яростно гомонили янычары. А что им еще оставалось делать? Что-нибудь сжечь со злости? Все и так сожжено до них. Остается только ругаться.

Попутный ветер раздувал паруса и флаги венецианских галер, бороздящих светлые воды Ионического моря. Головным шел «Буцефал» – огромный, приземистый, быстрый. Его весла шевелились, словно клешни исполинского краба.

Адмирал, синьор Франческо Гвиччарди, на носовой палубе – смуглый, с крючковатым носом и черными пронзительными глазами, – походил на пирата… коим, впрочем, и был в молодости. Да, бывший пират, волею судьбы и венецианского дожа вознесенный в адмиралы. И бывший невольник – галерный раб знаменитого мавританского разбойника Абдула Маумена, деливший весло с таким же неудачником – молоденьким португальским дворянином Жуаном.

Тридцать лет прошло с тех пор, как плеть подкомита последний раз ожгла плечи Франческо. С тех пор многое изменилось, нынче все берберийцы трепещут перед Гвиччарди. Он достиг всего, чего хотел – славы, власти, богатства.

Что же касаемо Жуана, то… Где ж он рыщет, проклятый разбойник?! Селим-бей… надо же… Ха-ха!

А ну вперед, вперед! Прибавить скорость. Порывы ветра развевали красный плащ адмирала, накинутый поверх блестящей кирасы. На полах плаща был золотом вышит крест. Четыре большие бомбарды, выставив вперед хищные жерла, ждали своего часа.

«Тимбан» и другие галеры Селим-бея шли без парусов, только на веслах. Во-первых, ветер был встречным, а во-вторых, вышли из гавани недавно, так пусть шиурма потрудится, чай, отдохнули.

Окинув хозяйским глазом команду, Селим-бей перевел взгляд на небо. Ой не нравилась ему зеленоватая тучка на западе, ой не нравилась! Явно попахивало очередным штормом. А чего хотите! Ноябрь все-таки. Не самый благоприятный месяц для морских прогулок даже и в Средиземном море – Арабском озере, как его не столь давно называли.

Вряд ли удастся до шторма увидеть длинный сицилийский берег, оттуда до Туниса рукой подать: чуть к западу – и вот он Картаж, Карфагенский мыс. А уж там-то совсем рядом приветливая Тунисская бухта, сам город Тунис чуть дальше от побережья.

Еще раз с тревогой взглянув на запад, пиратский капитан скрылся в кормовой каюте. Собственно, она там была единственной, если не считать нескольких закутков для комита и нескольких офицеров. Для остальных на ночь натягивали над всей палубой тент.

Олег Иваныч с Гришей, скрестив ноги, сидели на носовой палубе, следя, как узорчатый нос «Тимбана» все глубже зарывается в волны, обдавая сидящих белыми солеными брызгами. Конечно, это не нос зарывался, это волны делались все больше и больше. Гриша подремывал, привалившись к стволу бомбарды. Ян с Шафихом несли наблюдательную вахту, с коей только что сменились Олег Иваныч и Гриша – Селим-бей не терпел на корабле праздных людей.

Олег Иваныч с далеко не праздным интересом разглядывал пушки.

В центре – бомбарда. Громоздкое неподвижное чудовище калибром… гм… что-то около восьмидесяти миллиметров, а то и все сто. Длинный ствол, попробуй-ка затолкай в такой ядро – никаких сил не хватит! А вот для того и существует съемная зарядная камора – задняя часть ствола. Вытащили ее, прочистили банником, затолкали мешок с порохом, сверху ядро, забили пыж, не забыли прочистить и основной ствол. Закрепили камору на лафете специальным клином – работа тонкая, ошибешься – разнесет все к шайтану. Потом подтащили лафет к месту для стрельбы – тоже работенка та еще, недюжинных сил требует, хоть и имеются в задней части два колеса, от дубового чурбана отпиленные, да ведь и весит лафетина пудов десять как минимум. Откатили – не забыть бы закрепить талями, а то после выстрела всех с палубы сметет, штука такая! Закрепили, проткнули картуз с порохом специальным прутом – протравником, для того в тыльной части ствола особое отверстие имеется. Сыпанули пороху в запальное отверстие и рядом, на полку, да не наобум сыпанули, а с пониманием: какой порох, да погода какая, да ядро. Зажгли фитиль… Да, желательно еще и прицелиться! При этом учесть, что палуба качается, вокруг брызги, фитиль гаснет все время, а ветер, гад, так и норовит сдунуть порох с запала. А поднес фитиль – выстрел секунды через две-три. Вот и попади тут! Для одной организации выстрела человека четыре точно нужно, а то и шесть! Это для одной только бомбарды.

Правда, были пушки полегче, кулеврины. Тоже с длинными стволами и с накладным казенником – каморой, закрепляющейся железным клином. Устанавливались кулеврины на специальной вертлюге – типа уключины для весла, почти как зенитный пулемет на поворотном лафете. Но заряжались не намного быстрее, чем бомбарды, только что поменьше людей требовали. Били… ну, метров на семьсот. Могли и дальше пальнуть, да рискованное это дело – запросто могло зарядную камору разорвать порохом.

На корме «Тимбана» катапульта с баллистой – в два раза дальше стреляли, с железными-то пружинами. Правда, заряжать их еще хуже, да и пружины ржавели, ломались. В общем, куда ни кинь – везде клин. Потому абордаж – лучшее решение боя! Сотни две головорезов, с саблями, стрелами, копьями.

Олега Иваныча окатила особенно наглая волна. Тряхнув головой, он выплюнул воду, глянул вперед… Что за шайтан с тремя ифритами?!

Впереди, прямо по курсу «Тимбана» – паруса! Красные, с золотыми крестами! Венецианские галеры!

Засвистели в дудки комиты, подгоняя гребцов. Забегали по куршее надсмотрщики. Выскочил из каюты обкуренный Селим-бей. Ва, Алла! Откуда здесь венецианцы?! Их тут быть не может! Что им тут делать?! До италийских берегов уж слишком далеко, а прибыли здесь никакой… Одна, две, три… Ва, Алла! Двадцать!

– Готовьтесь к бою, собаки! Уйти уже не успеем!

А венецианские галеры стремительно приближались. Окутались едким пороховым дымом пушки. С воем пролетели над волнами ядра. Одно ударило в бок «Тимбана», ломая весла и разрывая в кровавые лохмотья гребцов. Те страшно кричали, умирая. Из-за внезапности боя подкомиты не успели заткнуть каждому рот специальным кляпом.

Ответные выстрелы прозвучали тут же. И, как всегда, пострадали гребцы. Взорвались кровавым фонтаном. Да, следующим удачным выстрелом на вражеской галере сбило мачту! Стоявший у бомбарды рыжебородый Шафих с гордостью поднял над головой горящий фитиль, закричал что-то… И упал, обливаясь кровью. Вражеская стрела пронзила ему грудь. Бывший христианин, искатель приключений, он вдосталь нашел их, став ренегатом, и достойно встретил смерть.

Пронесшееся с воем ядро в щепки разнесло балюстраду надстройки. Черт! Гриша? Вон он, лежит… неужели? Гриша, вставай, вставай! Открывай же глаза, ну, ну же! Уф… Слава Богу! Ничего не слышишь? Ну, это понятно – контузия.

Еще одно ядро! На сей раз в переднюю мачту. Неплохие артиллеристы у венецианцев, не то что наши берберы. Один и был толковый – Генрих, остальные бьют в белый свет как в копеечку!

И вражеские ростры – вот они, совсем рядом. И там толпа народу. В кирасах, в закрытых шлемах, с мечами и алебардами. Сколько же их! Явно намереваются на абордаж!

А это еще что? Стрелы! Да, вон лучники… Еще туча стрел!.. Ну, козлы… Чуть в глаз не попали! Убили артиллериста. Опасная у них профессия, оказывается, у морских пушкарей. Особенно у тех, кто на носовой палубе. А кулеврина-то, похоже, еще заряжена?

Олег Иваныч выхватил у упавшего артиллериста горящий фитиль. Развернул кулеврину на вертлюге-уключине. Орудие повернулось довольно легко – судя по запаху, вертлюга была смазана оливковым маслом. В магазине на Петроградской – сто рублей пол-литра. Дороговатая смазочка! Дешевле салом… Ах да, они ж мусульмане!

А ну-ка…

Олег Иваныч удерживая кулеврину правой рукой, поднес к затравке фитиль. Ну… и что? Порох отсырел, что ли? Секунд через пять кулеврина наконец дернулась и, изрыгнув желтое пламя, выплюнула из утробы ядро.

Со свистом пролетев над волнами, ядро врезалось в гущу стреляющих. Стоны, вопли.

Ага, не нравится! Ну-ка, вот еще одна кулевринка, справа… Ну, куда ты палишь, ифрит чертов? Прицеливаться-то хоть иногда надо! И глаза при выстреле вовсе не обязательно закрывать. Черт. Зря выстрел пропал. Теперь поди заряди. Времени не осталось, вон эти-то прут паровозом, вот-вот врежутся… Ага! Есть! Хук слева! Прямо в левую скулу.

Флагманская галера венецианцев изменила курс, протабанив правым бортом, и, ломая вражеские весла, врезалась в «Тимбан».

Корабль Селим-бея вздрогнул всем корпусом. С падающей мачты горохом посыпались в воду лучники. Кто-то истошно закричал, зажатый меж вражеским носом и развалом родного борта. Затрещали кости, и крик стих.

Забросив абордажные крючья, воины венецианского дожа вступили на палубу мусульман. Они шли, как на параде, держали строй. Блестели начищенные латы, колыхались над шлемами красные страусиные перья, и солнце горело в остриях склоненных итальянских пик. На венецианской галере загремели барабаны, звякнули литавры и бубны – подбадривая своих, музыканты старались вовсю.

Пираты сопротивлялись с упорством обреченных, ибо знали – пощады не будет. В плен венецианцы не брали, добивали раненых «кинжалами милосердия» – узкими, длинными, гранеными.

Венецианскими пикинерами командовал высокий человек в черненых латах с ложбинками для отвода копий и круглом шлеме-армэ с опущенным забралом. Без щита. А зачем, когда есть прочные удобные латы, на совесть сработанные мастерами Милана!.. Он был вооружен длинным двуручным мечом с волнистым лезвием и двумя крюками перед эфесом. Крюки тормозили вражеские удары и «укорачивали» гарду – когда было нужно, владелец меча просто переменял хват рук. Эспадон – вот как назывался такой меч – пожалуй, самое страшное рубящее оружие всех времен и народов. Для владения эспадоном требовалось недюжинное искусство, что и демонстрировал сейчас итальянский воин. Он шел позади пикинеров, вступая в бой только тогда, когда это было нужно. Венецианцы просто дружненько расступались, пропуская вперед мастера меча, тот делал несколько неуловимых движений и, оставляя гору окровавленных трупов, вновь отступал назад под защиту солдат. Весьма действенный, но отнюдь не рыцарственный способ ведения боя!

На носовой палубе «Тимбана» завязалась жаркая схватка. Оставив бесполезные кулеврины, Олег Иваныч присоединился к обороняющимся. А что еще оставалось делать? Кричать, что он христианин? Так ведь православный. Не католик, не униат даже. Да и не услышат, кричи не кричи – просто слушать не будут. Эх, жизнь… Хорошо хоть Гриша немного оправился. Проблевался, встал бледный, оперся на остатки мачты. В руке держал чью-то саблю. Чью-то? Да Олег Иваныч ему свою и отдал. Сам же подобрал саблю Шафиха – тяжелую, длинную, с простым, без украшений, эфесом. Но это хорошее оружие – тяжеловатое, зато, судя по форме, дамасской стали.

Их осталось не так и много, защитников носовой палубы «Тимбана». На корме и даже на куршее тоже азартно дрались, и там, похоже, перевес пока был на стороне людей Селим-бея. Сам старый пират без чалмы, с окровавленной головой, носился по корме с секирой в руках, подбадривая своих молодцов криками, словно помолодел лет на двадцать.

Впрочем, Олегу Иванычу стало не до кормы. Наступавшие пикинеры остановились, чуть подняли копья, одновременно разошлись в стороны. Держа над головой эспадон с волнистым лезвием, на столпившихся пиратов шел мастер меча в черненых латах. Красные страусиные перья на его шлеме колыхались в такт тяжелым шагам. Из прорезей забрала сверкали холодные глаза безжалостного убийцы.

– Алла-а-а! – с воплями оставшиеся пираты ломанулись на рыцаря, потрясая саблями.

Несколько взмахов меча… Всего несколько взмахов. На палубу посыпались окровавленные руки и головы. Часть пиратов поползла по палубе в сторону, зажимая страшные раны. Кое за кем потащились сизые кишки.

Подняв меч, рыцарь пошел дальше. На тех, кто еще остался. Выскочивший вперед Ян ткнул острием копья в забрало черненого шлема. Это остановило рыцаря лишь на мгновение. Взмах меча… И на палубу покатилась отрубленная белокурая голова, голова Яна.

Эх, поляк, поляк. Не думал, не гадал ты найти себе такую странную смерть – сражаясь на стороне мусульман против католиков. Что ж, судьба иногда выкидывает штуки и похитрее.

Олег Иваныч стоял позади других, у обломка мачты – отбивался от остальных пикинеров и за себя, и за Гришу. Угу, а против рыцаря слабо? Почему ж слабо?!

Взмах меча… И – мимо! Просвистел над головой Олега Иваныча хваленый эспадрон! И не от таких ударов уходить учились. А у нападавшего явно немецкая тактика. Только немцы в первую очередь целят в голову. Наверное, оттого, что у них слишком хорошие доспехи? А он настоящий мастер, этот парень с мечом. Быстро сообразил, перестроился…

Удар «а друат» – направо. Тут же – налево – «а гош».

Ловко действует, сволочь, словно и не тяжелый меч у него в руках, а легкая шпага! И как проворно перекраивает тактику, прямо на ходу меняет. Вот, чуть перехватил руками, и… оп! Отбив!

Как звенит металл! А сабля хороша – видно, и в самом деле дамасская сталь! Выдержала прямой удар.

Однако еще удар…

А может, хватит? Теперь, кажется, моя очередь? Ну, так получите, сир!

Олег Иваныч нанес молниеносный скользящий удар вдоль лезвия вражеского меча… И просчитался! Не учел этих дурацких клиньев, у гарды. Жалобно звякнув, сабля застряла.

Вытащить! Быстрее вытащить, пока эта морда не успела сделать захват…

Ага! Не успела. А не зевай! Ну-ка, еще раз… На! На! На!

На мастера меча обрушился целый град ударов. Будь на его месте человек менее опытный, схватка могла бы на этом и завершиться. Однако не тут-то было! Перехватив меч за пятку – тупой участок лезвия от гарды до заточки, – противник нанес резкий удар острием, словно пикой, целя Олегу Иванычу в пах.

Тот парировал, чуть сместившись влево.

А рыцарь-то, похоже, устал. Так, слегка. Но все же, все же…

В отличие от него Олег Иваныч усталости не чувствовал. Сказывалась практика галерника – помахай-ка сутки напролет веслищем, любая сабля игрушкой покажется!

И еще одно. Шлем. На рыцаре закрытый шлем, армэ, с опущенным забралом. Очень хороший, удобный. И обзор дает неплохой – даже при опущенном забрале. Вот только по бокам, да и взад себя, особо-то башкой не повертишь, все-таки железяка. Проще говоря, не очень-то хорошо видел рыцарь, что на флангах творится.

А вот Олег Иваныч – совсем без шлема – все примечал. И то, что из своих – ха, из своих!!! – на носовой палубе в живых только он да Гриша у мачты.

А везде уже венецианские солдаты. Хмурые, опирающиеся на пики. Пока на поединок смотрят заинтересованно. Да Олег Иваныч ведь не на морковке вскормлен – давно просек, что конец тут один: как станет уставать рыцарь, его противника просто заколют пиками с разных сторон, к тому все шло. Значит: надо думать. Сражаться, парировать удары, смотреть по сторонам и думать… Но сражаться!

А ну-ка! На!

Атака Олега Иваныча была настолько внезапной и сильной, что рыцарь попятился к ограждению. Туда, куда и надо.

Черт! Гришаня же…

Олег Иваныч на миг обернулся – отрок стоял там же, у обломка мачты, – громко крикнул по-русски:

– Твою мать! Прыгай! Хоть на головы к шиурме, понял?

Тут же повернулся к врагу – чуть не пропустил удар. Не видел, как Гришка проворно отбежал от мачты и, оттолкнув засмотревшегося на бой пикинера, прыгнул вниз, на развал, где помещались гребцы.

Олег Иваныч бешеной атакой прижал противника к балюстраде. И вдруг, отбросив саблю, быстро сделал шаг в сторону. Крутанул изо всех сил установленную на уключине кулеврину! Длинный тяжелый ствол с размаху въехал рыцарю в грудь и, перевернув, смел его с палубы вместе с остатками балюстрады. Не дожидаясь приветствий публики, цветов и поздравлений, Олег Иваныч тут же скакнул за ним, в море.

Мастер меча пошел ко дну сразу, потянули доспехи. А вот Олег Иваныч вынырнул, уцепился за обломок весла, за чью-то руку… Ха! Гриша! Спасибо за помощь! Как там наши пираты, держатся?

Пираты Селим-бея не просто держались, а бились вполне удачно. Сопутствовавший венецианской пехоте первоначальный успех быстро сошел на нет перед отчаянной решимостью обреченных людей. К решимости прибавлялась и тактика. Селим-бей недаром считался самым удачливым авантюристом в Магрибе. Да к тому же и опытным. Палубных сражений было в его жизни не счесть. Потому и людей он организовал быстро. Построил в плотные каре, очистил корму, остальных отправил по куршее на бак. Кормовая артиллерия и баллисты получили приказ палить по всем приближающимся судам без разбору, что и исполняли теперь с большой охотой.

Кулеврины заряжались за двадцать минут! Много, конечно, но ведь – по очереди. Так, чтоб всегда парочка была наготове, мало ли. Удачные выстрелы уже отпугнули несколько вражьих галер.

– А, Ялмыз Эфе! Выплыл?! Рад, что ты жив и твой юный друг тоже. Идите оба, помогите матросам! Смотри, шторм! Сейчас как грянет! Шторм, я сказал!.. Вах, шайтан, забыл, что ты не говоришь по-арабски…

Они вырвались, ушли. Воспользовались внезапной бурей, волнами, ветром.

С пушечным громом разорвались абордажные канаты. Поднятый на грот-мачте парус поймал ветер. И подхватил, понес корабль, словно на крыльях, да с такой скоростью, что захватило дух! Огромные волны вскидывали «Тимбан» на свои вершины и с уханьем бросали вниз, казалось, на самое дно. В снастях ревел ветер, и Селим-бей молился Аллаху – только бы не сорвало парус. Так хоть как-то можно было управлять судном. Даже и не «как-то», а очень неплохо! По крайней мере, галера не становилась к волне боком и хорошо слушалась руля, который так и не успели заклинить враги, отгоняемые комовыми пушками. Изменившийся ветер нес их на юг, к берегам Триполи.

Трещали мачты, вышвырнуло в море остатки весел. Гребцы, те кто еще остался в живых, в страхе сидели, прикованные к своим банкам, захлестываемые «зелеными барханами океана». Нескольких матросов смыло за борт. Обломком бизани ранило четверых. Пару раз корабль едва не напоролся на скалы. Ветер играл «Тимбаном», словно щепкой. Но они все-таки плыли. И не как российская молодежь по жизни – «без руля и ветрил», а как раз и с рулем, и с ветрилами! И четко держались курса.

А враг? Врага тоже изрядно трепал шторм. «Тимбан» венецианцы давно потеряли, удовольствовались уже захваченными судами. Парусов не поднимали – себе дороже, – только разошлись подальше, но держались в виду друг друга. Все-таки задали перцу поганым пиратам! А шторм… Что шторм? Мало ли штормов пережили – и этот не первый, не последний.

Лишь адмирал, синьор Франческо Гвиччарди, недовольно поджимал губы в своей шикарной каюте: ушел Селим-бей, опять ушел!

Глава 7
Стамбул – Магриб. Декабрь 1472 г. – январь 1473 г.

Наша злоба на вас – что в глазу песчинка,

Вы хитрите, но мы расправимся с вами!

Не хотите вы с нами поладить миром —

Или тех вы нашли, кто славнее делами?

Аль-Харис ибн Хиллиза

Над Стамбулом нависал туман – низкий, серый, плотный и настолько густой, что не было видно ни строгой красоты купола Айя Софии, ни изящных игл минаретов, ни высоких башен по краям бухты, Румелихисары и Анадолусары. Накрапывал дождь – мелкий, противный и нудный, заставляя прижиматься к стенам домов многочисленных нищих. Народ посолиднее оккупировал древние портики – наследие славы Восточного Рима. Общественные бани в центре города были переполнены – всем хотелось согреться. Даже во дворце султана курились благовониями жаровни, а слуги в саду старательно укрывали дерюгой нежные пальмы.

В этот ненастный день в район Галаты, миновав западные ворота, въехал всадник: молодой человек со спутанными белесыми волосами и мокрой от дождя бородкой. Голову и плечи всадника покрывал коричневый дорожный плащ с капюшоном, подбитый теплым бобровым мехом. Серый ослик, покрытый сиреневым чепраком, был явно низковат для всадника, длинные ноги которого, обутые в высокие сапоги, едва не чертили по булыжникам мостовой.

Молодой человек пару раз останавливался, сверяясь с начертанным на пергаменте планом, пока, покружив с полчаса по узким кривым улочкам, наконец не понял, что окончательно заблудился. Чертыхнувшись, он слез с ослика и поднялся по ступеням портика. Что-то спросил собравшихся на ломаном греческом языке, настолько плохом, что никто ничего не понял. Белобрысый повторил вопрос на латыни и здесь нашел понимание. Кто-то из прятавшихся от дождя румелийских торговцев знал наречие гяуров.

– Рынок? – Торговец выглянул из-за колонн, махнул рукою, указывая в сторону Ускюдара. – Пока прямо, потом через два квартала направо, а дальше сам увидишь.

Парень взобрался на ишака и потрусил дальше. Он проехал прямо, затем, повернув, взобрался на холм. В этот момент сквозь желтые разрывы туч на миг проглянуло солнце. Вспыхнул золотом купол древней Софии а Босфор загорелся, заиграл искрящимся разноцветьем: палевым, розовым, нежно-зеленым. Великий город императора Константина распростерся перед всадником во всем своем великолепии, от Галаты до редких строений Ускюдара.

Молодой человек завертел головой во все стороны, впитывая терпкую южною красоту, совсем не похожую на красоту его северной Родины. Полюбовавшись, тряхнул поводьями и медленно поехал вниз – вдоль широкой и опрятной улицы, сплошь застроенной беломраморными дворцами. Кое-где за оградами росли стройные кипарисы. Улица оказалась длинной и довольно людной. Даже несмотря на ненастье, в попутном и встречном направлениях двигались обозы, носилки, всадники, да и просто пешеходы в разноцветных одеждах, с преобладанием изумрудно-зеленых и темно-голубых тонов. Видно, эти цвета были в моде.

Улица вела в гавань. Но всадник свернул направо, а там… А там шумело людское море! Спору нет, велик новгородский Торг, велик и славен, но тут… Люди всех рас, всех цветов кожи, азартные крики, блеск дорогих тканей, полуобнаженные танцовщицы в золотых браслетах, запах пряностей и всепроникающий разноязыкий гул.

Белобрысый спешился, взял ишака под уздцы, стал пробиваться вперед, то и дело глазея по сторонам. Танцовщицы! Акробаты! Фокусник, глотающий пламя!.. Белобрысый задержался у рядов башмачников, обернулся и… О, Боже! От ишака-то осталась одна уздечка! Сперли, сволочуги!

Досадливо сплюнув, он швырнул бесполезную уздечку оземь:

– Эх, мать твою…

Волшебная фраза! Башмачник, оказавшийся подле него, подпрыгнул, показал в улыбке редкие зубы:

– Рус?!

– Рус, рус.

Башмачник отвернулся от него, заорал кому-то:

– Яган! Эгей, Яга-а-ан!

– Салам, Мюккерем-ага, – растолкав плечом приценивающихся к разноцветным башмакам покупателей, подошел мужик с русой бородой, в коричневой кожаной шапке с отворотами и добротном темно-голубом полукафтане с коричневыми обшлагами, какой носили турецкие артиллеристы – жопеги. К желтому шелковому поясу была привешена сабля.

– Салам, Яган-эфенди! – Башмачник кивнул на белобрысого: – Рус.

– И что с того, что рус? – недовольно буркнул мужик по-русски и уже собрался уйти.

И ушел бы, если б белобрысый крепко не ухватил за рукав:

– Невольничий рынок подскажи, батя!

– Шайтан тебе батя! – ухмыльнулся мужик. – Просто так любопытствуешь иль продать кого хочешь?

– Скорее, купить… Мне бы раиса, управляющего.

– А зачем тебе раис? – Воровато оглянувшись, мужик отвел парня за портик. – В этом деле и я тебе помочь могу, без раиса. Ты не думай, это тебе значительно дешевле станет! Ну, так как? Какой товар нужен? Девки? Парни? Мастеровые? И сколько?

– Пока только двое… Даже не знаю, и где они.

– Найдем, если в Стамбуле, не сомневайся! Я на рынке всех знаю. И раиса, и тех, кто учет ведет… А ты так бы сразу и сказал, что с выкупом приехал.

– Так я… Эх!.. В общем, меня интересуют двое. Муж – примерно твоего возраста, только повыше будет. И парень, вьюнош, – лет пятнадцати. Парень белявый, очи синие. А муж… хм… в общем, тоже не урод какой… Да! На щеке родинка!

– Вот тут? – Мужик показал пальцем себе на щеку.

– Тут, – обалдел парень. – Зовут Олег…

– …Иваныч. Знаю такого. Здесь его Ялмыз Эфе кличут. Вернее, кликали… Опоздал ты, паря! Хотя… Говорят, они в Магриб ушли с «Йылдырымом»… – Мужик почесал бороду, потом хлопнул белобрысого по плечу: – Есть у меня в порту один парень на фелюке, сделаем так…

Выслушав неожиданного знакомца, белобрысый воспрянул духом. Спросил даже, кого хоть благодарить за помощь.

– Иван я. Яган по-здешнему. А тебя как кличут?

– Олександр из Новгорода.

– Оба-на! Далече забрался. Видно, важные знакомцы у Иваныча… С тебя, кстати, десять акче.

– Чего?

– Ну, монет местных… Шайтан с тобой, возьму и новгородские.

– Да хоть сто бери, добрый человек!

Яган строго взглянул на возрадовавшегося Олександра:

– Сказал десять – значит, десять. И не для корысти, а для порядку. Деньги тебе, чай, и в Магрибе сгодятся, только смотри не проворонь, разиня!

– Это почему же разиня?

– А ишака на базаре не у тебя, что ль, сперли? Ладно, прощевай, паря! Счастья тебе и удачи.

– Тебе так же, Ива… Яган.

…Плыть в Морею хозяин фелюки Гасан наотрез отказался – нечего там ему делать было. А вот Магриб оказался ему в самый раз. С утра и отчалили. По маршруту Триполи – Махдия – Тунис.

Зеленоватые волны мерно наползали на низкий песчаный берег, шипели, исходя грязно-бурой пеной, и медленно откатывались обратно. На рейде небольшой бухты, в стороне от других кораблей, словно чумной, стоял «Тимбан» – потрепанный врагами и бурями корабль Селим-бея. Покачивался на волнах, щетинился обломками весел. Рваные флаги его уныло провисали в воду. Под стать кораблю было и настроение у команды – у тех, кто остался в живых, уцелел после страшного боя. От венецианцев ушли. Не только чудом и волей Аллаха, но и благодаря собственному мужеству и опыту капитана.

Пока команды нескольких галер находились в столь печально закончившемся рейде, остальных людей Селим-бея вводил в искушение коварный красавец Джафар аль-Мулук, давно уже метивший на роль предводителя тунисских пиратов. Он давно уже интриговал против Селим-бея, наушничая правителю Туниса Осману, даже подкупил старого слугу Селима – пройдоху Касыма.

Осман, благосклонно внимая сплетням молодого Джафара, предпочитал все же придерживаться золотого римского правила: «разделяй и властвуй». Но теперь выдалась наконец замечательная возможность уничтожить старого Селима – и Джафар упускать ее не собирался.

Сразу после возвращения в Тунис потрепанной штормом эскадры во главе с «Йылдырымом» Джафар аль-Мулук начал подбивать людей провозгласить своим пашой именно его, Джафара. Не поленился, самолично обошел всех раисов – спонсоров пиратских набегов, не забыв зайти и к «теневому раису» – мулле Новрузу-хаджи, хоть и знал, что тот приятельствует с верным Селиму Шафихом-эфенди.

Все рассчитал коварный Джафар. Одного не учел – что вырвется вдруг Селим-бей из расставленной ловушки. Не прибили его венецианцы, чтоб их ифрит сожрал!

Впрочем, по возвращении «Тимбана» Джафар долго не переживал, а вскочил на коня и поскакал во дворец к бею Осману. Интриговать дальше. С собой взял лишь одного слугу – новообращенного ренегата Матоню – звероватого мужичагу с пудовыми кулаками и злобностью, равной злобности ста ифритов.

При переходе в истинную веру пророка Матоня принял новое имя: Маруф абд-Джафар – «Маруф, раб Джафара», что очень импонировало себялюбивому красавцу, весьма чувствительному к лести. Удобен оказался новый слуга! Ни от каких поручений не отказывался: надо – башку рубил, надо – пытал. Пытал, правда, коряво, без выдумки, но с огоньком, с большой любовью к этому делу. Особенно любил глаза раскаленной саблей выкалывать – ловко у него получалось: был глаз, и нету! А еще научился Маруф метко стрелять отравленными стрелами из духовой трубки. Это искусство перенял он от Маварбы, старого полуслепого зинджа, жителя дальних саванн Ифрикии, в доме которого и жил.

Джафар аль-Мулук подкармливал Маварбу, частенько поручая ему всяческие неблаговидные дела с мальчиками, на которых был падок. Маварба был предан, как пес, и нем, как древний истукан неведомого злобного бога, стоявший в песке недалеко от Туниса. Люди говорили, что это Ваал – древний бог финикийцев, жестокого народа мореплавателей и купцов, когда-то основавших в здешних местах Карфаген, до поры до времени соперничающий с могучим Римом.

Войдя в покои правителя Туниса, аль-Мулук упал на колени и, схватив старого бея за туфлю, вскричал, словно бешеный дромадер:

– О великий бей! Недостойный негодяй Селим возвратился сегодня с позором, погубив весь флот Туниса! А я же ему говорил! Я же предупреждал его… О небо! А он… О! Подлый поклонник сока виноградной лозы, да поразит его карающая длань Аллаха!

– Что? Что я слышу? – Бей на всякий случай отдернул от неистового Джафара туфлю. – Селим – поклонник сока виноградной лозы? О святотатец! Да разве могут выдержать это известие мои уши?

Правитель Осман обхватил голову руками и притворно застонал, время от времени бросая на Джафара хитрые пристальные взгляды. Старый бей был уже проинформирован о беседах аль-Мулука с раисами, а также и о настроениях среди тунисских искателей приключений, весьма недовольных последними неудачами Селим-бея. Очень многие, особенно молодежь и недавние ренегаты, поддерживали Джафара. К их мнению стоило бы прислушаться. Даже необходимо прислушаться, если не хотелось потерять трон.