Текст книги "Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит"

– Я надеюсь, мы нынче договоримся о землях, – Наримонт все гнул свое.

– Договоримся, – заверил его властелин Жмуди. – Ты получишь все, что обещал.

– И заберу всех своих людей из Утены!

– Да. Надеюсь, наш друг Даумантас не будет препятствовать этому.

– Пускай проваливают! – нальшанский кунигас хмуро махнул рукой. – Скатертью дорожка.

Наримонт ничего не сказал, лишь улыбнулся – недобро этак, зловеще. Так улыбалась бы болотная жаба, умей она улыбаться. Заклятые враги и родственники – Наримонт и Довмонт – общались друг с другом лишь при посредничестве Тройната, всеми силами старавшегося не допустить никакого конфликта. Слишком уж ему были нужны оба. Все правильно рассчитал хитрый жмудин, помощь утенцев и нальшан пришлась в битве как нельзя более кстати. Нынче крестоносцы разбиты, да. Но это не значит, что они не нападут вновь. Миндовг же, чтоб ему икнулось, бросил их Жемайтию в обмен на корону! Швырнул, как собакам кость. И собаки в эту кость впились, так просто не отдадут.

– Следует готовиться к новой битве, братья, – вздохнув, молвил Тройнат. – Получив свои земли, будьте готовы выступить по первому моему зову.

Довмонт поднялся со скамьи, наскоро сколоченной из толстых досок и покрытой толстым слоем сукна:

– Не беспокойся, друг!

– Мое войско придет! – в свою очередь вскочил Наримонт. – Не знаю, как у этого…

– Ты кого назвал «этим», урод?

Соперники вмиг выхватили мечи…

– А ну, прекратить! – заорал жмудин. – Я кому сказал? Живо вложили мечи в ножны! Вот, так-то лучше. Наримонт… ступай вместе с нашим славным криве. Подготовьте пленников к жертве.

Жрец и князь, поклонясь, вышли, и Тройнат перевел дух. Покусав ус, громко позвал слугу, находившегося у входа:

– Принеси-ка нам вина. Того, что захватили в обозе. Небось, не все еще выпили?

– Как можно, государь?

Государь… Вот ради этого слова Тройнат готов был терпеть всё и всех, засунув в задницу свою гордость. В первую очередь терпеть напыщенного индюка Миндовга. Король, чтоб ему пусто было! Договорился он с рыцарями, ага… как же! Плевали они на все его договоры.

– Плевали они на все договоры, – вслух протянул князь… теперь уже не просто князь, а великий князь Жемайтский.

– Это ты про тевтонцев? – усевшись на лавку, Довмонт хлебнул вина из походного кубка. Красивого, серебряного – тоже трофейного, как и белое рейнское вино.

– Про них, про кого же еще? Эти собаки не успокоятся, ты же понимаешь.

– А если их успокоить? – нальшанский кунигас вдруг хитро прищурился, искоса посмотрев на своего сюзерена. – Ну, напугать.

– Ежа – голым задом? – скептически усмехнулся Тройнат. – Уж ты-то наверняка понимаешь: если б не пруссы и курши, мы б тут сейчас не сидели.

– Надо сделать так, чтоб они не сунулись в Жематию, вообще в Литву, – Довмонт почесал бородку. – С Миндовгом они не очень считаются… а если Миндовг будет не один? С кем можно дружить против рыцарей?

– Со Псковом можно, с Новгородом, – поняв идею, князь хлопнул в ладоши. – А лучше – с великим князем Владимирским Александром! Он ведь в русских землях за главного. Так татары сказали! И в Новгороде – его сын. Ай, молодец, Даумантас, ай, молодец!

– Пойдет ли на это Миндовг? Он ведь католик, а русские – православные.

– Пойдет, – задумчиво кивнув, Тройнат внимательно взглянул на кунигаса. – Ты что замолк-то? Вижу, у тебя еще какая-то задумка есть? Ну?

– Ну, есть, – Довмонт скромно опустил глаза. – Надо, чтоб Пруссия вспыхнула. Чтоб восстали все курши, эсты. Чтоб у крестоносцев земля под ногами горела!

– Понял тебя, брат. Будет гореть! Кстати, я об этом же думал. Помнишь Сауле-Солнышко?

– Так она жива? – искренне обрадовался Довмонт.

– Жива, жива, чего ей сделается, – жмудин пригладил бороду. – Жива и все еще жаждет мести за свою погубленную семью.

– А что такое с ее семьей?

– Ее отец был великим жрецом куршей, криве кривейте. Мать – жрицей, – лично разливая вино из принесенного слугой кувшина, Тройнат покусал усы и продолжил, многозначительно поглядывая на собеседника. – Они попали в плен к немцам. Весь род. Отца сварили живым в большом котле. Матери выкололи глаза, а потом – живьем содрали кожу. Малолетних братьев и сестер отдали кнехтам на поругание, а затем убили. Кого как. Саму Солнышко посадили на цепь, словно собаку, и три дня насиловали. Все кому не лень. Хотели посадить на кол, но… Девчонка перегрызла цепь! Вот это зубы! Перегрызла, убила часовых и сбежала. Ничего история, да? Кстати, подобных – множество. Представляешь, как она радуется сейчас?! Сама напросилась к жрецам – приносить в жертву пленных. Я не мог ей отказать. Тем более эта девчонка еще понадобится.

– Сауле, – тихо протянул кунигас. – Жалко ее.

– Жалко, – Тройнат согласно кивнул и добавил, сверкнув хитрыми, глубоко посаженными глазами: – Однако мы с тобой князья, а значит, и жалость должны обращать на благо подвластных нам земель! Ибо кто еще, кроме нас, о них позаботится?

* * *

Знаменитая битва при озере Дурбе произошла где-то в тринадцатом веке, точнее Игорь не мог бы сказать. Просто не помнил. Тринадцатый век… однако! Далеко забрался и почти потерял себя. Подготовка битвы, само это сражение – Игорь здесь не был собой и не мог ни на что влиять. Воспрянувшее сознание князя язычника обрело почти полный контроль… и вот только сейчас ослабело.

Ослабело настолько, что аспирант Игорь Викторович Ранчис, наконец, смог вновь размышлять о себе и своем горе. О том, как выбраться отсюда, исправить всё. Нужно встретиться с Миндовгом, понять, каким образом он проклял весь род Даумантаса. При каких обстоятельствах? Зачем? Можно ли избежать проклятья? Если можно… так, наверное, именно ради этого Игорь и оказался здесь!

Еще надо искать дружбы со жрецом… со жрецами. Быть может, они помогут вернуться? Или что-нибудь посоветуют? Как бы так, словно бы невзначай, переговорить с криве? Лучше всего, в обстановке приватной, за кружкой медовухи или доброй забористой браги.

Словно сами собой, ноги несли кунигаса к священной роще. Там держали пленных рыцарей, туда же, на большую поляну, стаскивали хворост со всего леса, рубили сухостой на дрова. Дров требовалось много, крестоносцев следовало сжечь не просто так, а вместе с их конями, верхом! Так больше чести богам. Да и впечатление! Шутка ли – пятнадцать костров вспыхнут одновременно, пятнадцать всадников воспрянут в небо – к богам. Точнее – провалятся под землю, к жуткому Пикуолису-Велнясу, повелителю смерти и тьмы. Там вам и место. Гнусные крестоносные псы!

– Где ты его видел, Карл? – Сауле взяла мальчишку за руку. – Не иди так быстро. Не поспеваю.

– Ты же сама просила быстрей.

– Но не бегом же! Тем более еще солнце не село.

Девушка смахнула упавшую на лоб прядь. Жаркие лучи клонившегося к закату солнца жгли ее волосы золотисто-рыжим огнем, на тонких запястьях золотом сияли браслеты – подарок жемайтского князя. Платье тоже он подарил. Красивое, из тонкой светло-серой шерсти с затейливой вышивкой ярко-красными нитками по вороту, подолу и на рукавах. Красивое платье, очень. Еще и кожаный поясок с серебряными узорчатыми бляшками, и бусы из янтаря! Босиком дева тоже уже не ходила – башмачки из тонкой, выделанной замши не князь подарил, сама в трофеях нашла.

– Ты что уставился-то, Карл?

– Ты в этом платье такая красивая! – округлив светло-голубые глаза, признался подросток. – Всеми богами клянусь. Даже за руку тебя держать страшно. Я – простой парень, а ты… Ты, словно княжна или жрица.

– Я и была жрица, – Солнышко покусала губы. – Когда-то давно.

– Давно? – недоверчиво моргнув, расхохотался мальчишка. – Тебе лет-то сколько?

– Пятнадцать… а может, двадцать… Но, кажется – что все девятьсот. Идем, Карл… Слушай, все забываю спросить – как твое настоящее имя?

– Кестус, – парнишка хлопнул ресницами и грустно вздохнул. – Но я его почти забыл.

– Зря забыл! Кестус – очень красивое древнее имя. Не то что это дурацкое – Карл, – девчонка фыркнула и сверкнула глазами. – Так и буду впредь тебя звать – Кестус.

– Тебе, правда, нравится?

– Да…

Взявшись за руки, они пошли дальше, прямо через луг, по пояс в высокой траве. Пели вечерние песни жаворонки, стрекотали сверчки. Едва не задевая путников, стремительно проносились стрекозы.

– Ты точно его узнал? – не доходя до рощи, негромко спросила Сауле.

– Узнал, конечно же! Мой бывший хозяин. Славный рыцарь… знаешь, мне тоже его жаль.

– Одно дело – жалеть, другое…

– Все же лучше было бы попросить! Великий кунигас вряд ли отказал бы тебе… Без тебя ведь не было бы и победы.

– Ценят того, кто еще будет нужен, – философски заметила девушка. – А не того, кого уже использовали. Князь будет делать то, что скажут жрецы. Ну? Ты что, отказываешься мне помогать? Тогда обойдусь, не болтай только.

– Что ты, что ты! – округлив глаза, Кестус порывисто замахал руками. – Ты… ты можешь полностью рассчитывать на меня, клянусь.

– Тогда иди. Сначала высмотри все, а потом… потом я придумаю, что нужно делать.

– Хорошо.

Послушно кивнув, мальчишка побежал к лесу, Сауле же осталась ждать здесь, на лугу, невдалеке от опушки с кривой приметной сосною. Девушка улеглась в траву, раскинула руки, глядя, как в светло-бирюзовом небе медленно проплывают золотисто-розовые облака, обласканные светом закатного солнца. Где-то рядом, в кустах, запела иволга. В лесу гулко закуковала кукушка.

Сауле улыбнулась. Раньше, после гибели рода, она долго не знала, ради кого и ради чего жить. Теперь вот – ведала. Ради справедливости! Несправедливо, когда кованые башмаки захватчиков топтали родную землю, убивали и мучили людей, навязывая чуждую им веру. Несправедливо, когда одни люди владели другими. Несправедливо, когда зло утверждалось за счет добра, и носители зла благоденствовали. Несправедливо… Да много было в жизни несправедливого, девушке иногда казалось, что она вся такая, несправедливая – жизнь. Нужно было что-то с этим делать. Ради погибших страшной смертью родичей. Ради матери, ради отца, ради сестер и братьев. Ради всех, обиженных несправедливостью, людей.

– Сауле!

Солнышко вздрогнула и улыбнулась. Быстроногий Кестус вернулся быстро. Славный парнишка…

– Ну? Что ты узнал?

– Пленников никто не охраняет! – усевшись рядом, в траву, одним махом выпалил подросток.

Сауле удивилась:

– Как это – никто?

– Ну, то есть специально никто за ними не присматривает, – пояснил Карл-Кестус. – У жертвенников и так народу полно, да. Жрецы, воины. Все таскают хворост, солому, дрова. Вкапывают жертвенные столбы. Работы хватает.

– А рыцари?

– А рыцари совсем рядом, в орешнике. Связанные. С ними четверо – жгут костер и что-то варят.

– Ну вот! А ты говоришь, не присматривают.

– Они просто кашевары, Сауле! Оружия нет, одни ножи да топоры. Но, если что, на помощь позовут, конечно.

Девушка усмехнулась:

– Топоры с ножами, по-твоему, не оружие? В умелых-то руках… Ладно. Вот как сделаем… Слушай!

* * *

Довмонт подошел к жрецам в сопровождении верного Гинтарса. Парнишка хоть и побаивался всех криве-жрецов, нынче выглядел чрезвычайно довольным. Еще бы! Нынче он отличился в великой битве! Особых подвигов, конечно, не совершил, но и труса не праздновал, за что и был поощрен. Сам кунигас разрешил ему выбрать себе кольчугу и шлем. Из того, что осталось.

– Там куча всякого добра, – князь указал рукой в сторону орешника. – Увидишь. Там кашеварят, заодно и за добром присматривают. Скажешь, что от меня – они знают.

Гинтарс хлопнул ресницами:

– О, мой господин! Я так благодарен, так…

– Ну, хватит любезничать. Иди, да побыстрее там. И помни – только шлем и кольчуга. Впрочем, мечей и кинжалов ты там уже не найдешь.

Напутствовав слугу, кунигас подошел к жрецам. Те аккуратно вкапывали в землю бревна, что-то приколачивали, привязывали, иногда при этом ругаясь, словно бы и не жрецы, а самые обычные люди. За ходом работ внимательно следил Видимонд, криве кривейте. Желтый балахон жреца был заметен издали.

– Криве Видимонт, хочу спросить тебя кое о чем, – подойдя, негромко произнес Даумантас.

Жрец тут же повернулся:

– Спрашивай, князь! На то мы и жрецы, чтобы давать ответы. Вернее, через нас отвечают сами боги.

– Боюсь, дело мое слишком запутанное и непростое, – понизив голос, посетовал князь. – Если бы ты, криве, соблаговолил побеседовать со мной после жертвоприношения. В шатре или у реки. Где тебе будет угодно.

– Что ж, так и сделаем, князь. Не сегодня, так завтра.

Кивнув, Видимонд простился с князем до вечера и поспешно зашагал к дальнему краю опушки. Судя по рассерженным крикам и гомону, там явно что-то не ладилось.

Довмонт же в задумчивости отправился в свой шатер. Он уже дошел до середины луга, как вдруг услыхал позади крик.

– Кунигас! Княже! Там… Там…

Нальшанского господина, истошно крича, догонял верный слуга Гинтарс.

– Там это…

Князь улыбнулся:

– Что, все оружие уже разобрали? Ничего не досталось тебе?

– Нет, нет, мой господин. Дело не в этом. Просто люди пропали. Все.

Юноша замолчал и виновато хлопнул ресницами, будто это именно его злой волею все и пропали.

– Я чую – каша подгорела, ага. Вода-то в котле выкипела, вся!

– Так, погоди, – помотал головой Довмонт. – Кто пропал? Почему пропал? При чем тут каша?

– Так я и говорю! – подросток округлил глаза. – Нет никого у костра. А там, между прочим, добро – целая куча! И еще эти, пленные. Невдалеке, у орешника.

– Так ты себе выбрал что-нибудь? – поинтересовался князь.

– Выбрал. Там пока и оставил. Что-то нехорошее произошло, я чувствую! Каша подгорела, никого нету. А жрецы далеко, на том краю. Да и все…

Гинтарс махнул рукою, указывая, где именно «все». Получалось – да, неблизко.

– Эдак и пленников всех уведут! А ну, пойдем.

– Я кликну воинов! – юноша с готовностью бросился в сторону лагеря.

– Стой! – приказал князь. – Сами сперва поглядим. Что там за каша.

И в самом деле, когда нальшанский кунигас со слугою подошли к костру, пламя уже почти не виднелось, одни лишь угли краснели. И просо в котле пригорело – чувствовалось за десятки шагов. Если б ветер дул в сторону опушки, то многие бы почуяли, а так…

Довмонт вдруг прислушался. Показалось… Да нет, не показалось! Рядом, в кустах, кто-то стонал. Князь вытащил меч и сделал несколько напряженных шагов, чувствуя за собой любопытное сопение слуги.

– Вон он, в можжевельнике! – выглянув из-за княжеского плеча Гинтарс. – Кажется, связанный.

Ясное дело, связанный. Еще и оглушенный. Дубинкой… нет, вот этой вот, брошенной рядом, палкой.

Бедолагу быстро развязали, привели к костру. Вернее, он сам пришел, хоть и пошатываясь.

– Говори, – кратко приказал князь.

Кашевар кивнул – понял. Молодой, низкорослый, с круглой, посаженной на широкие квадратные плечи, головою, он выглядел типичной деревенщиной, жителем непроходимых лесов. Однако дураком вовсе не был, рассказал все толково и быстро.

– Сидели мы, кашу варили. Ну, на всех. Я за хворостом отошел, вернулся, у костра какой-то парень.

– Что за парень?

– Да обычный такой. Лет, может, тринадцати или чуть помоложе. Лицо узкое, вот, как у него, – кашевар – звали его Кашга – указал на Гинтарса. – Вообще, похож. Голова лохматая… Глаза? Да не присматривался я к его глазам, больно надо! А одет обычно, как все. Штаны, рубаха и кожаная такая телогреечка.

Парень вдруг улыбнулся и, глотнув из лежавшей рядом, у костра, баклажки, продолжил:

– Так вот этот парень болтал больно много, смеялся. О бабах речь зашла. Вот он и брякнул, мол, в Утиной заводи такие девки купаются – ой-ой-ой! Прямо сейчас, мол, там.

– Наши и загорелись – сбегать, посмотреть. Утиная-то заводь через лес – рядом. Жребий бросили – кому-то ведь и кашу варить надо. Я невезучий, – кашевар скривился. – Выпало мне – с кашей. Склонился я над костром – хворосту подбросить… А что-то по башке… Бах!

– Палкой ударили?

– Швырнули! Я же лесной житель, близко бы никого со спины не подпустил. Услыхал бы. Учуял. Метко бросают, твари!

– А товарищи твои, стало быть, еще не подошли?

– Сами видите… О! – парень прислушался и резко повернул голову к лесу. – Слышите, голоса? Верно, возвращаются. Баб им не хватало, ага.

Вернувшиеся выглядели не то чтобы разочарованными, но… как-то не вполне довольными, что ли. Девки в Утиной заводи были. Вернее – одна, зато красивая – не оторвать глаз. Купалась, потом на отмели мыться начала, все свои прелести показывая бесстыдно. Кашевары уж поближе подобраться решили – мало ли кому повезет? Да только вот девка взяла да нырнула. Уплыла на тот берег – ищи, догоняй, ага.

– А парнишка тот молодой куда делся? – уточнил князь.

– Дак это… – один из кашеваров почесал заросшую голову. – По пути сгинул куда-то. Довел до заводи, потом – ап, и нет его. Да мы и не искали.

– Понятно, другим делом заняты были. Куда интереснее!

– Дак, а что такого-то? Ничего же не пропало! И пленники, вон, на месте. Разве что каша пригорела, ага.

– Ого! – передразнил кунигас. – Насчет добра и пленных – это мы сейчас глянем.

Добро оказалось на месте. Рваные кольчуги, шлемы, обломки копий… С попавших в плен рыцарей сразу сняли доспехи – большая ценность, чего разбрасываться? Не считая поддоспешников-гамбизонов, пленникам оставили лишь плащи и накидки на доспехи. Белые, с черными тевтонскими крестами, среди которых попадались и вышитые красным мечи со звездами – знак ордена меченосцев, остатки коего слились с тевтонским не так давно, после поражения крестоносцев под Шауляем.

– Сколько рыцарей должно предстать пред богами? – подойдя к пленникам, спросил князь.

– Пятнадцать, – кто-то из кашеваров едва скрыл ухмылку. Ишь ты, кунигас – не доверяет!

– Пятнадцать, – Довмонт спокойно покивал. – А сколько здесь?

– Так все же целы!

– Пересчитайте…

Пересчитали. Пленников оказалось четырнадцать. Один сбежал – по всему, именно так и выходило.

Вот тут кошевары забеспокоились, и не только они – кто-то из горе-сторожей побежал к жрецам.

– Вот здесь он лежал, – волнуясь, показывал круглоголовой Кашга. – Вот под этой вербой. Раненый… вон, и кровь. Связан надежно. Незнамо, как и развязался. Не сам, клянусь!

– Понятно, что не сам, – князь присмотрелся к смятой траве. – И ушел не сам – тащили.

Оглянувшись, нальшанский правитель пристально взглянул на еще одного кашевара, из тех, кто только что вернулся с Утиной заводи:

– Так что за девка-то вас отвлекала? Какая из себя? Может, приметы какие были? – Довмонт усмехнулся. – Ну, там, кривая на левый глаз или хромая.

– Не кривая и не хромая, – затряс головой горе-сторож. – Стройная, тощая даже. И на русалку похожа. Да, волосы такие… как болотная руда.

– Рыжие, что ли? – князь сразу насторожился.

– Не огненно-рыжие, а такие, темные… ржавые. Ну, говорю же, князь – как руда.

Кунигас пригладил волосы:

– С чего ты ее русалкой обозвал? Она что, с хвостом, что ли?

– Не с хвостом, но… Кожа на спине такая, как чешуя…

– Чешуя?! А может, шрамы?

– О! Точно, князь. Шрамы! По всей спине. Видать, стегали когда-то девку.

Довмонт и Гинтарс обнаружили Солнышко на берегу реки, на деревянных мостках – пристани, возле которой покачивались четыре утлые лодки. Было место и для пятой, на колышке ветер развевал обрезанные веревки. Девчонка сидела не одна, в компании какого-то малолетки. Видать, того самого, про которого рассказывали кашевары. Услыхав шаги, девчонка – а следом и парень – настороженно обернулись.

– Здравствуй, Сауле, – улыбнулся князь. – Ну, и куда вы дели рыцаря? Отправили вниз по реке на лодке? Да, верно, так и было. Спрошу еще лишь одно – зачем?

– Он защитил меня, – девушка с вызовом зыркнула глазами, большими и блестяще-серыми, как речной жемчуг. – Защитил от своих же. Я просто вернула долг. Поступила по справедливости. Ты можешь за это отдать меня жрецам.

– А меня никому отдавать не надо! – вскочив на ноги, всклокоченный мальчишка живо пустился бежать, только пятки засверкали. Далеко, однако, не убежал – был пойман отрядом воинов во главе с самим Тройнатом.

– Это кто еще? – удивился жемайтский князь. Велев связать мальчишку, перевел взгляд на кунигаса и Солнышко, заулыбался. – Я так и знал, что догоню тебя, Даумантас. Сауле тоже тебе помогает ловить беглеца?

– На пару слов, брат. Вон, хоть к той рябине.

– Это верба.

– Ну, значит, к вербе…

Заинтригованный Тройнат спешился, подошел.

– Не все ли равно жрецам, сколько рыцарей принести в жертву? – тихо спросил кунигас. – Пятнадцать или четырнадцать? По-моему, одним меньше, одним больше.

– Это Солнышко помогла бежать немцу? – сразу же догадался властелин Жмуди.

Довмонт кивнул:

– Она. Сказала, что вернула долг. Эта девчонка ведь нам нужна?

– Нужна, – покивав, великий князь растянул тонкие губы в улыбке. – Что же до беглеца… Жрецам будет все равно. И богам… Пошли к деве.

Оба подошли к мосткам – Сауле все так и сидела, опустив голову и неотрывно глядя в воду. Равнодушная ко всему.

– Эй, Солнышко! Хочу поручить тебе очень непростое и опасное дело. Если страшно, ты можешь отказаться. Я пойму.

– Что за дело? – девчонка дернулась, обернулась. В серых глазищах ее вспыхнула радость.

– Ты ведь заешь многих куршских жрецов? Они ведь еще прячутся по лесам, так?

Сауле усмехнулась:

– Знаю. И они знают меня.

– Так вот, милая. Надо бы, чтобы курши восстали! Громили бы орденские обозы, жгли усадьбы и замки. И уже очень скоро. Ты поняла?

* * *

В полночь взметнулись к небу костры. Четырнадцать рыцарей закричали, корчась от невыносимой боли. Если хорошенько нагреть, человеческий жир вспыхивает быстро, и столь же быстро горит. Лошадей пожалели, не жгли живьем. По знаку криве младшие жрецы проворно перерезали животным горла. Кони повисли на постромках, привязанные к вкопанным в землю бревнам. Запахло жареным мясом, бушующее ярко-желтое пламя, жадно пожирая человеческую и конскую плоть, поднялось высоко-высоко в черное ночное небо. К отцу-месяцу и его дочкам – звездам: Аустре, Аушрине, Вакарине…