Текст книги "С моих слов записано верно"

Черные белки Торонто

 
«Боинг», как ладья Харона, везет за Большую Воду,
в край забвения и необременительной смерти.
Господи, сколько же тут китайцев!
Так мы никогда не пройдем паспортный контроль!
Но, оказывается, здесь тоже встает солнце,
блещут озера, шумит водопад,
и повсюду в зеленой траве шныряют
эти маленькие подружки Прозерпины,
черные белки Торонто.
 

«Столб стоит над Ниагарой —…»

 
Столб стоит над Ниагарой —
это Отче Саваоф.
Белый, влажный он и ярый,
головой до облаков.
 
 
Эти рухнувшие воды
в котловане меж озер
вертят мельницы погоды,
гонят ветры на простор.
 
 
Брось с обрыва вниз монету:
– На пяток-другой годов
намели тепла и света,
старый мельник Саваоф!
 

В Харькове

…такой осенью хорошо думается, и на этих деревьях хорошо повеситься.

Сергей Жадан. Баллада о Биле и Монике

 
Йогансен-фест кончился.
До поезда осталось часа полтора.
У гигантского памятника Ленину поздняя свадьба
готовилась запустить в теплое ночное сентябрьское небо
китайские фонарики счастья.
 – Ну что, – предложил Сергей, – последние пятьдесят?
Вон там на днях открылась забегаловка «Папаша Хэм»…
Мы спустились в только что отремонтированный подвал.
Со стены нам улыбнулась большая нарисованная голова папаши Хэма.
По другой стене от потолка до пола свисал кубинский флаг —
минималистский вариант американского по числу звезд и полос.
Еще в один зал с баром вела похожая на трап лесенка
с поручнями из канатов.
Там галдела молодежь и мужской голос пел под гитару что-то в стиле рок,
но слов было не разобрать.
Сергей ушел в бар за водкой, а вернулся еще и с владельцем заведения.
– Любые ваши инициативы… – говорил ему владелец. – Мы открыты…
Он повторил «Мы открыты» раза три, и я догадался, что речь об
открытости художественным инициативам.
– Вот сейчас поют ребята, – продолжил он, – просто пришли с
                                             улицы и предложили спеть.
Публике нравится, и нам нравится.
Он повел нас к барной стойке.
Вдоль всей ее боковой поверхности, как черный иконостас,
мастихином были написаны мужские фигуры —
некоторых я узнал сам, остальных подсказал наш Вергилий:
Дали, Шевчук с Бодровым-младшим, Стив Джобс, Марк Твен,
оба владельца заведения, блогер Навальный, майор Маресьев
и физик-инвалид Хокинг.
– Так что любые ваши предложения, – говорил хозяин, —
любые предложения…
– У меня есть предложение, – сказал я Сергею.
– На ту вот белую стенку повесить
ружье, из которого застрелился папаша Хэм.
– Не начинай! – отшутился Сергей.
 

2012

Метро

 
Гляди – «Беговая».
Упрятанный в слово
пришел, открываясь,
на явку Егова.
 
 
Ты едешь, как робот,
зазоры все уже —
«Кропоткинской» ропот,
«Тушинской» уши.
 

Александровский сад

 
Есть в местности какая-то отрада,
хоть юнкера здесь гибли и стрельцы.
И думаешь, когда идешь по Саду,
глядишь на итальянские зубцы:
– Какой купаж там в старые мехи налит?..
Но столько красок в воздухе и звуков!
Хоть колокольней новою испорчен вид,
и вместо Сталина стоит какой-то Жуков.
 

Московское Сити

 
За Крылатскими холмами тьма.
Над излучиной реки она чуть чернее,
а после редеет, растягиваясь на пойме.
Как сигнальная ракета, мерцает высокий огонь
и, опираясь на костыли подъемных кранов,
продуваемое насквозь метелью,
по колено в снегу
бредет по полю
разбитое войско
недостроенных небоскребов.
 

2010

«Третье Транспортное…»

 
Третье Транспортное
долго идет
чуть ниже
железнодорожной насыпи
и над голубоватой щебенкой
только облака и небо —
словно
счастливые вагоны
разбрелись
и пасутся
на синей
траве
 

От Садового к Бульварному

 
В жару по столице прогулки
не так чтобы очень легки,
но все же с Кольца в переулки
затянут тебя сквозняки.
 
 
Среди тополиного пуха,
разрухи, увечий и скверн
Москва семенит, как старуха,
одета в столетний модерн.
 
 
Но все в нем пошито по мерке,
и дышишь свободно, пока
с каким-то сомнением церковь
глядит на рабочий ДК.
 
 
И снова в разломах Москва и
расколот, как мозг, тротуар…
Запнувшись о рельсы трамвая,
выходишь к пруду на бульвар.
 
 
И нет пешеходу запретов —
шагай хоть до мартовских ид.
Вид сзади: остряк Грибоедов
в трагической тоге стоит.
 

«Текстили13 вы мои, Текстили…»

 
Текстили[13]13
  Станция Текстильщики Курской железной дороги.


[Закрыть] вы мои, Текстили!
Оттого ли, что жил я в Подольске,
и меня электрички везли,
я перрон вспоминаю ваш скользкий.
 
 
И когда, проскочив поворот,
появлялся фонарь вожделенный,
в электричку врывался народ,
будто варвары лезли на стены.
 
 
Но привратный стихал скоро бой,
и, добычу закинув на полки,
возвращались устало домой
инженеры, фарцы, комсомолки.
 
 
Их встречал городок над рекой,
развозили автобусы в спальни,
в допотопный древлянский покой,
в быт простой, как рисунок наскальный.
 
 
И, как ясли – вола и осла,
укрывало их небо седое.
И провинция тихо спала,
как младенец под яркой звездою.
 

Посад

 
Тебе никто не виноват,
ты понапрасну недоволен,
что красный рушится закат
за этажами колоколен,
 
 
и во пророках – «все – мура,
на жизни переклеен ценник» —
к тебе выходит со двора
кристально пьяный современник.
 
 
И ночь на сходку с кондачка
подвалит – нервная, глухая…
А над водой два огонька
друг другу ласково кивают.
 

Царицыно

Как навсегда исчерпанная тема,

В смертельном сне покоится дворец.

А. Ахматова

 
Государыня строит дворец…
Недостроила и померла.
И дворцу наступает конец.
В общем, грустные это дела.
 
 
Но кирпичные башни стоят,
и деревья аллеи растут.
И, прудам загнивающим рад,
отдыхающий шляется люд.
 
 
Коммунизму приходит кердык.
Октября стал милее Февраль.
В кепке толстый и лысый мужик
говорит: «Будем строить Версаль!
 
 
Нам пора приобщаться культур.
Все должно быть тип-топ в человеке».
И старательно режут в ажур
белый камень таджики, узбеки.
 
 
Подновляют на стенах узор,
вновь возводят масонские знаки.
Чтобы снова плели заговор,
раздували кровавые драки?
 
 
Иль страстям и надрывам конец?
Тот и правит, кто больше башляет?
И, на пенсию выйдя, дворец
безмятежно по парку гуляет.
 

Море

«только вытку скорей распускаю…»

 
только вытку скорей распускаю
Одиссей Навсикая
 
 
у дырявых камней причитаю
Одиссей Навсикая
 
 
знаешь ветра прочней только пена морская
Одиссей Навсикая
 

««…Александрович Серов…»

 
«…Александрович Серов
в этом доме жил и умер».
Две картины помню: в шуме
синих пенистых валов
едет к морю Навсикая,
стирка будет ей большая,
ветер светел и суров.
Деву бык везёт в пучину,
сновидением дельфина
прочь скользит от берегов
Навсикая иль другая…
Я иду себе, гуляю.
…Александрович Серов…
 

Агва[14]14
  Агва – турецкий курорт на Черном море.


[Закрыть]

 
Слабеет тоска, и
кончается солнца поход.
По отмели белая пена морская,
как войско, на гибель идет.
…..
 
 
Речка вспухла, залит огород.
Погода такая-сякая.
Трактор вдоль моря словно плывет —
это едет стирать Навсикая.
 

Возвращение Одиссея

 
У подножья вечерних домашних огней
всплески волн, словно взмахи отчаянных сабель.
Наконец он причалил к Итаке своей
и под кручею в бухте поставил корабль.
 
 
И закат заблестел залпом солнечных стрел,
и встречала у скал та, что ткала, жена.
Одиссей воротился, сделав все, что хотел,
и теперь ему смерть не страшна.
 

«Катает камушки во рту, как Демосфен…»

 
Катает камушки во рту, как Демосфен,
и речи репетирует в просторе.
Угроз твоих я не боюсь совсем,
о море!
 
 
Но ветер раздувает отголоски.
Сверкает и гремит броня.
И стройных волн разбуженное войско
обрушилось на персов и меня.
 

«Я за камнем в тени прикорну…»

 
Я за камнем в тени прикорну
и услышав увижу – вот
вода тянет обратно волну
как на вдохе живот
 
 
ее голос всего родней
но задерживаться нельзя ведь
на этом солнце mediterrain[15]15
  Mediterrain – средиземноморский.


[Закрыть]
можно сгореть
 
 
я и не спорю
чтоб желающий камень в меня бросить мог
говорю этот синий цвет моря
и есть Бог
 

«когда слово песок прочитаешь как лесби…»

 
когда слово песок прочитаешь как лесби
и в кармане у сердца услышишь щелчок
и по ветру развеешь великое если б
как тропический пряный цветок
как оптический теплый обман как химеру
понимаешь меняется стиль
и последнее время такого размера
катит волны что кажется – штиль
 

Афон

 
О насельник монастырей,
в чем теперь твоя вера
на зеленой средь моря горе?
– Калимера[16]16
  Калимера (греч.) – доброе утро.


[Закрыть], мой брат, калимера…
 
 
Темнота на изнанке листа —
свету пристань и мера.
– Я хотел бы оливою стать…
Калимера, сестра, калимера!
 
 
Истребитель царапает слух —
черный ангел ржавеющей эры,
но на вышивке красной петух
«Калимера» поет, «Калимера!»
 

«повеет ветер от воды…»

 
повеет ветер от воды
и сдует темных бед следы
 
 
волна волне как эхо вторя
под грохот моря
 
 
идет чтоб гальку всласть толочь
всю ночь
 
 
спи как дитя ни с кем не споря
под рокот моря
 

«Горы, как динозавры…»

 
Горы, как динозавры.
Гуляем, друг другу рады.
Насквозь ножи лавра
проткнули ограды.
 
 
Рядом оркестр моря
марш заиграл гремящий.
Прибой – вор на воре —
гальку куда-то тащит.
 
 
Ветер все скажет честно —
всласть ему даль любая.
Ночью в саду небесном
ходит и звезды сшибает.
 

В самолете

 
Лежит ошую, одесную,
не угрызаясь тем, как вдруг
оно бузит и негодует,
и отбивается от рук,
 
 
чтоб разметав морскую траву,
на волноломах сбросив гнев,
лежать налево и направо,
покоем вечным овладев.
 

«Когда душа твоя угрюма…»

Feast them upon the wideness of the Sea.

John Keats. On the Sea

 
Когда душа твоя угрюма,
наполни уши мерным шумом
там, где буянит, с ветром споря,
простора арендатор – море,
и гонит волны на убой
пастух прибой.
 

«Сюда мы, будто птицы…»

 
Сюда мы, будто птицы,
слетелись этим маем
на скалах угнездиться,
друг дружку обнимая.
 
 
Над нами сокол кружит
в лазоревом просторе,
где неба полукружье
с дугой стакнулось моря.
 
 
И разве это мало,
чтобы на целом свете
одна лазурь осталась,
и моря шум, и ветер…
 

Дачное утро

1

 
лезешь за вишней и с шиферной крыши
мускулы ветра видишь и слышишь
гонит по кругу трамвая вагоны
зарослей волны катит по склону
в выцветший синий брызнув зеленый
 

2

 
после шагаешь сквозь рощу акаций
будет к ступням твоим сухо ласкаться
глина обрыва и радость для глаза —
скользкой волны виноградное мясо
дачное лето одесса таласса[17]17
  Таласса (греч.) – море.


[Закрыть]
 

«… и на окнах в сад колышет…»

 
… и на окнах в сад колышет
ветер занавеси снов,
и, мне кажется, я слышу,
как по шиферу на крыше
бродят тени облаков…
 

Глициния

 
Живу теперь в столице я.
Здесь мало сини.
У нас цветет форзиция,
а там – глициния.
 
 
Она с обрыва свесит ветки,
как будто дар растущей веры,
неугомонных волн соседка,
зеленых, синих или серых.
 
 
Она цветки стряхнет на гальку,
точь-в-точь голодным – крохи хлеба,
оттенка мела или талька
когда под вечер станет небо.
 
 
Потом цветки утащит море
в минуту крепкого ненастья,
но никакого в этом горя
не будет, а одно лишь счастье.
 

Лиман

 
Заскрипит облаками, ветрами,
точно к морю за солью возы.
Затрепещет зеленое знамя
виноградной лозы.
 
 
Камышами зашепчут лиманы:
– Где-то рядом сады Гесперид.
И живая вода из-под крана
по корявой земле побежит.
 

«Это кто там средь ночи…»

 
Это кто там средь ночи
встал, высокого роста?
Чей там ропот грохочет,
заслоняющий звезды?
 
 
Это тополь, тоскуя,
ждет дождя проливного,
но сверкает всухую
гроза над Азовом.
 

«сквозь дымок ресторанчика сладкий…»

 
сквозь дымок ресторанчика сладкий
по хрустящей листве
повезла нас в коляске лошадка
рыжий огненный зверь
 
 
а вода понемногу тускнела
возвращались домой паруса
и высоко под небом запела
предвечерней тоски полоса
 
 
что за море за небо в те страны
где осенний твой город стоит
увезешь лишь дымок ресторана
шорох листьев и цокот копыт
 

Желтая апельсина

Yellow submarine.

The Beatles

 
Апельсин – плавучий дом.
И на желтом апельсине
по воде зелено-синей
прямо к солнцу поплывем
обязательно вдвоем.
В море встретимся с китом
и с собой его возьмем.
В море весело живут.
В море радость и уют.
И друзья все приплывут
по воде зелено-синей
к нам на желтой апельсине.
 

«В Далмации автобус идет по берегу…»

 
В Далмации автобус идет по берегу
вдоль бухт, длинных островов и жемчужных ферм.
На дне лагун, замурованы в бетон,
растят внутри себя жемчужину
мускулистые сердца устриц.
Однажды твое сердце вызреет и Господь вскроет его,
как морскую раковину, взяв то, что ему нужно,
и выбросив остальное на поживу
хлопочущим, как неприкаянные души, чайкам.
Лежащее под водой
закованное в бетон
с осколком боли внутри.
 

Rockport, MA

 
в Рокпорте мертвый сезон
лето давно кончилось
до весны еще далеко
и ловушки для лобстеров
маленькие тюремные камеры из прутьев
лежат на пирсе без дела
закусочные закрыты
столики и зонтики втащены внутрь
думаешь доживут ли эти курятники
до солнечных дней
сейчас будто снова время первых колонистов
напряженного молчания
ожидания Божьего знака
перед лицом океана
в улочке на мысу
открыта сувенирная лавка
молча рассматриваю фигурки солдат
пряжки для байкеров
ухожу ничего не купив
хозяин с улыбкой напутствует меня
enjoy the rain![18]18
  Еnjoy the rain! – получай удовольствие от дождя!


[Закрыть]
 

«Long Island19 так называется…»

 
Long Island[19]19
  Long Island – остров вблизи Нью-Йорка, букв. Длинный остров.


[Закрыть] так называется,
потому что ты долго летишь вдоль него.
Видишь песок, заливы, нитку дороги, мосты.
И, конечно, воду.
Слева она идет до горизонта.
Под тобой пустота,
слово «прощай».
Оно держит тебя над океаном,
как ветер, что всегда сквозит вдоль берега,
подымает вверх новых чаек
и бросает старых в песок на корм крабам.
А ты летишь на три веселые буквы,
впереди пересадка в JFK[20]20
  JFK – нью-йоркский аэропорт имени Джона Кеннеди.


[Закрыть],
и вода холодно блещет, как прощальный поцелуй.
 

Спас

 
и понемногу на память пришло
ветер с песком
серой волны искрошилось крыло
о волнолом
 
 
галька раскосою тысячей глаз
видела двое
праздновать Спас
вышли к прибою
 
 
голый простор карандаш да мелок
только в фаворе
желтого солнца вмешан глоток
мышцею моря
 

Вроде «Заповiта»

 
прабабушка моя рожденная на Днепре
отдыхает в земле предгорий
я же когда умре
хочу видеть море
 
 
в каталонскую лег бы степь
сетками разгороженную
под прибоя бас чаек рэп
 оригинал тоже мне
 

Крым

«чтоб чубатая сохла трава…»

 
чтоб чубатая сохла трава
чтоб скрипела арба
чтобы бритой луны голова
покатилась с горба
я иду без тропы
в позднем свете
там где ветер полынь
море ветер
 

Феодосия

 
что кончается день и тоска
оскудевшего зренья
озарила на миг облака
и теперь без сомненья
 
 
на лазурную рябь
став у берега в пасти
сине-серых оттенков корабль
это счастье
 
 
промолчи
ветерок
сдует голос как пену
словно ящер в лучах греют бок
генуэзские стены
 

Коктебель. Разговор о Данте

 
Что кузнечик – модель ассирийца,
мне сказал Мандельштам.
Муравьев беззаботный убийца,
к лучшим в мире холмам
 
 
я пришел посмотреть перемены
синих волн, как терцин или терций,
чтобы голос влепила сирена
прямо в сердце.
 

1996

Ялта

 
чуть кружится голова
зелена твоя трава
накануне Рождества
 
 
шаток моря светлый дом
 
 
по зрачку над серебром
чиркнут дуги черных спин
 
 
это плавает дельфин
говорит ты не один
 

Март в Ливадии

 
Торопясь, шагает склон.
Под его прозрачным лесом
галька, треснувший бетон,
ветер, ржавое железо.
 
 
Мимо, словно скрип арбы,
чаек хриплая орда.
Из порвавшейся трубы,
как из вены, бьет вода.
 
 
Словно капля в глаз сухой —
в светло-тусклом промежутке
между небом и землей
только корабли и утки.
 
 
На колючих ветках сок
набежавшего ненастья,
и дельфина черный бок
промелькнет, как будто счастье.
 

Поезд к югу

 
Оставь ворчливую подругу,
катись на шелест тростника,
ведь поезд так уходит к югу,
как жизнь сквозь пальцы в облака.
 
 
Над степью на ухо лазури
такую весть шепнет сорняк,
что из прически ворох дури
вагонный выдует сквозняк.
 
 
И очутившись на просторе,
на синий глядя разворот,
ты только ахнешь – память в море,
как змей воздушный, упорхнет.
 
 
…А стрелочник выходит в кепке
из двери своего ларька,
и ласточек хвосты-прищепки
на провод крепят облака.
 

Ночлег

 
Над горой османский флаг.
Не горюй со мной, молодка!
Видишь: в небе Чатыр-Даг —
перевернутая лодка.
 
 
Полумесяц и звезда
в небе флагом Барбароссы[21]21
  Хайреддин Барбаросса – османский адмирал XVI века.


[Закрыть] —
побеждают без труда
всех османские матросы.
 
 
Но к Магрибу уплывут
их пиратские бригады,
и затлеет неба трут
от густого звездопада,
 
 
подожжет обломки тьмы…
Ни о чем теперь не споря,
так отправимся и мы
поутру дорогой к морю!
 

Балаклава

1

 
поговорка права
не одна так другая
и на солнце трава
выгорая
 
 
заведет на жаре
с ветром шашни
где стоят на горе
генуэзские башни
 
 
и до нашего дня
лишь кресты не слова
помолись за меня
синева
 

2

 
Не суди свысока
день вчерашний.
Зорки, смежив века,
генуэзские башни.
 
 
Генуэзские башни мудры:
– Погодите, молодки!
Поплывут из горы
снова грозные лодки[22]22
  В Балаклаве внутри горы в советское время была расположена база атомных подводных лодок.


[Закрыть].
 

Закат в Бахчисарае

 
   Да, жизнь похожа на юлу.
   Но вот однажды, брат,
   ты вдруг садишься на скалу
   и смотришь на закат.
 
 
   Тревоги нет, ушел испуг.
   И ты следить готов,
   как солнце ляжет в полукруг
   меж двух хребтов.
 
 
   Когда меня отпустит смерть
   идти куда желаю,
   я вновь отправлюсь посмотреть
   закат в Бахчисарае.
 

Летим из Жуковского

 
Летим из Жуковского.
Я один в ряду из трех кресел.
Впереди – тоже один – дядечка постарше.
– Я тут испытателем летал, —
говорит он вполоборота.
– Сейчас заходил на кладбище.
Ровно двадцать пять лет назад.
Друзья все полетели,
а я вечером напился и не полетел…
Последние лет десять хожу крестными ходами.
Завтра вот пойдем…
У меня в Гжели дача, я там в храме алтарничаю.
И звонарем…
Одинокие женщины
и беспризорные псы
снуют вдоль стеклянной стены аэропорта.
Апельсин солнца,
брызнув жгучим соком,
катится за горизонт.
Небо над степью, как трехцветный флаг:
синий, оранжевый, синий…
Утром плывешь в море
и на вдохе видишь из-под руки
высоко в лазурном небе
ломаный грош белой луны.
Жизнь удалась!
 

Аршинцево

 
Сверху кипарисы неразличимы,
но видишь в озерце их черные отражения.
Это лес или жесткая осенняя трава?
Шасси ударяются о посадочную полосу,
и все остаются в живых.
Ночью автобус шурует вдоль моря,
звезды подходят вплотную
к огням кораблей и говорят о своем.
Утром, как часы, стрекочут цикады,
суда, вспоминая ночные разговоры,
ползут по проливу на север,
перевозя товары для любви и смерти,
и блеск на волнах сигнализирует
чайкам и кранам про то, что лежит в трюмах.
Что делать со всем этим счастьем?
Оставить новую жизнь и умереть.
Ястребок висит над склоном,
мираж поднимает вверх
серферов с парапланами,
и они кружат в небе,
как ангелы Джотто.
 

2015

Весна

«Метель за оттепелью длинной…»

 
Метель за оттепелью длинной…
Последний белый снег лежит.
И с неба розовый и синий
в его вмешались колорит.
 
 
Как будто баба молодая,
пальто набросив и платок,
детей с гулянья забирая,
на двор выходит без чулок.
 

«Перелесками – снег по колено…»

 
Перелесками – снег по колено,
и накрыла метель пеленой,
но, светлея, что мать, постепенно
дни растут у весны за спиной.
 
 
Солнце движется – нету ошибки! —
к месяцам звездопадов и жатв,
и следы незнакомки, как рыбки,
на серебряном снеге лежат.
 

«Закончилось – последним из чудес —…»

 
Закончилось – последним из чудес —
весны с метелью тесное соседство.
И теплота, идущая с небес,
напоминает детство.
 
 
И белизна вновь выпавших снегов,
и темный лес – годятся для эстампа.
А солнце греет лоб из облаков,
как ультрафиолетовая лампа.
 

«Скоро, наверное, лето…»

 
Скоро, наверное, лето.
Синим блеснул водоем.
Солнцем косматым согреты,
может, еще поживем.
 
 
Снищем короткую славу,
свяжем столетия нить…
Ладят табличку «Не плавать!»
вместо «По льду не ходить!».
 

Весна

 
Зажглась вечерняя заря
непоправимо.
Она молчала с ноября
и позабылась, будто имя.
 
 
Встревая спьяну в разговор
и разбудив скандалом сонных,
гори, гори во весь опор,
неровно, красно, непреклонно.
 

1984

Преферанс

 
Собирайся в дальний путь, повеса!
Солнце уже встало, говорят,
над рекою, озером и лесом
и раздало карты всем подряд,
 
 
чтоб холмистой прихотью рельефа
прикуп взял на темной зимний лес…
Эта тройка уток, точно трефы,
по атласу серому небес.
 
 
Но ветра шепнули: очень скоро
сядет солнце по тот бок бугра,
и озерных далей недобором,
я боюсь, закончится игра.
 

«Эта скоро рассеется мгла…»

А. Секретареву

 
Эта скоро рассеется мгла!
Подымайтесь же, почвы народы!
Пусть везде в предвкушенье тепла
тараторят весенние воды,
 
 
что, губами слова шевеля,
миновал ты давно половину,
но плывет под ногами земля,
как у Яхве под пальцами глина.
 

«ты выйдешь во двор и увидишь…»

 
ты выйдешь во двор и увидишь
округа как-будто в огне
и тонет в сиянье как Китеж
тревожно чернея на дне
 
 
и тут не ослепнуть непросто
но станет полегче зато
когда острой грудою звезды
прорвут темноты решето
 
 
и будут весенние вербы
кудрями трясти при луне
шампанского марки Ich sterbe[23]23
  «Шампанское марки Ich sterbe» – выражение, которое перед смертью употребил Илья Ильф. Восходит к последним словам умирающего Чехова: «Ich sterbe» – «я ухожу».


[Закрыть]
купи-ка бутылочку мне
 

«Гуляют облака свободно…»

 
Гуляют облака свободно,
они – ничьи.
В лесной овраг бесповоротно
бегут ручьи.
 
 
В круговорот пустились воды,
тебе по щиколотку льются,
как с места снятые народы
в дни революций.
 

Трава

 
не ведая названия режима
вообще не слушая слова
вокруг житомира и рима
растет трава
 
 
над нею ходит гитлер или сталин
вот чья-то покатилась голова
но начиная с мартовских проталин
растет трава
 

Товарищ, слякоть не нужна!

 
– Товарищ, слякоть не нужна!
– Но слякоть – это же весна!
Вода по грязи потечет,
и почки пустятся в поход.
И синий колер на леса
плеснут синичек голоса.
И однопуткой средь берез
поедет красный тепловоз.
 

«вдруг отогреется земля…»

 
вдруг отогреется земля
подснежник траву шевеля
белеет в окруженье снега
а в синем небе всходит Вега
и говорит всю эту прыть
еще придет мороз убить
придет еще мороз-палач
и ты пожалуйста не плачь
своей рукой цветок сорви
знак торопящейся любви
на шее у тебя укус
и музыкант лобзает блюз
 

Не печалься

 
Пусть кружит оборванка метель,
спотыкаясь, как в вальсе,
хнычет черный и грязный апрель.
Не печалься!
 
 
Тусклый лед растолкает река,
заблестит, как оконце.
И еще поглядит свысока
предвечернее солнце.
 

«Побывав под снегопадом…»

 
Побывав под снегопадом,
как промокшие, глядят
башни Троицкой громада,
библиотеки фасад.
 
 
Ветерок на крышу влез,
туч раздвинул занавески —
солнце брызнуло с небес,
и оттаял Достоевский[24]24
  Памятник Достоевскому в Москве рядом с библиотекой имени Ленина.


[Закрыть].