Текст книги "Грани “русской” революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное"

Анархо-ленинизм

Россия в своей истории постоянно создает уникальность, опровергая результаты европейской мысли. Российская Империя блистала уникальностью самодержавия, не имея аналогов в Европе и определяя замечательные перспективы для русского народа и союзных ему народов Империи. Большевики также создали уникальный режим – когда все эти перспективы были сломаны, а террор против собственного народа стал открыто проводимой политикой.

Ленинско-сталинский большевизм не знал марксизма: «мы диалектику учили не по Гегелю». Современный большевизм тоже не знает марксизма, освоив только лозунги советских времен. Но он прикидывается «левой» теорией, которой в действительности не существует – вместо теории есть только взгляды на жизнь, которые свидетельствуют об интеллектуальном убожестве и отсутствии какого-либо нравственного базиса. Наследие большевизма – массы деградантов, которые уже никогда не будут в состоянии понять, что такое Россия и русские. Они ненавидят всё, что является русским, всю русскую историю, всю русскую государственность. «Я всю Россию ненавижу-с», – говорил Смердяков в романе Достоевского.

Гнусный навет на русскую историю был нужен ленинцам только для того, чтобы оправдать массовые убийства. Все эти издевки, злобные насмешки, унизительные прозвища – только для убийств. Назвать «контрой» – получить право на расстрел, назвать «буржуем» – получить право на грабеж, назвать «попом» – п олучить право на любое преступление.

Большевики сплотились из особой категории ничтожеств, исторгнутых из всех сословий. Это «простые люди», не успевшие стать разбойниками с большой дороги, это недоучившиеся бездари, мечтавшие о карьере в любой области, это несостоявшиеся деятели искусств, которым для утверждения себя в жизни надо было «сбросить с корабля истории» вообще всё, что там было. Разумеется, религию – в первую голову. Потому что она представляет собой стержень русской жизни, которую бандиты всех оттенков ломали через колено.

Ленин продолжил анархизм марксистов в своей работе «Государство и революция». Вот несколько цитат из этого антигосударственного манифеста: «Государство есть продукт и проявление непримиримости классовых противоречий». «Государство есть орган господства определенного класса, который не может быть примирен со своим антиподом (с противоположным ему классом), этого мелкобуржуазная демократия никогда не в состоянии понять». «Демократическая республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма, и потому капитал, овладев (через Пальчинских, Черновых, Церетели и Ко) этой наилучшей оболочкой, обосновывает свою власть настолько надежно, настолько верно, что никакая смена ни лиц, ни учреждений, ни партий в буржуазно-демократической республике не колеблет этой власти. Надо отметить ещё, что Энгельс с полнейшей определенностью называет и всеобщее избирательное право орудием господства буржуазии». «Всякое государство есть “особая сила для подавления” угнетенного класса. Поэтому всякое государство не – свободно и не – н ародно».

Ленин с восторгом цитирует «забытое» слово Маркса, которое для него является воплощением всего того, к чему он так стремится: «Пролетариат использует своё политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата, организованного как господствующий класс…» «Здесь, – продолжает Ленин, – вопрос ставится конкретно, и вывод делается чрезвычайно точный, определенный, практически-осязательный: все прежние революции усовершенствовали государственную машину, а её надо разбить, сломать». Два института наиболее характерны для этой государственной машины: «чиновничество и постоянная армия» – это «паразиты» на теле буржуазного общества; «паразиты, порожденные внутренними антагонизмами, которые разделяют это общество».

Владимир Ульянов (Ленин)

Маркс без Ленина и большевиков остался бы второразрядным философом, умником для тугодумов. Только большевизм прославил его и расставил ему памятники, назвал его именем проспекты и площади. Тем не менее русские так и не пожелали узнать, что есть Маркс и марксизм – просто в силу несовместимости тугодумия и русского национального характера. Надо сказать, что в своё время и Маркс был не в восторге от марксистов. Он ужасался их свободным интерпретациям своих мыслей и заявлял: «Я не марксист».

Что касается самого Владимира Ульянова (Ленина), то его слава «основоположника» совершенно ложная. За всю свою жизнь Ленин написал одну посредственную философскую книгу – «Материализм и эмпириокритицизм» – и несколько брошюр, в которых теория обозначалась марксистскими формулами, но не обретала ясности («Развитие капитализма в России» – ученическая работа, «Империализм как высшая стадия капитализма» – только наметки, так и не ставшие теорией, «Государство и революция» – бредовая фантазия).

Что касается образа Ленина, много десятилетий пребывавшего в плакатном состоянии, то его сегодня следует приземлить, и для этого вполне подойдет цитата из книги генерала Петра Краснова «От Двуглавого Орла к красному знамени» (1924 г.): «У Ленина были коротенькие ножки и длинное туловище с ясно обозначенным круглым животом. Он был одет в простую тройку с красными бантами, от красного освещения казавшуюся красной. Большая голова с маленьким некрасивым лицом сидела на короткой шее. Через всю голову шла самая обыкновенная лысина. Маленькие косые глаза, над которыми подымались тонкие брови, смотрели весело. Неправильный плоский нос, ощипанные усы и крошечная бородка клинушком под длинным плотоядным ртом – всё было типичным лицом интеллигента, какого-нибудь бухгалтера, учителя, банковского чиновника. Ничего в нём не было от народа, ничего русского и тем более ничего наполеоновского. В лице Ленина можно было подметить черты ненормальности, временами чисто идиотская бессмысленная улыбка кривила его полные, одутловатые, опухшие щёки. Это был урод в полном смысле слова, продукт вырождения умственной не по разуму работы, сытой, спокойной, неподвижной жизни философа. Говорил он нескладно, с некрасивой дикцией, короткими фразами, часто повторяясь, и создавалось впечатление, как будто этот маленький человек с упорством идиота огромным молотом вколачивал в мозги слушавших его людей свои дерзкие преступно-простые мысли».

Ленин вслед за Марксом постоянно ссылался на опыт Парижской коммуны 1871 года: «По устранении постоянного войска и полиции, этих орудий материальной власти старого правительства, Коммуна немедленно взялась за то, чтобы сломать орудие духовного угнетения, силу попов… Судейские чины потеряли свою кажущуюся независимость… они должны были впредь избираться открыто, быть ответственными и сменяемыми…» «Коммуна сделала правдой лозунг всех буржуазных революций – дешевое правительство, уничтожив две самые крупные статьи расходов, армию и чиновничество» (К. Маркс, «Опыт Парижской Коммуны 1871 года»).

В «Государстве и революции» Ленин комментировал эту цитату: «Мы не утописты. Мы не “мечтатели” о том, как бы сразу обойтись без всякого управления… Организуем крупное производство, исходя из того, что уже создано капитализмом, сами мы, рабочие, опираясь на свой рабочий опыт, создавая строжайшую, железную дисциплину, поддерживаемую государственной властью вооруженных рабочих, сведем государственных чиновников на роль простых исполнителей наших поручений…» «Всё народное хозяйство, организованное как почта, с тем, чтобы техники, надсмотрщики, бухгалтеры, как и все должностные лица, получали жалованье не выше “заработной платы рабочего”, под контролем и руководством вооруженного пролетариата – вот наша ближайшая цель».

Нечего и говорить, ленинские фантазии просто разрушили промышленность. Рабочий не мог ничем управлять. У него другая роль в процессе производства. Запустить то, что не было разорено самими же большевиками, в конце концов, удалось зарубежным инженерам, которым приходилось платить, распродавая национальное достояние.

Дешевого правительства, разумеется, тоже не получилось. Парижская коммуна уничтожила армию и чиновничество лишь локально. Самостоятельно продержаться она не смогла бы и полгода. Большевики сделали то же самое. Они удержались, но только террором. Регулярную армию они начали создавать ещё во время Гражданской войны, а чуть позднее создали фантастическую по бестолковости бюрократию, над которой потешались все юмористы тех времен.

Из ленинских фантазий исходил только обман. И его правительство обошлось русским дороже, чем какие-либо правительства, существовавшие до того на Руси. Большевистская армия оказалась сверхдорогόй – в особенности в связи с катастрофическими поражениями и пирровыми победами, усыпавшими русскими костями всю Восточную Европу.

Лев Бронштейн (Троцкий)

Анархизм единит большевизм и «левизну» всех изводов. Мы можем проследить это по мыслям и деяниям Льва Троцкого, который ещё в 1914 года, будучи в эмиграции, писал в книге «Война и Интернационал»: «Война 1914 года есть, прежде всего, крушение национального государства как самостоятельной хозяйственной арены». «Для европейского пролетариата в этих исторических условиях дело может идти не о защите пережившего себя национального “отечества”, ставшего главным тормозом экономического прогресса, а о создании нового более могущественного и устойчивого отечества – республиканских Соединенных Штатов Европы, как перехода к соединенным штатам мира». Левизна воплотилась в «левых» проектах не пролетариата (которого в марксистской форме никогда не существовало), а в политике транснациональной буржуазии, создавшей в наши времена Европейский Союз, и в очередной раз разделившей пространство Российской Империи, создав множество государств-лузеров.

Национальные государства традиционных европейских наций уничтожены – якобы в угоду экономической эффективности. Какова она будет, когда европейские народы сотрут с лица земли нарастающие волны инородной иммиграции? Нет сомнений, что курс на ликвидацию социальных государств коснулся в начале ХХI века не только Российской Федерации, которая бежит в небытие впереди планеты всей, но и Европы и США. Эффективное уничтожение исторических наций – вот что такое реализованный на практике троцкизм.

Троцкий провозглашал: «На погребальных обломках России мы станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени». Троцкий лишь бросал лозунг, а Сталин его воплощал. Оба ошибались лишь в оценках долговечности своего проекта.

Другие высказывания Троцкого казались в пору раннего большевизма смелыми и даже героическими. В разных вариантах он повторял одну и ту же мысль: «Придет время – и нас попросят уйти с Земли. Но, уходя, мы так хлопнем дверью, что небо обрушится!..»; «Если мы уйдем, мы так хлопнем дверью, что вся Европа содрогнется»; «Когда мы уйдем, мы захлопнем за собой весь мир». Его повторяла большевистская пресса: «Возможно, мы уйдем, но сделаем это не иначе, как выкорчевав все прошлое с корнем; тем, кто придет после нас, придется строить на руинах посреди кладбища» (Московская правда, 13 июля 1921 г.).

Фигуру Троцкого напрасно воспринимают в качестве антипода Ленина, и, в не меньшей степени, – Сталина. В этих фигурах нет никаких противоречий, кроме противоречия единовластного правления, которое каждый приберегал только для себя. Ленин с Троцким в большевистском терроре всегда были заодно. Просто Ленин не всегда успевал переварить и обсудить все кровавые фантазии Льва Давидовича. Зато уж Сталин не прошел мимо троцкизма, забрав из него вообще всё, что там было – уничтожение института семьи, концлагеря для детей, трудовые армии, антицерковная пропаганда и «советские ритуалы»… Троцкизм и сталинизм – это просто одно и то же. Развела двух изуверов только неделимая тираническая власть.

Ключевой момент в понимании истории: либеральная, буржуазная «демократия» и террористический большевизм – это две стороны одной медали. И два самых решительных противника государства, которое мешает их разбойным инстинктам развернуться во всю ширь. Мировая история состоит в борьбе государственников и антигосударственных сил, а вовсе не в борьбе «левых» и «правых», которые оказываются на поверку составленными из одного и того же человеческого материала.

Сколько бы ни говорили об успехах именно государств современного типа, им явно не устоять и века – в условиях постоянного разложения, распада человеческих отношений. Монархия ненавистна тем и другим типам «левизны» своей многовековой успешностью: на ней – благословение Бога, управляющего через Помазанника. Национальное государство ненавистно, потому что в нём материальный интерес и свободная игра подлых натур решительно сдержаны, а почет и слава достается тем, что служит Отечеству. У марксового «пролетария» Отечества нет. И у большевиков оно не появилось, сколько бы они не говорили о «социалистическом отечестве» и не прикидывались патриотами. У них всегда был только партийный интерес – сохранение власти любой ценой. Ради этого можно выдумать и «социалистический патриотизм», убеждая рабов бюрократии в том, что они любят именно этот политический режим, ставший для них родиной. Точно так же и нынешний патриотизм, ничего не знающий о настоящей России, является и пропагандируется только как любовь к начальству и фасадным формам государственности, устроенным как способ сокрытия олигархического грабежа и беззакония.

Интернационал, направленный против Империи, возник вовсе не среди управленцев, которые во времена Государя Николая Второго всё больше напоминали то деятельное и неподкупное чиновничество, которым хвалились немцы – несмотря на гораздо более сложные задачи, по поводу которых государственными решениями нужно было охватить огромную страну. Если бы к своим местным успехам европейские чиновники добавили почти сплошь неудачное управление колониями, они не рисковали бы критиковать русское чиновничество (русское – по службе и чести, а не обязательно по родовому происхождению).

Русский управленец или полицейский чин, как и русский офицер, никогда не были богаты. Но никогда не были и пропитаны коррупцией так, как предполагали европейские наблюдатели. Русский чиновник, не надеясь на государство, продолжал «кормиться» при народе, оказывая ему всевозможные услуги. Тотальную коррупцию мы знаем уже по нашим временам, когда Россия была разграблена наследниками большевиков и установила чиновникам запредельно высокие зарплаты.

Империя выстраивала своё чиновничество и поощряло его в рамках свих скудных возможностей. И процесс вызревания умного, компетентного и инициативного слоя управленцев шел весьма успешно. Чего нельзя сказать о большевистских кадрах. Полушутя Сталин говорил, что проще завоевать какую-то страну конницей Буденного, чем вырастить пару дееспособных ответработников. Что было истинной правдой. Лозунг Ленина о том, что кухарка сможет управлять государством, был наивен, если не преступен. Но именно этот принцип стал основой кадровой политики, которой уже больше века. Теперь «кухарок» называют «эффективные менеджеры».

Русофобия от Маркса до Сталина

Ненависть Маркса и Энгельса, ставших пророками в псевдорелигии большевиков, к России и русским хорошо известна, но суть их высказываний начинает забываться. Когда же эти цитаты выставляют на свет Божий – как позор очевидных мракобесов, последыши большевиков начинают разоблачать «ложь», оправдывая сами за себя говорящие цитаты и подменяя вполне доступные вменяемому человеку смыслы.

В статье «Борьба в Венгрии» (ПСС К. Маркса и Ф. Энгельса, т. 6, сс. 180–186), написанной Энгельсом в 1849 г., немцы и австрийцы обвиняются в «жалкой провинциальной ограниченности», а славяне именуются только «варварами», и никак иначе. И с удовлетворением отмечается господство германцев и мадьяр над славянами. Энгельс удивляется, зачем вообще кто-то пытается сохранить свою «ненужную национальность в чужой стране». Приговор Энгельса для южных славян: их историческая роль навсегда сыграна, это всего лишь «обломки» исторического процесса. Без помощи немцев они превратились бы в турок. «А это для южных славян Австрии такая большая услуга, что за неё стоит заплатить даже переменой своей национальности на немецкую или мадьярскую». А теперь эти неблагодарные – оплот реакции: «Австрийская камарилья нашла поддержку только у славян, если не считать высшего дворянства, бюрократии и военщины. Славяне сыграли решающую роль в падении Италии, славяне штурмовали Вену, славяне в настоящий момент наступают со всех сторон на мадьяр». В революции 1848 года он видит разделение: на стороне революции немцы, мадьяры и поляки (они и только они у Энгельса – носители прогресса), на стороне контрреволюции остальные славяне, румыны и трансильванские саксы. А тут еще панславизм, который «по своей основной тенденции направлен против революционных элементов Австрии, и потому он заведомо реакционен»; «он принес в жертву своей жалкой национальной ограниченности единственную славянскую нацию, доныне выступавшую на стороне революции, – поляков; он продал себя и Польшу русскому царю»; «панславистское единство – это либо чистая фантазия, либо – русский кнут». Энгельс сладострастно предвкушает геноцид славянства: «В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом».

В том же году Энгельс в статье «Революционное восстание в Пфальце и Бадене» призывал Европу сплотиться против России, забыв все распри. Он призывал к «великой борьбе между свободным Западом и деспотическим Востоком». Особенно ненавистны ему почему-то казаки и башкиры. Германия, по его мнению, должна «освободить поляков и перенести таким образом войну на русскую территорию, воевать за счет России».

Снова Энгельс («Демократический панславизм», Neue Rheinische Zeitung, 15 и 16 февраля 1849 г., №№ 222 и 223): «В то время как французы, немцы, итальянцы, поляки, мадьяры подняли знамя революции, славяне, как один человек, выступили под знаменем контрреволюции. Впереди шли южные славяне, которые давно уже отстаивали свои контрреволюционные, сепаратистские поползновения против мадьяр, далее чехи, а за ними русские, вооруженные и готовые появиться в решительный момент на поле сражения». «Народы, которые никогда не имели своей собственной истории, которые с момента достижения ими первой, самой низшей ступени цивилизации уже подпали под чужеземную власть или лишь при помощи чужеземного ярма были насильственно подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность. Именно такова была судьба австрийских славян. Чехи, к которым мы причисляем также моравов и словаков… никогда не имели своей истории… И эта “нация”, исторически совершенно не существующая, заявляет притязания на независимость?» «На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает ещё быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции: в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы или указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как к врагам»; «Тогда борьба, “беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть” со славянством, предающим революцию, борьба на уничтожение и беспощадный терроризм – не в интересах Германии, а в интересах революции!»

Маркс с Энгельсом написали множество статей, из которых можно в полной мере почерпнуть рекомендации, которые давали «основоположники» англичанам и французам – как им лучше атаковать Кронштадт и Петербург одновременно с Севастополем (Крымская война, 1854–1856). Они проявляли невиданную информированность, которой «просто философы» никак обладать не могли. И печатали свои рекомендации и прогнозы из номера в номер. Да, в советских изданиях эти статьи корректировались, но подлинные тексты всё же оставляют установку: Кронштадт и Петербург необходимо уничтожить. И, предвкушая унижение России, Энгельс в статье «Европейская война» (New-York Daily Tribune, 2 февраля 1854 г., № 3992) писал: «Во что превратилась бы Россия без Одессы, Кронштадта, Риги и Севастополя, если бы Финляндия была освобождена, а неприятельская армия расположилась у ворот столицы и все русские реки и гавани оказались блокированными? Великан без рук, без глаз, которому больше ничего не остается, как пытаться раздавить врага тяжестью своего неуклюжего туловища, бросая его наобум то туда, то сюда, в зависимости от того, где зазвучит вражеский боевой клич».

В тот же период Маркс в работе «Разоблачение дипломатической истории XVIII века» писал: «Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuosa в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира… Так же, как она поступила с Золотой Ордой, Россия теперь ведет дело с Западом. Чтобы стать господином над монголами, Московия должна была татаризоваться. Чтобы стать господином над Западом, она должна цивилизоваться… оставаясь рабом, т. е. придав русским тот внешний налет цивилизации, который бы подготовил их к восприятию техники западных народов, не заражая их идеями последних».

В письме Маркса к Энгельсу от 24 июня 1865 г. сказано по поводу одного русофобствующего польского ученого: «Выводы, к которым приходит Духинский: название Русь узурпирована московитами. Они не славяне и вообще не принадлежат к индогерманской расе, они intrus (незаконно вторгшиеся), которых требуется опять прогнать за Днепр и т. д. Панславизм в русском смысле, эти – измышление кабинета и т. д. Я бы хотел, чтобы Духинский оказался прав, и чтобы, по крайней мере, этот взгляд стал господствовать среди славян. С другой стороны, он объявляет неславянами и некоторые другие народы Турции, которые до сих пор считались славянскими, как, например, болгар…»

В письме Людвигу Кугельману от 17 февраля 1870 г. Маркс несколько поправился: «Если поляк Духинский объявил в Париже великорусское племя не славянским, а монгольским, и пытался доказать это, выказав при этом немало блистательной учености, то с точки зрения поляка это было в порядке вещей. Тем не менее данное утверждение неверно. Не в крестьянстве русском, а только в русском дворянстве сильна примесь монголо-татарских элементов (…). Что русское государство является в своей политике по отношению к Европе и Америке представителем монголизма, это, конечно, истина, и притом ставшая теперь до того избитой, что она по плечу даже людям вроде Готфрида и остзейских заскорузлых юнкеров, мещан, попов и профессоров». То есть если даже русские – славяне, то Россия – это монгольская Орда. Так считали «основоположники», и так их понимали большевики.

Ленин считал возможным публично называть великороссов и малороссов «медвежьи-дикими мужиками», русских в целом – «нацией рабов». Показательно, что в отношении других народов России ничего подобного не позволялось. Наоборот, в статьях «Ильича» можно найти весьма комплиментарные суждения относительно поляков, финнов и евреев. Но когда речь заходила о русских или великороссах, тут из «пламенного революционера» гневные эпитеты лились рекой. Он утверждал: «В России 43 % великоруссов, но великорусский национализм господствует над 57 % населения и давит на нации» [1]1
  Триединый русский народ (великорусы, малороссы и белорусы) составлял более 2/3 населения Российской Империи, бывшей полноценным русским национальным государством.


[Закрыть] («О национальной программе РСДРП», «Социал-Демократ» № 32, 15 (28) декабря 1913 г.). И в том же духе: «великоруссы в России нация угнетающая» (т. 36, с. 440); «черносотенный великорусский национализм» (т. 24, с. 90); «национализм великоруссов… страшнее всего сейчас…» (т. 36, с. 440); «в России великороссы не столько объединили, сколько придавили ряд других наций» (т. 44, с. 92); «русский социал-демократ изменяет принципу самоопределения, если он не требует свободы отделения угнетённых великоруссами наций» (т. 53, с. 53).

Всегда ненавидевший Россию Ленин настаивал: «основная истина социализма, изложенная в Коммунистическом Манифесте, что рабочие не имеют отечества». То есть марксистам, по мнению Ленина, надлежало отречься от России – то есть перестать быть русскими. Проще было тому, кто уже был нерусским – отчего именно нерусские были изначально вовлечены в большевизм в значительном количестве.

Вслед за Марксом и Энгельсом Ленин демонстрировал ненависть к русскому народу, вслед за Герценом – пренебрежение к другим европейским народам. Применённый им термин «великорусский шовинизм» на долгие годы исключил из словоупотребления слово «великоросс», а его обличения в адрес русского народа, якобы эксплуатирующего другие народы России, стали основой национальной политики правящей компартии, которая до сих пор не изжита, и служат руководством к действию.

Русофобия всегда была стержнем идеологической доктрины большевиков. Формализовалась она в 1923 году на XII съезде РКП(б). Вот несколько заявлений, сделанных большевистскими вождями в период их попыток сформировать СССР – за счет русских и против русских.

Сталин (Джугашвили): «нарождается новая сила – великорусский шовинизм»; «если мы её не подсечем в корне, мы рискуем оказаться перед картиной (…) что равняется подрыву диктатуры пролетариата»; «вооружимся против этого нового, повторяю, великорусского шовинизма, который бесформенно, без физиономии ползет, капля за каплей впитываясь в уши и в глаза».

Скрипник [2]2
  Скрипник Николай Алексеевич (Скрыпник Микола Олексийович, 1872–1933) – из семьи железнодорожного служащего. В 1900 году поступил в Петербургский технологический институт, но учебе предпочел занятие революцией. В 1901 г. арестован на демонстрации и выслан в Екатеринослав. Арестовывался 15 раз, 7 раз ссылался. В сумме был осужден на срок 34 года и один раз приговорен к смертной казни, 6 раз бежал. Под чужими именами вел революционную работу в различных городах. После Февраля в Петрограде избран секретарем Центрального совета фабрично-заводских комитетов. Во время Октябрьского переворота – член ВРК Петросовета. Был отправлен Лениным на Украину. На Первом Всеукраинском съезде Советов избран народным секретарем труда, а затем торговли и промышленности. После германской оккупации Киева избран в Полтаве председателем рабоче-крестьянского правительства. С 1918 г. работал в ВЧК, с 1919 г. – снова в правительстве УССР. Вступил в конфликт со Сталиным, который предложил украинцам «не играть в правительство и республику». В 1922–1923 гг. – нарком юстиции, зампредседателя правительства УССР, генпрокурор республики. В 1927–1933 годах – нарком просвещения УССР, активный проводник «украинизации». В 1933 г. обвинен в «извращении ленинизма» и «вредительстве в языкознании», перемещен на должность главы Госплана УССР. После очередного взрыва критики покончил с собой.


[Закрыть]: «Имеются ли в нашей партии товарищи, которые являются принципиальными великодержавниками, русотяпами?»; «эту линию болота необходимо выжечь каленым железом».

Яковлев (Эпштейн) [3]3
  Яковлев Яков Аркадьевич (наст. фамилия Эпштейн; 1896–1938) – учился в Петроградском политехническом институте (не окончил). В 1913 г. вступил в РСДРП, большевик. После Февраля занимался организацией рабочей милиции и солдатских комитетов в Петрограде. В 1919 г. возглавлял большевистский ревком в Харькове, был председателем Екатеринославского губкома КП(б) Украины. До 1921 г. – на различных партийных должностях, затем – работа в газетах, издательствах, пропагандистских отделах партии. В 1924–1930 гг. член ЦКК ВКП(б); в 1926–1927 гг. кандидат в члены, в 1927–1930 гг. член Президиума ЦКК. В 1929 г. назначен народным комиссаром земледелия СССР, на время его правления пришелся голод 1932–1933 годов. С 1934 зав. сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б). В 1937 г. арестован, в 1938 г. по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации расстрелян.


[Закрыть]: «осколок старой великорусской буржуазии – наш государственный аппарат (…) через аппарат проникает подлый великодержавный русский шовинизм».

Зиновьев (Апфельбаум): «шовинизм великорусский, который имеет самое опасное значение, который имеет за собой 300 лет монархии и империалистическую политику, царскую политику, всю ту иностранную политику царизма, о которой еще Энгельс в 1890 г. писал, что всякий, кто в этом отношении сделает хоть малейшую уступку шовинизму, неизбежно подаст руку и царизму»; «дело в том, чтобы наша партия, которая решает, которая руководит нашим государством, чтобы она каленым огнем прижгла всюду, где есть хотя бы намек на великодержавный шовинизм». «Пропорция требует, чтобы мы прижгли прежде всего великорусский шовинизм, – в этом месте величайшая опасность. Если мы допустим нотки великорусского шовинизма, который т. Ленин назвал черносотенством, если мы не будем беспощадно бороться против него, как борются с антисемитизмом, со штрейкбрехерством, применяя самые высокие регистры».

Бухарин: «мы должны в качестве бывшей великодержавной нации поставить себя в неравное положение в смысле ещё больших уступок национальным течениям. Только при такой политике… когда мы себя искусственно поставим в положение, более низкое по сравнению с другими».

Съезд принял решение, что «пережитки великодержавного шовинизма» будут вытравлены.

Национальная доктрина коммунистов в России не только противопоставляла русских другим народам России, но и вела к целенаправленному созданию, когда они пришли к власти, этнических противоречий внутри самого русского народа, его насильственному расчленению по племенным кастам. Великороссы, о которых Ленин не уставал писать памфлеты перед 1917 годом (самого себя он называл «великоросским социал-демократом») были переименованы в «русских», малороссы – в «украинцев», белорусам хотя и оставили их имя, но внушали, что русскими они не являются.

Русским коммунистам-марксистам всё русское было ненавистно до такой степени, что они не остановились перед тем, чтобы в максимальной степени вычеркнуть из повседневной жизни термин «русский» и все производные от него. Скорее всего, эту ненависть они усвоили, постигая труды «основоположников», которые всю жизнь испытывали к России и русским одно пламенное чувство – лютой ненависти.