Текст книги "Грани “русской” революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное"

Церетели Ираклий (Каки) Георгиевич (1881–1959) – меньшевик, министр почт и телеграфов. Происходит из знатного грузинского рода. В 1900 г. поступил на юридический факультет Московского университета, где стал одним из лидеров студенческого движения, за что был сослан в Сибирь (1901–1903). После ссылки вошёл в состав Тифлисского комитета РСДРП, меньшевик. В 1904 г., опасаясь ареста, уехал в Германию, но с началом революционных волнений вернулся в Россию. В 1907 г. избран членом II Думы, стал председателем социал-демократической фракции. После роспуска Думы арестован по обвинению в подготовке государственного переворота, осуждён на 6 лет каторжной тюрьмы с последующим поселением в Сибири. После Февраля участвовал в создании Советов рабочих депутатов Иркутска. Затем, вернулся в Петроград, вошёл в состав исполкома Петросовета. В составе руководства делегации Временного правительства (совместно с М. И. Терещенко (283) признал автономию Украинской Центральной рады, – согласилась с включением в состав автономии всех юго-западных губерний России. После июльского кризиса в новый состав Временного правительства не вошел. Вышел из Петросовета после принятия большевистской резолюции «О власти». Избран в Учредительное собрание, после роспуска которого уехал в Грузию, где участвовал в подписании декларации о независимости. С 1921 г. – в эмиграции, член заграничного бюро Социал-демократической рабочей партии Грузии. В 1931 году отошел от политической деятельности, в том же году закончил юридический факультет университета Сорбонны (Париж), занимался частной юридической практикой. В 1940 г. уехал в США, умер в Нью-Йорке.

Скобелев Матвей Иванович (1885–1938) – меньшевик, министр труда. Из семьи высланного в Баку промышленникамолоканина. В 1902 г. вступил в РСДРП, участвовал в событиях 1905 года – возглавил стачку рабочих-нефтяников, бежал за границу, занимался политической публицистикой, сотрудничал с Троцким. В 1912 г. закончил Высшую техническую школу в Вене и вернулся в Россию. В том же году избран в IV Думу, где занимался экономическими и финансовыми вопросами. В 1914 г. руководил Бакинской стачкой. За статью в бакинской рабочей газете в 1915 году отсидел 4 месяца в тюрьме. После Февраля стал одним из организаторов, заместителем председателя Петроградского Совета. Министр труда Временного правительства 2‐го и 3‐го созывов. Вышел из Петроградского Совета после принятия им резолюции «О власти». После Корниловского восстания отказался входить в правительство. Избран в Учредительное собрание. Отошел от меньшевиков, работал в петроградской кооперации, в конце 1918 г. уехал в Закавказье, в 1920 г. эмигрировал во Францию, где организовывал торговые связи Советской России. В 1922 г. навещает Москву и оформляет свое членство в РКП(б). В 1925 г. после организации торгпредства во Франции возвращается в Москву, где занимает хозяйственные посты, занимается концессиями и сотрудничает с Троцким по вопросам внешней торговли. Затем был смещен на незначительные должности, работал во Всесоюзном радиокомитете. В 1937 г. арестован, исключен из партии, затем расстрелян по обвинению в участии в террористической организации.

Пешехонов Алексей Васильевич (1867–1933) – народный социалист, министр продовольствия. В 1884 г. исключён из семинарии за «неблагонадёжность», занимался самообразованием. В 1888–1891 гг. – на военной службе в Дагестане. Работал народным учителем, затем статистиком. В 1894 г. арестован в Орле по делу организации «Народное право», отправлен в Петербург, где в течение пяти месяцев находился под стражей. В 1896–1898 гг. – заведующий статистическим бюро Калужской губернской земской управы. С 1899 г. поселился в Петербурге, занимался литературным творчеством. В 1901–1902 году выслан в Псков. В 1905 г. арестован и выслан из Петербурга, но вскоре после амнистии вернулся, сотрудничал с эсерами. В 1906 г. стал одним из основателей Народно-социалистической партии, бывшей правее эсеров и левее кадетов. Публиковал статьи и книги по аграрному вопросу. После Февраля вошел в состав исполкома Петросовета, входил в состав Временного правительства 2‐го и 3‐го созывов. В июне 1917 г. стал одним из лидеров вновь образованной Трудовой народно-социалистической партии. Во время гражданской войны был членом антибольшевистской левоцентристской организации «Союз возрождения России» В 1922 г. выслан за границу, не получил разрешения вернуться. С 1927 г. работал консультантом в торгпредстве СССР в Прибалтике. В конце жизни получил советское гражданство. Умер в Риге, в 1941 г. перезахоронен в Ленинграде.

Переверзев Павел Николаевич (1871–1944) – трудовик, министр юстиции. Родился в семье отставного чиновника. Окончил юридический факультет Петербургского университета. Служил в министерстве юстиции, был помощником присяжного поверенного, с 1901 г. – присяжный поверенный. Выслан на три года в Архангельск, но после убийства Плеве получил возможность вернуться в Петербург. Находясь в ссылке, вступил в партию эсеров, затем сотрудничал с умеренной Народно-социалистической партией. Являлся членом совета присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты. В 1915 г. был одним из адвокатов членов большевистской фракции в VI Думе. За подписание письмапротеста по делу Бейлиса был на восемь месяцев заключён в Петропавловскую крепость. Входил в состав масонских лож. Во время Первой мировой войны руководил санитарным отрядом, сформированным петроградскими адвокатами. После Февраля назначен прокурором Петроградской судебной палаты. В июле 1917 г., в ситуации антиправительственного выступления большевиков, распорядился обнародовать информацию об их финансовых отношениях с немецкими властями, предоставленную в его распоряжение контрразведкой. После осуждения этих действий со стороны министров Керенского, Терещенко и Некрасова подал в отставку и уехал на фронт в составе санитарного отряда. После Октября скрывался, в 1920 из Крыма эмигрировал в Константинополь, затем в Тунис. Переехал в Париж, занимался юридической практикой. Продолжил участвовать в масонских ложах.

Чернов Виктор Михайлович (1873–1952) – и з семьи уездного казначея. После смерти матери, обучаясь в саратовской гимназии, общался с разного рода неблагонадежными лицами, увлекался идеологами народничества. По ходатайству отца в 1891 г. отчислен из саратовской гимназии и отправлен учиться в Дерпт. В 1892 г. поступил на юридический факультет Московского университета, общался с марксистами и народниками. В 1894 г. за причастность к нелегальной деятельности был арестован и привлечён к дознанию. После выплаты залога был выслан в Камышин, а затем в Саратов и в Тамбов. Работал канцелярским служащим. Занимался публицистикой, развивая народнические взгляды и критикуя марксизм. В 1899 г. выехал за границу, занимался изданием нелегальных брошюр. Вступил в партию эсеров в 1902 г. – в момент её создания, стал членом ЦК всех его составов. В 1905 г. поддерживал Георгия Гапона, затем участвовал в принятии решения о его убийстве. Тогда же, вернувшись в Россию, занимался изданием нелегальной газеты. В 1907 г. эмигрировал. После Февраля вернулся, избран товарищем председателя Петросовета, стал министром в коалиционном правительстве. Во время июньского кризиса был спасен Троцким от расправы, которую готовы были учинить революционные матросы. Покинул правительство и Петросовет во время Корниловского выступления. Был избран председателем Учредительного собрания. Участвовал в борьбе с большевизмом. Выступил против захвата власти Колчаком. В 1919 г. нелегально приехал в Москву, участвовал в издании подпольных газет. В 1920 г. выехал в Эстонию, занимался публицистикой, поддержал Кронштадтское восстание. С 1922 г. жил в Германии, с 1931 г. – во Франции, в 1941 г. эмигрировал в США. Зарабатывал на жизнь статьями и мемуарами.

На Съезде эсер Цион (160) рассказал, что действия правительства Англии воспрепятствовали прибытию на советский съезд представителю независимой рабочей партии Рамсею Макдональду [43]43
  Макдональд Джеймс Рамсей (Рамси) (1866–1937) – учитель и счетовод по профессии, социал-демократ. Университетское образование он получить не смог. Стал одним из руководителей Независимой лейбористской партии. В 1906 г. был избран в Палату Общин по списку объединенной Лейбористской партии, в 1907 г. присутствовал в качестве гостя на V съезде РСДРП. В 1911–1914 гг. – лидер Лейбористской партии. Его пацифистская позиция привела к падению его популярности. Но в 1922 г. авторитет партии резко пошел вверх, в 1924 г. Макдональд стал первым премьер-министром Великобритании от лейбористов. На выборах 1929 г. партия вновь победила, но провал политики лейбористов в 1931 г. привел к выходу Макдональда из партии и формированию правительства в коалиции с консерваторами и либералами. Макдональд формально оставался премьером до 1935 г.; реальная власть была в руках консерваторов.


[Закрыть] – восторженному поклоннику русской революции. Английские товарищи уверяли, что у них тоже скоро вспыхнет революция. А два политика Чарльз Тревельян [44]44
  Тревельян Чарльз Филипс (1870–1958) – из знатной аристократической семьи. Либеральные взгляды сменил на членство в Лейбористской партии, от которой в 1899 г. был избран членом парламента. Активный противник войны. Работал в правительстве до 1914 г. Проиграл выборы в 1918 г. Снова в парламенте в 1922–1931 гг., занимался проблемами образования.


[Закрыть] и Артур Понсонби [45]45
  Понсонби Артур Август Уильям Гарри (1871–1946) – английский аристократ, юрист и дипломат. Служил в министерстве иностранных дел. В 1908 г. впервые выиграл выборы в парламент, начал публицистическую деятельность, постепенно переходя от либеральных взглядов к «левым». Был противником политики колониализма, создания Антанты и участия Великобритании в Первой мировой войне. Как «независимый кандидат» потерпел поражение на всеобщих выборах 1918 года. После войны присоединился к Лейбористской партии, в 1922 г. стал депутатом Палаты Общин, занимал различные должности в правительстве Макдональда, в 1931–1935 гг. был лидером Лейбористской партии в Палате лордов.


[Закрыть] (их на съезде ошибочно называли «бывшими министрами») прислали приветствие и поддержку лозунгу о мире без аннексий и контрибуций. Тревельян сообщал, что «в Палате Общин наблюдается такое же движение, как и в Государственной Думе при старом режиме».

После предложения Дана (88) отправить приветственную телеграмму Макдональду, Луначарский (93) предложил послать такую же телеграмму сидящему в тюрьме Маклину[46]46
  Маклин (Маклэйн) Джон (1879–1923) – учитель по профессии, марксист-синдикалист, сторонник независимости Шотландии. За организацию антивоенных стачек и демонстраций во время Первой мировой войны не раз арестовывался и сидел в тюрьме. Был представителем Советской России в Шотландии.


[Закрыть]. Чуть позднее Ленин дает отповедь Макдональду: «который никогда революционной борьбы с капиталом не вел и которого пропускают, потому что он не выражал ни идей, ни принципов, ни практики, ни опыта той революционной борьбы против английских капиталистов, за которую наш товарищ Маклин».

Наличие контактов с активно набирающими политический вес с британскими «левыми» было значимым для возглавлявших Советы «левых» партий, боровшихся за власть в 1917 году.

На Съезде выступил с приветствием лидер бельгийских социалистов Вандервельде [47]47
  Вандервельде Эмиль (1866–1938) – с 1928 г. до конца жизни – председатель Бельгийской рабочей партии. Профессор социологии Брюссельского свободного университета, член бельгийских масонских лож. Министр юстиции (1918–1921), министр иностранных дел (1925–1927), министр здравоохранения (1936–1937). Один из лидеров международного социалистического движения: председатель Международного социалистического бюро (1900–1918), председатель исполкома Социалистического рабочего интернационала (1929–1935).


[Закрыть]. В его бессодержательном выступлении, тут же объявленным «блестящим», была только одна мысль: вы были рабами, а теперь свободны, а мы были свободны, а теперь – рабы императора Вильгельма. И в этом, мол, и вся разница между российскими и бельгийскими социалистами. Важно, что столь заметная фигура среди европейских «левых» присутствовала на съезде, да ещё высказалась в поддержку продолжения войны.

Также на съезде выступил Рассел Чарльз Эдвард (в стенограмме именуется как Руссель, 1860–1941) – известный американский журналист, член Социалистической партии, в которой он был одним из немногочисленных сторонников войны с Германией. Президентом США Вильсоном он был отправлен в Россию для лоббирования провоенных настроений. Именно Рассел был инициатором быстрого развития в Советской России кинопроката, который также использовался как средство пропаганды войны. Тем самым, в 1917 г. он уже находился в разрыве с Социалистической партией, на членство в которой сослался во время своего выступления. Речь Рассела на Съезде была пышной и пустой.

Второе заседание съезда было открыто выступлением представителя Американской конфедерации труда, имя которого не было указано в стенограмме. По публикации в прессе, выступающим был назван некто Дункано [48]48
  Дункан Джеймс (1857–1928) – американский рабочий шотландского происхождения, резчик по граниту. Активно участвовал в профсоюзном движении. В 1886 г. – один из участников учредительной конференции АФТ. В 1894 г. был избран вторым вице-президентом АФТ и входил в её исполнительный совет, занимая эти должности до самой смерти. В 1913 г. президент Вудро Вильсон назначил его в национальную комиссию по изучению страховых компенсаций рабочим, в 1917 – Чрезвычайным посланником в России.


[Закрыть]. Американца толком не смогли представить ни руководители Съезда, ни журналисты – просто не знали, кто это такой. Выступающий, совершенно не вникая в особенности момента и происходящее на съезде, принялся многословно рассказывать об успехах демократии в США. Через какое-то время его перестали слушать.

Также на Съезде выступил журналист Уильямс (348), представленный как посланник Американской социалистической партии, который бравурно приветствовал революцию как «блестящий политический переворот», за которым должен последовать социальный переворот. Также Уильямс выступал на III Съезде Советов – примерно с такой же речью.

По совокупности представленных на Съезде иностранных деятелей, можно сказать, что Временному правительству удалось до некоторой степени украсить съезд «левых» сил довольно известными фигурами и продемонстрировать международную поддержку.

Вопрос о правительстве и власти

От имени Петросовета большой доклад об отношении к Временному правительству на Съезде сделал Либер (47). Бóльшую часть речи он посвятил вопросу о продолжении войны, так и не дав никаких разрешающих проблему предложений. И времени на то, чтобы сказать о необходимых государственных преобразованиях, не осталось. Тем более, он решил дать очерк событий последний месяцев, повлекших за собой увольнение из Временного правительства ключевых его создателей – Милюкова и Гучкова.

Становление новой власти на местах, как заметил Либер, свелось к переходу полномочий от губернаторов и исправников к председателям губернских и уездных земских управ. Но параллельно образовались Советы рабочих депутатов. Те и те не были способны управлять – не пользовались достаточным доверием и не имели ресурсов для утверждения своих полномочий. Следствием стала фрагментация власти – «открылся путь для сепаратных переворотов, маленьких республик и анархии». Либер свалил ответственность за это на прежний состав Временного правительства, обойдя вопрос о деструктивной роли Советов, как раз и ставших источниками анархии и расхитителями «революционной власти». Советы получили возможность присваивать полномочия, но не умели управлять.

Нежелание развязывать гражданскую войну Милюкова, Гучкова и вызвавшего на Дворцовую площадь воинские части и артиллерию Корнилова, «левые» (судя по докладу Либера) истолковали как слабость. И как доказательство силы Советов, остановивших войска, готовые разогнать демонстрации «левых». Это считалось «новой стадией русской революции», грядущие безумия которой её инициаторы даже не могли себе представить.

Почему же Советы в этой ситуации не взяли всю полноту власти, а предпочли разделить её с представителями «буржуазных» партий? Либер указал, что это связано с неоднородностью самих Советов, задача которых была не взять власть, а удержать ее. Активисты Советов, за исключением большевиков, составлявших ничтожную их часть, боялись ответственности власти и не знали, что с нею делать. Были уверены, что знают, только большевики. А все остальные «левые» предпочли создание коалиционного правительства, которое считалось в тот момент вполне надежным союзом. Казалось, что тем самым страна спасается от анархии и распада на автономные территории и локальные диктатуры.

Последующая безумно-пространная речь министра Церетели (99) среди прочих вопросов мимоходом затронула и вопрос об управлении государством. Оказалось, что после разгона чиновников и полиции прежнего режима, навести порядок совершенно невозможно: «министерство внутренних дел не избирает комиссаров, приемлемых на местах, работающих в контакте с местными организациями», и поэтому «получаются трения, и целый ряд вопросов, которые на местах решаются правильно местными организациями в соответствии с общей политикой демократии, не получают своего завершения в виду отсутствия санкции со стороны центральной власти». При этом «фактически уже проводится и проведен в жизнь закон о местном самоуправлении, городском и сельском, на самых демократических началах». Он, как видно, не работает. Потому что не работают «демократические начала». Поверить в это убежденный демократ и социалист Церетели, всю жизнь занятый пропагандистскими речами, конечно же, не в состоянии. Он оправдывается кратковременностью участия «левых» в правительстве.

Церетели боится распада государства в условиях войны – появление самочинных органов власти, не соединенных воедино верховной организацией. Это сделает невозможными какие-либо преобразования, поскольку все они будут сметены гражданской войной, которая погребет под собой все завоевания революции. В момент, когда Церетели констатирует, что в России происходит «упорная, ожесточенная борьба за власть» и провозглашает, что нет политической партии «которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место», Ленин с места кричит: «Есть!» Этот эпизод в истории сохраняется как нечто героическое, хотя в нём больше авантюры и готовности растоптать всех своих попутчиков по «левому» лагерю. Церетели поправляет Ленина, напоминая ему, что захват власти рассматривается большевиками и их сторонниками в связи с подготовкой в условиях демократии «соответствующей организации, соответствующего сознания», а сам акт захвата власти связывают с переходом на сторону таких захватчиков большинства.

Ленин не возражает. Поэтому Церетели продолжает в прежнем духе: «до сих пор в России не было ни одной партии, которая заявляла бы притязания на захват власти немедленно, но были такие заявления со стороны безответственных групп слева и справа», что приводит к расшатыванию революционной власти. «Слева» большевики склонны считать действующее правительство, продолжающее прежнюю политику Милюкова-Гучкова, то есть остающееся буржуазным. И поэтому лучше бы в нём не было социалистов. «Правые», вытесненные на обочину и пытающиеся собраться в никем не распущенной Думе (одновременно со Съездом Дума собрала своих депутатов на Совещание), тоже предполагают отдать всю власть оппонентам, чтобы они дискредитировали себя, создав полностью социалистическое правительство. Но именно здесь Церетели и видит ожесточенную борьбу за власть: «ибо каждая сторона понимает, что если бы осуществилось то, что они предлагают, то страна получила бы такой урок, после которого она шарахнулась бы в объятия к ним».

Что же предлагает сам Церетели? Ничего, кроме благих пожеланий: «сплотить все силы страны для её спасения», «быть сильной властью», «быть облеченными доверием демократии», при этом «предоставляя полную свободу идейной пропаганде, предоставляя полную свободу организации не только сторонникам, но и политическим противникам». То есть всё должно решиться само собой в процессе борьбы за умы. Пока эта борьба не выявила победителя, нечего и говорить о какой-либо концепции государственности.

Выступивший вслед Ленин резонно заметил, что «революционная демократия», о которой так пространно говорил Церетели, это не более чем проект буржуазного парламентаризма. Но уже само существование Советов противоречит тому, чем является демократия в Европе – такого института нет нигде. Советы не могут существовать рядом с буржуазным правительством. Ленин предлагает иное правление – до того неведомое, что может существовать без полиции и постоянной армии. И это (власть Советов без буржуазного правительства) будет означать победу и над помещиками, и над империализмом. Каким же образом, Ленин не сообщает. Потому что не знает. Ему важно напомнить, что большевики были против какой-либо поддержки прежнему составу Временного правительства, которое теперь и все остальные признали плохим. А теперь большевики говорят о том, что и коалиционное правительство плохо. И взамен ему большевики готовы взять на себя всю власть. Потому что «ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком». Подобная смелость – это смелость авантюриста, не имеющего представления о том, как управлять страной и её хозяйством. Что и показали ближайшие годы.

Всё, что может предложить Ленин – это контроль над военными поставками, где он предполагает фантастическую наживу капиталистов в 500–800 %. Чтобы вскрыть всё это, нужно просто арестовать 50–100 «крупнейших миллионеров», подержать их несколько недель в заключении и таким образом выведать у них все скрытые механизмы их обогащения. Потом Ленин расширяет свою претензию: «мы всех капиталистов считаем разбойниками». Потому что этот класс «наживает сотни миллиардов на банковских и финансовых операциях». И поэтому ему выгодна война и тайные договоры. Видимо, арестов будет достаточно, чтобы война была остановлена.

Но это ещё не концепция государственности – арест капиталистов (имеется в виду весь класс, который большевики считали «капиталистами»). Ленин излагает концепцию тотальной федерализации: «русская республика ни одного народа ни по новому, ни по старому угнетать не хочет», а потому готова предоставить самоопределение и Финляндии, и Украине, и всем, кто этого захочет. Потому что «твердая власть дается добровольным согласием народов». А любое принуждение к государственному единству – это просто внутренняя аннексия.

Керенский в противовес Ленину предлагает концепцию Советы+демократия и напоминает вождю большевиков, что без демократии он вынужден был бы сидеть в Швейцарии. Без демократии революция заканчивается диктатурой – как было во Франции в 1792‐м и в России в 1905‐м. Также Керенский напоминает, что марксизм – это учение о «железном» экономическом законе, который не могут преодолеть никакие аресты и убийства. А использование таких инструментов – это азиатский деспотизм и методы держиморд. Расправа над капиталистами, как утверждает Керенский, не имеет ничего общего с социализмом. Очень скоро большевики докажут, что расправа над целыми сословиями и истребление миллионов людей как раз и есть настоящий, исторически наиболее масштабно проявивший себя социализм.

Карикатура на Керенского

Слабость Керенского в том, что он начинает оправдываться перед Лениным, который легко меняет свои позиции, и всегда готов к претензиям. Керенский говорит: мы всегда были за Федерацию, мы всегда горячо поддерживали автономию Финляндии и Украины, но вопрос о независимости будем решать на Учредительном Собрании. В этом вопросе Керенский мало чем отличается от большевиков. Он предлагает то же самое, но мягкими методами. Он всё ещё надеется, что у народа есть какое-то особое право на решение вопроса о будущем государства, какое-то рассудочное суждение, которое должно быть выяснено: «Кто может, пока ещё не высказалась решительная воля русского народа, заниматься декретированием и перекройкой карты русского государства?»

Либеральное отношение к оппонентам Керенский причудливо сочетает с предвкушением краха революционной демократии: «Вы предлагаете путь дальнейшего разрушения. Из этого хаоса, как феникс из пепла, восстанет диктатор, – не я, которого вы стараетесь изобразить диктатором, а вот когда вы бессознательным, безумным союзом с реакцией уничтожите нашу власть, вы откроете двери подлинному диктатору, который вам покажет тоже, как вы предполагаете обращаться с капиталистами, который нас арестует, и вновь мы останемся с разбитым корытом». Оказалось, что реакционный диктатор – это и есть самый революционный большевик. Керенский не думал, что крайности могут сомкнуться. Он смотрит прямо в лицо этой диктатуре, но как будто не видит её: «вы разрушаете в государстве веру в демократическую власть, потому что вы разрушаете демократическую революционную дисциплину, провозглашаете лозунги, что меньшинство при всех условиях может не подчиняться большинству, что все средства борьбы возможны». Ему чудятся «здравый разум масс» и «творческий инстинкт демократии», но всё это остается лишь риторикой, не воплощаясь в институты противостояния самому опасному противнику – б ольшевикам.

Позднее в своей следующей речи Керенский привел примеры анархии, которая требовала пресечения. В Томске «сами местные демократические организации, утомленные грабежами и насилиями, которые происходили под названием “анархистских”, объявили военное положение и арестовали около двух тысяч людей, замешанных в этих грабежах и насилиях». В Севастополе, под влиянием внезапно вспыхнувшей митинговщины, были арестованы офицеры, и здесь всё обошлось телеграммой Временного правительства, которая предложила властям действовать силой. И командующий Черноморским флотом уложился в 24 часа, чтобы восстановить порядок. И ещё один общий пример: несмотря на отмену смертной казни, «в некоторых городах начинаются расстрелы грабителей и конокрадов, начинается самосуд».

Луначарский (93) в своём выступлении разражается на это убийственной фразой Маркса: «Несчастие демократических партий заключается в том, что они переполнены прекраснодушными разговорщиками, и в то время как они говорят красивые слова великодушия, реакционеры, которые являются людьми дела, под сенью их слабодушия подготовляются свернуть им шею».

Луначарский предлагает резолюцию от имени революционных социал-демократов-интернационалистов, где требует упразднения Государственной Думы и Государственного Совета, которые никем распущены не были и имели законное право на существование. К кому было направлено это требование? Института, который бы позволял ликвидировать эти органы, не существовало. Подобное действие было бы чистой узурпацией, но именно этого и желали радикальные марксисты: провозгласить новую власть, которая будет устанавливать новые законы и упразднит остатки прежней институциональной структуры государства – причём, без всяких Учредительных собраний и имитации общенародной воли. Действительно, революция есть узурпация. Игры в демократию, свойственные меньшевикам и Временному правительству, уже переступили через все законы, но не были в состоянии оформить демократические институты. Оставалась только узурпация, и вопрос состоял лишь в том, кто узурпирует власть целиком и полностью – вопреки всем «разговорщикам».

Вторая резолюция, озвученная Луначарским, предложила конкретный механизм трансформации органов власти – создание Временного Революционного Парламента, который будет контролировать деятельность ЦИК, которому и должна быть передана вся полнота власти. Съезд должен из своей среды избрать парламент численностью 300 человек с пропорциональным фракционным представительством. Петроградскому Совету выделяется дополнительная квота в 100 мест. Такая же квота предлагается Всероссийскому Совету Крестьянских Депутатов. Парламент выдвигает из своей среды Исполнительный Комитет, ИК назначает своих министров. А потом власть начинает формироваться «сверху» – старый аппарат замещается «новым революционным и народным», организуются губернские и областные Советы, которые посылают своих представителей в парламент – по одному человеку.

Именно это и называлось большевиками «властью Советов». Фактически это означало созданную «верхами» самозванцев, собранных «левыми» партиями Советов, которые охватывали ничтожную часть населения. Диктатура – это ни с какими народными массами не связанное правительство при формальном парламентском контроле, который не был народным представительством и служил лишь символом фиктивной народности.

В дальнейшем большевики реализовали именно эту схему, продолжая говорить о союзе пролетариата с революционной частью крестьянства и армии. На деле же никакие «классы» не вступали в союзы. Фиктивные представительства создали фиктивный (поначалу двухпартийный, а через полгода уже однопартийный) парламент, формально передав власть в руки СНК, который устроил в стране гражданскую войну с целью подавления всех без исключения политических сил и установления тиранического режима, подчиняющего верхушке большевистской партии всё населения страны.

Чернов (102), ещё один временный министр, выступил с рекордной по длительности речью, не будучи прерываем по причине многократного истечения регламента. Поэтому он коснулся вообще всех вопросов – с той безответственной поверхностностью, которая выявляет профана, некрепкого вообще во всём, кроме витиеватости словесных конструкций.

Вопросы государственного строительства министр затронул лишь в конце своей речи, критически отнесясь к конструкции построения классовой власти «сверху». Он назвал этот подход «ценз навыворот», имея в виду, что прежний царский режим имел «цензовую» природу – привилегии для одних классов и унижение для других. Теперь большевики предлагали то же самое – разделение на классы с различными цензовыми привилегиями и уничтожение всего, что не входит в Советы. Более того, Чернов даже где-то слышал, что и Советы уже не годятся, потому что в них классовые организации сливаются «в явно противоклассовую, смешанную, пеструю, винегретную организацию». Он напомнил, что Французская революция проиграла, поскольку неуклонно сужала социальный базис своей власти. Классовое противостояние в таком случае неизбежно завершится «генералом на белой лошади» – т о есть диктатурой.

Также Чернов коснулся конструкции государства, считая необходимым и очевидно-необходимым для Съезда опираться на «великий принцип децентрализации, автономизма, федерации». Что означает «сотрудничество народов под свободною широкою кровлею, дающей полную свободу проявления каждой отдельной народности». Противоположностью этого принципа он объявляет «сепаратный подход»: «или извольте отделяться, тогда совершенно отделитесь, или извольте подчиняться централизации и совершенной централизации». Как «левый» демократ, он, разумеется, не считает приемлемым третий путь, о котором даже не упоминает: любой сепаратизм должен быть подавлен любыми средствами, включая тяжелую артиллерию.

Мартов (46) – один из безнадежных говорунов – не преминул вступить в дискуссию о Французской революции, объявив, что она расчистила почву для дальнейшего развития демократического общества, а её смысл состоял в том, что её лидеры только и делали, что на разного рода форумах обличали перед народом опасности «справа». Чем, в общем и целом, занимался сам Мартов, всю свою жизнь не умевший ничего, кроме такого обличения. Как теоретик он возразил Керенскому, заявив, что марксизм вовсе не исключает меры насилия к классовому противнику, но отвергает насилие по отношению к друзьям революции. В последнем он ошибся – практически все заметные фигуры революционеров, которых он мог видеть на трибуне в 1917 году, были подвергнуты насилию и не пережили Большого террора. Пожелание осталось пожеланием. Когда были истреблены противники революции «справа», их нашли также и «слева».

Видимо, Мартов по умолчанию считал, что все репрессивные меры Временного правительства исходят от «правых», что не соответствовало действительности. Он особенно был недоволен проектом введения ответственности за публичные призывы к неповиновению законной власти. И резонно ставил вопрос: что это, собственно, за власть? Что Временное правительство – это узурпаторы, было вполне ясно всем. Всё, что в этом правительстве было властного, могло утверждаться и защищаться только диктаторскими методами. А все попытки быть верными революционной демократии делали правительство бессильным. Мартов был против диктатуры и за демократию. Из чего следовало разрушение государства, разу уж в нём не было законной власти – всякая группа могла призывать к свержению правительства и утверждать свои собственные правления где угодно. Таким образом, порядок революции – э то последовательно проведенная анархия.

К этому Мартов добавил свой призыв к уничтожению Государственной Думы – у неё-то была легитимность, пусть и не первой свежести. Кто же и как должен был уничтожить законно избранный парламент? Видимо, силы революции, если Дума, пусть даже и организовавшая революцию, объявлялась контрреволюционной. Но в таком случае в гражданской войне должны были сойтись две революционные силы – те, кто совершил революцию в Феврале, и те, кто требовал продолжения революции и ликвидации прежних институтов, обеспечивших революцию.