Текст книги "Неизвестный нацизм: идеология и пропаганда, зерна и плевелы"

Иной социализм

Без социализма партия Гитлера обойтись не могла, поскольку очень быстро сложившееся среди немцев противопоставление труда и капитала, социалистические идеи в рабочем движении, марксизм и в целом левые профсоюзные идеи невозможно было опровергнуть на уровне пропаганды. Можно было только обвинить противника в «неправильном социализме» – подчинении антинациональным силам, которые тайно или явно протаскивали те же средства порабощения, что и буржуазные партии.

Иной социализм отрицал Интернационал, в и этом была проста уловка, которая позволяла нацистам опереться на национальный капитал: «Из обязательной заботы о национальной общности вырос социализм, который сделал труд и достижения человека для этой общности нормой ценности и который мобилизовал весь народ на величие, честь, свободу и возрождение его национальной и народной жизни. В этой новой, видовой концепции жизни и требований, направленной против всякого интернационализма, капитал больше не был причиной и целью политики, а целью политики был народ во всех его слоях. (…) Таким образом, капитал и экономика были освобождены от своего международного доминирующего положения и получили свою естественную задачу: служить национальному благосостоянию своего собственного народа»[2]2
  Die germanische Revolution. Generalkommando III. (germ.) SS-Panzerkorps VI (не ранее 1943); здесь и далее в разделе.


[Закрыть].

Германский социализм надо было противопоставить социализму других европейских государств, который также должен был выглядеть «неправильным»: «Идеологически германский народ немцев развивался в оппозиции к другим германским народам, которые застыли в материализме, и возникла глубокая пропасть непонимания, которую особенно углубили эмигрировавшие во все страны Европы и Америки евреи и их клика по производству мнений. (…) У этих германских народов интернационализм уже затуманил осознание того, что спасение германского рода, провозглашенное на примере Германии, не вызвало бы ни внутренней симпатии, ни тем более понимания и борьбы».

Подобная позиция была эффективной в тактическом плане, но проигрывала в стратегии. Настоящий национализм не может быть интернационален и не имеет ничего общего с социалистическими учениями, которые прочно ассоциируются с безнациональной позицией. Социализм плох весь – во всех его проявлениях, даже если к нему прикрепляют приставку «национал». Нацисты после прихода к власти продолжали упорствовать, используя свой тактический успех, и не пересмотрели доктрины, которая вела их в тупик. Они подчинили политике местный капитал, но чтобы не превратиться в аналог Советской республики – с ее давящей бюрократией и сверхэксплуатацией – им пришлось сделать из рабочего солдата, а из сферы экономической конкуренции с другими государствами перейти к военному противостоянию. В условиях войны «социализм» заместился тотальной мобилизацией, отдалившись в неясное будущее, которое так и не наступило.

Героизм и преступление

Нацисты проявили отчаянное упорство, которое несло в себе героическое начало. Именно оно, а не идеология, было главным обоснование права нацистской партии на власть, полученную законным, ненасильственным путем. Конечно, с какого-то момента их финансировали чрезвычайно щедро – фюрер во время избирательных компаний летал с места на место на самолете, его штурмовики и агитаторы разъезжали на автомобилях, выходили десятки газет и миллионные тиражи агитационных плакатов. Но при этом их репрессировали порой очень жестко – закрывали из штаб-квартиры, арестовывали лидеров, запрещали выступления, реквизировали тиражи агитационных материалов и даже организовывали криминальные нападения на партийных активистов. Гитлер запретил штурмовикам участвовать в уличных драках, рассчитывая на приход к власти исключительно законным путем. При этом красный террор не прекращался, и счет убитых нацистов за год подбирался к сотне, а в больницах лежало несколько тысяч. Пришлось даже подавить внутренний мятеж СА, чтобы не допустить срыва в насильственные методы.

И вот первый успех 1928 года, и нацисты в Рейхстаге. По привычным канонам политики надо было закрепиться, о чем-то договориться с властями, получить хотя бы какую-то власть. Но нацисты после каждых успешных для них выборов выносят вотум недоверия правительству, и рейхстаг распускается, чтобы провести новые выборы. Вот уже в 1932 Геринг возглавляет рейхстаг, и всё снова повторяется. Причем, на фоне продолжения красного террора, запретов на униформу, закрытия нацистских газет, арестов и обысков. Заметим, что в тот момент нацисты еще не совершили никаких преступлений. Их подавляли всеми средствами, собрав в единый фронт всех – от коммунистов до католиков и либеральной буржуазии. И все же нацисты победили – Гинденбург вынужден был назначить Гитлера канцлером, а дальше для Германии началась другая жизнь.

Конечно, некоторые детали истории НСДАП приукрашены как ими самими, как и усугублены их противниками. В исторических экскурсах пропаганда нацистов вспоминает внутренние конфликты только вскользь. Как таковая идеология на фоне исторических справок не представлена – только обрывки. Много напыщенного, бравурного текста. Тем не менее, общий очерк истории партии вполне прилично изложен – если отбросить шелуху. Единственное, о чем не сказано ни слова, – как раз о финансах. В начале – печатали приглашения на машинке, потом на складчину снимали залы и печатали объявления в газетах. А потом откуда началось финансирование.

Известно, что до Пивного путча Гитлера показывали как диковинку некоторым аристократам, и они давали деньги – не так, чтобы очень большие, но на партию вполне хватало. А потом, когда нацисты сумели после полного разгрома восстановить партию, пришли совсем серьезные финансы, многократно превосходившие прежние. И, тем не менее, НСДАП финансировалась гораздо скромнее, чем другие правые партии. Ставка делалась не на Гитлера, но крупнейшие финансисты имели в виду возможность его победы, и намеревались в этом случае ее использовать. Вдаваться в поиски источника партийных доходов НСДАП мы не станем – нас все же интересует идеология, а не конспирология.

Рост численности нацистской партии

Товарищество

Идеологические установки в долгое время существующей организации в значительной мере замещаются историей партии, идущей к власти. И если эта власть достигнута, то история оказывается выше идеологии. У сторонников партии возникает связь собственной судьбы с судьбой партии. Идеология отходит на второй план, а точнее – становится открытым или скрытым планом действий политической группировки.

НСДАП довольствовалась очень короткой программой, исполнение которой мало кого интересовало, потому что в такой поворот событий мало кто верил. А когда пришла победа, программа была уже делом десятым – куда важнее была текущая политика. В прошлом спайка нацистов опиралась на фронтовое товарищество Первой мировой, затем – на отчаянные кулачные схватки с коммунистами, на пережитый как трагедия расстрел Мюнхенского путча, а с началом Второй мировой – уже практически исключительно на фронтовое братство. Догматы нацизма просто некогда было осознавать и усваивать. Важнее было, что образовавшееся товарищество могло прощать и вождям, и мелким фюрерам очень многое.

Если проводить аналогию с современностью, то в РФ тоже возникла довольно длительная история, создавшая привычку прощать что угодно правящей группировке, и вообще всё прощать в условиях войны – даже очевидное предательство, происходившее не один раз и в течение многих лет. Возможно, эта война тоже породит какое-то фронтовое товарищество. Но, заметим, после Афганской войны такое товарищество было поражено криминалом, а после Чеченских войн его вообще не возникло. То есть, историческая аналогия не проходит – шансы на сплочение во фронтовое братство у нас очень невысокие – независимо от того, позитивные или негативные цели могло бы поставить перед собой такое сообщество. Немцев сплотило поражение в Первой мировой, а русских даже крах государства в 1991 году не сплотил. С одной стороны, это позволило избежать сползания в нацизм, с другой стороны, Россия по прежнему осталась в «веймарском» болоте и не нашла стратегии выхода из него.

Принцип фюрерства

Приход к власти НСДАП связан с наиболее эффективной системой организации, которая в обычных условиях вызывает у свободных личностей отторжение – принципом фюрерства, который представляет собой копирование в политике армейского порядка. Единоначалие, управление приказом и обязанность подчиняться приказам – всё это лишь в уникальных условиях могло быть встречено с энтузиазмом. Но только при такой системе авторитет лидера не расходуется, а удерживается и умножается вплоть до превращения его в символ организации, в политическое божество.

Послевоенная Германия – это миллионы солдат, которые за годы войны привыкли к дисциплине и фронтовому братству. Поэтому для них принцип фюрерства был не каким-либо открытием, а естественным продолжением их жизни и чаемым способом отражения фронтовой жизни в мирных условиях, когда речь шла о войне с политическим врагом. Таковой враг тоже образовался не в результате долгих поисков, а сразу определился с полной ясностью – это леволиберальное правительство и сходная с ним по многим установкам марксистская оппозиция. Те и другие при всех нюансах, они были пацифистами.

Одним из следствий армейской организации НСДАП является самоутверждение в уличных боях с «левыми». Это было всё то же продолжение фронта – только без оружия. Массовые драки с нанесением тяжелых увечий – важная часть истории гитлеровской партии, которой её лидеры и активисты очень гордились. В дальнейшем переход к вооруженным столкновениям был неизбежен. Подавление и запрет гитлеровской партии состоялся только с применением кратно превосходящих сил полиции. Тем не менее, боевой отряд партии, который занимался не прениями по различным вопросам идеологии и текущей политики, а боевой подготовкой, был отличительной особенностью нацистов, которую их оппоненты не смогли повторить.

Ненависть к евреям образовалась из некоторых исторических воспоминаний, но также и в связи с миграционными потоками – восточные евреи быстро встраивались в немецкое общество и, благодаря клановой спайке, быстро достигали экономического благополучия и карьерных успехов в политике. Марксизм нацисты считали исключительно еврейской политической теорией, и поэтому всех «левых» определяли как евреев, не считаясь с очевидными ошибками. «Левизна» у нацистов иллюстрировалась наличием евреев в правительственных и банковских кругах и их существенной ролью при определении пути Веймарской Германии. «Социализм» нацистов имел антисемитский оттенок, но при этом до прихода к власти никаких дискриминационных законов они не предлагали, ограничиваясь лишь оппонированием «левым» и призывами к отстранению их от власти. Национальная власть ассоциировалась у них как власть, сформированная без еврейских банкиров, евреев социал-демократов и евреев-мигрантов. Что находится в противоречии с тем, как понимали социализм большевики в России и их предтечи Маркс с Энгельсом.

Принцип фюрерства не образовался у большевиков, потому что они опирались на деструктивный элемент армии – в основном на дезертиров. Не их оппоненты, а они сами подписали капитуляцию, подготовив её своей агитацией. Превращение большевиков в «орден меченосцев» заняло многие годы гражданской войны и репрессирования всех «сомнительных элементов», прежде всего, в собственной партии. Но в сталинской партии принцип фюрерства сформировался точно так же, как в гитлеровской.

Обоснование агрессии

Примитивный и профанный сайентизм сообщил Гитлеру и его соратникам идею борьбы за существование, которая без всякого критического рассмотрения была перенесена на социум и обосновала правоту нацистов – там, где они побеждали. По привычному для протестантов принципу предопределения считалось, что успешность соответствует правоте. Но эта «правота» сохранялась только до момента краха всех надежд, который доказывал, что предопределение не существует вовсе, либо провалившийся проект этому предопределению не соответствовал.

Даже такой вопрос, как цели войны, в пропаганде нацистов приобретал совершенно извращенную форму: «война стала тотальным противостоянием различных мировоззрений»[3]3
  SS-Handblatter. Fur die weltanschauliche Erziehung der Truppe (1943) – здесь, и далее по всему пункту.


[Закрыть]. На войне может происходить только противостояние военных доктрин и мобилизационных планов. На фронте – не до мировоззрений и даже не до вопросов расовых различий. Нацисты также привлекали в войну контингенты самых разных расовых групп, даже очень далеких от нордических европеоидов. Нацизм и сталинизм были причиной войны, но течение войны с тем и другим связано не было – на грани жизни и смерти все эти идейные комплексы отмирают, а пропаганда перестает действовать. В штабах имеет значение только военное искусство, на фронтах – товарищество, выучка и Божья милость. Здесь не до мировоззрений, в особенности навязываемых из партийных кабинетов.

Идея борьбы воодушевляет до тех пор, пока стремившийся с кем-нибудь столкнуться не получает несколько болезненных ударов и унизительных поражений. Тогда идея борьбы приобретает сложный характер внутренних переживаний, ставит задачи общежития с другими людьми и народами, осторожного отношения к ценностям окружающих. Для нацистов уверенность в том, что в Первую мировую войну Германия не проиграла (а она проиграла, но армия была сохранена вовремя принятым решением), что достаточно только вступить в схватку, и прежние враги побегут, обратилась в призыв к борьбе. Гитлер писал в «Майн Кампф»: «Кто хочет жить, пусть борется, а кто не хочет бороться в этом мире вечной борьбы, тот не заслуживает жизни». Идея борьбы за существование грубым и примитивным способом была перенесена нацистами из животного мира в мир народов: умереть должно всё, что не может или не хочет бороться. По этой мысли, всё дееспособное человечество, каждый народ и каждый человек в каждый момент времени должен бороться за существование или умереть. Если не умрет кто-то другой, то умрешь ты. Если не умрет другой народ, то умрет твой. Что в природе есть другие отношений (например, симбиоз и баланс экосистем), нацистам было неведомо. Биологизация политики позволяла им просто донести до возбужденных предательством собственного правительства немцев, что они должны расквитаться с теми, кто хотел их уничтожить. И, соответственно, в порядке борьбы за существование уничтожить их.

При этом расовая доктрина допускала для тотальной войны определенный «гуманизм» – если нордика из другого народа застали не на фронте, то его следует «германизировать», а не убить. Правда, во время войны мало кому было дело, кто похож на нордика, а кто нет. Чем тотальнее война, тем важнее совершенно другие параметры разделения воюющих народов на «своих» и «чужих».

Обоснованию агрессии против других стран и народов нацисты посвятили концепцию жизненного пространства – она прямо следовала за концепцией размножения нордического «материала». Ему, в конце концов, должно стать тесно среди не столь совершенных расовых типов, даже если последние готовы подчиниться нордикам. Отсюда – простое обоснование идеи завоевания: больше земель – больше возможности превратиться из работника в хозяина, больше рабов, больше возможностей размножаться для господствующей расы. Поэтому требование «формирования среды, благоприятной для этой расы» становится как бы естественным. А если вы этому сопротивляетесь, то мы вас убьем. Ибо такова борьба за существование – территория для дальнейшего размножения полезного биоматериала должна быть освобождена. На очищенных территориях «может быть только такой порядок, который сохраняет и поощряет хорошую и ценную кровь, но подавляет и уничтожает низшую и чужую кровь». Вслед за оккупацией «естественным» в таком случае выглядит геноцид.

Тупиком гитлеровской политики была и внутренняя агрессия, причем, направленная не столько на политических противников (что само по себе снижало жизнеспособность политического режима), сколько на объявленных расово неполноценными. Пропаганда призывала «к уничтожению нежелательного, больного генетического материала». Вместо коллективного родства всех, кто готов служить Германии, нацистская доктрина разделяла людей: ««Нюрнбергские законы» о защите немецкой крови и немецкой чести являются также гарантией того, что иностранная примесь крови не изменит общий характер наследственной предрасположенности народа». Конечно, же, понятие о наследственности было самым примитивным и не соответствующим сложности науки о наследственной дифференциации. Но именно это невежественное представление должно было сплотить одних немцев против других – невзирая на политические взгляды.

В «Майн Кампф» Гитлер провозглашал: «Требование, чтобы дефективные человеческие существа не давали потомства… означает самый гуманный акт человечества». Подобный «гуманизм» означал не борьбу с болезнями, а борьбу с больными – то есть, не только теми, у кого проявляется наследственная болезнь, приводящая к существенному ущербу здоровью, но и с теми, что был «болен» иной (как предполагалось) наследственностью, определяемой, на глаз – чисто визуально. К этому надо добавить, что тайна наследственных болезней не может считаться установленной – и от здоровых людей рождаются генетически больные. Мутации – природный процесс, который постоянно трансформирует биологических существ, проводя тем самым эксперимент по адаптации к меняющейся среде. Все это для политических целей нацистам было не интересно – им нужен был образ внутреннего врага, которого «гуманно» истреблять или хотя бы стерилизовать, потому что он «болен» и в наследственном смысле – «заразен».

Введенные, но толком так и не вошедшие в практику, законы о здоровье немецкого народа «Ehegesundheitsgesetz» (закон о брачном здоровье) должны были предотвращать смешение «хороших» наследственных признаков с «нежелательными». Чем ломали социум вместе с судьбами людей – на основании совершенно ничем не подкрепленных домыслов. А членов СС делали странными субъектами, которые женились не по любви, а по разрешению рейхсфюрера, который определял: «здоровье или болезнь, талант или неспособность потомства».

Общий принцип гласил: «Аморально то, что противоречит селекции немецкого народа». Мораль становилась своеобразно-расовой. Она требовала подконтрольного «смешения» человеческих особей и объявляла отступление от некоей научной (на самом деле паранаучной) истины, как минимум, моральным преступлением. Это давало поводы для выискивания «преступлений против расы» – доносительство по этому поводу ничуть не лучше того, что было в сталинском СССР, но с другими основаниями для направления агрессии государственных органов против граждан.

Понимание социализма и национализма

Слово «социализм» в названии гитлеровской партии было уловкой – ничего общего с социализмом «левых» он не имел. Красный флаг, социализм – конкурирующие символы, призванные переманить массовку у немецких коммунистов, которые верностью совсем не отличались. После ареста Тельмана массы коммунистических активистов пошли к Гитлеру – за красным флагом и социализмом.

На съезде своей партии в 1933 Гитлер в заключительной речи сказал: «Если слово “социализм” вообще должно иметь какой-либо смысл, то оно может иметь только значение “железной справедливости”, то есть по глубочайшему разумению, обременять каждого сохранением целого, того, что соответствует ему в силу его врожденных склонностей и тем самым его ценности!»[4]4
  SS-Handblatter. Fur die weltanschauliche Erziehung der Truppe (1943) – здесь, и далее по разделу.


[Закрыть]. То есть, здесь нет речи о каком-либо политическом учении. Зато есть подмена: социализм теперь – это следствие врожденных (то есть, расовых) склонностей, превращенных в некие (расовые) ценности.

Нацизм как «национализм для своих» не проходит – в нем выделяется расовое разобщение, которое еще более абсурдно, чем классовое разделение. Социализм прилепляется к национализму только для того, чтобы сказать: речь идет о справедливости «в рамках национального сообщества, в том смысле, что результаты деятельности индивида для этого сообщества являются единственным мерилом для его оценки». Национальное здесь – только в расовом смысле. То есть, ненациональном. А раз так, то не может быть и социального – социум, как и нация, под воздействием нацизма распадаются на разной степени «нордизированные» группы. В самом деле, в нацизме «подлинный социализм является выражением нашей расовой сущности и поэтому направлен на здоровое сохранение нашей кровной общности». Кровной, а не национальной – то есть, с бесконечными бюрократическими процедурами выяснения вопросов «крови» там, где нужно выяснять лояльность к политическому и культурному единству.

Все, на чем мог удержаться нацизм – это то, что он заимствовал у национализма. В национализме социальное – его естественная часть. Но сюда нацистам непременно надо было прибавить чего-то иного: «Социальные институты сами по себе не реализуют социализм. Люди должны быть воспитаны так, чтобы думать, желать и действовать социально». Они хотели не институтов, а воспитания – нет, не семейного, не традиционного, а государственно-политического. Не традиции и культура, а политический режим делает человека из существа социального существом социалистическим. А в рамках расовых задач (чуждых нации как таковой) – национал-социалистическим.

То же самое происходит в делах защиты материнства и детства. Вроде бы все верно: «Мы боремся за наших женщин и детей, а значит, за вечную жизнь нашего народа». И даже еще вернее: «Мы требуем национальной политики, правового и экономического порядка, соответствующего нашему роду; искусства, выросшего в семье и общине и поддерживаемого ими; мы хотим иметь язык, провозглашающий наш национальный характер, и взгляд на историю, иллюстрирующий борьбу за существование разных поколений нашего народа». Если только не иметь в виду под «борьбой за существование» чисто биологический смысл, который стал ядром идеологии нацизма. Тогда верно: каждый народ борется за то, чтобы выжить физически, но не для того, чтобы просто выжить. Народ борется с тяготами жизни, чтобы взойти по ступеням культуры и цивилизации к высшим уровням бытия. И как только на какой-то из ступенек он обнаруживает «расовую доктрину», он летит вниз, как будто поскользнулся на разлитом литературной Аннушкой масле.

Нет сомнений, что в национальном организме самопожертвование – это высший нравственный уровень, когда душу отдают «за други своя». Но снова в идеологическом догмате нацизма нестыковка: «Одним из основных компонентов национал-социалистической доктрины является требование любви к национальному сообществу и жесткости по отношению к самому себе». В таком случае «возлюбить как себя самого» не получается – получается только лицемерие и самообман. Нацизм призывает к жестокости, как будто к самобичеванию в какой-либо секте.

Верно, что «национальная община не знает социальных предрассудков. Она исключает любой вид классового и группового эгоизма». Или же она знает такие предрассудки, но преодолевает их – именно потому, что знает, а не отрицает. Зато национальная община знает иерархию, которую все более обюрокраченный нацистский режим сформировать не смог. Как и любое сложное общество, немцы стали жертвой упрощенной политической системы. Взобравшиеся к вершинам власти лица оказались не сложными, а вполне примитивными натурами. Им просто не хватило времени, чтобы стать врагом всем и устроить немцам не свободу за счет других, а только верхушке режима – безграничную свободу для развития комплексов у богоподобных вождей. У СССР времени для этого было больше, и процесс зашел очень далеко – его остановила только война. А у нацистов война прекратила этот процесс, чем и спасла нацистов от краха, который образовался бы без всякой войны, попытайся они править без войны хотя бы еще десяток лет. Они опротивели бы сами себе быстрее, чем сама себе стала противна КПСС. Итог был бы тот же: усложнение общества не может мириться с примитивным управлением с помощью пропагандистских обманок и псевдонаучных выдумок.

Нацизм в своей идеологии использовал неологизм Volksgemenschaft, означавший народное единство, сплоченность народа. Противопоставив соответствующую идею (всесословной общности) идее классовой борьбы, называя каждого члена сообщества Volksgenossen – другом народа или другом для всех. Это было бы верно, если бы не становилось неверным тут же, как только место классовой борьбы заняла расовая борьба, которая направила агрессию на сам народ. Обращение национального в расовое под прикрытием термина «национал-социализм», означавшим у нацистов именно расовое, вся концепция народного единства рассыпалась в прах. И только бюрократия могла наслаждаться своим всесилием над гражданами и их объединениями, находя всюду следы скверны – неправильной расы или смешения с ней.