Текст книги "Мессия"

ГЛАВА БЕЗ НАЗВАНИЯ

Я сложил руки бабушки Таи на груди, поправил на шее кружевной воротничок. В эту минуту в комнату заглянул кто-то из служебных чинов полиции. Демонстративно поднявшись, Мазик скрылся за ширмой.

– Молодой человек! А ну-ка вернитесь!..

Я нехотя подал голос.

– Оставьте его. Он внук погибшей.

Офицер оказался из моложавых, с красивым породистым лицом. Не знаю в чем тут дело, но в последнее время подобные лица все чаще начинали вызывать у меня неприязнь. Слишком уж серое простиралось вокруг времечко. Красота и здоровье совершенно в него не вписывались, образ евгенического счастливчика смотрелся почти вызывающе… Чуть отодвинувшись, я позволил офицеру приблизиться к покойной.

– Вы перенесли ее с лестничной площадки?

– Совершенно верно.

– Этого нельзя было делать. По крайней мере до нашего прибытия.

– Очень уж долго пришлось ждать.

– Давайте обойдемся без препирательств, – офицер нахмурился. – Мы должны были сделать ряд фотографий и подробно описать место происшествия. Кроме того, понадобится заключение патолога-анатома…

– Зачем оно вам?

– Таковы правила. Мы обязаны выяснить точную причину смерти.

– По-моему, это очевидно. Две пули, выпущенные из автомата. Что тут еще выяснять?

– Калибр, тип оружия. Почему в столь поздний час она очутилась на лестнице? Не мешало бы провести обыск. Иногда мы обнаруживаем такие залежи краденого, – голова кругом идет…

– Пусть он убирается! – сдавленно донеслось из-за ширмы.

– Что-что?

– У вас непорядок со слухом? – мои пальцы сжались в кулак. Когда я волнуюсь, они всегда начинают дрожать. Довольно мерзкий нюанс, надо сказать. Ибо везде и всюду его истолковывают превратно. Волнение – не трусость, господа хорошие! И не всякого дрожащего человека можно раздражать безнаказанно.

– Ого! – Офицер натянуто улыбнулся. Зубы у него были белые, ровные, – прямо с рекламной картинки. – Старшина Полещук! Зайдите-ка!

Дверь отворилась, но вместо старшины в комнату грохочущим шагом вошел Виктор. Сходу швырнул на стол стопку листов и гневно вопросил.

– Что за идиотская инициатива?!

– Инициатива?.. – офицер, вероятно, онемел от такой дерзости. Виктор же не давал ему опомниться.

– Вы ведь всего-навсего капитан, так, кажется? Так вот. Вы арестовали старика-китайца, перевернули все здесь вверх дном. Я вас спрашиваю, по какому праву?!

От тона и голоса, каким задают вопросы, зависит порой очень многое. Виктор ничуть не боялся офицера, и тот это, конечно, почувствовал. Во всяком случае он струхнул, – я это видел отчетливо.

– Сидящему здесь товарищу уже объяснили… Старушка погибла отнюдь не в результате несчастного случая. На улице обнаружено еще восемь трупов. Судя по следам, имелись и раненные. Возможно, кого-нибудь мы обнаружим. Следствие предполагает, что в одной из квартир размещался притон. Иначе чем объяснить это побоище?

– А вы поинтересуйтесь у ребят, что живут через дорогу, – посоветовал я. – О притонах и прочих прелестях современной жизни они расскажут вам значительно подробнее.

– Каких ребят вы имеете в виду?

– Тех самых, что ведут хозяйство катрана. Или вы впервые слышите это слово?

– Но стрельба произошла здесь! Ваш старик убил из дробовика человека! Это, простите меня, факт, который не надо доказывать.

– А то, что у этого человека был в руках автомат, – жалкий незначительный пустяк, верно?

– Похоже, наш разговор следует перенести в другое место, – офицер недобро прищурился. – Полещук! Где ты там?

В комнату сунулся было его помощник, но Виктор стремительно развернулся.

– Вон! – рявкнул он, и помощник без звука скрылся за дверью.

– Что вы себе позволяете? – побледневший капитан нервно теребил ремешок портупеи. – Кто вы такой?

– Лучше вам этого не знать, поверьте мне, – Виктор кивнул в сторону рассыпанных по столу протоколов. – Всю эту околесицу уничтожить!. Трупы заберите, а о том, что здесь случилось, постарайтесь забыть.

– Но мой долг…

– Я еще не закончил! – Виктор прошелся по комнате, взглядом задержался на покойнице. – Старика-китайца вы немедленно освободите. Вернете ему ружье.

– Но…

– Никаких извинений можете ему не приносить. Он в них не нуждается.

– Они хотели делать фотографии и приглашать патолога-анатома, – сообщил я.

– Никаких фотографий и никаких эскулапов! Пять минут на сборы – и чтобы духа вашего здесь не было, – Виктор приблизился к капитану вплотную. Лица их находились совсем рядом. Глаза моего приятеля излучали пугающий холод. – Мне не нравятся ваши методы, красавчик. Не нравится ваша служба и тот порядок, который вы защищаете. Почему бы вам не заняться катранами и тому подобными заведениями? Или бессловесные граждане органам правопорядка более по зубам?

– Я… – Голос офицера дрожал. – Мы…

– Идите! – Виктор махнул рукой.

Я не поверил глазам! Пошатываясь, как пьяный, капитан вышел из комнаты. Было слышно, как сдавленным голосом он распоряжается внизу. Они действительно УХОДИЛИ!

– Ты великий гипнотизер, – шепнул я.

– А ты великий дурак, – Виктор отвернулся. – Пищи для размышлений у тебя было более чем достаточно… Итак, что ты надумал?

Ладонями я энергично растер лицо. Ночь выдалась сумасшедшая, мысли путались, и я сгонял их, как стадо разбредшихся овец, задавая им скорость и направление.

– Честно говоря, соображается неважно… Ты не против, если я осмотрю твой револьвер?

Виктор послушно протянул оружие. Я оглядел его со всех сторон, медленно прокрутил барабан, считая шляпки патронов.

– Четыре штуки, – тихо подсказал Виктор. – Их всегда там четыре штуки. В последний раз я заряжал его месяца три назад.

– Ни за что бы не поверил, если б не видел собственными глазами, – я вернул Виктору наган. – Там на улице… В общем… Ты ведь намеренно открыл дверь, верно?

– Точно! – он понял, что я имел в виду.

– И ты не сомневался в успехе?

– Разумеется, нет.

– И все, что произошло… В этом действительно виноват я?

– Но ты ведь ничего не понимал.

– А сейчас? Сейчас я, по-твоему, что-то понимаю?

– По крайней мере ты готов уже что-то понять.

– И что мне теперь надо делать?

– Ты сам знаешь…

За моей спиной всхлипнул Мазик. Он успел выйти из-за ширмы и снова сидел возле бабушки. Я отшатнулся от Виктора. Все его проблемы разом отошли в сторону. Я вспомнил о бабушке Тае, и мне вдруг очень захотелось, чтобы она открыла глаза, встала и улыбнулась. И чтобы исчезла эта мертвенная бледность с ее щек, а тусклое пятно крови на вязаной кофточке пропало бы само собой. И хорошо, если бы она что-нибудь сказала. Едкое, насмешливое… С каким облегчением мы бы все рассмеялись. И никто бы не удивился загадочному воскрешению, не задал бы нелепого вопроса о потустороннем, о летаргии. В самом деле! Если возможно все то, о чем рассказывал Виктор, почему не свершиться еще одному чуду? В мире умирают миллионы людей – от пуль, от болезней, от голода. Иногда просто от старости и усталости. Что страшного произойдет, если один из этих многих миллионов вопреки установленным природой законам вернется на землю, в жизнь? Так ли уж незыблем кодекс Вселенной? И разве не предусматривает он исключений?

В робкой надежде я прикоснулся к плечу лежащей, подушечками пальцев скользнул вниз до запястья. Увы, рука умершей не потеплела, и тонкая синяя жилочка так и не наполнилась пульсом. Чудесного возвращения не случилось. Обняв Мазика за плечи, я неловко погладил его по голове.

– Мы помянем твою добрую, хорошую бабушку. Прямо сейчас. Пока у нас есть время…

ПОМИНКИ

– Вы пригласили Горыныча? – багровый нос Мити брезгливо шевельнулся. – В таком случае следовало заранее позаботиться о респираторах.

– Не гунди, Митек, – я успокаивающе похлопал его по спине. – Старик крепко помог нам этой ночью и даже получил боевое ранение. Да ты ведь и сам любишь с ним поспорить! Вот и побеседуете.

– Мало ли что я люблю, – Митя рубанул рукой воздух, смахнув со стола один из стаканов. – О чем можно беседовать с этим прохиндеем? Ты сам рассуди, Серега!

– Мазик утверждает, что он философ. И довольно своеобразный.

– Ага, как же! Сейчас все философы… – Митя успел основательно принять, а потому изъяснялся с грубоватым откровением. – Что это за философ, который называет туалет тронным залом, просиживая в нем не по одному часу? Пусть даже и с книгами! Хочет читать, пусть читает на диване или на кухне, как все нормальные люди! Но причем тут клозет?.. И потом, Серега!.. – он картинно развел руками, словно растягивал меха гармони. – Как же от него благоухает, боже ж ты мой! С таким философом можно общаться только на открытом воздухе. Да еще при хорошем ветре!

– Ничего, пообщаемся без ветра.

– И кроме того, ты знаешь, почему мы здесь собрались, – вмешалась Зоя. – Бабушка Тая всех нас любила.

– Всех, это верно. Золотой был человек!.. – Митька вздохнул. Судя по всему, он готов был идти на попятную. – Мне что ж, я человек привычный. Могу и с Горынычем посидеть. И даже на брудершафт, если родина прикажет. За вас же беспокоился.

– А ты не беспокойся, – Зоя чмокнула осоловевшего Мазика в макушку и, отхлебнув из стакана, зазывно посмотрела на Виктора.

Когда-то подобными взглядами она потчевала и меня. Увы, я не сумел ей ничем ответить. В таких делах я двумя руками за искренность. Может, кто и умеет притворяться, но только у меня никогда ничего путного не получалось. Вся моя вежливость рано или поздно оборачивалась боком, а искусственный восторг с ахами и охами позорно разоблачался. Выше головы не прыгнешь, хотя иной раз и хочется. Как я уже говорил, жизнь полна несправедливостей, и скверно, что именно печальные контрасты пробуждают в нас тягу к несбыточному. Так оно, наверное, и должно быть, но женщина с обваренной щекой, лишенная бровей и трех пальцев на правой руке, в одночасье потерявшая ребенка и мужа, – явление не печальное, а жестокое. И я преклонялся перед Зоей, перед тем удивительным мужеством, которое удерживало ее возле нас. Преклонялся, зная, что, снедаемая тоской, она бегает по ночам к Мите, а иногда и к старику китайцу. Тут нечего было прощать, здесь не за что было судить. И я заранее жалел ее, наблюдая с какой теплотой она поглядывает в сторону Виктора.

– Странное дело, – Митя довольно похлопал себя по вздувшемуся животу. – Яблоки росли в Казахстане, свекла – на Урале, мясо – в Белоруссии, а здесь все воссоединилось самым превосходным образом. Скажи, Сергунчик, какого хрена люди воюют?

– Изумительно простой вопрос!

– Зудит у них в одном месте, вот и воюют.

Зоя покачала головой.

– Те, у кого зудит, занимаются не войной… Вы лучше другое объясните: откуда здесь все эти яства?

– Подношение от руководства катрана, – сказал Виктор.

– Правда, правда! – поспешил я подтвердить.

– Интересно! За какие такие подвиги?

– А это уже из области загадок, Зоенька. Стукнули пару раз в дверь и торжественно занесли эти два ящика. В одном оказалось вино, в другом фрукты с консервами. Возможно, мы шлепнули кого-то из конкурентов, а, может, скрасили им ночной досуг. Даже в катранах, бывает, скучают.

– Вы забыли еще кое о чем! – кривым пальцем Митя поводил над рядами жестяных банок. – Все это они могли густо пересыпать крысиным ядом.

– Ого! Но почему крысиным?..

– Это аллегория.

– Что ж… Версия, разумеется, дикая, но звучит правдоподобно.

Объевшийся Мазик слепо потянулся за яблоком. Фруктов он не видел должно быть, давным-давно, а потому добросовестно наверстывал упущенное.

– Лопай, лопай, малец. Это тебе не голубиное мясо! И не крысячье.

– А дизентерия – не цинга!

– Точно!..

– Про голубиное мясо – это вы, между прочим, зря! – заметил я. – Тоже вполне царское блюдо.

– Ага, царское! Пробовал я его вчера…

– Привет честной компании! А вот и я!

Мы обернулись.

В дверях стоял причесанный и принаряженный старик китаец. Следовало признать, он сделал все, что мог, а смог он, увы, немногое. Старость пахнет неопрятно, – это один из ее минусов. Тление начинается уже при жизни, сразу после детства и юности, и далеко не каждый находит в себе силы бороться с ним.

– Тебя не узнать, – прогудел Митя. – Волосы корова языком прилизывала или какая из собачек?

– Он шутит, Горыныч, – я пододвинул китайцу стул и одновременно ткнул локтем в Митькины ребра. – Давай, присаживайся! По левую руку от дамы.

Зоя шумно вздохнула. Ее нога наступила под столом на мой башмак. Я подмигнул ей и деликатно освободился. Бедные создания! За что же вам достается столько оплеух?..

– Опоздавшему – штрафную и тост!

– Не буду отказываться, – Горыныч деликатно взял в пальцы наполненный до краев стакан, торжественно поднялся. Старик страдал астмой; в голосе его шумели ветра, шипели набегающие волны. На всех на нас он поглядывал как-то боком, как поглядывает голубь на приближающегося человека.

– Так вот… Когда-то во сне мне пришлось убить человека, – задушевно начал Горыныч. – Я его задушил своими собственными руками, а потом проснулся. Я лежал до утра, не смыкая глаз и весь день проходил, как чумной. Всякий раз, когда я смотрел на руки, мне казалось, что я вижу жертву. Пакостная вещь!.. – Горыныч слабо заморгал. То ли он сбился с мысли, то ли ему стало жалко себя. – Я не хочу убивать людей, – тоненьким голосом заключил он. – Я не хочу болеть этой мерзкой восторженностью! И такого, чтоб как сегодня, тоже не хочу!

– За это и выпьем! – Митя стукнул своей посудиной о стакан Горыныча. – Дурак-дурак, а хорошо сказал!

Мне был подарен великодушный взгляд. Митька давал таким образом знать, что и ему не чужды тонкости дипломатии.

– Ладно, коли общество решило, цапаться сегодня не будем. И про псов твоих поминать тоже не будем. Лучше погрустим о нашей светлой бабуле. Славная была старушка.

– Славная! – эхом откликнулся Горыныч. Сев на стул, он бережно приложился к стакану. Опорожнив наполовину, закашлялся и отставил в сторону.

– Пожалуй, мы с Сережей сходим покурим, – Виктор улыбнулся застолью и тронул меня за локоть. – Не откажетесь, сеньор?

– Что ж… Можно и покурить, – я согласно кивнул.

РАЗГОВОР ПЕРЕД РАСКРЫТОЙ ФОРТОЧКОЙ

– … Ты снова спрашиваешь, зачем я отправляюсь туда?.. Так вот, говорю честно: не знаю.

– Не знаешь?

– Именно так. Я иду, потом что чувствую: день заключительного заседания станет МОИМ днем.

Виктор в раздумье опустил голову, и, признаюсь, вне его пронзительного взгляда мне стало легче. Расправив плечи, я позволил себе посмотреть в сторону окна. Обычно с вечера и до утра над городом пускали гроздья осветительных ракет. Сегодняшняя ночь, как видно, являла собой исключение. Черным, прямоугольным провалом она глядела на нас, безмолвно прислушивалась к странному разговору.

– Человек, Сережа, обязан искать свое предназначение. Я уже говорил об этом. Иначе он всерьез рискует так и остаться никем. Некоторых подобное положение дел устраивает, некоторых нет, но горше всего сознавать то, что мог, но не сделал, что смысл и тайна бытия находились где-то совсем близко, а ты даже не протянул руки. Это вроде того ларчика из сказки, что закопан в земле, в дубовой роще, в соседнем государстве. Доберись до него, подбери ключик, и узнаешь, кто ты есть на самом деле.

– Гены, хиромантия, карма, – пробормотал я. – Ничего нового…

– Верно, ничего нового. Только запомни: открытое кем-то – для всех прочих так и останется посторонним открытием, как бы популярно это самое открытие не было бы разжевано в умнейших талмудах. С открытием следует столкнуться тет-а-тет, внутри себя, не допуская вторых лиц. Только тогда оно станет твоим.

– Ты хочешь сказать, что свой ларчик уже откопал и отворил?

– Точно.

– А, может, это иллюзия?

– Тоже возможно. Во всяком случае очень скоро нам представится случай проверить это.

Я лихорадочно искал подходящее возражение и не мог ничего выдумать.

– Послушай, Виктор… Только, ради бога, не перебивай! Я хочу сказать об иллюзиях. Их нельзя недооценивать. Ты огорошил меня множеством историй, кое-что расскажу тебе и я… Так вот, однажды приятель познакомил меня с довольно занятным типом. Человек – баобаб, в два обхвата, универсальный поглотитель съестного. Кто-то когда-то внушил ему, что пища – не столько удовольствие и физиологическая потребность, сколько мистическая необходимость – и мистическая необходимость эдакого квазинаучного характера. Он поверил, что обжорство призвано превращать желудок в подобие сложнейшей лаборатории. Конечная цель – изумительное биохимическое открытие, которым троглодит-счастливчик восхитит и озадачит человечество. Бедолага принялся глотать самые диковинные вещи – от пластика до керамики и фотохимикалий. Методом проб и ошибок он упорно пробивался к иллюзорной цели. Не знаю, что именно он собирался синтезировать, но, вероятно…

– Давай-ка ближе к финишу, – Виктор поморщился. – Он что, умер от заворота кишок?

– Нет, но… Собственно говоря, он отравился…

– Ага, значит, все-таки отравился, – Виктор присел на подоконник. Достав из кармана пачку с блеклым табачным названием, заглянул внутрь, смяв, швырнул в форточку. – Ты это только что придумал, правда?

– Ну и что? – я с вызовом задрал подбородок.

– Ничего. Глупая история, неуклюжая.

– Не глупее твоих.

– Господи, Сережа! Что же мы снова начинаем буксовать! Ты же сам осматривал наган, видел ключ, которым я открывал дверь! А засов? Почему он не был задвинут, когда я входил к вам? И та стрельба! – ведь ни одна пуля не задела ни тебя, ни меня. И я снова утверждаю: иначе и быть не могло! Потому что наступающий день принадлежит НАМ. Две длинные извилистые линии должны были сойтись в предназначенной им точке – и они сошлись! Ты и я оказались вместе для чего-то общего. Разве не понятно?

– И это общее произойдет на заседании флэттеров?

– Скорее всего там.

– А если я опять скажу «нет»?

– Ничего не изменится.

– Но я просто не пойду с тобой! Какого черта?!

– Пойдешь, Сережа. Пойдешь… Другое дело, если ты действительно начнешь упорствовать. Тогда произойдет что-нибудь еще. Прикатят новые машины с боевиками или насчет тех двух ящиков ребята из катрана передумают, решив забрать подарки назад. Пойми, Сережа, события набирают силу. Это лавина, которую уже невозможно остановить. Лучшее, что мы в состоянии сделать, это не противиться ей.

– Но для чего это все затевается? Это мы по крайней мере должны понимать?

– Разумеется, должны. Но что поделать, если ты такой непонятливый, – Виктор холодно улыбнулся. – А ведь, кажется, мы с тобой не случайные карты в этой колоде. Ни тебе, ни мне не нравится действительность. Мы оба не прочь что-то изменить, только не знаем как. И собравшимся флэттерам у нас, думаю, тоже найдется что сказать.

– Хорошо. Доберемся туда, скажем, – что дальше?

– Об этом ты уже спрашивал. А я отвечал. Переворот.

– Дурацкое слово, тебе не кажется?

– Найди получше.

– Лучше или не лучше – суть не в этом. Кто нас поддержит?

– Та самая лавина, которая на протяжении полутора десятилетий так или иначе заставляла меня двигаться в нужном направлении. И не только меня. Таких, как я и ты, может оказаться гораздо больше, и в нужный час все они придут к нам на выручку.

– Ага, все получится само собой, и слова сами сложатся в песню!

– Сами или не сами, но сложатся.

Прикусив губу, некоторое время я разглядывал царапину на ладони. Загнанным зверем усталость ворочалась в голове. Я не желал так просто сдаваться.

– Так кто же все-таки стоит над нами? – медленно проговорил я.

– Видимо, тот кому это суждено судьбой.

– Ты не ответил на вопрос!

– Почему же… – Виктор усмехнулся. – Во всяком случае другого ответа у меня нет.

– Но ведь ты столкнулся с этим не сегодня и имел достаточно времени на размышления!

– Имел – и не мало. Только что толку? Еще один аргумент в пользу того, что тебе не стоит ломать голову. Смирись с неизбежным, Серега. Есть вещи, которые нам не дано понять. По самым разным причинам – и прежде всего в силу нашей человеческой сути. Судьба, предопределение – что мы о них можем сказать? Ничего. Модные темы для салонных бесед и не более того. Во все эпохи Земля в изобилии поставляла пророков и лжепророков. Как те, так и другие делали свое дело и исчезали. Вполне возможно, таким образом обеспечивался некий глобальный баланс, некая пространственная переориентация миллионов сознаний. И был Сиддхартха, были и многие другие. Каждый вкладывал свою посильную лепту и покидал этот мир, оставляя после себя письмена и многочисленных учеников. Но ведь все они – святые и просто мудрецы являлись далеко не в одиночку. Я хочу сказать, что кто-то несомненно помогал им, поддерживал во всех начинаниях.

– На что ты намекаешь?

– Я только пытаюсь думать вслух. Ты же сам просил высказаться. Или подобная трактовка тебя не устраивает?

– Не знаю. Пожалуй, я в том состоянии, когда люди готовы принять что угодно.

– То-то и оно, дорогуша! А потому давай прекратим наш бесплодный разговор. Религия, тарелочки, призраки из убежавшего времени – все равно ничего об этом мы не знаем. Зачем же понапрасну мучиться?

– И все же, ты считаешь, что новый Мессия – это вполне реально?

– Не знаю, Серега. Ничего я не знаю.

– Но ты же отправляешься в пасть к волкам! И если не знать во имя чего…

Я замолчал, потому что Виктор с силой ткнул в мою грудь указательным пальцем.

– Кто бы Он ни был, Сергуня, Он во сто крат сильнее нас. Уже только поэтому сопротивляться бессмысленно. Но не это главное. Важнее другое. Мне кажется, то, что произойдет завтра, действительно необходимо для всех нас. Возможно, я зря называю это переворотом. Он не жаждет крови, понимаешь? Он может такое, что нам и не снилось, но даже злейших врагов Он не станет уничтожать. И не задавай мне глупых вопросов! Я действительно не знаю, кто Он, но… Словом, этот тип мне по душе. И скажу откровенно: я рад, что мне с Ним по дороге.

– А если… Если это…

– Не болтай, не надо, – Виктор решительно качнул головой. – Что будет, то и будет.

– Тебе легко говорить! Ты с этим свыкся.

– Не завидуй тому, о чем не имеешь ни малейшего представления. Свыкся… Хотел бы я взглянуть на тебя в моей шкуре!

– Ладно. Возможно, я не прав.

– Конечно, не прав, – Виктор решительно оттолкнулся от подоконника, спрыгнул на кафельный пол. – А посему пошли к столу.

– Подожди! Что-то я еще хотел сказать… Ах, да! О Зое…

– А что такое?

– Видишь ли… – Я замялся. Виктор недоуменно изогнул бровь. Ага… Стало быть, Зоиных взглядов он так и не заметил. Что ж… Оно и понятно. Я шумно вздохнул.

– Так что ты собирался сообщить?

– Ничего, – я натянуто улыбнулся. – Пошли к столу.